amitié amoureuse

Спокойная музыка, приятная атмосфера, любимые люди рядом и много вкусной еды. И почему она не счастлива? — Мы, кажется, впервые собираемся вот так, — вздыхает Юбин. — Не считая того дня рождения Юх… — Тогда не было Дон-и, — говорит Бора, запивая слова коньяком. Минджи старается не сводить с неё глаз. — Сегодня нет Шиён. Не лицемерно ли было успокаивать холодными ночами, говоря, что ты не заслуживаешь слез, в итоге став их самой большой причиной? Минджи чувствует, как с каждым днём ненавидит Шиён всё больше. Она обещала приехать, если не получит звонков, да, но после десятка пропущенных… Ждут ли её там? Может, Шиён рада, что вернулась домой? Наверное Минджи больше ей не нужна. — К черту эту идиотку, — вздыхает Бора. — Эй, полегче со словами! — возмущается Гахён. — Ты на кого лезешь, малявка? А не плевать ли? — Вы так кричите, что начинает болеть голова, — хмурится Юбин. — Мне только двадцать, а я уже чувствую себя матерью. Впервые за последние десять минут Минджи решается что-то сказать. Она настолько поглощена мыслями, что не может радоваться и участвовать в диалоге. В конце концов, это было идеей Дон приехать втроём в Чонджу и отметить день рождения вместе с сёстрами Ли. Минджи вообще не собиралась отмечать. Гахён упорно не подаёт виду, что ей грустно, и остаётся верной Шиён, ожидая её возвращения. Юбин смирилась и согласилась, что это к лучшему, если так лучше для Шиён. Дон сказала, что со временем все успокоятся и станет лучше. Бора называет тряпкой, но имеет ли она право говорить хоть что-то, когда всё ещё на волоске от того, чтобы сторчаться? У Минджи болит голова. Она стремительно теряет себя, как дни идут дальше, всё больше отдаляясь от того, что когда-то было её жизнью. Если говорить серьёзно, то Шиён была её жизнью. Она переросла и стала умнее, но в первые годы после Кванджу ничего не приносило такой комфорт, как компания Шиён рядом. Минджи думает, что до тринадцати лет, пока Бора не стала появляться слишком часто в разговорах, у неё толком не было друзей или интересов. Она настолько сильно потерялась в комфорте, который приносила ей Шиён, что стала одержима. Может, именно это её привело ко всем поступкам, что она успела натворить, пока не начала думать головой. Тогда она абсолютно точно заслужила все пропущенные, что получила за этот год. Но она действительно выросла. Дружба с Шиён больше не считается жизненной необходимостью, ревность давно ушла, чувства больше не режут в грудной клетке, а самостоятельная жизнь кажется не такой сложной. Минджи научилась быть одна, пусть и не самым лёгким из способов. Только дело больше не в том, что Шиён была спасением и способом убежать от мира. — Ты стала матерью в тот день, когда решила собрать свою группу, — замечает Дон. — Только Минджи могла придумать создать группу, не умея при этом играть на чем-либо, — у Боры настоящая улыбка на губах, пускай она дразнит. Минджи нужно несколько секунд, чтобы понять диалог. — Хей, я начала учиться гитаре раньше, чем Шиён, окей? — Поэтому она месяцы учила тебя играть? У Боры талант делать только хуже. — Я не виновата, что она быстрее схватывает подобное. Она музыкантка, а не я. — Если так подумать, то ты никогда не показывала свои таланты, — Юбин отрывается от молочного коктейля, смотря на Минджи с интересом в глазах. — Ты ходила в художественную школу, училась танцам, вокалу, играешь на двух гитарах и знаешь три языка. И мы не видели ничего из этого. — А я думала, что Шиён задротка… — бубнит Бора, поднимая брови. — Ты не знала? — Я не слежу за таким бредом! Дальше Минджи не слушает. Она до потери пульса любит людей, что сейчас сидят за столом, и готова смотреть на них часами, только сейчас нет на это сил. Сердце слишком устало, голова не перестаёт болеть, а алкоголь, что незаметно попадал внутрь, начал брать верх. Хочется лечь и уснуть, бесцельно смотреть в потолок или плакать часами. Может, всё разом. Минджи уже всё равно. Она почему-то так устала, что больше не обращает внимания ни на что. Дни за днями, неделями напролёт. Она бесцельно идёт вперёд, надеясь только на одно: вернуться к девушке, что могла приносить спокойствие и уют, даже если дни с ней больше не будут такими. В