Sleeping At Last — I'll Keep You Safe (Instrumental)
Крупные капли гулко стучат по стеклу, а в салоне такси тепло и уютно, пахнет ароматизатором и искусственной кожей обивки. Снаружи целая вереница автомобилей, спешащих куда-то. Ёнджун прикрывает глаза, прислушиваясь к стуку собственного сердца. Где-то там, в груди, что-то ожидающе ноет, тянет; это чувство подбирается к горлу, заставляя быть нетерпеливым. Чхве одиннадцать часов провёл на работе, в последней трети этого времени вымученно ожидая конца дня и, заодно, рабочей недели. Скопилось несметное количество отчётов, работники сновали по офису, все, как один, уставшие от этой жизни сонные мухи, и Ёнджун не осуждал их. Осень выдалась пасмурной, холодной, но от этого не менее прекрасной. На самом деле, Ёнджуну уже было всё равно, какая там погода за окном, зная, что скоро он вернётся туда, где его согреют родные руки и убаюкает мягкий глубокий голос. С зонта капало, а брюки ниже колен и вовсе вымокли — снаружи настоящий ливень, в подъезде пахнет отсыревшей краской, и Ёнджун морщится, нажимая на кнопку лифта. Совсем скоро на смену чужому холоду приходит запах свежей выпечки, кажется, корицы и мёда, а ещё тепло, тепло, тепло. Хлопок двери, звон ключей, вместе с накопленной усталостью Ёнджун стягивает с плеч кожаный плащ, снимает обувь и оставляет сумку в прихожей. Он поклялся себе, что не откроет её до понедельника, не притронется больше ни к одной бумажке, а позволит себе отдохнуть. — Хён, ты вернулся! Прости, я не сразу услышал. Бомгю в простой домашней одежде из клетчатых штанов и кофты с закатанными рукавами, по локоть в муке, улыбается так нежно и сладко, что у Ёнджуна внутри в очередной раз что-то по швам трещит, и он не сдерживается, шагая быстро к юноше, обхватывает ладонями лицо и целует. Мягко, трепетно. Бомгю в поцелуй улыбается, отстраняясь. — Я весь в муке, хён, — смеётся он, а Ёнджун не реагирует, на плечо Бомгю голову роняет, сгребая парня в объятия. — Ты издеваешься что ли? Дай хоть руки вымою. Бомгю не говорит о том, как скучал, волновался за старшего, ждал его возвращения. Лишь ворчит на хёна, пряча счастливую улыбку. Ёнджун на сие возражение снимает пиджак и бросает его прямо на пол, оставаясь в белоснежной рубашке. — Всё равно её надо стирать, — улыбается он устало, но всё так же неизменно — любяще. Большим пальцем стирает белый след от муки с щеки младшего и целует это место, наслаждаясь мягкостью кожи, её теплом — Бомгю всё так же неизменно смущён. Мягко сминает в очередном поцелуе губы, увлекая, заставляя забыть о беспорядке на кухне и испачканных руках, которыми Бомгю хватается за рубашку, притягивая ближе. Нити нежности переплетаются вокруг запястий, время замирает, а перед сомкнутыми веками рождаются звёзды. Одно дыхание на двоих, чувство полёта и падения куда-то глубоко в пропасть без желания на путь назад, обоюдная погибель во имя любви, и только любви. Звуковой сигнал духовки разрывает тишину, наполненную лишь шумных дыханием, и они, нехотя, с причмокивающим звуком, отрываются друг от друга. Бомгю облизывает нижнюю губу, а Ёнджун не может думать о пироге. — Твой любимый, — намекает Бомгю на время для перекуса, а мысли старшего далеко за пределами вселенной, и слова парня он понимает по-своему. — Самый-самый, — звонко целует в губы, а Бомгю толкает его в шутку, касаясь испачканным в муке запястьем шеи хёна. — Давай быстро в душ и приходи есть, я всё подготовлю. Ёнджун не произносит вслух слов благодарности, оборачивается лишь на секунду, чтобы после, передумав, ошарашить младшего крепким объятием, и Бомгю снова заливисто смеётся, кряхтит и ругается, позволяя старшему затащить себя в душ вместе с ним. — Ты тоже весь в муке, — оправдывается он, не желая выпускать возлюбленного из своих рук ни на секунду. Под горячими струями воды мышцы приятно расслабляются, но больше всего тому способствуют мягкие поглаживания рук Бомгю. То, как он льнёт ближе, прижимаясь своей щекой к щеке Ёнджуна, целует висок, пальцами перебирает волосы на затылке, губами прижимается к шее, ведёт ниже, оставляет поцелуй на плече, и старший растворяется в ощущениях, что дарит ему младший. Оба понимают, что на большее сегодня элементарно нет сил, но Бомгю не расстраивается, знает, что, если бы не физическое изнеможение, хён бы отдал всего себя и больше, забирая ровно столько же, собирал бы губами каждый томный вздох и сладкий стон в свою честь. Он знает, что его ждёт утром, старается не думать об этом сейчас, рискуя возбудиться от одной мысли, а сейчас тянется к мягким красивым губам, прикрывая в наслаждении веки.♡♡♡
