Рожденные дышать

      Создавая, люди всегда обращались к существующему образу. Но вот загвоздка: как бы ни тянулись человеческие руки к сказке, ни из-под ножа хирурга, ни из лабораторной пробирки она не выйдет на свет. У сказочных русалочек чарующий голос и блестящий рыбий хвост. А у существа, что создали ученые, гладкое и холодное, как труп, тело с бледной кожей. И волосы, окутывающие голову черным облаком смога, которое росло день ото дня. «Русалка» по документам, она часто видела, как губы людей шевелятся, произнося это слово. Она висела в своей сырой колыбели, из которой не выбраться, и видела движущиеся мишени за стеклом. А они видели ее. Смотрели и вяло шевелили губами: «Русалка». Люди ее интересовали. Хотелось их…       Узнать?       Потрогать?       Задушить.       Потому что они, странные, дышали без воды, за стеклом. Могли существовать без этой мути вокруг. Из человеческих животов не тянулись пуповины из железа и пластика. Фигурки свободно ходили туда-сюда, крутились, как шестерни, и сваливали в ее мир всякий мусор. Металла на дне становилось так много, что вода менялась. Железный привкус оседал на губах и языке, а они понятия не имели, что у Русалки внутри что-то шевелилось.       Не так уж легко открыть глаза, когда на веки давит толща мутной воды. В ватном мире в своей голове едва ли задашься вопросом, зачем и почему существуешь. И люди не ответят. Только будут пялиться и черкать что-то в своих бумажках. Возможно, в нее вложили больше, чем собирались, потому что в один день в голову пришел вопрос: так ли ей нужен этот канат, вживленный в плоть?       Нет, не нужен.       Сказочные русалки махнули серебристыми хвостами над морской пеной, она — выдрала из себя жесткий трос с мясом. Из открытой раны что-то хлынуло в грязную воду, и в тот момент Русалка впервые ощутила, как ярилась боль. Она проникла в нервные окончания и затопила все тело, такая чистая и горячая. Из горла рвался крик, но был ли он на самом деле… Кто знает. Русалка захлебывалась, и, кажется, наконец родилась.       Теперь, свободная, она отдалялась от приевшегося стекла дальше и глубже, осваивая подводную лабораторию, захламленную старым оборудованием и подвешенными трупами. Предполагали ли фигуры за стеклом такой исход или им резко стало наплевать? Стаи рыб вокруг понятия не имели. Русалочка в своем подводном королевстве. Протухшем, забытом, ненужном. Если бы люди научили ее жить перед тем, как выкинуть, было бы не так обидно.       На веки снова давила толща воды. Наверное, не зря она не открывала глаза столько времени: не на что смотреть, нечему гореть. Вновь из агонии не родиться. В холоде и сырости бесцветного мира не забыть о шевелящихся губах людей.       А они не спускались в воду, помня о ее хищном взгляде за стеклом. Создавая ее, они, возможно, хотели получить чудо, но где-то облажались. Как по лесенке к созданию света споткнуться и, пропустив ступеньку, улететь в подвал. Повезет в другой раз. В какой-то из. И подводную лабораторию наводнят плоды их экспериментов. По бескровным губам скользнула улыбка: каждому существу, попытавшемуся родиться здесь так же, как Русалка, лучше задохнуться в зародыше.       А затем, спустя целые поколения рыб, ее гниющий покой потревожил всплеск. Он должен был разрушить гармонию, но вместо этого как будто вплелся в мелодию нотой, которой не хватало. Русалке часто сбрасывали трупы. Такова судьба всех кукол, и очередная, видимо, больше не подчинялась. Внутри шевельнулся обрубок любопытства — чувства, которое создатели купировали еще на этапе идеи. Да, похоже, этот маленький звук задел нужную струну, нужную клавишу. И все: русалочка на крючке.       