конце концов, уже давно важна именно Шиён, а не то, что она сделала. // — Смотри, намеко! — Нана радостно бежит к грибам, срывая несколько разом. — Их тут тьма. — Фу, не трогай! — пищит Шиён, отпрыгивая назад. Нана светится счастьем, протягивая Шиён это сломанное нечто, ничуть не брезгуя грязью и влагой. Этой девушке, кажется, всё равно на всё, от чего Шиён может упасть в обморок. — Тебе не нравится? — смех Наны разносится по всему лесу. — Они такие склизкие и гадкие. — Вот именно! Шиён стоит на расстоянии нескольких метров, не переставая кривить лицо. — И Шини, ты такая неженка. Если боязнь разных инфекций делает из Шиён неженку, то она не против. Но смотреть на широкую улыбку Наны и наблюдать то, как она веселится, пока смотрит и трогает грибы под деревом, действительно приятно. В груди появляются необъяснимое тепло и нежность. Шиён готова терпеть своё отвращение и наслаждаться чужим счастьем, пусть оно вызвано такой мелочью. Или Шиён счастлива сама? В последние дни, может, даже недели, ей, кажется, становится лучше. Стоило прожить почти полтора года, чтобы начать чувствовать себя живой. Ждать так долго было невыносимо, но ещё месяцы назад казалось, что ничего никогда не изменится. И вот Шиён тут, посреди сырого леса, действительно улыбается и не хочет сбежать домой. — Помню, как мы с отцом в детстве собирали грибы в Канаде. Он так аккуратно их срезал, а я просто бегала и всё топтала. Только есть одна маленькая проблема: Шиён добровольно закопала себя в чём-то, что ей совсем не нравится. — Ты изверг! — возмущается она, театрально раскрывая глаза. — Ему нравилось, — улыбается Нана. — Представь: японский парень, сдержанный до мозга костей, бегает по Канадскому лесу и со смехом топчет грибы. — Так сейчас выглядят настоящие рокеры? — Не знаю, — Нана наклоняет голову на бок, поднимаясь на ноги. — Я видела только одну рокершу, но она очень скромная. Шиён закатывает глаза, ничего не отвечая. Нана хорошая. Она смешная, открытая, умеет сделать день интересным и готова пробовать новое. С ней не бывает скучно, нет времени для грусти и можно забыться. Её поцелуи сводят с ума, руки действительно греют, а пальцы могут довести до небес. Но Шиён знает, что это все не для неё. Быть с дочкой рокера, что была выращена по правилам Канады, прыгает в омут с головой, не видит рамок и рискует всем? Это слишком для дочки политика, которая в своей жизни даже толком не играла в футбол. Шиён привыкла к более спокойной жизни и хочет отдыхать, но вместо этого летает по Атами как сумасшедшая, постоянно натыкаясь на опасности. Даже дома, наедине, им не всегда спокойно. Нана действительно любит пробовать новое. Шиён проверяла это на себе не раз, каждый раз умирая от смущения или стыда. С Наной они успели сделать много экспериментов, о которых невозможно думать без тяжести в животе и красных щек. И это приятно, даже слишком, но чересчур быстро. Шиён никак не ожидала, что спустя полгода отношений будет творить в кровати с Наной самые безумные вещи, когда до этого едва имела какой-либо опыт в сексе. Всего слишком много и она не успевает говорить «нет». Только из-за этого их отношения всё ещё живы. Шиён нашла выход из грусти, а Нана может попробовать всё, что так хотела. Они вместе явно не из любви и это касается обеих сторон. Но волнует ли это кого-нибудь из них? Ни капли. Шиён продолжает лезть в проблемы, ощущая себя живой. Она искренне улыбается, видя то, как Нана раз за разом нарушает правила, без задней мысли следуя за ней. Без лишних мыслей об учёбе, без траты времени на страдания. Она живёт и видит смысл жить дальше. — Расскажи мне о своей рок-группе, — просит Нана, подходя к Шиён. Рассказывать что-либо о себе и своём прошлом не входило в планы Шиён, но информация проскакивала тут и там до той степени, что Нана знает про умение играть на фортепиано и гитаре и ещё пару вещей, которые хотелось бы сохранить при себе. Открываться ещё больше не хочется из-за того, сколько воспоминаний это способно принести. Шиён не уверена, что готова прочувствовать всю боль сожалений, что её ждёт. — Или будешь вновь секретничать? — Я не секретничаю, — врет Шиён, закатывая глаза. — Просто нечего рассказывать. У меня была