Минздрав предупреждал

"Высшие силы, если вы есть, то будьте добры, придите мне на помощь", - вздыхает Томас и хватает Фишера за рукав куртки. Фишер кашляет третий день. Это не надсадный кашель завзятого курильщика, такого у Аллана пока не появилось ("а все потому, что он везучий засранец"), несмотря на его постоянное проживание за дымовой завесой. У Аллана обычная затяжная простуда. Но кое-какие проблемы, связанные с курением, возникают и из-за нее. В таком состоянии Фишеру курить нельзя. Он пьет таблетки два раза в день и после каждой делает вид, что чудесным образом исцелился, но вскоре снова начинает отворачиваться и приглушенно фыркать в кулак, пряча признаки своей болезни, а когда его разоблачают, ругается и жалуется на устроенный антитабачный бойкот. Бойкот ему объявляют всем отделом, и нечему тут удивляться. Фишер для них как дитя отряда, или, вернее, подросток. Общая радость и общая головная боль. Но как ни крути, а больше всего времени с ним на работе проводит ЛаКур, и основная часть упреков и негодований неугомонного больного достается именно ему. Вероятно, Милле, жена Фишера, справляется лучше. У них в семье есть маленький ребенок, чьим благополучием можно прикрываться в спорах о курении. ЛаКур не смог бы обеспечить Фишера ребенком ни в какой из существующих вселенных и понятия не имеет, как сладить с бесконечными капризами напарника. — Фишер, я не скажу, где твои сигареты, — объявляет Томас с утра, когда они сидят в машине, и, недовольно поджав губы, наблюдает за тем, как Фишер шарит в заваленном мелким мусором бардачке, осыпая его колени дождем из оберток и рекламных брошюр. — Фишер, мы же не ненормальные злодеи из мультиков, чтобы прятать сигареты в кадках с растениями! — восклицает Томас днем, силой отнимая у Фишера, вооруженного детской лопаточкой ("из дома, что ли, притащил?"), горшок с другим общим любимцем отдела - фикусом по имени Ларс. — Фишер, если ты затормозишь у этого ларька, я спрячу не только твои сигареты, но и схожу к тебе домой, заберу весь запас лака для волос и пожертвую салону красоты, — угрожает Томас, пока они прогулочным шагом следуют на место преступления. — Фишер, эта пачка - не вещественная улика, ты не убедишь взять ее с собой! И да, я еще способен отличить пятно крови от уксусного пятна! — раздражается Томас после обеда, посылая проклятья в адрес убитого, чей труп покоится на кровати в соседней комнате. Убитый, к несчастью, тоже вел нездоровый образ жизни, и пачки сигарет, выстроенные домиком, были едва ли не первым, что увидели следователи, когда вошли в его дом. — Фишер, ну это уже ни в какие ворота не лезет! — рвет и мечет Томас, насколько позволяет ему это его добрейшая натура, и мчится вслед за Фишером к лесной опушке. Идет мокрый снег, больше похожий на дождь, чем на снег, все дороги к лесу состоят из грязевых луж с редкими вкраплениями пожухлой травы, а Фишеру до этого как будто и дела нет - он идет вперед с целеустремленностью и непробиваемостью танковой дивизии, сжимая в кулаке отвоеванную у их сегодняшнего "рабочего" мертвеца сигарету. — Ну что ты ко мне привязался? — бурчит Фишер, не оборачиваясь и не сбавляя шагу. Легко, должно быть, передвигаться, когда (так кажется Томасу со стороны) на восемьдесят процентов состоишь из ног, — От одной сигареты хуже не станет. Сдавленное "кхе", раздающееся сразу после этого, противоречит его словам. Впрочем, ЛаКур сейчас слишком зол, чтобы переживать из-за каждого"кхе". — Не о твоем здоровье речь! Ты не имел права меня там бросать! — Это почему? Ты большой мальчик. — У меня был... приступ. — Да-да, твои любимые мистические штучки с видениями, — безразлично отвечает Фишер. Нетривиальный подход ЛаКура к исполнению служебных обязанностей его не впечатляет. Возможно, его ничем не впечатлить. Если земля под их ногами разверзнется и из преисподней явится сам дьявол, Фишер испросит разрешения прикурить от адского пламени. — У меня был приступ, — повторяет ЛаКур-я-хочу-оставаться-материалистом. — В такие моменты я себя практически не контролирую, могло произойти все, что угодно. А ты схватил сигареты убитого и сбежал! — Но обошлось же, разве нет? Замедлив шаг, Фишер прислоняется спиной к стволу дерева и спокойно смотрит на преследователя. — Честно, я больше не буду бросать тебя наедине с галлюцинациями, стану приходить по вечерам в твой дом и держать тебя за руку, расскажу