«Эти люди такие хрупкие, не правда ли?»
Беззащитные, ничтожные. Прямо как… цветы, что она так мягко держала в своих руках. Её любимые цветы. Её любимые люди. Она любила всё слабое? Но почему?«Если мы совместим мои знания и твою силу, то сможем помочь этим людям построить процветающий город».
Конечно. Он защитит то, что она так сильно любит. Людей. И цветы. Обязательно защитит. Ведь она так красиво улыбается, когда эти самые люди учатся чему-то новому и когда это у них начинает получаться. Когда эти самые цветы распускаются в сезон цветения, и она танцует в поле под луной. Думая, что никто не видит. Думая, что даже он не видит. А он видел, присматривал, защищал, поэтому спал всегда настороже на тот случай, если кто-то будет угрожать её любимым людям или цветам. Поэтому просыпался даже из-за беззвучных, невесомых шагов богини, что даже не касалась земли, а словно парила над ней… И следовал за ней. Просто удостовериться, что всё хорошо. «Люди и цветы. Люди и цветы. Люди и цветы…» – Повторял он про себя, пытаясь понять, чем они так хороши. Она любила их. Любила их слабость. Как можно любить за слабость? А он любил её. Не любил слабость. А ещё был абсолютно безнадёжен. Какова насмешка судьбы? Так самоотверженно любить того, кто любит не тебя. Стремиться защищать, что ты не любишь. Но находить счастье в мимолётных улыбках, адресованных не тебе, и быть глупо довольным тем, что имеешь. Он никогда не настаивал на большем. Однако хотел. Но почему не стал?«Север на тебе. Рядом поселение, так что будь осторожнее: проследи, чтобы никто не пострадал. Я разведаю юг. Говорят, там что-то видели – лишь слухи, но я проверю на всякий случай».
Море крови бурлило под ногами, лезвие копья утратило блеск, а одеяния пропитались обидой и яростью поверженных богов – потом будут веками источать пагубную для всего живого карму. Он устал. Нет, он твёрдо стоял на ногах, уверенно сжимал оружие в своей руке, невозмутимо смотрел вдаль – туда, где неподалёку раскинулось поселение людей, наотрез отказавшихся покидать дом. Но он устал. Несколько дней беспрерывных сражений – ничто. Несколько дней не слышать задумчивого бормотания, не смотреть на довольное лицо, не чувствовать едва уловимого присутствия бойкой на язык богини – мучение. Он стал слишком зависим от неё. Когда только успел? Воздух тяжёлый, дышать почти нечем, но он не покидает своего поста, непреклонно выполняя данное ему поручение. Защищать. Да, это единственное, что он может сделать, чтобы порадовать её. «Люди и цветы. Люди и цветы…» – Мысли его далеки от человеческого поселения с растущими тут и там глазурными лилиями, трепетно посаженными её руками. Он волнуется, что что-то может случиться не с ними – людьми и цветами – а с ней. А что может случиться? Он отправил пятерых сильнейших якс и с десяток адептов помогать ей. Ничего не случится. Правда же? «Люди и цветы…» – Он отбил очередное нападение, мыслями словно погрузившись в транс. Слова уже ничего не значили, были абсолютно бессмысленны и так же абсурдны, как случайные звуки природы, которыми она наслаждалась в тихие, спокойные дни. Он не понимал, что хорошего в этой «музыке». Нет, он знал, что это красиво. По крайней мере, ему так сказали. Но не понимал, в чём смысл этой красоты. Люди. Цветы. Музыка. Слабость. Красота. Бессмыслица. «Всё, что она любит, – бессмысленно. Любовь бессмысленна…» Но ведь и он любил. Её. Слабую богиню. Красивую богиню. Почему? Бессмыслица. Кажется, её любовь к людям и цветам имеет не больше смысла, чем его любовь к ней. Почему он вообще её любит? Зачем стоит сейчас здесь? Здесь, посреди трупов, моря крови и останков сумасшедших божеств, глупых и тщеславных, верящих, что могут одолеть его. Его! Моракса! Нет, не родился ещё тот, кто сможет одержать победу