скучная жизнь. Нана усмехается, падая на сваленное бревно. Ладони подзывают к себе и Шиён идёт, попадая в объятия. Может, если бы их отношения изначально не были обречены, из них вышла бы прекрасная пара. — Я знаю, что это не так, — вздыхает Нана, игриво кусая за пояс брюк. Шиён поднимает брови, пытаясь понять этот жест. — Ты не похожа на ту скромняжку, которой пытаешься притворяться. Знаешь, участие в рок-группе в Корее восьмидесятых уже говорит о многом. Шиён тяжело вздыхает, пытаясь выбраться из кольца рук, чтобы сесть рядом, но Нана крепко держит её на месте. Взгляд неспособен побороть давление. Говорить на такие важные темы, когда голова Наны находится на уровне её живота, а пальцы без остановки играют с поясом брюк, кажется нелепым. — Это не было японским роком. Так, парочка каверов на американскую классику, несколько песен собственного сочинения и попса. Мы играли всего три года и были популярны только в пределах школы и сообщества музыкантов нашего городка. Взгляд Наны ни на секунду не покидает Шиён, пока она внимательно вслушивается в каждое слово. Ей интересно всё, что она изредка слышит о Шиён, даже если это мелочи. — Как много людей в городе, откуда ты приехала? — Раз в десять больше, чем тут, — пожимает плечами Шиён. Жить в Атами гораздо приятнее. Меньше глаз и ушей, больше воздуха, никакого давления. Только проблема в том, что, чем меньше город, тем больше слухов. В Чонджу было сложно пропасть из поля зрения людей и заставить забыть о себе, но в Атами это невозможно. Если бы Шиён не начала с нового листа, то жила бы в постоянной панике о том, что кто-то может узнать о её прошлом. — Атами такая дыра, — Нана тяжело вздыхает, кладя подбородок на пояс Шиён, не переставая смотреть в глаза. — Я скучаю по временам, когда отец брал меня в туры. Мир гораздо интереснее, чем этот санаторий для стариков. — А я скучала по Атами, — ладонь Шиён сама зарывается в чёрные волосы, аккуратно их перебирая. — Тут легче дышать. — Тебе подходит, — тихий шёпот едва слышно. Нана поднимается на ноги, почти сбивая Шиён с ног. Они находятся так близко, что касаются носами и дышат одним воздухом. Разница в росте в очередной раз раздражает, но в ней есть что-то привлекательное. Может, будь это не Нана… — Такая же тихая. Шиён не спорит. Нана наклоняется ниже, притягивая в поцелуй. В такой позе он моментально становится горячим и глубоким, меняя настроение всего вечера. Так всегда, без исключений. Шиён с этим не борется, хватаясь ладонями за плечи, пока худые ладони сжимают талию до красных следов и прижимают к себе. Тело к телу, так, что слышно биение сердца друг друга и заметно любое движение. Язык Наны, что нагло просится внутрь, делает только хуже. Это даже смешно: они девушки не с лучшей репутацией и должны быть особенно аккуратны, но вместо этого рискуют всем ради неряшливого секса в лесу. Когда-нибудь Шиён пожалеет о том, что сделала со своей жизнью. Но сейчас она чувствует себя живой. // Взгляд следит за разводами заварки на дне чашки, будто там можно найти что-то интересное. Может, умей она гадать, то увидела бы своё будущее. Будет ли там что-нибудь светлое? Вряд ли. Жизнь такая же чёрная, как крепкий улун, который передержала Минджи. — Ты делаешь это не ради меня, а ради Шиён. Бора хотела до конца игнорировать любые слова Минджи, но ей уже надоело. Она стала настоящей грушей для битья. — У меня есть десятки причин, из-за которых я хочу тебе помочь, и это точно не ради Шиён. Их разговоры не всегда такие. Минджи действительно хорошая подруга, проводить с ней время может быть приятно, а её помощь держит Бору над пропастью, не давая упасть. Они поладили. Благодаря Минджи Бора узнала важные места в Сеуле и смогла позволить себе сносный колледж. Там Бора попала на работу и теперь действительно может позволить себе платить хотя бы за квартиру. Что Минджи получает в ответ за всю оказанную помощь? Она упорно просит ничего не делать, но Бора незаметно возвращает её к тому, что было давно забыто, сама того не понимая. И, может, Минджи просто полезно иметь рядом кого-то, о ком можно заботиться. — Назови хотя бы одну, — вздыхает Бора, со стуком оставляя чашку на стол. — Я не буду. Минджи наклоняется