Дитя дракона

Стоик Обширный должен был с самого начала знать, что его сын на самом деле ему не принадлежит, однако только через несколько месяцев после битвы с Королевой он понял это. Дело в том, что Иккинг никогда по-настоящему не принадлежал ни ему, ни кому-либо другому. Нет, его рыбья кость не принадлежала ничему человеческому. И Стоика действительно удивило, что ему потребовалось так много времени, чтобы понять этот маленький факт о его сыне. То, что Иккинг не подходил для роли викинга, всегда было болезненно одиозным. И если бы его спросили, Стоик признал бы, что был упрям ​​и не хотел в это верить. Хотя он действительно очень мало понимал в своем мальчике, не то чтобы он не пытался понять сейчас, он все еще любил мальчика. В конце концов, он был одним из величайших подарков, которые его жена сделала ему перед своей безвременной кончиной. Но теперь он не знал, что и думать. Потому что теперь, когда он думал об этом, ему было трудно отрицать, что Иккинг больше ему не принадлежал. По крайней мере, не в том смысле, что отец владеет сыном. Нет, его сын принадлежал не ему, а драконам, которые поселились на Олухе после того, как их королева пала перед его мальчиком и Ночной Фурией, которая была ездовым животным его сына. Ему потребовалось увидеть мальчика, окруженного зверями и сидящего настолько удобно, насколько это было возможно, чтобы донести этот единственный факт до его толстого черепа. И было обидно, что Иккинг чувствовал себя более непринужденно в окружении стада зверей, чем в племени, которое его вырастило. Но, оглядываясь назад, Стоик не мог не чувствовать, что это могло быть чем-то, что он никогда не смог бы остановить. Нет, казалось, будто сами боги приложили руку к судьбе его сына. Все подсказки были там, чтобы он мог видеть. Просто Стоик до сих пор не удосужился собрать все воедино. И было так много осколков и подсказок. Так много свидетельств того, что его сын никогда не станет викингом, как его отец или мать. И, как и во всем, подсказки появились в ту самую ночь, когда родился его сын. Это был первый раз, когда Ночная Фурия появилась во время рейда. Зверь кружил над деревней все время, пока они сражались. И никого не убила, по крайней мере, тогда. Нет, первый раз, когда он убил, был первый раз, когда Иккинг выбрался из дома, пока драконы охотились за своими овцами. Он не мог вспомнить гриву человека, убитого башней, которую ночная ярость обрушила одним из своих смертоносных огненных шаров. Все, что он помнил, это то, что он видел своего двухлетнего сына, сидящего менее чем в десяти футах от горящего дерева, и думал, что если бы дракон не выстрелил в тот момент, его сын умер бы. И по мере того, как Иккинг рос и стал больше бродить, случаев становилось только больше. Но ни один из атакующих драконов не причинил серьезного вреда его сыну. Были царапины и ушибы от падений и столкновений с другими, но ни разу даже пятно пепла от дракона не коснулось его. На самом деле казалось, что драконы склонны перегонять его сына из одного места в другое. Мальчика так часто преследовали по деревне, что было почти необычно не увидеть его во время рейда. Но еще была Ночная Фурия. Стоик мог сосчитать, сколько раз Ночная Фурия не появлялась во время рейдов на его руках. И это только потому, что количество раз, когда Иккинг оставался внутри, было очень мало. Он никогда раньше не осознавал, что если Иккинг был рядом во время рейда, то и Ночная Фурия тоже была рядом. Теперь, когда ему захотелось взглянуть на это, ему показалось, что дракон только и ждал возможности, чтобы его поймали. Конечно, это было безумие, потому что даже у тупых зверей есть инстинкт выживания. Животные убегали, когда на них охотились, и Ярость не должна была быть исключением. Но это было. Ночная фурия позаботилась о его сыне, когда никто другой этого сделать не мог. Иккинг процветал благодаря учениям дракона так, как никогда не процветал, когда его учил кто-то другой. Иккинг процветал среди драконов так, как никогда не было среди его собственного племени. Стоик видел, как драконы смотрели на его