«Verdammte scheisse».

Юра и подумать не мог, что будет вот так вот беспечно разгуливать по родным улицам Харькова. Правда, родным тут было уже мало что: за двадцать лет всё вокруг изменилось до неузнаваемости. Вот, казалось бы, на этом месте тогда ничего не было..(Юрка вспомнил как будто полысевший переулок, где сейчас находилось несколько возвышающихся зданий). Но этот город всё равно казался родным. И не только город. Ещё и его «друг». По мнению Конева, Володя изменился просто координально, но если присмотреться, то в глубине его глаз всё ещё можно было увидеть детство. Такие близкие для души глаза. Такой прожигающий насквозь взгляд..Юра просто не выдерживал чувств, вновь нахлынувших на него. Он то думал, что его любовь спустя столько лет притихла, поугасла, что угодно! Но реальность обрушилась на него сокрушительно. Он всё ещё любил его. Того строгого, натянутого как струна, но доброго вожатого. Юра любил старый образ из своих воспоминаний. Нового Володю он совсем не знал. Одновременно чужой и родной он прямо сейчас находился рядом с ним. Хотелось узнать его получше, капнуть поглубже. Он совсем ничего не знает о нынешнем Давыдове..они оба безвозвратно влюблены в образ. Но ничего ведь не потеряно? Даже узнав самые страшные вещи о Володе, Юрины чувства коснуться и этого мужчину. Он сможет полюбить его также, как и те воспоминания в своей голове. А Володька? Сможет ли он полюбить нового Юру? Получится ли у них отпустить прошлое и принять настоящее? Не разочаруются ли они друг в друге? Конев до конца не понимал, как оказался дома у Володи. Вот, он приехал в очередной раз в Харьков в целях настольгии, собирался прожить эти дни в гостинице, но Давыдов стойко настаивал, что тратить деньги Юре не зачем, и он не против, чтобы тот пожил с ним. Даже не то чтобы «не против». Он натурально настаивал. Хах, и в какой момент он свернул не туда? Что могло привести к тому, что прямо сейчас он лежал на половину голый в его кровати? Давыдов навис сверху, целуя страстно, влажно, с напором. Руки Юры сцепились у Володьки на шее и притягивали его всё ближе и ближе, хотя, казалось бы, уже некуда. –Ты правда этого хочешь?, –разнёсся по комнате взволнованный голос запыханного Володи, –Я не хочу сделать тебе больно ненароком. –Да. Я правда этого хочу. Ты не сделаешь мне больно, всё будет хорошо, –успокаивал его Юра своим нежным и спокойным голосом с выделяющимся акцентом. Ну конечно, столько лет прожить в Германии..невольно начинаешь забывать родной язык, –Презерватив. –Ась?, –растерянно переспросил Давыдов. –Презерватив есть, Володь? –Да, само собой. Юра вопросительно изогнул бровь, явно обескураженный отчеканенным «само собой», но решил промолчать. Да, так будет лучше. Сейчас не время для допросов. Они медленно раздевались. Конев дрожащими руками пытался расстегнуть пуговицы собственной рубашки, но Володя заметил его копошание и помог ему, следом стянув с себя домашнюю футболку серого цвета. Остались только штаны. Мужчины быстро избавились и от них. Они абсолютно голые. Комнату освещал лишь тусклый свет из соседней комнаты. Если бы свет был включён и тут, то Юрка бы умер от стыда. Этот секс явно будет не похож на его предыдущие. Всё внутри трепетало от предвкушения, хотелось поскорее получить то, чего он сейчас так страстно желает – Володю. Целиком и полностью. Прямо на этой кровати. У него дома. И плевать на всё, лишь бы вновь стать такими же близкими друг-другу, как тогда, двадцать с лишним лет назад, в пионер лагере «Ласточка». –Я буду сверху, ладно?, –голос Володи звучал не как просящий или уточняющий, а твёрдо, как констатирование факта: «Я буду сверху и точка!». Юра молча кивнул, сосредоточиваясь на еле видных в темноте глазах Володьки. Родные глаза..Конев был так рад, что готов был плакать от счастья. Впервые за долгое время эмоции переполняли его настолько сильно. Внезапно Давыдов замер. Он взял в руку одну из ладоней Юрки. Тот сразу понял, о чём думает его возлюбленный. –Твои руки даже спустя столько лет такие же хрустальные, –и вправду, руки Юры были как хрустальные: бледные, кожа тонкая, совсем не такая, как в детстве, не загорелая, и не одной родинки. Идеально белоснежная ладонь с длинными пальцами, –Береги их и дальше, пожалуйста. Твои пальцы творят чудеса. Твоя музыка – это чудеса. Ты – чудо.