вперёд, смотря точно в глаза. Она не так страшна, как Шиён, но умеет вызвать волну холода по позвоночнику. Может, она имеет гораздо больше власти над Борой, чем хочется признавать. Ей страшно отказать — Я просто настоятельно рекомендую бросать с этим дерьмом, пока я не запихнула тебя в реабилитационный центр на весь семестр, — продолжает Минджи, не скрывая раздражения. — Ты не можешь запихнуть меня без согласия, это против закона. — Отнять Юхён у родителей и незаметно для всех отправить её в интернат без открытых мест было в разы незаконнее, но ни у кого даже вопроса не возникло. Бора, есть вещи, которые проще, чем поступление в колледж, и это одна из них. — Можешь угрожать кому хочешь, но не мне. — Это, в конце концов, мои деньги держат тебя тут, — серьёзно говорит Минджи, сверля взглядом. — Это было нужно вам, а не мне. Бора вспыхивает за секунду, вставая с места. Она знает, что не может уйти сейчас, но больше не находит сил находиться с Минджи в одной комнате. Она невыносима и вызывает желание накричать, ударить или разрыдаться. Бору бросает от эмоции к эмоции как на качелях, пока сама Минджи остаётся спокойна. Это ужасно раздражает. Ноги сами ведут к двери балкона. На улице душно и солнечно, слишком светло для вечера и чересчур жарко для середины августа. Бора запирает за собой дверь, бросая взгляд на улицы окраины Сеула. Слишком тихо и уютно, совсем не как в прошлые годы. Свой день рождения ассоциируется с сыростью, серостью и сквозняками, а не курортной погодой. Хотя бы заноза в соседней комнате напоминает о том, что всё так же плохо. Рука сама тянется к пачке сигарет в заднем кармане брюк. Бора надеется, что не будет выслушивать по этому поводу, не пытаясь себя остановить. Она не так уж часто курит, чтобы это можно было назвать вредной привычкой. Может, это не так хорошо, но ей курение помогает больше, чем вредит. Главное, что руки не тянутся к алкоголю, а на остальное всё равно. Не проходит и минуты, как дверь балкона с щелчком открывается, нарушая одиночество. Бора оборачивается и проклинает себя за то, что забыла про хлипкие замки. Минджи будто специально их не меняет, зная, что на балконе от неё легко скрыться. В её квартире строгий запрет на сигареты и его, почему-то, соблюдают все, послушно выходя даже в самые холодные дни. Минджи сразу достаёт зажигалку, прикуривая тонкую сигарету из своей пачки, становясь слишком близко. С момента, как умерла Юхён, у многих появились вредные привычки, будь то сигареты, неправильное питание или проблемы со сном. Минджи была первой, кто попробовал подобное. Бора не может сказать, что у неё добавилось способов убить себя. Даже наоборот: она регулярно занимается спортом, пытается спать как можно лучше, берет с собой еду на учёбу и работу и чаще гуляет. Проблема лишь в том, что разноцветные таблетки не пропадают из карманов и пригождаются в любой удобный выходной, несмотря на последний опыт, связанный с ними. Она знает, что не сможет долго скрываться. Знает, что не может позволить себе заходить дальше, рискуя быть пойманной. Знает, что ещё вот-вот, и больше не будет пути назад без настоящей помощи. Или этого пути уже нет. Минджи, как обычно, раздражающе права. — Ты сама подсела и никак с этим не борешься, — слабая попытка защиты. — Маленькая доза никотина лучше тройки таблеток экстази вместо ужина, — поправляет Минджи. Бора раздражённо вздыхает, наклоняясь ближе к окну. Оно слишком маленькое, чтобы не стукаться локтями и не надоедать друг другу. Слышно запах Минджиных сигарет, что слишком слаб и приятен, будто вовсе не табак. Бора видит боковым зрением тело Минджи, замечает детали, что давно успела запомнить, и слышит её дыхание. Кажется, что слышно даже мысли друг друга. Это настолько раздражает, что Бора тянется за новой сигаретой, как только докуривает старую. — Я запрещаю тебе тут вонять, — говорит Минджи так, будто ей всё равно. — И чем мы отличаемся? — поднимает брови Бора, злясь только больше. — Ты куришь паль и скоро умрёшь от количества дури, а я от тебя устала. Минджи опирается на подоконник, не прекращая сверлить взглядом. — Бора, что происходит? — звучит тихий вопрос, сбивающий с мыслей. — А что с тобой и забитой пепельницей, что