***
Метель, завывая, гнала комья снега вдоль мусорных куч и осыпей, громоздившихся вокруг. Торчащие из них в разные стороны обломки металлических креплений и останки механизмов казались памятниками былой славе, застывшими в вечной печали. Резкие порывы ветра взметали фонтаны снежинок с вершин мрачных развалин, и они оседали вниз, в усыпаемую ими пропасть. А на самом дне этой могильной ямы неподвижно сидела фигура, выделяясь среди монохромного однообразия ярким желто-розовым пятном. Как долго он пробыл здесь? Галька и сам не знал, а безвозвратно поврежденная память не давала внятных ответов. Циклы сменяли друг друга, но здесь все оставалось неизменным. Таким же равнодушным, пронизанным ледяными уколами вьюги, ничем не напоминавшим прежние места. Таким же мертвым. Изредка, как ослепительные вспышки, в угасающем сознании возникали картинки из прошлого. Сперва они появлялись из самых ранних времен, дразня и напоминая о прежнем величии. Когда все ждало впереди, и не было совершено никаких ошибок. Затем, как в быстрой перемотке, их сменяли кадры начала его падения. Вот, ничего не подозревая, он в лихорадочном порыве увеличивает добор воды, стремясь развернуть процесс переписывания генома на всех доступных мощностях. Вот с ужасом, от которого все внутри холодеет, он осознает свое поражение. Дикая злость на всех, о ком получается вспомнить – на Солнца за лицемерное беспокойство, на Луну за вмешательство в самый ответственный момент... ярость затравленного, загнанного в клетку зверя, переходящая в неприкрытое отчаяние. Им обоим была нужна вода. И если бы она подождала всего несколько минут, то выжили бы оба. Осознание своих фатальных ошибок – и последняя попытка исправить хоть что-то, даже если это будет означать медленное и мучительное гниение заживо. Ему уже не помочь, но с аварийным источником энергии Луна снова сможет функционировать. Он вспоминает, как невольно откладывал этот единственно доступный способ, наивно надеясь, что ситуацию еще можно исправить. Нельзя. Сначала отказали системы связи. Сигналы не доходили до внешнего периметра, натыкаясь на обложения гнили, затухая в конвульсиях. Зловонные порождения проникали все глубже, захватывая огромный организм блок за блоком, а он мог только бессильно наблюдать. Цикл за циклом радиус его влияния становился меньше, будто сужающийся захват хищника, который давно готовился поймать жертву в ловушку и задушить. Когда остановилась главная шина, и вода полностью перестала поступать в истощенные системы, он уже был готов к смерти. Однако это было бы чересчур милосердно. Казалось, от него намеренно отрывают кусок за куском, садистски наслаждаясь каждой разрушенной частью. Его сломали пополам, раздробили ноги и раскроили мозг, пока он, срывая голос, кричал в нестерпимых конвульсиях на испещренном трещинами полу. Жалкий остаток прежнего себя, не в силах даже пошевелиться из-за боли, выжигающей внутренности. А та раскаленным пульсом била по немногим оставшимся связям с телом, рассекая их как натянутые до предела струны, и каждая, обрываясь, хлестала по истерзанному сознанию новым взрывом мучительной агонии. Он не хочет вспоминать это. После всего пережитого разве он не заслуживает избавления? Но затем и боль стушевалась, ушла на задний план. Он больше не чувствовал ничего за пределами комнаты, превратившейся в такие же уродливые руины. Все, что осталось от существа, сравнимого по силе с богами – это маленькое тело, навечно прикованное к развалинам. И крохотная жемчужина, из которой по-прежнему, как и бессчетное количество циклов назад, играла искаженная непрерывным повтором мелодия городского гимна. Какая ирония. Даже дождь прекратился, а он до сих пор здесь. Расплата за прошлые ошибки? Поначалу он так и считал. Но потом и эти мысли подернулись мрачным безразличием. Единственное, что он отчетливо помнил даже сейчас – это все его вина. А того жеста великодушия было уже недостаточно, чтобы полностью исправить то, что он натворил. Но, по крайней мере, ей должно быть куда лучше, чем ему. О том, что она со временем встретит такую же судьбу, Галька старался не думать. Думать о чем..? Его снова качнуло сильным порывом ветра, изорванные края выцветающей накидки взметнулись вслед за роем снежинок. Он