За едой они молчат, Ёнджун погружается в свои мысли, либо же просто сосредоточен на приёме пищи, освобождая голову от накопленного груза, а Бомгю украдкой на хёна взгляды бросает. Он уже получил комментарий в самом начале — «очень вкусно». Ёнджуну нравилось всё, что Бомгю готовил ему вечером, за завтрак отвечал обычно он сам, младший был просто не способен так рано проснуться, и у них была своеобразная привычка радовать друг друга. Ёнджун — завтраком в постель, когда график позволял, а Бомгю — вкусным ужином, когда успевал вернуться раньше старшего. Как сегодня. Бомгю не задаёт никаких дежурных вопросов про работу, а Ёнджун не спрашивает об университете. Хён много работает, запретив младшему какие-либо подработки, ведь у того выпускной курс, и нужно сосредоточиться на дипломе. После долгих споров Бомгю соглашается, но втайне экономит на всём, на чём может, снимая ограничения лишь по поводу еды — та должна быть вкусной и сытной. Младший заканчивает побыстрее, прибирая то, что не успел перед возвращением хёна, в мойку посуду закидывает, забирает из рук старшего пустую тарелку, ловко увиливая от очередного игривого поцелуя в щеку, получая за это шлепок по ягодице, на что лишь ехидно посмеивается. Он в любом случае в выигрышном положении.♡♡♡
Ёнджун заваливается в мягкую чистую постель, пахнущую кондиционером для белья, который так любит Бомгю. Сакура или цветущая яблоня, старший точно не помнит, но по запаху всегда узнаёт — это тот самый. Недостаток лишь в том, что мало правильного запаха, и Ёнджун торопится это исправить. Заглушая где-то внутри знакомо сжимающийся клубок нетерпения, что уже растворялся в домашнем уюте, старший наблюдает за тем, как Бомгю ищет в шкафу футболку для сна, а затем тихо говорит: — Иди уже ко мне. Я согрею тебя. Бомгю на секунду застывает, отправляя найденную вещь обратно в груду белья, забирается под одеяло, заботливо приподнятое хёном, тут же прижимаясь к нему поближе, так, чтобы не оставалось пространства между телами. Ёнджун сгребает младшего в охапку, приспускается на подушках ниже, чтобы уткнуться носом в шею, пуская по ней мурашки, и наконец-то вдохнуть полной грудью запах, такой близкий и родной, такой нужный ему сейчас. Бомгю ложится удобнее, позволяя хёну расположиться головой на своей груди, влажные волосы пальцами перебирает, прислушивается к размеренному дыханию, губами касается макушки головы, и чувства переполняют его. Два с половиной года отношений не убавили этой нежности, пережитые вместе невзгоды лишь увеличили это чувство ценности бытия вместе, и Бомгю уже не представлял себя отдельно от Ёнджуна. Они не включают телевизор или даже музыку, как это любил делать младший перед сном. Лишь приглушённый свет ночника. Ёнджун наслаждался тем, как шум мегаполиса, телефонные звонки и чужие голоса покидали его голову. С каждым вдохом ему становилось всё легче, с каждым прикосновением Бомгю — тяжелее сдерживаться, чтобы не обрушить всю свою накопленную за этот день тоску и — за долгие годы — нежность. — Спи, хён, ты устал, — шепчет Бомгю, словно считывая его мысли по лёгким касаниям пальцев по обнажённой коже, вызывающим приятную щекотку, и Ёнджун повинуется, позволяя себе провалиться в сон под биение сердца, укрывая младшего собой, вдыхая его до слёз в уголках глаз. Накопленная усталость и стресс растворяются в воздухе, а в душу прокрадывается умиротворение и сладкая нега. В этой тишине, прерываемой лишь глухим звуком крупных капель дождя и размеренным дыханием сверху, Ёнджун находит покой. — Спи… — Веки тяжелеют, а сознание ускальзывает, провожаемое трепетными прикосновениями. — Ты моё исцеление. Ёнджун улыбается, видя неоформленные в чёткий образ картинки, сквозь которые прорезается голос Бомгю, и он всё понимает, видит его, кажется, где-то на берегу моря, такого красивого, родного. — Ты… моё… «Счастье». Бомгю знает и без слов, что хён хотел сказать. И не нужно громогласных фраз, а лишь тишина для двоих.