была пустая два дня назад? — спрашивает Бора в ответ, оставаясь так же близко. Если ей нельзя курить, то она будет делать это пассивно. Или ей просто нужен повод не убегать. — Мы говорим о тебе, — кривится Минджи. — И я действительно волнуюсь. — А я пытаюсь, блять, выжить после смерти двух близких мне людей, в огромном городе, без копейки в кармане и с ущербным сном. Как думаешь, Минджи, что, блять, происходит? Руки начинает трясти от нервов. Запах табака никак не помогает. Бора готова сорваться в любую секунду, если её продолжат выводить. Ей ничуть не жаль из-за своих выборов, но руки всё равно тянутся к гадости, будто это поможет. Бора хочет, чтобы помогало. Но, кажется, это уже дело привычки. — Ты такая тряпка, — во взгляде Минджи сочувствие. — Просто дай тебе помочь, а. Не будь такой же сложной, как та идиотка. Бора кривится, сразу понимая о ком речь. Может, отъезд этой идиотки ударил по ним даже сильнее, чем казалось. Получается только тихо ответить: — Я всегда была сложнее. Она действительно сложнее Шиён. Одного побега из страны достаточно, чтобы это доказать. Но только кому от этого легче? // Становится невыносимо жарко. Способность дышать, а не глотать воздух, пропала ещё давно. Сердце бьётся в бешеном ритме. Кружится голова. Тело горит, а любое прикосновение бьёт током. Всё это чертовски приятно. Шиён нависает сверху, пытаясь не сбавлять темп, щурясь от того, как ногти царапают кожу спины. Стоны Наны, пожалуй, слышит весь этаж, но это делает только лучше. Вся комната пахнет сексом, не слышно ничего, кроме стонов и скрипа кровати, видно лишь отрывки эмоций, когда свет луны попадает на них. Шиён теряется в ощущениях, чувствуя себя на грани. Некоторые эксперименты Наны действительно стоят того, даже если поначалу кажутся странными. Шиён никогда бы не подумала о существовании половины вещей, что увидела, и не узнала бы о тех путях, как можно получить удовольствие. Для неё было странным и удивительным просто касаться кого-то настолько близко, а использовать что-то, кроме рук? Это даже не приходило в голову. Поэтому то, чем они занимаются сейчас, удалось не с первого раза. Шиён было ужасно неловко, Нана без конца дразнила, а тело не привыкло к подобным движениям. Лежать в кровати целыми днями было вредно хотя бы из-за того, что мышцы быстро ослабли и потеряли форму. Но вскоре эта проблема была забыта из-за Наны сверху, что умудрилась двигать своими бёдрами так, что темнеет в глазах. Шиён слишком слаба для того, чтобы быть настолько близко. Её не хватало и на пять минут, прежде чем тело сдастся удовольствию, пускай именно Нана была той, кто его получала. Достаточно было одного вида без ощущений, чтобы сойти с ума. Но вот они здесь, где Шиён без остановки двигает бёдрами, держа быстрый темп, пока Нана прижимается как можно ближе, пытаясь прочувствовать её полностью внутри себя. Пошло, грязно и невероятно приятно. Наверное, так можно описать и их отношения. — Ши, детка, быстрее, — шепчет Нана, жмуря глаза. У Шиён нет времени на мысли, но мир всё равно замирает от короткого обращения. Ласковое «Ши» всегда существовало лишь для самых близких друзей — его не говорили в семье, не знали в школе и не использовали учителя. Но с языка Наны оно слетает настолько легко, будто она говорила это десятки раз. Они вместе год, но Шиён всё равно реагирует так, будто Нана ей совсем чужая. Нет даже капли нежности, что появлялась в адрес своих подруг. Нет такого уважения, которое Шиён испытывала в сторону Минни. Нана просто чужая, даже если какие-то её стороны Шиён успела выучить наизусть. Наверное в этот момент приходит понимание, что что-то нужно менять. Шиён доживает остаток ночи, пытаясь оставаться в реальности, но всецело поглощенная мыслями. Нана, слишком уставшая и довольная, не замечает смены настроения. Она шепчет разные комплименты, трогает и засыпает посреди бессвязной речи, прижимая Шиён к себе. Сегодня больше не кажется таким лёгким, какими обычно запоминаются дни с Наной. Шиён вспоминает про все проблемы и не может уснуть, ворочаясь и пытаясь вырваться из объятий. Ей физически неприятно находиться рядом, пока мысли не станут яснее. В голове лишь картинки последних пяти