Портрет пьяницы

Вот и еще одна смена Полуночного Героя подходит к концу. Дилюк вытирает меч от крови монстров и направляется к винокурне. Из-за горизонта поднимается солнце, окрашивая небо в нежные, но в то же время яркие, цвета. Винодел с восхищением на усталом лице наблюдает за этой картиной, пытаясь запомнить эту секунду. Такая красота была достойна того, чтоб ее запечатлеть. Придя домой, он просит Аделинду подготовить ему теплую ванну и сверяется с ежедневником — первая рабочая встреча уже через шесть часов. Значит, поспит он не более пяти. — Мастер Дилюк, — заботливо говорит Аделинда после сообщения о том, что ванна готова, — простите за мою назойливость, но мне кажется, вам стоит больше отдыхать. — Все в порядке, не извиняйся. Но и ты меня пойми, — отвечает Рангвиндр, — я не могу спокойно предаваться безделью. Жизнь стоит тратить на работу. Помощь себе, другим людям, своему городу, науке или искусству — нужно делать вклад во что-либо каждую секунду, чтобы она не пропала даром. Аделинда мягко улыбается — не в первый раз она слышит такие речи. Но сегодня у главной горничной в рукаве припрятан козырь. — А как насчет какого-нибудь полезного хобби? — спрашивает она. — Не все же время работать на винокурне. — А я и не все время тут работаю. По ночам я Полуночный Герой. — Но это же не хобби, мастер Дилюк! Я имела в виду что-то, что приносит вам удовольствие и оставляет после себя приятные воспоминания, что-то, ради чего не нужно махать мечом или разбираться в счетах. Садоводство, игра на музыкальном инструменте, рисование… — Довольно, — обрывает ее Дилюк, направлясь в ванную. Нет у него времени на все эти глупости. Но лежа в теплой мыльной воде он вспоминает прекрасный рассвет, увиденный чуть ранее, и слова Аделинды все же находят отклик в его душе. *** — Капитан Альбедо? — спрашивает мастер Рангвиндр, входя в импровизированную лабораторию на Драконьем Хребте. Алхимик удивленно оборачивается. — Я от действующего магистра Джинн. — Что-то случилось, мастер Дилюк? Мне нужно спуститься в город? — Нет, что вы, все в порядке. Я неправильно выразился. Я по личному вопросу, и магистр сказала, именно вы можете мне помочь. На лице главного алхимика невооруженным взглядом читается недоумение. — Простите, я, кажется, не совсем вас понимаю. Я не специалист по личным вопросам, если же, вам, конечно, не нужно что-либо изобрести. — Нет, это касается вашего хобби. Я бы хотел научиться рисованию. Лицо Альбедо проясняется. Он мечтательно смотрит вдаль несколько секунд, словно размышляя, и наконец, поворачивается к виноделу. — А что вы уже умеете? — Признаться, ничего. В детстве и юности отец нанимал преподавателя для меня, для общего развития. Но я не уделял урокам должного внимания, концентрируясь на физических и практических дисциплинах, вроде фехтования и арифметики, — Рангвиндр уводит взгляд себе под ноги, почему-то чувствуя стыд и неловкость. — Боюсь, я очень мало разбираюсь в искусстве. — Все поправимо, — уверенно говорит Альбедо. — Не хотите ли для начала ознакомиться с моими работами, чтобы представлять себе, чему я могу вас научить? — Конечно, с большим удовольствием, — с готовностью отвечает Дилюк. Алхимик уходит вглубь пещеры и возвращается спустя минуту с несколькими холстами, начиная по очереди показывать их виноделу, внимательно наблюдая за реакцией последнего. Картины очень разнятся между собой — по стилю, по использованным материалам, по настроению. Дилюк восхищенно открывает рот — он и не знал, что у этого странного рыцаря такой талант! Вот на одной танцуют хиличурлы, на другой — снежная лиса свернулась клубком в заброшенном лагере искателей приключений, вот — пейзаж весеннего Мондштадта, и птицы с него, казалось, в любой момент могут вылететь с картины и заполонить собой лабораторию. Альбедо вкратце рассказывает историю каждой картины — как она называется, что он хотел запечатлеть, какие чувства вызывали у него наблюдение и написание. — О! — удивленно восклицает Рангвиндр, когда Альбедо достает очередную картину, на которой изображен не кто иной, как сводный брат Дилюка — капитан кавалерии в своем нелепом мундирчике, расстегнутой рубашке и с серьгой в ухе призывно улыбается с холста. — А как называется эта? Портрет пьяницы? — пытается пошутить винодел. — Вообще-то она называется «Портрет капитана кавалерии», — спокойно отвечает алхимик, не реагируя на шутку. — Но ваше название тоже интересно. Дилюк чувствует себя неуютно и замолкает, слушая рассказ Альбедо об истории портрета Кэйи. Ну в самом деле, так бурно реагировать на каждое, даже косвенное, появление бывшего брата в его жизни просто нездорово. — Какая картина вам нравится больше всех? — спрашивает капитан, расположив последний холст перед Дилюком. Рангвиндр окидывает представшие перед ним картины взглядом. Каждая из них была по-своему хороша. Но сколько бы он не крутился между творениями Альбедо, взгляд его то и дело возвращался к портрету Итэра, Путешественника из другого мира. Было в нем что-то особенное, какая-то небывало сильная искра жизни. Казалось, винодел смотрит не на масляные мазки на холсте, а в глаза самому Почетному рыцарю. — Вот эта, — наконец уверенно отвечает Дилюк. Альбедо удовлетворенно кивает и записывает что-то в свой блокнот. На несколько минут в лаборатории воцаряется тишина, которую Дилюк, наконец, решается нарушить: — Так вы будете меня учить? — спрашивает он, немного волнуясь. В мирах сражений и бизнеса он был уверен в себе, но здесь новая для него область, в которую он только решился зайти. — Да — кивает алхимик. — Вы хорошо чувствуете искусство. — Вы так считаете? Вы… думаете, у меня получится? — Ну, в конце концов, вы без труда нашли среди данных картин мою лучшую работу, — слегка улыбается Альбедо. *** Вот уже несколько месяцев Аделинда ходит счастливая и гордая — кто бы мог подумать, что мастер Дилюк услышит ее совет и все так удачно получится! Винодел практически перестал перерабатывать, Полуночный Герой реже появлялся на улицах города. На вечно бледном лице ее мастера проявился здоровый румянец, а в глазах поселилась искра жизни, творчества и вдохновения. Штрих, еще один — Дилюк поднимает взгляд на деревянную модельку человека на своем столе — важно соблюсти пропорции. Грифель лежит в руке, как ее продолжение — за эти месяцы пальцы винодела редко бывали чистыми. Дилюк получает искреннее удовольствие от своего нового хобби — пусть не всегда ровно, пусть не всегда получается, пусть Альбедо лишь разочарованно вздыхает, просматривая некоторые из его набросков — прогресс был налицо, и это видел сам Рангвиндр. И это заставляло его сердце биться чаще в предвкушении того дня, когда он овладеет азами, «выпустится» из учеников алхимика и сможет сохранить яркие моменты своей жизни такими, какими он их видит. Мазок, еще один — цвет на палитре получается не таким, каким хотел бы видеть его Дилюк, но винодел лишь вздыхает и продолжает смешивать краски по новой. «Пожалуй, работа с цветом для меня труднее пропорций» — думает он, но не разочарованно, а воодушевленно — чем труднее задача, тем приятней будет с ней справиться. Альбедо обучал его уже несколько месяцев, учил азам рисования, теории искусства и созерцанию — с последним у винодела дела обстояли плохо — привыкший вечно решать свои и чужие проблемы, мужчина не мог спокойно сидеть на утесе, наблюдая за пляшущими в низине хиличурлами — хотелось выхватить меч и очистить от чудовищ округу. Но алхимик говорил, что нужно прочувствовать момент и увидеть в нем красоту — и Дилюк пытался. Никто, кроме Альбедо, Джинн и работников винокурни, не знал о новом увлечении мастера. И он, с привычной для себя скрытностью, просил посвященных об этом не распростаняться. Алхимик, стоило кому-то лишь заикнуться в разговоре с ним об искусстве, заговаривал о своем необычайно талантливом ученике, но имя протеже скрывал даже от близких людей. И это всех устраивало. *** — Тук-тук, — раздается насмешливый голос у входа в лабораторию, — можно войти? — Входи, Кэйа, — не оборачиваясь, отвечает Альбедо. Ну кому еще, кроме капитана кавалерии, придет в голову «стучаться» в пещеру без дверей? — Я все ждал, когда ты спустишься и покажешь