едва-едва дернул открытыми плечами, будто вздрагивая от пронизывающего холода, но не сделал и попытки поправить сползшую одежду. Бесполезно даже думать о том, чтобы укрыться от вездесущей стужи, давно получившей здесь все права. И так же бессмысленно. Единственное, чего он мог желать – чтобы это истязание, наконец, закончилось. Внезапно глаз уловил какое-то движение среди сугробов и нагромождений. Осторожно лавируя меж торчащих острых прутьев, вниз спускалось зеленое существо, неестественно заметное на белом снегу. Телосложением оно странно напоминало кого-то знакомого, но на этом возможные сходства заканчивались. Галька не узнавал ни поведение, необычно расчетливое, ни шерсть, трепыхающуюся на занесенной снегом мордочке. А в прищуренных глазах будто мелькало многозначительное выражение, не свойственное обычным зверькам... – Привет, – тихо поздоровался он и устало сморгнул. Слишком много рассуждать в его состоянии, даже молча – тяжело. Существо остановилось в нескольких шагах и слегка склонило голову, словно изучая или... тоже приветствуя? – Маленькое... зеленое нечто, – туманные мысли с трудом складывались в слова, но он с удивлением ощутил, как сильно ему не хватало разговора хоть с кем-то. – Здесь ничего... ничего не осталось, – добавил он растерянно, словно извиняясь. За что? Кажется, он действительно был обязан подобным созданиям чем-то важным. А зверек подошел совсем близко, нисколько не боясь. Протянул лапку, хватая жемчужину, продолжавшую мерцать в такт музыке. Гимн тут же прервался, и Галька с замиранием почувствовал, как и у него внутри что-то оборвалось. Тут же вой пурги стал куда громче и яростнее, а ее ледяные пальцы, казалось, охватили сильнее, сжали в удушающих тисках и проникли в самое сердце. Беспомощным взглядом он проследил за вором, а тот уселся и принялся сосредоточенно осматривать трофей со всех сторон. – Верни... верни обратно, – вкладывая последние усилия в несколько простых слов, позвал он слабым голосом, утонувшим в свисте метели. Бесплотный ужас накатывал огромными волнами, и с каждой он едва не срывался в бездну окончательного отчаяния. – Это все… что у меня есть... Конечно же, тот не поймет. У него нет метки коммуникации, а сам некогда всемогущий итератор не в состоянии сделать ничего, даже подняться на ноги. Сейчас этот зверь развернется и уйдет, а тогда... Что будет тогда, Галька не хотел и представлять. Эта маленькая жемчужина оставалась единственным мостом к прошлому, позволявшим ему не сойти с ума на протяжении всех проведенных здесь циклов, счета которых он давно лишился. Потерять и ее – значило полностью потерять себя. Тот повернул мордочку, взглянув на занесенную снегом фигуру, которая ни с того ни с сего решила поговорить. И вдруг кивнул, снова подбегая и протягивая жемчужину обратно. Она слетела с пушистой лапки, зависая в воздухе на прежнем месте. Вновь полились бесцветные, но такие долгожданные звуки. Несколько секунд Галька с закрытыми глазами старался успокоить внутренний озноб, словно всем телом вбирая дребезжащие переливы. Одни проблемы. От этих несносных существ одни... Внезапно что-то коснулось ноги, и он в недоумении посмотрел вниз. Зверек деловито, с какой-то неожиданной дерзостью забрался к нему на колени, лапками стряхивая снег с мятой накидки, и улегся, прижавшись. Его глаза все так же оставались узенькими щелочками, но теперь Гальке показалось, что они расслабленно зажмурились. Он слегка потянулся и зевнул, дернув меховыми ушами, но так и не смог стряхнуть с головы снег, который будто облеплял его со всех сторон. Неожиданный гость был мягким и теплым, и это давно забытое чувство посреди мороза явилось неожиданно, но оказалось приятным. Галька не имел понятия, зачем это существо тратит на него свое время, но внутри шевельнулось что-то, похожее на благодарность. Ветер продолжал трепать его шерстку, и Галька внезапно, сам от себя не ожидая, с трудом поднял заиндевевшую руку и медленно провел пальцами по спине, стряхивая снег. Тот в ответ внимательно уставился и, будто подумав и решившись, резко ткнулся носом в ладонь. Затем поднялся на задние лапы, махнул хвостом и так же легко слез с коленей. Галька опустил глаза и увидел, что в руке остался небольшой камушек. От него продолжало