Идеальную гризайль нарушило яркое красное пятно. Если бы Русалка видела взрывы на испытательных площадках, сравнила бы с человеческой кровью. Цвет стал открытием и казался противоположностью холоду и мраку ее мира, красный будто кричал на нее, кричал в ней, как в тот день, когда она родилась с болью и криком.       Эта кукла уже не боролась, и на юном лице застыла маска умиротворения. Ей вдруг захотелось рассмотреть поближе. В вихре волос и со свитой рыб она подкралась по привычке хищно и осторожно. Тонущая фигурка испускала тонкую струйку пузырьков из приоткрытых губ. Губы не шевелились, произнося комбинацию ее имени, как у людей за стеклом. Его сбросили, потому что стал не нужен? Ему не прижиться здесь, они не могли не знать. В отличие от всех людей, что Русалка видела, этот был какой-то хрупкий на вид.       Трогательный в своей беспомощности.       Вдруг захотелось, чтобы он открыл глаза. Оказался за стеклом. Там его среда обитания. Не здесь. Это даже жалко. Несправедливо.       Повинуясь внутренней потребности, Русалка подхватила тонущего за плечи, замедляя погружение.       Бух. Бух. Бух.       От внутреннего раздора шибануло током, и что-то внутри застучало, неисправное. Ощущение, похожее на тот канат, что она выдрала из тела, чтобы освободиться. Инородный кусочек все это время, похоже, ждал, чтобы захватить ее тело. Он стучал изнутри, заставляя барахтать ногами и неотрывно смотреть на сомкнутые веки. Почему он не шевелился? Почему они заставили его заснуть? Они же создали его и ее, одними руками, на одном столе. Так почему рожденный ходить не умеет дышать?       Что бы это ни было сейчас внутри нее, оно потребовало прикоснуться. Поделиться умением жить с этой мутью вокруг и железным вкусом. Русалочка же должна спасти своего принца, да? Эта утопия неприкосновенна.       Падая на дно вместе с парнем в красной водолазке, Русалка прижалась бледными губами к человеческим. Пусть заберет. Пусть отнимет то, что у нее внутри. Все равно оно слишком болит.       Это же как будто прошило насквозь.       Прострелило, и все тут.       Ей не крикнули стоять. Не приказали сдаться. А просто раз, — и из спины торчит оперение. Как будто кто-то наверху за стеклом решил, что недостаточно болит.       В груди стучало все громче и громче, хотя там, что бы это ни было, застряло что-то острое.       Наконечник.       Сосредоточие боли, которое бы выдрать, как она уже умела… Но Русалка целовала человека, вдыхая сущность глубин. Не море, не океан, но все, что у нее было.       Ресницы дрогнули, и до самого дна ее души достали своим светом горящие живые глаза. Она отпрянула, оставляя черный след шлейфом волос. Настороженно она искала во взгляде следы того же, что так основательно покопалось у нее внутри. Но как бы не горел этот взгляд напротив в первый миг, его неизбежно заливала вода. Глаза пустели, становясь мутными, как и все тут. Он не испугался, не напрягся, он просто принял, что есть она, ее мир, ее нутро, — и все.       Что бы ни влетело в спину на полной скорости так больно, оно просвистело мимо нарушившего покой Русалки человека. Она вглядывалась в глаза и как в зеркале видела не родившуюся себя. Сонную и пустую.       Кто бы ни стрелял так умело, и ему сложно попасть в сердце, когда его нет. Тогда не грех промахнуться.       Люди не выкинули его. И не забыли про нее. Они просто хотели улучшить одну куклу с помощью другой. Рожденный ходить научился дышать.       Он кинул на нее опасливый взгляд и легко взмахнул руками, стремясь на поверхность. Был ли там мир поинтереснее, пах ли он посвежее, царил ли там кризис, не все ли равно. Русалка оставалась под водой, где ни одного перекрестка. С ногами, без голоса и с застрявшим в сердечке наконечником.