мне, наконец, мой портрет. Но ты тут, как я посмотрю, весь в своих склянках и пробирках, экспериментируешь. Совсем забыл про своих приземленных друзей, — Альберих обиженно надувает губы. — Хоть бы ради Кли спустился, малышка постоянно спрашивает, где же ее братик Альбедо. Алхимик грустно вздыхает. И правда, он уже давно не спускался в город, не навещал Кли. Стало как-то совестно. — Спасибо, что напомнил, Кэйа, я тут что-то совсем заработался. На следующей неделе обязательно зайду к ней. — Ты уж постарайся! Одному мне уже тяжело с ней справляться. Так что насчет картины? Я горю от нетерпения увидеть, ради чего я так долго тебе позировал. Альбедо кивает и приносит другу холст. Кэйа довольно рассматривает на нем свое изображение. — Красиво. Мы оба неплохо постарались, что скажешь? — взгляд Альбериха спускается в угол картины. — А вот назвать мог бы поинтереснее! «Портрет капитана кавалерии» — никакого полета мысли, — недовольно оттопыривает губу модель. — Мой ученик предложил назвать эту работу «Портрет пьяницы», — улыбается алхимик. — Если тебе больше нравится это название, я могу изменить. — Нет-нет! — тут же идет на попятную Кэйа. — «Портрет капитана кавалерии» — нормально. Интересный человек этот твой ученик. Имя его так и не скажешь? — Не могу, — признается Альбедо, — обещал хранить в тайне. — Понимаю. Жаль, — с фирменной усмешкой на губах говорит Альберих, — я хотел бы с ним поговорить. *** Прошло еще несколько месяцев с начала занятий. Дилюк овладел основами разных техник, умело рисовал черно-белые наброски, цветные пейзажи, натюрморты и портреты маслом и акварелью. Он написал уже с десяток прекрасных рассветов, виденных у винокурни. Но каждый раз, когда он приносил Альбедо свои работы, тот лишь удовлетворенно кивал, признавая его прогресс, и отмечал, что виноделу предстоит еще многому научиться. Это повторялось из раза в раз и Дилюк, бывало, злился на алхимика. Что тот ожидает от него увидеть? Он идеально передает цвета и соблюдает пропорции и перспективу. Он практикуется ежедневно, практически забыв об обязанностях Полуночного Героя. Он старается запечатлеть все свои эмоции на каждой картине, показать все именно таким, как он это видел. Но Альбедо лишь удовлетворенно кивает и повторяет «Ты рисуешь все лучше и лучше, но ты все еще ученик. Ты сам поймешь, когда напишешь картину, которая сделает тебя мастером». Порой Рангвиндру казалось, что с нереалистичными ожиданиями алхимика он никогда не выпустится из его учеников. Но он был не из тех, кто сдается, столкнувшись с трудностями. И он продолжал работать, уверенный, что следующая его работа точно станет шедевром. Штрих, еще один — Дилюк сидит на крыше здания Мондштадта, не замеченный никем, и рисует набросок Анны. Он старается передать всю ее надежду на излечение на холсте. К Анне подходит ее брат Энтони. До винодела доносятся обрывки фраз — кажется, ребята не могут найти Путешественника. Это и не удивительно, он сейчас, вроде, занят восстановлением мира на Инадзуме — недавно до Дилюка дошли слухи об отмене Охоты на Глаза Бога. «Как же мы найдем камень из панциря гео-слайма без него?» — сокрушается Энтони, и лицо Анны мрачнеет. Рангвиндр старательно отображает новые эмоции на холсте. На город опускаются сумерки, но брат с сестрой продолжают стоять у фонтана, мечтательно глядя на водяные струи. Дилюк убирает грифель в сумку, собираясь закончить картину на винокурне, при свете свечей. «Энтони, Анна!» — доносится до него знакомый голос. Винодел аккуратно выглядывает с крыши. Как раз вовремя, чтобы увидеть капитана кавалерии, подходящего к родственникам. — Я слышал, вы искали камень из панциря гео-слайма? — Да, — с готовностью отвечает молодой человек, — у Анны тяжелая болезнь, и для ее лечения мы уже просили Путешественника принести нам ягоды, проглоченные дендро-слаймом, концентрат слизи гидро-слайма и ветряные астры, овеянные анемо-слаймом. Но теперь нам нужен камень гео-слайма, а Почетного рыцаря нигде нет, и… Кэйа протягивает им руку, на которой лежит что-то темное и покрытое неприятной слизью. — Это же… камень из панциря