над ним, и не родится никогда. Даже какая-то там богиня не может командовать им. Слабая, красивая богиня. Его любимая богиня. «К демонам всё!» – Его шаги мимолётны, разрушительны, яростны, он бежит со всех ног, на юг, туда, где нет ни людей, ни цветов, ни музыки, только она. И всё равно, что случится с этими людьми и цветами. «К демонам! К демонам! К демонам!» – Его зубы скрежещут от того, с какой силой их сжимают. Он зол, взбешён и нетерпелив, что совершенно неестественно его природе. Драконы себя так не ведут. Адепты себя так не ведут. Боги себя так не ведут. Но люди – ведут. Люди, которых она так любит. Если он так глупо ослушается её, она полюбит его? – Ди-цзюнь! – Юношеский голос окликнул его, и только в этот момент он понял, что находится перед ним. Печать, что еле-еле удерживают пятеро якс, и которую он только что чуть не разрушил, подойдя слишком близко. Подойдя слишком близко в попытке убедиться, что ему просто показалось и внутри этой печати не она. – Что… произошло? – Никто из адептов или якс не произнёс ни слова. Непонимание и неверие на его лице в одно мгновение сменились обжигающей сердце яростью. – Я спрашиваю. Что. Произошло! Послышался треск. Печать под давлением его ауры треснула, волна невиданной мощи, равной божественному уровню, вырвалась на свободу, в одну секунду отбросив всех адептов и якс, а обычное, живое, смертное – уничтожив без следа. Он стоял недвижим. Он сделал шаг вперёд. Печать безвозвратно разлетелась на крупицы, и вся божественная сила, которую она сдерживала, разлетелась во все стороны, на многие ли вокруг распространяя смерть. Освободившись от уз, слабое, юное тело тяжёлым грузом упало на землю. Почти. Он успел подхватить её в последний момент, с облегчением вздыхая: она не успела удариться, она не пострадала. Всё хорошо. Он успел. Как хорошо, что он пришёл. – Прости. Кажется, я только что уничтожил столько всего, что ты любила. Я не жалею. Лицо богини исказилось от боли, а пальцы бессильно, но так отчаянно вцепились в его плечо. Трясущееся тело из последних сил прижалось к нему. Она из последних сил пыталась что-то сказать, едва шевеля губами. Он наклонился, чтобы лучше расслышать тихий-тихий шёпот: – Похоже… Я больше не смогу… Идти с тобой… Забудь про замок, Чжунл… Тряска передалась его рукам, он заскрежетал клыками. Бог не любил своё «человеческое» имя, что она придумала для него, но он никогда не говорил ей об этом. Он не хотел жить среди них, как хотела она. Ему не нравилось и её «человеческое» имя. Но он уважал её желание называться «Гуйчжун», потому, только когда забывался, мог случайно произнести её настоящее, «божественное» имя. – Не говори ерунды, Хаагентус. Теперь я здесь. Тебе никто не сможет навредить. Я не позволю. В его голосе снова появились те самые драконьи рычащие нотки, что она слышала только тогда, когда он злился из-за её безрассудных, опасных выходок, способных по-настоящему навредить ей. Она едва улыбнулась, развеселившись фактом, что он опять зазря переживает. – Устала. Сил нет… – Она прикрыла глаза и зарылась носом в его плечо, словно устраиваясь удобнее, дабы вздремнуть. – Отдыхай. – Он сглотнул, не в состоянии сказать тех слов, что рвались из его груди. – Спи здесь, на моих руках. Я сберегу твои сны ото всех. Обещаю. «Я люблю тебя, Хаагентус.» – Слова, что он не сказал бы ни за что на свете, боясь самой большой бессмыслицы в своей жизни. Крупица по крупице, те части её тела, которых касались его руки, начали медленно рассыпаться, превращаясь в пыль. Нет, бессмысленна не её любовь к людям и цветам. Последней исчезла её улыбка. Самая счастливая из тех, что он видел раньше. Бессмысленна сама «любовь» в принципе. И эта улыбка, наконец, предназначалась не людям и цветам, а ему. Только ему одному.