Один на всех и все на одного

После стычки у оберштурмфюрера Зорин Блитц на лице остались три длинных царапины и на носу венчиком отпечатались чьи-то зубы. Длинные такие. Острые. Заживут нескоро – в слюне вампира, даже если он искусственный, содержатся антикоагулянты, препятствующие вампирской же регенерации. Кроме укусов Зорин могла «похвастаться» многочисленными ушибами, порванной формой, откушенными погонами и двумя рваными ранами: на правильных ногах женские шпильки – ужасное оружие. Кто бил, Зорин, конечно, не признаётся. Но ухмыляется так, что становится ясно: били всем женским коллективом. По принципу «главное повалить, а там задавим массой». И прижимали к полу фрау Дрейкслер, в ней двадцать с лишним стоунов живого веса. Хватит, чтобы выбить дух даже у вампира, если правильно уронить. Оберштурмфюрера Рип ван Винкль кто-то макнул головой в клей. Отчего волосы – коса ниже пояса, Рип очень гордится (теперь уже «гордилась», получается) – склеились в одну белую с чёрными мохнатыми вкраплениями соплю, свисающую до колен. Фрау Марту обрызгали святой водой, фройляйн Анне облили вещи в шкафу отбеливателем, фройляйн Кларе кто-то подбрасывает в сумку полуразложившихся птиц. Это было, по мнению Максимилиана Монтаны, несколько… неожиданно. Да что там, это было возмутительно! Отвратительно это было! И недостойно арийской женщины. К тому же напрочь убивало корпоративный дух и подрывало моральные устои их замкнутого общества. Примерно в таких же выражениях (если выбросить из прочувственной речи шипение, кряхтение, сопение, пыхтение и грязные ругательства на трёх языках) он и высказал то, что думал о сложившейся ситуации, штатному специалисту. – Я не сексолог, – в первый раз ответил Доктор. И куда-то делся. Не иначе как сбежал к своим любимым пробиркам, с которыми здоровый психологический климат поддерживать было не нужно – с ними у Дока царила полная гармония. На самом деле Док был и сексолог, и психотерапевт, и специалист по немёртвым формам жизни, и ветеринар, и гинеколог, и патологоанатом, а каждый второй четверг месяца и вовсе чародей на одну тридцатую ставки. Во второй раз Майор отловил главного штатного специалиста после того, как застал в приемной безобразную сцену: фрау Штольц прижала фройляйн Матильду из отдела обеспечения к столу и всерьёз вознамерилась убить её с помощью факса, в который упомянутая фройляйн всыпала три упаковки канцелярских скрепок. Виной всему, как и в прошлый раз, оказался Ганс. Естественно, никого он не бил. И даже не подстрекал – Ганс, слывший первым балагуром и весельчаком среди сослуживцев, терялся и мялся в присутствии девушек так, что с трудом выдавливал из себя невнятное мычание. Дабы так обаять и очаровать женский состав Последнего Батальона, чтобы он передрался за чье-то внимание, требовалось связать хотя бы три буквы, что было воистину непосильной для него задачей. Просто у Ганса… – Биоритм поехал, – глубокомысленно пояснил Док, сверкнув очками. – Видимо, потому что мы в другом полушарии. Обычно «волчьи свадьбы» начинаются в феврале, а не в начале апреля. Об коварном биоритме Майор был наслышан – от виновниц безобразия. В самых лестных выражениях. Собственно, из-за этих выражений у фройляйн Блитц однажды в сапогах оказались лезвия бритвы. А фройляйн ван Винкль два дня ночевала в кабинете из-за того, что некто залил под её дверь цементный раствор. Про регулярные случаи порчи отчетов, подсыпания слабительного в чай и прочих хулиганских выходок, волну которых не смогла остановить никакая угроза гауптвахты, Майор даже вспоминать не стал. Все они меркли на фоне одной: кто-то подкинул серебряные ложечки в барабан стиральных машин в прачечной. После стирки на всей базе не облезли только трое: Доктор, не относившийся к кровососущему и воющему на луну племени, Майор – поскольку был киборгом, а так же Шредингер – потому, что к заразе зараза не липнет. После этого Максимилиан вызвал обитательниц Базы в кабинет по одной и вдумчиво песочил минут по пять каждую – на большее не хватало времени и ресурсов голосовых связок. Всё сводилось к тому, что он такой!.. – Заботливый! – выдыхала одна. – Внимательный! – настаивала третья. – Такие комплименты говорит, – уверяла пятая. – Мужественный, – краснела шестая, – во всех ме... смыслах. – А уж ласковы-ы-ы-ый, – шепотом делилась восьмая. – Настоящий самец, – басом подытожила фрау Дрейкслер и кокетливо пригладила пробивавшиеся над верхней