порка прочищает мозги

- Давай, на коленочки и локти… — Да-а, на коленочки… — зачарованно вторит Хëнджин. Минхо на нëм всем весом, еще в брюках, но ширинка уже расстегнута, а Хëнджин — весь обнаженный, в испарине от долгих, мучительно дразнящих ласк. Начали сразу, едва вошли в дом, еще у двери — прижать его к стенке и целовать, сводить с ума прикосновениями губ к шее, расстегивать каждую пуговицу на рубашке, вылизывать его грудь. Становиться на колени перед ним, снимая с него один за другим элементы одежды, лизать его через нижнее белье так, что ткань вся слюной пропиталась, а потом все-таки обхватить головку ртом. Продолжили — на кухне, подвернулась по пути барная стойка, рассекающая кухню пополам, и его тоже — пополам согнуть, грудью на эту чересчур высокую стойку, ему на цыпочки встать пришлось. Мять ягодицы, тискать мягкие бедра, вести языком по его позвоночнику и ниже, еще ниже. Обмануть: прикусить. Поцеловать. Все еще — не-ет, член не трогать, и ему не позволять себя касаться. Только раздразнить пальцами чувствительную узкую дырочку. Сегодня он снизу, сегодня он будет плавиться и скулить от желания. А дальше — все-таки пойти в спальню, путаясь губами друг с другом, он трется о Минхо, об одежду, дрожащими от вожделения руками пытается расстегнуть рубашку, особенно на манжетах трудно даются пуговицы, следом — ширинку. Повалить его животом на ушатанную, скрипящую кровать и опять — губами, руками по всему телу, гладить и сжимать, лезть языком в ухо, толкаться к нему пахом, царапая расстегнутой молнией на ширинке кожу ягодиц. Теперь Минхо приподнимается, а Хëнджин с готовностью встает в коленно-локтевую, выгибается в пояснице, подрагивает от нетерпения. На одной ягодице — уже полукружие от зубов, сильно укусил, хочется еще. Но вместо этого Минхо, встав на колени сбоку от него, широко проводит по его заду ладонью, глубоко дышит, успокаиваясь. Стоит сильно. У Хëнджина — тоже. Когда жажда такая бешеная, можно пережестить. Надо контролировать себя. Больше всего Минхо хочется спустить брюки и прижаться членом между ягодиц, сунуть между бедер, чтобы он плотно их сомкнул, чтобы времени не тратить, а утолить первый голод; и все же он сдерживается. Гладит округлые мягкие ягодицы, а Хëнджин, прижавшись щекой к простыни, комкает ее в кулаках и ждет. — Отвернись, — хрипло велит ему Минхо. Хëнджин, прикусив губу, поворачивает голову на другую сторону. Теперь не будет видеть, замахнулся Минхо для удара или для того, чтобы приласкать. Хëнджин чуть шире расставляет колени для устойчивости. Минхо, не удержавшись, облизывает два пальца и гладит ими узкое, нежное, но внутрь — не лезет. Пока нет. Хëнджин весь аж трясется. Минхо скользит взглядом по его напряженной спине, по лопаткам, по рыжей голове, сияющей на фоне простыни. Ладонью повторяет траекторию взгляда — ведет от копчика до загривка и надавливает на затылок, сильнее вжимая щекой в постель. А другой рукой — наконец замахивается и хлестко бьет по ягодице, мышцы вздрагивают волной, Хëнджин вскрикивает, но постель глушит звук. На белой коже — почти сразу же расцветает алый след. Пока Хëнджин не пришел в себя, пока еще ослеплен первым звонким ударом, Минхо добавляет еще один, не жалея его. Твердит себе: давай резче, он же только этого и хочет. Хëнджин стонет, зубами цепляет простынь. — Еще-е-е… Минхо вдавливает его головой в кровать, чтобы молчал. Кожа Хëнджина горит. Резко наклонившись, Минхо широко и влажно проводит языком по обжигающим отпечаткам собственных рук, и Хëнджин глухо стонет, подрагивает. Минхо вылизывает там, где горячо, и кусает — а Хëнджин звонко вскрикивает от неожиданности. Ну, ну, тихо, сейчас снова залижу… Минхо выпрямляется. Ягодицы блестят от слюны. Он дует на них, и Хëнджин дрожит еще сильнее: колени, бедра, плечи, локти. Даже ягодицам передается вибрация дрожи. Минхо замахивается, звонкие хлесткие шлепки — один, второй, третий, Хëнджин от каждого