лет, пролетающие слишком быстро, но чересчур заметно. Шиён вспоминает каждые отношения, каждые случайные поцелуи, каждое касание, пытаясь не закричать прямо на месте. Хотела ли она всего этого? Может быть. Любила ли она хотя бы кого-то из тех людей, с которыми была вместе? Иронично, но с теми, кого она любила, всё было смазано, неловко и неофициально. Шиён так и не смогла назвать Бору своей девушкой и сделать хоть что-то правильно в их неслучившихся отношениях. Она не целовала её с нежностью, не держала за руку и не касалась так, как делает это сейчас. Она даже не смогла признаться по-нормальному, а не в спешке побега. Шиён так и не сводила на свидание Минджи. Это звучит глупо и по-детски, но как же ей хотелось хотя бы раз позволить себе смотреть на неё не как на подругу, а как на девушку. Вместо этого она лежит в постели какой-то незнакомки, с которой встречается уже больше года. Куда только катится её жизнь? И как скоро она поймёт, что никогда не сможет убежать от проблем, прячась в объятиях чужих людей? // День начался чуть лучше обычного. Шиён смогла позавтракать, сходила на пары, сбежала с середины занятий и собрала парочку пролесков, которые сильно бросались в глаза. Они не попали в гербарий и одиноко лежат на кухонной полке, но это мелочи. Жизнь постепенно возвращается, пускай медленно и пугливо. Об этом напоминает солнце в окне и старая книга, что смогла вызвать настоящие эмоции. Шиён редко читает. Она давно потеряла к этому интерес и никогда не была особой любительницей, но воздух сегодня особенно свежий и приятный, подбивает на новое и необычное. Глаза медленно проходят по строчкам старой книги из коллекции японской классики, несколько раз перечитывая определённые отрывки. Шиён помнит, как сестра обожала эту книгу в подростковом возрасте, от чего старается быть как можно внимательнее. Дома никого нет. Бабушка ушла в гости, мама на работе, а остальные родственники сидят по своим домам. Шиён заполучила настоящее одиночество, о котором давно мечтала, и тратит его на книжки. В конце концов, лежать она может когда угодно, а других дел у неё всё ещё нет. Гулять слишком холодно, а квартира Наны занята. Шиён не рискнет приглашать к себе в гости. Слишком страшно, что могут увидеть. Остаются только книги. Рояль, запылившийся в гостиной, напоминает о себе каждую минуту, но Шиён отбрасывает эти мысли подальше. Ей до зуда в ладонях хочется играть, но не хочется напоминать себе обо всём, что было. Они слишком труслива, чтобы вспоминать прошлое. Хватит лишь одной ноты, чтобы вновь, по кругу, напоминать себе о всех ошибках и корить себя за каждый поступок. Проще забыть про всё и продолжать выживать, перетекая изо дня в день. За час проходит четверть книги. Шиён скучно, но больше нечего делать. Она читает, надеясь убить время, пока за окном медленно опускается солнце. Старая печать иероглифов дарит непонятный покой, на какой никогда не были способны корейские книги. Может, Шиён и читать не любила из-за того, что родители усиленно покупали литературу на корейском? Подумать об этом не даёт стук в дверь. По спине пробегает холод. Шиён думает, что ей кажется. Может, кто-то ошибся. Не приходило никаких сообщений, родители ни о чем не предупреждали, время всё ещё рабочее. Но стук повторился. Шиён выждала секунду. Две. Минуту. Незнакомец за дверью никуда не ушёл, всё ещё стуча каждые несколько секунд. Что-то в этом стуке кажется раздражающе знакомым. Шиён медленно встаёт с кресла, оставляя на нем книгу. Она нехотя идёт к двери, уговаривая не останавливаться. Мозг не прекращает твердить, что это может быть кто-нибудь из городской службы, соседи или вообще незнакомец, которому нужна помощь. Все те причины, по которым, ещё два месяца назад, она бы не открыла дверь. Сердце же тараторит что-то неразборчивое. В момент, когда Шиён оказывается у двери, она замирает. Стук прекратился. Слышно лишь едва заметное шуршание ботинок об порог. Шиён, делает последний глубокий вдох, наклоняясь к глазку. То, что она там видит, почти сбивает её с ног. Хочется убежать, спрятаться, провалиться под землю, что угодно, лишь бы не открывать дверь. Ноги поспешно делают шаги назад, путаясь, не слушаясь и создавая шум. — Шиён, я