гео-слайма! — восторженно восклицает Энтони. — Но как? Мы не отправляли просьбу в Ордо Фавониус! — А я делаю это и не как рыцарь. Просто соседская услуга, — Альберих светло улыбается и стремительно покидает площадь. Юный Дилюк в ужасе смотрит на разбитую вазу мастера Крепуса. — Отец точно накажет меня, когда вернется! Его брат подходит к нему и мягко кладет ладонь на плечо. — Все в порядке, Люк, это просто ваза! Он не будет злиться, — Кэйа легонько улыбается другу. — Нет, ты не понимаешь, это очень дорогая ваза, которую ему привезли из самой Инадзумы! Мастерская, которая ее сделала, сгорела уже много лет назад, и другую такую уже никто не сможет изготовить! Она была уникальной, очень редкой! В глазах мальчика начинают собираться слезы. Кэйа крепко обнимает его, ласково гладя алые волосы смуглой рукой. — Не волнуйся, Люк, все обойдется. Мы скажем ему, что это я разбил вазу, и он не будет тебя наказывать. — Но так же нельзя, Кай! — Дилюк поднимает на него испуганное лицо — Это же неправда. Вазу разбил я! Я так его подвел… — Ты его родной сын, и боишься разочаровать отца. Это нормально. Я приемный, во мне он не будет так разочарован. Мы просто скажем, что ее разбил я, — продолжает уговаривать мальчик. Дилюк в его объятиях обмякает и дышит уже ровно и спокойно. Кэйа — самый лучший на свете! Так думал он раньше, до того, как узнал, что тот мерзкий лживый шпион. До того, как осознал, что Кэйа легко предаст Мондштадт и Рангвиндров. *** Мазок, еще один — Дилюк сидит под деревом в Долине Ветров, пытаясь запечатлеть раскинувшийся перед ним пейзаж. Бескрайние зеленые луга, пушистые облака на голубом небе и — обязательно — фигурка маленького Тимми, бегущего по траве. Постепенно холст наполняется нежными, но сочными цветами, и Дилюк едва заметно улыбается. Внезапно до его слуха доносятся крики мальчика — подняв взгляд, он замечает, как того окружают слаймы. Рангвиндр откидывает кисти и тянется к мечу, когда замечает фигуру взрослого человека, направляющуюся к малышу. Ледяные кристаллы начинают вращаться вокруг фигуры, раня окружающих монстров. Тонкий одноручный меч с неповторимым изяществом разрезает слаймов на куски — Тимми спасен. Дилюк восхищенно наблюдает за развернувшимся действом, словно в трансе поднимая кисти и добавляя на картину новые краски — красный для пиро-слаймов, бело-голубой для ледяных кристаллов и темно-синий для волос героя. Дилюк застыл, в восторге уставившись на свою ладонь — в ней зажат его собственный Глаз Бога! Слизь слаймов стекает по его мечу, а из-за спины выглядывает брат, страх на лице которого быстро сменяется восторгом. — Кэйа! Я получил Глаз Бога! — дрожащим голосом сообщает юный Рангвиндр и поднимает взгляд. В голубых глазах он видит отражение своего счастья. Кай рад не меньше самого Дилюка, словно это его только что отметили Архонты. — Пойдем скорее домой, нужно рассказать мастеру Крепусу! — радостно кричит Кэйа и хватает брата за руку. И они бегут, заливисто смеясь, до самой винокурни, так и не расцепляя руки. — Когда-нибудь я тоже получу Глаз Бога, — не прекращает возбужденно болтать Альберих, — и мы будем сражаться бок о бок! И я буду защищать тебя всегда, совсем как ты сегодня защитил меня! Дилюк улыбается. Кэйа — самый лучший на свете! Так думал он раньше, до того, как узнал, что тот мерзкий лживый шпион. До того, как осознал, что Кэйа легко предаст Мондштадт и Дилюка. *** Мазок, еще один — сегодня краски помрачнее. Винодел сидит на обрыве в Вольфендоме и зарисовывает протянувшуюся внизу тропинку. Синий — для бутонов травы-светяшки, темно-зеленый — для зарослей курстарника, серый — для одежд болтающих между собой Фатуи. «А я неплохо овладел искусством созерцания!» — хвалит себя мысленно Рангвиндр — «раз могу спокойно сидеть и рисовать Фатуи. Альбедо бы мной гордился!». Дилюк соврал бы, если бы сказал наставнику, что сразу принялся за творчество. Конечно, сначала он проследил за гостями из Снежной, удостоверился, что те ничего не замышляют. Но дипломаты просто прогуливались, обсуждая блюда, которые подавали в отеле Гете на обед. Тогда винодел