сына. Видели, как они подталкивали его сына, когда чувствовали, что ему нужно отдохнуть. Он видел, как Кошмар Сморкалы рычал на своего всадника, когда он повздорил со своим двоюродным братом. Его сыну не причинят вреда, пока кто-нибудь из драконов Олуха находится поблизости. У его сына были постоянные покровители в лице чешуйчатых зверей. Похоже, драконы беспокоились не только о безопасности Иккинга. Он видел, как Беззубик отказывался есть его еду, пока Иккинг не начал есть, и если у Ночной Фурии было что-нибудь поесть, а у его сына нет, то черный дракон, казалось, был более чем счастлив поделиться своей едой. Не то чтобы Иккинг слишком рвался съесть то, что предложило его средство передвижения. Стоик не был уверен, как его сын может переваривать отрыгнутую рыбу, не выблевывая кишки. Это был навык, которым не удавалось овладеть никому другому. Не то чтобы способность удерживать отрыгнутую рыбу была большим навыком для начала. Какая-то часть Стоика не совсем понимала, почему все драконы так увлечены его мальчиком. Хотя то, что он помог убить их королеву, было правдой, все равно казалось недостаточным. Путь Иккинга с драконами, похоже, невозможно было воспроизвести, как бы кто ни старался. И это, вероятно, потому, что никто, казалось, не мог понять их так, как Иккинг. И так много пытались и потерпели неудачу. Иккинг был Мастером Драконов. Иккинг мог делать с драконами Олуха то, чего не мог никто другой. Вещи, которые большинство из них никогда бы не решились попробовать, даже будучи окружены дымкой пьяной тупости. Стоик никогда так не гордился своим сыном. Он также никогда так не волновался. Нет, как бы он ни старался, он просто не мог понять, что такого в его сыне, что заставило драконов вести себя так, а не иначе. На самом деле для этого не было никакой причины. По крайней мере, никаких причин, по которым он мог видеть, и были времена, когда он не был уверен, достаточно ли внимательно смотрит. Или, может быть, он слишком пристально искал. Он не знал, что это было. Было трудно разгадать тайну его сына и большую тайну драконов, окружавших мальчика. Он провел пятнадцать лет, пытаясь заставить Иккинга стать викингом, каким, по мнению Стоика, он должен был быть. Он провел пятнадцать лет неудач. Единственной пользой, которая вышла из его попыток, был корабль Иккинга для обучения Плеваке в кузнице, и его сыну потребовалось много времени, чтобы освоиться в этом. Но драконы. Иккинг так быстро привязался к драконам, что казалось, будто он один из них. Правда поразила Стоика, как удар колокола. Его осознание, казалось, потрясло его, а в ушах зазвенело. Иккинг и драконы были такими, какие они были, потому что драконы относились к его сыну, как к своему собственному. Драконы относились к Иккингу так, словно он вовсе не был человеком. Они играли, баловали и защищали. Это было почти как смотреть, как один из чешуйчатых зверей заботится о своем собственном детеныше. Драконы вели себя так, как будто Иккинг был одним из их собственных цыплят, вместо того, чтобы относиться к нему как к человеку, которым он был на самом деле. У Иккинга было такое отношение к ним из-за того, как на него смотрели драконы. Ночная Фурия вел себя почти так, как если бы он был родителем, присматривающим за своим малышом, потому что так оно и было. И это было больно. Было очень больно осознавать, что, когда Иккинг не смог найти то, что ему было нужно со своим племенем, он вместо этого нашел это с драконом. Когда его сыну отказали в принятии среди его собственного народа, он вместо этого обратился за этим к драконам. И он нашел его там. Стоик сглотнул, наблюдая, как Беззубик свернулся калачиком вокруг своего сына. Не то чтобы мужчина считал себя вправе так называть Иккинга. Иккинг уже несколько месяцев не был его ребенком. Иккинг больше не принадлежал ни ему, ни даже племени. Его сын принадлежал к драконам. Он был их ребенком, и они относились к нему соответственно. Но, глядя на все, что лежало перед ним, теперь Стоик должен был задаться вопросом, действительно ли Иккинг вообще когда-либо принадлежал ему.