знаю, что ты тут, открой дверь, пока я её не вынес. Голос Минхо ничуть не изменился. Шиён слышит манеру речи, прокручивает в голове то, как выглядел его образ, перебирает сказанные слова. Он такой же, каким был два года назад. От этого ещё страшнее открывать дверь. Шиён думает о том, чтобы убежать. Она может запереться в комнате, поднять шум, сбежать через окно. Так много вариантов, как можно избежать судьбы, но проблема в том, что это Минхо. От Минхо никуда не скрыться, если он решил тебя найти. Шиён жмурит глаза, тяжело выдыхая. Она бездумно разворачивается на пятках, направляясь обратно к двери. Ладонь дрожит, когда становится ближе к дверному замку. Шиён считает про себя, пытаясь успокоится. Ей с трудом удаётся повернуть щеколду, за ней ещё одну, потом ключ. Не приходится напрягаться, чтобы повернуть ручку. Дверь сама распахивается, показывая серьёзного Минхо. Он стал взрослее. Его тело шире, мускулистее, осанка правильнее, взгляд более острый, а волосы отросли так сильно, что лезут в глаза. Минхо стал серьёзнее, Шиён замечает это с первой секунды. И сейчас становится ещё заметнее то, насколько сильно он отличается от Минджи. Если взгляд Минджи никогда не был способен быть острым и холодным, то Минхо лишь изредка показывал нежность вместо холода. Особенно сейчас, когда пытается уничтожить Шиён без слов. — Присядь, — тихо говорит он. Не получается спорить. Шиён и не хочет. Она покорно идёт к дивану, садясь на один край, оставляя другой для Минхо. В воздухе чувствуется настолько сильное напряжение, что становится тяжело дышать. Внезапно вспоминаются все свои ошибки. Внезапно Шиён понимает, что так и не попрощалась с Минхо, молча улетев, пусть они знают друг друга с раннего детства. Минхо садится в кресло, где сидела Шиён, убирая книгу на подоконник. Его движения медленные и аккуратные, от чего становится ещё страшнее. Он ужасно спокоен, каким бывал только в самых серьёзных ситуациях. Шиён начинает искать причины, по которым он приехал, не находя ничего, кроме Минджи. Возможно, она слишком зла, чтобы говорить самой, поэтому послала брата. Но вряд ли Минхо согласился бы на это просто так. И с чего ему быть настолько злым? — Может, кофе? — внезапно для себя спрашивает Шиён, не зная куда себя деть. Минхо молча смотрит, не смягчая взгляд. Шиён не может смотреть ему в глаза дольше секунды, начиная бояться ещё больше. Она напугана, словно о её шкоде узнал отец, а не приехал друг детства. Может, в некоторых моментах Минхо и заменял ей отца. В голове десятки его советов и сотни случаев, когда он был рядом не просто так, а поддерживая. Будь так расстроен отец, Шиён бы и глазом не повела. — Где он стоит? — спрашивает Минхо, вставая с места. — В коробке в углу. Я наведу. Шиён почти успевает встать, перед тем, как взгляд Минхо прибивает её к месту. Вся ситуация начинает раздражать, но не получается ничего сделать. — Я справлюсь, — Минхо подходит к углу, беря коробку в руки. Его взгляд проходится по кухне, а действия такие, словно он знает тут каждый уголок. Шиён помнит, что Минхо должен быть невероятно зол, чтобы у него получалось настолько уверенно вести себя в незнакомой обстановке. — Как тебе на новом месте? Пускай на неё больше не смотрят, Шиён всё равно тяжело говорить. Она боязливо поглядывает на Минхо, следя за каждым его движением, пытаясь отыскать непонятно что. Его руки слегка трясутся, движения твёрдые, но бессмысленные, а спина ровная не из-за хорошей осанки, а напряжения. Минхо тоже волнуется и от этого совсем чуть легче. — Ну… Не очень? Ещё не видя реакции, не слыша следующих слов, Шиён знает ответ. Минхо замирает с чайником в руках, со стуком опуская его на столешницу. Не поворачиваясь, всё ещё стоя спиной, он тихо спрашивает: — Зачем тогда уезжала? Потому что думала, что будет лучше? Может, Шиён действительно лучше, чем могло быть. До Японии она не понимала то, как сильно «отношения» с Борой поглощают её энергию. Дружба с ней делала её самой счастливой, но попытки быть любовниками — убивали изнутри. Больше не хочется пробовать начинать сначала и отчаянно стремиться изменить. Им хорошо дружить, не усложняя всё ненужными статусами. Может, в конце концов, Шиён бежала не