губой чёрные усики. И, с их же слов, вовсе не страшно, что кобель. У него, хором заверяли они, потребности такие. Бедняжка, нужно ему помочь – ведь сам он никак не может выбрать и всех их любит, о чем не устает говорить. – И петь тоже, – мечтательно промурлыкала Рип. – Он? – недоверчиво уточнил Майор, поперхнувшись заготовленной речью о вреде неуставных отношений для морального облика правильной арийской женщины. – Поёт? – Ага, – чему-то обрадовалась фройляйн ван Винкль, – красиво, нежно, чувственно! Как поёт Ганс, половину февраля и в особо лунные ночи слушали все обитатели Базы. Звука его голоса пугался даже Майор, которого обычно бодрил рёв воздушной тревоги. От низкого, леденящего душу вопля на ангарах звенели листы стальной обшивки, а по вентиляционным трубам гулял звук, от которого ныли зубы, дохли клопы, мыши и тараканы. И это притом, что Гансу строго-настрого запретили брать высокие ноты – от них взрывались баллоны с водородом. В том, что сажать Ганса на гауптвахту за факт деморализующего и разлагающего влияния на женские умы бессмысленно (отобьют ведь), Майор понял сразу. Вводить санкции против возмутительниц спокойствия было примерно так же бесполезно. Единственная действенная угроза – запретить посещение Бразилиа и вообще выезды с Базы под любым предлогом – грозила оказаться недейственной. «Придумают ведь… и чем с ним заняться, и как друг другу напакостить», – содрогнулся Майор. Мысль выслать Ганса с Базы вовсе, куда-нибудь к Альхамбре в подчинение, чтобы месяцок погонял по болотам бразильскую полицию – была соблазнительна. Ровно до тех пор, пока Майор не вспомнил, что едва с земли у ангаров выветрится крепкий псиный дух Капитана, как обитель Последнего Батальона подвергнется атаке всех возможных обитателей окрестных джунглей. От обезьян до мелких кровососущих духов. Оставалось одно – спихнуть решение вопроса о поведении воздыхательниц Ганса Гюнше на него самого. И пусть разбирается, как умеет, со своим гаремом. Хотя бы даже и жестами. – Разберитесь уже со своими пассиями, гауптман. Куда это годится? – закончил свою суровую речь Майор, беспощадно глядя на виновато краснеющего кончиком носа Ганса. «Ничего-ничего, пусть помучается», – рассудил Майор. И углубился в вечерние дела – до крайности довольный собой и почти уверенный, что проблема с бурной личной жизнью Ганса Гюнше решена. В чем-то он, конечно, был прав. *** Из дневного сна, перетекающего в вечернюю сладкую дрему, его выдернул голос Капитана. Спавший на несущей балке Шредингер лениво потянулся, мурлыкнул и с интересом глянул вниз, сощурив кошачьи глаза. В пустом ангаре присевший на корточки Ганс строго и грустно выговаривал своей пассии приказ начальства. – Грета, как ты могла? Майор Монтана недоволен твоим поведением. Что ты делала? Ты шумела? Мусорила? Кусты портила? Не делай так больше. Единственная «женщина» Капитана – овчарка Маргарита – отвечала ему преданным взглядом умных собачьих глаз. В чём претензии к ней, честно несущей службу в диких бразильских джунглях даже на восьмой неделе беременности, она понять не могла. Шредингер по-кошачьи перекатился на другой бок и лениво потянулся всем хребтом вверх до треска – эта его гибкость многих… воистину многих сводила на базе с ума и доводила по ночам до изнеможения. Что же, он старался – и на всех его кошачьего внимания хватало. Когда зайдёт солнце, он споёт Рип, ей точно понравится. А под утро можно будет заглянуть к фройляйн Анхеле на чашку тёплого молока. И показать, что за день он успел придумать кое-что интересное. А после к Зорин – и тереться, как она любит, мягкими ушами о ее колени, и кусать за узорчатый, нежный бок. И к фройляйн Анне – ведь у нее к тому времени непременно устанут и разболятся плечи… Его дамы были совершенно правы – он любил их всех, каждую – особенно. Зорин – за нескончаемую силу, Рип – за нежный голос, фройляйн Анну – за легкие поцелуи между ушей… и вообще за поцелуи. Перечислять слишком долго и бессмысленно – на земле нет двух похожих женщин, так как выбрать между ними? Разве что если бы он попросил (умолил, приказал, заборол – по ситуации), все стычки в коллективе мигом прекратились бы. Но его дамы, с одной стороны, бессмертны и серьезно друг другу все равно не навредят. А с другой… Охотящийся за солнечным зайчиком, шныряющим у его локтя, Шредингер замурлыкал на три голоса и захихикал. А с другой – ну разве можно отказаться от такого забавного зрелища?