исходить тепло вместе с рыжеватым свечением. Он перевел взгляд на зверька, а тот чуть склонил голову в прощальном жесте и развернулся, явно собираясь уходить. – Спасибо... за компанию, – прошептал он, надеясь, что хоть немного смог выразить признательность. Конечно же, тот ушел навсегда. Зеленое пятно уже затерялось среди сыплющихся снежных хлопьев, а Галька продолжал смотреть ему вслед. На секунду что-то в этом создании заставило его испытать непонятное чувство. Как будто... тот знал, что должно произойти. И знал, как все закончить. Но и эти мысли, как множество других, затерялись в глубине угасавшего разума. Под цикличную мелодию он остался смотреть, не мигая, в беспросветную черноту.***
Зверек все-таки вернулся. Галька узнал его, спускающегося по отвесному склону, перепрыгивая сразу несколько мусорных куч. Та же зеленая шерсть, щелочки-глаза, никакого оружия в руках. Но на этот раз его движения неуловимо изменились. Галька сам не смог бы с точностью указать на причину внезапных перемен. Теперь это существо еще меньше походило на простое животное, с таким серьезным видом оно приближалось. – Рад... видеть, – искренне произнес он и тут же замолк. Зачем этот зверек здесь? Хочет забрать свой греющий камешек? Тот продолжал лежать на коленях, и хоть маленький огонек немного скрашивал безрадостное ожидание смерти, живому он может быть куда нужнее. Но в глубине души Галька понимал, что существо вернулось вовсе не за этим. Теперь он даже в обрывочных мыслях не мог назвать его просто зверьком. Кем же? Он терялся, стоило лишь попытаться предположить. А пушистый гость подскочил совсем близко, протянул лапки и взял его ладони в свои. Слегка сжал, словно успокаивая. Или обещая? Галька не знал, откуда у него такие мысли, но молча замер, наблюдая. Тот отступил на два шага и глубоко вдохнул. Его глаза раскрылись, замерцав изнутри подобно маленьким окошкам, через которые виднелась приближающаяся гроза. Он воспарил над землей, выгнувшись крестом; шерсть взвилась дыбом, разметав в стороны снег. И тут Галька увидел три аккуратные темные точки прямо у него на лбу. И тогда все понял. Он глядел, как над головой у существа образуется знак высшей кармы, сияющий чистейшей энергией. Как этот перечеркнутый круг приближается, словно само время замедлилось и дает ему возможность полностью прочувствовать свои последние мгновения. Но не мог поверить, что это действительно происходит. Это просто невозможно. Знак взорвался снопом разноцветных искр. Оседая вокруг в подступающей темноте, они мельком осветили быстро пропавший силуэт с горящими глазами. Последняя связь с бывшим телом и жалким существованием разорвана. Он чувствовал, как распадается на миллиард бесчисленных осколков, растворяясь в небытии. Но боль эта была самым невероятным, долгожданным благословением. Сплошная пустота омывала его со всех сторон, стирая из реальности и возрождая заново. Ни один из них не должен был познать этого блаженства. А он и собственным спасением теперь обязан маленьким надоедливым существам, один из которых решил снизойти до павшего бога. Все пережитые страдания, наконец, привели к точке кульминации. Великая Задача, над которой подобные ему трудились день и ночь, бросались в крайности и теряли рассудок, решена. Тройное Подтверждение оказалось правдой. Он чувствовал радость, несравнимую ни с чем; горе, не испытанное прежде. Или может, вспоминал, каково это – по-настоящему чувствовать? Все его естество собиралось по кусочкам и разрушалось в то же мгновение, чтобы затем восстать. Снова и снова, но вместе с тем – всего один раз. Каким бы безумным фактом это ни звучало, его вознесли. «И судя по всему», – подумал он с облегчением и тут же кольнувшей виной, заметив очертания синей фигуры в желтой накидке, – «не меня одного». Что бы ни ждало впереди, лучше так. Пусть теперь его оскорбляют самыми последними словами, пусть презирают хоть до конца вечной жизни, главное – она не повторит его судьбы. Такого он не пожелал бы никому. А Луна, обернувшись, приветливо махнула рукой. «Почему она так близко», – пронеслось в голове. – «Будто я могу дотронуться до нее просто так. Будто она...» – Здравствуй! И тут Галька понял, что его сжимают в крепких, таких родных объятиях. – Я скучала.