Юра замер.

Тёплое чувство разлилось у него в груди. Боже. Володька явно перегнул с комплементами, в край смущая пианиста. –Само собой, –ответил он, стараясь сказать это с такой же интонацией, с какой сказал это Володя считанные минуты назад, но его акцент всё портил. Иногда с первого раза не получалось сказать слова с правильной интонацией, что даже бесило самого Юрку. А время от времени он забывал слова, рефлекторно заменял их синонимами на немецком, но только потом понимал, что он не в Германии и тут никто не знает немецкого. Приходилось как-то выкручиваться. Наконец-то произошло хоть какое-то шевеление. Конев ощутил несколько смоченных чем-то холодным пальцев у своего прохода. Юра прикрыл глаза, стараясь успокоиться. –Говори, если не понравится. Скажи мне, если засомневаешься, –Володя говорил почти так же как тогда, под их ивой, в последнюю ночь этой незабываемой смены. Пальцы настойчиво протиснулись внутрь. Узко. Юрка зашипел от неожиданной боли и неприятного, жгучего чувства. Всего за несколько минут весь этот спектр эмоций сменился на одну единственную – удовольствие. Удовольствием было чувствовать пальцы Володи в себе, смотреть на его сосредоточенное и одновременно обеспокоенное лицо между своих ног. –Не больно? –Непривычно, –коротко отчеканил Конев, невольно двигая бёдрами навстречу, когда Давыдов толкнулся под нужным углом. –Ох..verdammte scheisse.., –послышался из уст Юры шопот на идеальном немецком. Вероятнее всего, это было какое-то ругательство или что-то подобное, судя по тому, как во время сказанного у пианиста нахмурились брови. В голове Володи опять показались отрывки воспоминаний..