всхлипывает. Смилостившись, Минхо ведет ладонью от его загривка по спине. Гладит. Он бы прекратил, но знает, как Хëнджину нравится. Как он порой мечтательно говорит: порка та-а-ак прочищает мозги. Как у него член встает от одной мысли о том, чтобы Минхо его отшлепал. Минхо пока дает ему передышку. Гладит и задницу, и спину, гладит его обеими руками. Одной взъерошивает его мокрые от пота волосы. Тянет за длинные пряди, заставляя повернуть голову к себе. Хëнджин приподнимается на локтях и смотрит на него, глаза блестят, щеки раскраснелись. — Оближи, — тихо говорит Минхо и протягивает ему ладонь. Хëнджин приникает к ней губами с такой готовностью, словно ему золотой билет в рай предложили. Язык у него гладко скользит по коже. Минхо на миг забывается. Юркий, кончиком — между пальцев, снова посередине ладони, где линии пересекаются… Машинально гладит по ягодицам. Прижимается членом к бедру Хëнджина. Знает, что язык этот скоро будет лизать совсем не ладонь, скоро возьмет до самой глотки, будет шелково кружить вокруг головки, считывать каждую вену… Минхо отбирает у него ладонь, обхватывает его член, Хëнджин тихонечко постанывает от каждого движения кулака вдоль по стволу. Вновь прижимается щекой к простыне, прикусывает нижнюю губу, прикрывает глаза. Минхо мнет его ягодицы. Пальцами сжимает у основания тяжелый, напряженный ствол, и сильно шлепает. Хëнджин кричит. Пока Минхо хлещет его по ягодицам, то сильнее, то ослабляя напор, и держит член, Хëнджин всхлипывает, вскрикивает, кусает себя за предплечье, оставляя на внутренней стороне руки белые отпечатки зубов. Кожа у него горит. Вся красная. Кажется, ни разу еще до такого не было, чтобы вся задница настолько алела. Минхо смотрит на нее завороженно и, пока передышка, быстрее скользит кулаком по члену Хëнджина. Тот скулит, уже на взводе, по краю ходит. — Хëн… Минхо… пожалуйста, — всхлипывает он. Минхо склоняется, проводит языком по горящим ягодицам. Медленно кулаком — по члену. — Пожалуйста — хватит? — уточняет Минхо, словно ему не мешает связно говорить бешеное, до боли сильное возбуждение. — Пож… пожалуйста, еще… — выдыхает Хëнджин так блаженно, так счастливо, что у Минхо в груди екает. Он замахивается, но не может решиться в очередной раз ударить и так истерзанные мышцы, покрасневшую кожу. Тебе больно ведь, хочет сказать он. Мне тебя потом пакетами со льдом обкладывать. Он медлит, а Хëнджин напряженно ждет, весь вытянулся в струну, сжал кулаки, едва слышно дышит. Минхо, на миг закрыв глаза, решается, хлестко бьет в последний раз, одновременно скользнув по его члену, и Хëнджин вскрикивает, рушится животом на постель, ноги его бессильно разъезжаются. Он всхлипывает, опустив лицо вниз, закрыв руками голову. Минхо осторожно дует ему на ягодицы. Адреналинщик. Кончил вместе с этой болью. Минхо гладит его бедра. Хëнджина так размазало, что вряд ли он оживет в ближайшие минуты, а Минхо позарез нужно, чтобы его коснулись. Он вытаскивает член из плена нижнего белья, коротко двигает запястьем, глядя на красную задницу Хëнджина — горит так, что можно ощутить исходящий от нее жар. Сжимает бедро, наслаждаясь его телом, дотрагивается кончиками пальцев между ног. Хëнджин, повернув голову, ахает. Минхо бросает на него взгляд. Порозовевший, глаза сияют, на щеке — дорожка слез. Подмигнув ему, Минхо ласкает его взглядом. Вечер такой длинный. И ночь еще впереди. Он будет брать Хëнджина и смотреть на отпечатки своих ладоней на нем. А пока… Минхо чаще дышит, удовольствие скручивается в клубок и ощеривается внизу живота иглами, как еж, все в нем пульсирует и грозит взорваться от вида обнаженного, на удивление тихого и покорного Хëнджина — и впрямь нужно почаще пороть его, чтобы обуздать… Хëнджин едва слышно произносит: — Минхо~, на меня. И чуть приподнимается на коленях, подставляя зад, а Минхо кончает белыми каплями на его горящую кожу, задыхаясь от красоты созданной им абстракции