достал кисти — хотелось написать что-то мрачное, показывающее все его отвращение к организации, но в то же время мирное и повседневное. От работы его отвлек шелест листьев под чьими-то ногами. Выглянув из своего укрытия, Дилюк увидел Кэйю — тот направлялся к Фатуи без намека на свою фирменную усмешку. Взгляд его был решительным и яростным. — Что это? — спрашивает капитан, раскрывая ладонь, на которой лежит Глаз Порчи. — Ваше положение здесь и так шаткое, а вы смеете распространять среди наших людей эту гадость? — каждое слово Альбериха наполнено шипящим ядом. — Мы здесь ни при чем, — спокойно отвечает один из дипломатов. — Да и в любом случае, у вас нет никаких доказательств! — О, поверьте мне, — тихо и зло цедит Кэйа, еле сдерживая ярость, — если я увижу еще хоть один Глаз Порчи в Мондштадте, я приду и разберусь с вами лично. И плевать на орден, плевать на доказательства, плевать на последствия! Так что в ваших интересах проследить, чтобы этого не случилось. Капитан переводит дух и наконец украшает лицо широкой улыбкой. — До свидания, гости Мондштадта! — казалось бы, дружелюбно говорит он, скрываясь за поворотом. Дилюк, все еще переваривая услышанное, быстро зарисовывает испуганные и ошарашенные лица дипломатов. Рангвиндр в ужасе смотрит на брата. Минуту назад он думал, что сегодняшний день просто не может стать хуже. Казалось, минуту назад он сжимал в руке Глаз Порчи, стоя над телом отца, и мечтал, чтобы Кэйа пришел и поддержал его. И Кэйа пришел. Пришел и рассказал ему страшную тайну. Дилюк смотрит в голубые глаза напротив — в них смешались надежда и сожаление. Но он уже не верит этим глазам. Юный мастер заносит меч над головой брата и призывает огненного феникса. Самой большой ошибкой в его в жизни было доверять мерзкому лживому шпиону Кэйе. Так думал он раньше, до того, как узнал, что Кэйа — самый лучший на свете. До того, как осознал, что Кэйа никогда бы не предал Мондштадт и его самого. *** Штрих, еще один — Дилюк сидит в тени на пустом втором этаже «Доли Ангелов». Взгляд его прикован к оживленному рыцарскому столику внизу. Грифель уверенно повторяет форму изящных пальцев, намечает нежную улыбку, очерчивает необычный зрачок в форме звездочки. Винодел полностью поглощен работой, не замечая ничего вокруг. Спустя несколько часов рыцари во главе со своим капитаном направляются к выходу. Чарльз закрывает за последними посетителями таверну и поднимается на второй этаж. — Мастер Дилюк, все посетители уже ушли, я закрываю таверну. Вы сегодня желаете остаться тут? Рангвиндр мычит что-то не разборчивое, не поднимая глаз на бармена, и тянется к краскам. Мазок, еще один — бордовый цвет для вина в его бокале, голубой — для его глаза, и самый прекрасный, смуглый цвет для его кожи. Человек на холсте смотрит в самую душу юного художника, и тот добавляет больше света над его головой, словно подчеркивая непорочность модели, и больше чувственности в его — такие манящие — губы. Дилюк отражает в картине все чувства, что испытывает, все слова, что боится сказать. И ничего на свете не может отвлечь творца от создания шедевра. *** — Привет, Альбедо, давненько тебя в городе не видно, — говорит Кэйа, заходя в просторную пещеру, как вдруг взгляд его останавливается на большой картине на стене. — Когда ты это нарисовал? — удивленно спрашивает он. — Это не я, это выпускная работа моего ученика, — с нескрываемой гордостью говорит алхимик. — Еще один портрет пьяницы? — усмехается капитан кавалерии. — Подойди поближе, — заговорщическим тоном советует Альбедо. Кэйа послушно подходит к картине, с каждым шагом все больше восхищаясь ею — помимо объективно хорошего исполнения та была словно живой. Он бы сравнил ее с зеркалом, но даже оно не отражало его так точно. Казалось, художник видел его душу, каждую ее частичку со всеми мечтами, надеждами и сокровенными мыслями. Кто бы ни был этот таинственный ученик Альбедо, он определенно талантлив, думает Альберих. Подойдя вплотную, Кэйа замечает на правом нижнем углу рамы приписку с названием картины и именем автора. «Портрет любимого человека» Дилюк Рангвиндр