***

Тихий час. Юрка опять прошмыгнул из домика своего отряда и побежал к месту за кустами, где договорились встретиться он и Володя ещё на репетиции. Ждал Конев непривычно долго. Солнце припекало голову. Юра хотел уже было отчаяться, но вдруг появился запыханный Володька. Володя..какие приятные буквы. Эти буквы вечность хотелось прокручивать у себя в голове, смаковать и высасывать всё соки. –Ты чего запыханный такой? Случилось что?, –взволнованно спросил Юра, подозрительно оглядывая вожатого с головы до ног. –Да опять Сашка сбежал, чтоб его, –Володя был натурально зол и было видно, что он ещё не до конца успокоился. Его руки дрожали или от волнения, или от злости. Хотя чего волноваться то? Вероятно он же уже нашёл беглеца. –Ну нашёл же его?, –Конев на несколько секунд задумался и не дал сказать и слова Володе, который уже было открыл рот, –Да и чего меня на помощь не позвал? Я же все места как облупленные знаю. Дай угадаю, он на стройке был? Или там же, где и вчера?, –Юра перечислил ещё несколько мест, прежде чем его перебил Володя, усаживаясь рядом на траву, прячась за кустами. –Стой-стой, ты чего болтливый такой?, –вопрос был риторический и непонятно, зачем его вообще задал вожатый. Чтобы пристыдить? Да было бы чего стыдиться, волнуется же просто. Они ведь друзья, –Тебя не позвал, потому что времени не было. Все такую панику устроили, что дыхнуть некогда было. Ещё и я выговор получил, –Конев, в ответ на последнее предложение досадно вздохнул. –За тобой хвоста не было?, –спросили парни хором друг у друга и тихо рассмеялись, а потом каждый их них невпопад замотал головой, мол: «не было никого, не волнуйся». Они сидели молча, глядя на припекающее солнце. Слава богу оно через время зашло за тучку и уже не так и мешало. Володя выглядел сосредоточенным, только вот хрен пойми на чëм. Он боязливо оглянулся по сторонам и с нетерпением повернулся к Юре. Вожатый был румяным, рвано дышал и пристально смотрел то в глаза Юрки, то оглядывался по сторонам, высматривая каждый угол. –Поцелуй меня, –настойчиво попросил Володя холодным голосом не ведая вообще, что говорит. Но слово не воробей, не поймаешь. По Коневу было видно, что он в небольшом шоке. Володька редко разрешал прикасаться к себе, а тем более целовать. А сейчас..сам, средь бела дня, попросил его поцеловать. И Юра выполнил просьбу. Он накрыл своими губами чужие. Поцелуй длился дольше чем предыдущие и был более взрослым, как это называл пионер. На самом деле он просто был наполнен чувствами. Чувствами Володи, чувствами Юрки. До отъезда оставалось всего ничего, и с каждым разом они всё в большем отчаяние цеплялись за губы друг друга. Совсем не хотелось уезжать, они ведь с большой вероятностью даже не увидяться больше никогда в жизни. Эти прекрасные моменты в лагере останутся лишь в их воспоминаниях. С годами они потухнут, и Юра с Володей будут уже не с таким трепетом вспоминать эту смену. Тут всё началось, тут и закончится. У них было слишком мало времени, чтобы насладиться собой сполна, да и постоянные слежки Маши только подливали масло в огонь. Вожатый взял ладонь Юры в свою и с восхищением посмотрел на неё. –Твои руки могут творить чудеса. Пожалуйста, не бросай пианино. Попробуй поступить снова и стань великим пианистом, пожалуйста. Ради меня. Живи счастливо, не вспоминай о лагере, найди себе красивую девушку, поженись на ней и.. –Достаточно!, –злостно крикнул Юрка и ласковый, заботливый голос затих, а вожатый с грустью сверкнул глазами, –Да не хочу я забывать лагерь! Не хочу забывать тебя, не хочу забывать о том что было между нами, прекрати уже меня отталкивать! Я не могу жить счастливо без тебя, Володя, –Конев говорил на повышенных тонах, но шопотом, –Хватит думать обо мне как о ребёнке, у нас два года разница! Я не маленький, мне не нужны твои нравоучения, да и они совсем ничего не изменят! Я.., –Юра сбился, к горлу поступил ком, а на глаза навернулись слезы. Володя обеспокоено уставился на пионера, от досады чуть не разведя руками в стороны, –Я очень тебя люблю, правда, Володя. Я буду вспоминать тебя, я буду писать тебе письма, и ты будешь их мне писать! Мы встретимся здесь спустя пять лет, десять, да хоть все тридцать и я уверен, я всё равно буду так же тебя любить! Из-за тебя я вновь могу играть на пианино, не боясь его и позора. Боже, а как мама с папой обрадуются.., –Юрка уже натурально заплакал, перейдя на тихий, неуверенный шопот. Володя за всю смену в лагере не помнил, чтобы когда-нибудь видел как плачет Конев. Сам Юрий Конев, гроза пионерского лагеря «Ласточка», энергичный пацан, доставляющий всем и вся кучу проблем, сейчас сидел перед Давыдовым и плакал. Плакал от досады, обиды, боли, злости и..грусти? Им не хотелось уезжать. –Пообещай, –продолжил сквозь всхлипы Юрка, –пообещай, что мы ещё встретимся. Неважно когда и неважно где – мы найдём друг друга, да? –Конечно, Юрчка, –Володя специально не выговорил букву «о» в столь значимом для него имени. От того оно казалось более ласковым. Вожатый не был уверен, что они встретятся. Он не понимал, он сейчас в обратном убеждает себя или всё же раскрасневшегося, плачущего Юрку, который тяжело дыша с отчаянием смотрел на Володю, будто моля его не уходить и остаться с ним тут навсегда. Под кустом.

