сладкая ложь, это лучший исход.

сегодня седьмое февраля, итэр сидит на подоконнике, смотрит на дождь за окном, который явно не собирался стихать, вспоминая события четырёхмесячной давности. *** первое октября, блондина ложат в палату к какому-то темноволосому мальчишке. закрытому, худому и бледном. взгляд его полон боли и отчаянья, настолько на него было больно смотреть, что самого пробирала боль. на все расспросы окидывал взглядом осуждения, а на попытки найти общий язык, покидал палату, или игнорировал печатая что-то в телефоне. слишком закрыт, итэр паражаеться таким людям. третье октября, блондин знал его имя и возраст, но к сожалению только от медсестёр, которые вызывали почти неподвижное тело на процедуры. со временем было известно, что у сяо есть отец, мать умерла, когда тот был ребенком и все. у сяо нет друзей, нет увлечений, нет любимой еды, да что там это, у него будто нет желания жить, что оставалось не понятным для соседа. шестое октября, итэр что-то снова рассказывает, пока сяо играет в какую-то игру и вовсе не обращает внимание. – нуже, сяо, поговори со мной. – нам не о чем говорить, а ещё, твои глупые рассказы про котов, которых ты собирал в сарае соседа, не интересны, помолчи уже, итэр. – и блондин замолкает и пристально смотрит на лежащее перед ним тело, тонкие пальцы умело двигались по экрану управляя каким-то персонажем. он и слова произнести не мог, как снова слышится чужой голос, – прекрати на меня смотреть, я не экспонат в музее. – фарфоровая кукла, а ещё ты меня все таки слушал, и наконец позвал по имени! – яркая улыбка, и сяо снова закатывает глаза, не отвечая. бесит. двенадцатое октября, эти двое обсуждают болезнь каждого. у одного жкт, у другого антология. сяо не говорит насколько это серьёзно, итэру не стоит знать, что если вовремя не найти донора, он умрет. осталось не долго, кажется месяц, и это успокаивает. семнадцатое октября, итэр в истерике. ходит по палате, кажется скоро сознание потеряет. узнал, он узнал, что сяо буквально не желец. и снова не от него, опять от посторонних людей. выходит он врал всегда и обо всем, его слова о восполенных лимфоузлах оказались враньём, как и обещание съездить вместе на море. – успокойся уже, надоел, – сидит снова в своей игрушке, не думает не о чем, совсем плевать. – серьёзно? у тебя ебаный рак, а мне быть спокойным? ты мне соврал, почему ты не сказал раньше, я бы.. – и его перебивают, снова этот взгляд презрения и отвращения, снова хочется провалится сквозь землю. такой сяо не нравится, с таким сяо не комфортно. блондин любит сяо, который слушает его, иногда посмеивается, так искренне улыбается. итэру нравится, когда сяо заплетает ему косу, случайно задевая шею холодными пальцами. итэр любит, когда сяо показывает заботу, нежность, заинтересованность им, но остерегается сяо, который сейчас перед ним. холодный, злой и опечаленный, у которого в глазах нет ничего, кроме пустоты. – чтобы ты? итэр, хватит. мы не братья, не друзья и даже не знакомые. ты выйдешь с больницы, а на следующий день забудешь меня, успокойся, мы никто друг для друга. так было, есть и будет. – такой однотонный голос, который даже не вздрагивает, будто ему плевать на все происходящее, а у другого слёзы наворачиваются, он стоит и смотрит в чужие глаза, слёзы стекают по розоватым щёчкам и капают на больничную плитку. сяо смотрит и поджимает губы отводя взгляд, как слышится тихий голос, который так отдаляет, и перед брюнетом спина в голубой пижаме. – значит, моя любовь тебе не нужна, прости. – и дверь закрывается. девятнадцатое октября, сяо робко пытается начать диалог, да вот только получает взгляд полный разочарования и мотыляния головой, который показывает нежелание что-либо обсуждать. – итэр, послушай, – неловкое молчание, а после такой родной, но выдавленный голос. сяо замирает, он видит и понимает, что у того нет желания вести беседу, ему больно, крайне больно, но почему-то сказать не может. – помнишь, я хотел поговорить с тобой? ты сказал, что я чужой для тебя человек, я и моя глупая влюбленность. я не хочу, не разговаривай со мной, сяо. – и он сломлет, видит в чужих глаз отвращение, злость и ненависть, не замечает снова выступивших слез. не замечает отчаяние и надежду. – хорошо. день как в тумане, каждый занят своими делами, кто-то снова в играх пытается найти покой, слушая музыку, а кто-то в соседней палате с новыми друзьями веселиться. оба не разговаривали, избегали и боялись. вечером, итэр уже спит, а медсестра тихо заходит в комнату и подзывает сяо. когда та что-то говорит, а после выходит, брюнет складывает вещи по местам и заправляет кровать. медленно подходит к соседней кровати, проводит все такой же хородной ладонью по теплой щеке и роняет два слова, которые не может сказать прямо уже две недели, а после покидает комнату. если бы он знал, что его слышали, наверное не произнес бы не единого слова. утро двадцатого октября, в палате тишина. изредка слышны вздохи блондина, который лежит без единой эмоции. пару часов назад, та же медсестра забрала вещи соседа. на вопросы не отвечала, лишь смотрела опечаленым взглядом и пыталась улыбнуться. итэр мальчик не глупый, понимает в чем дело. ему казалось, что все нормализуется, но жизнь распорядилась инаце. с этого момента прошла неделя, все отмалчивались не отвечая на распросы. итэр не ест, совсем исхудал. белая кожа приобрела серый оттенок, синяки выглядели как гиматомы, которые отражали все бессонные ночи. больно, очень больно. стеклянным глазами смотрит в окно и колотит чай. каждый стук метала о кирамику сказывается на перепонках, когда с глаза течет слеза. *** – снова грустишь? – слышится тихий шепот, а чужие руки обвивают талию, прижимая к себе, касаясь посохшими губами горячего лба. – я вспомнил тот день, когда стоял возле окна, а потом зашёл ты. я думал, чт.. – те же сухие губы коснулись чужих, припухших и мягких, вовлекая в нежный поцелуй. – я понял, прощение мне не светит. – сяо говорил прямо в губы, совсем тихо, прикрывая глаза и вдыхая сладкий аромат вали, источником которого, были длинные блондинистые волосы.