тебе все сказки Андерсена и подарю ночник со Снупи, чтобы не страшно было засыпать... Потом. А сейчас, прошу, отстань. Попросив помощи у высших сил, запыхавшийся ЛаКур хватает его за рукав и качает головой, сжав губы в нитку. — Нет! Никуда я не уйду. — Хочешь чтобы я сперва извинился? — Не помешало бы. — Извини, — Фишер старается говорить убедительно. Возможно, часть его безалаберной души в самом деле сожалеет о содеянном. — Я знаю, что не стоило так поступать. Ты просто не понимаешь, как нужны сигареты человеку, выкуривающему по пачке в день. — Я знаю, что такое вредные привычки и зависимости. — О нет, не знаешь. — О нет, знаю, — стоит на своем ЛаКур. Он уверен в правдивости своих слов. Он представляет, каково это - жить, находясь в зависимости. Не от сигарет, а от человека. От человека, который не ценит половину из того, что ты делаешь для него, еще четверть просто не замечает, а все оставшиеся поступки ссыпает на счет хорошей дружбы. Этот человек настолько слабоволен, что даже ради собственного благополучия не может расстаться с тем, что его убивает. ЛаКур и без всякой эмпатии способен понять, что движет им. — Черт с тобой, считай, что знаешь, — сдается Фишер на пятом "о нет". — Ты снова начинаешь занудствовать, это значит, что я прощен? После недолгих раздумий, ЛаКур кивает. — На первый раз - да. — И теперь я наконец могу побыть наедине с сигаретой? — Нет, разумеется. Страдальчески взвыв на манер испорченной машинной сигнализации, Фишер пытается разжать пальцы ЛаКура, намереваясь сбежать еще разок. План, конечно же, проваливается, драться одной рукой, другой оберегая от посягательств драгоценную сигарету, оказывается чертовски неудобно, да и ЛаКур, когда ему это необходимо, умеет вцепляться хваткой бультерьера. — Иди нахрен! — отчаявшись, выкрикивает Аллан, и тут же беспомощно добавляет: — Пожалуйста. "Я схожу нахрен, если ты не будешь курить" проносится в голове у Томаса, но это пораженческий ответ, и он предпочитает отделаться банальным: — Сам сходи. — Только вместе с тобой. Они мечутся по кругу, взрыхляя землю вокруг дерева и зачерпывая ботинками непрекращающийся снегодождь. Это немного похоже на их тренировки в спортзале, а еще больше - на идиотизм. Кашель Фишера возобновляется, ветер и неожиданный всплеск физической активности портят его прическу, пара выбившихся прядей падает на лоб и на них налипают снежинки. Красиво, - успевает мельком отметить ЛаКур, а потом Фишер дергает рукой особенно неудачно, теряет равновесие и налетает спиной на дерево, а ЛаКур падает на него, впечатывается лбом в его переносицу. До чего нелепая сцена: не подростки, а взрослые мужчины, следователи, профессионалы с соответствующим образованием, обнимаются под деревом, не обращая внимания на плохую погоду. То есть, это выглядит как объятия. Фишер держит ЛаКура за талию (и когда только успел схватить?), а ЛаКур заглядывает ему в глаза. Злополучная сигарета валяется где-то у них под ногами, но Фишера, похоже, больше не беспокоит ее судьба. Они стоят очень близко, опасно близко. Поцелуй, рождающийся из этой близости, не тянет на звание полноценного поцелуя. Неясно, кто был инициатором, в какой-то момент их губы просто соприкасаются, и ЛаКур пытается, но не может понять, слышит он стук своего сердца или чужого, а может, у них и вовсе оказывается одно сердце на двоих. От Фишера в кои-то веки не пахнет дымом, только лосьоном для бритья и чем-то пряным, трудноопределимым, но очень приятным. У Фишера мягкие губы, а зрачки его расширены, как у заправского наркомана. Все заканчивается раньше, чем ЛаКур успевает закрыть глаза. Фишер отстраняется и отводит взгляд, не говоря ни слова. В молчании, изредка прерываемом уже ставшим привычным "кхе", они возвращаются к машине, в молчании доезжают до родного отделения и расходятся по своим углам. Коллеги посматривают на них с любопытством, но не задают вопросов. Понятно, что могло явиться причиной для ссоры. ЛаКуру хочется нарушить блокаду молчания и посоветовать Фишеру снять промокшие носки и поставить обувь поближе к батарее, но он решает, что сейчас худший момент для игры в хорошую жену. Жена у Фишера уже есть. С ней ему и нужно целоваться. "Мы, наверное, сделаем вид, что ничего не произошло", — печально предполагает ЛаКур. "Зато о курении он сегодня точно не заикнется", — насмешливо прибавляет его внутренний голос. "Уж лучше бы курил".