***

–Волоодя?, –вопросительно протянул Юра с уже ставшим родным немецким акцентом. –Да, прости, –Володька отбросил воспоминания на второй план, сосредоточив своё внимание на подготовке Юрки. Тот, в свою очередь, что-то тихо постанывал то на русском, то на немецком, то и вовсе слышалось что-то похожее на имя Давыдова. –Я готов, давай уже, –нетерпеливо выпалил Конев, переводя дыхание. От вида такого Юры на Володю всё больше накатывало возбуждение: запыхавшийся, красный от жара и перевозбуждения, с лохматыми волосами и этими большими карими глазами, которые смотрели прямо в душу и читали как открытую книгу. Он выглядел почти также, как и тогда в лодке. Правда, из-за темноты ничего не было видно в тот момент, но Володя уверен, что Конев выглядел именно так. Володька не заставил себя долго ждать – он натянул презерватив и устроился поудобнее между чужих ног. Входил медленно, не спеша, давая Юре время свыкнуться с ощущениями. Но со временем пианист сам стал двигать бёдрами и насаживаться на член. Поняв, что Юрка уже чувствует себя более чем хорошо, и дискомфорта явно не ощущает, Давыдов ускорился и стал более грубым, но только после того, как Юра сам его попросил. Сам Володя бы не решился обходиться грубо с ним, боясь навредить, но игнорировать его просьбы было невозможно. Юрка так же время от времени ругался на немецком, что заставляло бывшего вожатого усмехнуться про себя. Всё подходило к концу. Юра часто и рвано задышал, хватая ртом воздух, его руки сильнее притянули Давыдова к себе и от протяжно или застонал, или замычал. Володя излился вслед за ним, плюхаясь рядом на кровать. Конев не раздумывая обнял мужчину рядом с собой и уткнулся носом в чужую грудь. Они лежали молча, переводя дыхание. Тишина была такая давящая и манящая, что Юра невольно уснул. На утро Юрка удивился нескольким вещам: во-первых, Володя ещё не проснулся, а во-вторых, он вообще спал. Пианист знал о проблемах Давыдова со сном, поэтому будить того не стал. Только потом он подметил, что походу, когда он уснул, Володька протёр их влажными салфетками. Юрка всё рано пошёл в душ. Холодная вода его отрезвила, из головы как будто вылетели все неприятные мысли. Посмотрев на себя в зеркало он усмехнулся. На его шее и плечах виднелись засосы и даже укусы, которые неприятно зудели. Володя точно будет извиняться, когда по пробуждению вспомнит об этом. Время зря Конев не терял: заварил кофе, когда на часах было уже начало одиннадцатого, приготовил омлет из того что было в холодильнике, решив поэкспериментировать и добавить туда помидор, зелёный лук и перец, как он любил в детстве. От размышления Юру прервал Давыдов, который сонно плëлся на кухню. –Guten Morgen!, –воодушевлëнно произнëс Юрка. Он сидел за столом, попивая кофе, перед ним стояла тарелка с омлетом, к которому он ещё не успел притронуться, а ещё дальше стояла ещё одна тарелка с тем же содержимым и чашка с кофе. Володя не успел сказать «доброе утро», как заметил следы вчерашней ночи на шее Конева. –Ох Боже, прости, –потягивая кофе Юрка даже не понял сначала, за что тот извиняется, –Ужас какой, болит?, –виновато протянул Володька, на что пианист запротестовал. –Да нет-нет, даже приятно, –у Володи по спине мурашки пробежали. Ему приятно? Чего? Давыдов не успел и рта раскрыть, как Юра указал взглядом сначала на ванную, а потом на остывающую еду и питьë. Ванные процедуры у Володьки проходили не долго, так что через добрых пятнадцать минут он вышел на кухню. Ещё по пути он услышал знакомые звуки, которые скрежетали сердце. «Колыбельная»...Володя как завороженный сел на стул и взял чашку с кофе в руки, наблюдая за сосредоточенным Юрой, стоящим за старым, деревянным, светлым пианино. Его брови были слегка нахмуренные, губы поджаты в трубочку, а руки заметно дрожали. Несколько раз он даже не попал в ноты, что услышал и Володя, совсем не разбирающийся в таком. Юрка остановился, не закончив композицию. Давыдов оставил чашку на столе, подошёл к тому сзади и с бережностью положил ладонь ему на плечо. –Ты чего?, –обеспокоенно спросил Володька. –У меня есть всё: достаток, жизнь мечты в обожаемой мною стране, карьера и популярность. Но я тоскую по лагерю. Когда у меня ещё ничего не было, когда у меня был только ты и тот злостный, красный галстук, который меня всегда раздражал. Я по настоящему..vermisse?, –как будто вопросительно произнёс Юра, понимая, что Володя вероятно не поймёт этого слова, но достойного синонима на русском он подобрать не мог. Володька прижался к нему вплотную сзади и без разрешения обнял за плечи, поцеловав в затылок. –Я тоже скучаю по лагерю и по прежним нам, Юрчка.