домой, а от Боры? Или она бежала от всех. От смерти Юхён и десятка тайн, что появились после. От давления общества из-за статуса. От обязанностей, что возложила на неё семья. От друзей, на которых уходило слишком много сил. От Минджи? — Ты правда решила, что, сбежав от проблем, тебе будет лучше? — Минхо полностью разворачивается к Шиён, опираясь спиной на столешницу. — Истории твоей сестры было мало? — Ты же знаешь, что это другое, — Шиён хмурится. — Она бежала от отца, а я сбежала для отца. — Все знают, что это не так, — протест Шиён злит Минхо только сильнее. — Я знаю это и ты это прекрасно знаешь. Ты всегда решала проблемы на месте и не давала никому убежать. Это ты запирала Минджи с собой в комнате, пока не выяснишь, на что именно она обиделась. Из-за тебя я поехал к Джисону тогда и из-за тебя мы с Минджи в таких отношениях. — Минхо отталкивается от столешницы и подходит ближе, в центр комнаты, теперь нависая над Шиён. Он зол, но иначе. От привычной быстрой речи, что раньше появлялась, когда он жаловался на что-то, становится спокойнее. Минхо становится собой. — Ты всю жизнь играла у нас на нервах, чтобы в последний момент просто сбежать? И думаешь, что хотя бы кто-нибудь поверил, что это для отца? Сложно найти ответы на все вопросы. Шиён прокручивает в голове самый важный для неё, пока Минхо ждёт, чтобы она объяснила свою глупую отмазку. Нет смысла врать или уходить от разговора. Шиён и сама не знает причины. Она бежала, надеясь вернуться туда, где ей всегда было легче дышать, а искать отговорки даже не пришлось. — Я не знаю, оппа… Нет сил обратиться по имени. Шиён внезапно настолько стыдно, что она может только смотреть на свои руки, наблюдая, как длинные ногти нервно щипают кожу до заметных следов. Она не следит за передвижением Минхо, только по звуку понимая, что он сел на другой край дивана. Всё тело напрягается от смены обстановки, готовясь к худшему. Шиён вот-вот будет готова хотя бы что-то объяснить, ей нужно лишь немного подумать. — Ты учишься? — тихо спрашивает Минхо, сохраняя холодный тон. — А ты не знаешь? — пожимает плечами Шиён. — Ты же сам меня нашёл. — Наши семьи дружили до переезда. Было не сложно найти дом, в котором вы жили пятнадцать лет назад. Я больше ничего не знаю. — Почему тогда ты был уверен, что я дома? — Шиён поднимает голову, встречаясь взглядом с Минхо. Хитрый прищур сбивает её с толку. Минхо кивает в сторону входной двери. — Я видел, как ты подходила к двери. Интересная планировка дома, — Шиён растерянно смотрит по стенам. Из головы вылетели столовая, что выходит окнами на проход к входной двери, и отсутствие забора. — Если бы вы жили не тут, то тогда я бы начал искать. Но хотел узнать всё лично от тебя. От простого «узнать от тебя» щемит сердце. Минхо, занятый взрослыми делами, с компанией на плечах, массой дел и новыми обязанностями, прилетел в Японию, зная только один дом, чтобы лично поговорить с Шиён. Когда казалось, что всем давно всё равно, появляется он, и напоминает, что жизнь ещё чего-то стоит. Шиён судорожно вздыхает, готовясь к тому, чтобы рассказать. Она не знает, что именно скажет, но настроена на часть правды. — Я учусь в колледже неподалёку на туристическое дело. Ма… — У твоей матери туристическое агентство? — перебивает Минхо, сбивая Шиён с мыслей. Она нахмуренно смотрит на его недовольное лицо и не может найти слова. — Нет… — Тогда какого черта ты сейчас не в Йокогаме? У тебя впервые в жизни появилась возможность учиться там, где ты хотела, поэтому ты решила променять один из лучших музыкальных колледжей Японии на туризм? Минхо встаёт с дивана, раздражённо подходя к окну. Больше Шиён его не боится. Она немного расстроена, сбита с толку и устала, но ей приятно вернуться к подобным разговорам. Единственная проблема в том, что Минхо понимает свою правоту, а Шиён даже не может произнести вслух все свои мысли, накопившиеся за последние два года. Ей от чего-то стыдно за свои чувства. — Шиён, если решила всё бросить, то могла хотя бы начать жизнь, о которой мечтала, — недовольно замечает Минхо, опираясь на столешницу. — Возьми себя в руки. Шиён не знает, что ей говорить. Она перебирает в голове все слова Минхо, ища хотя бы что-то, что ей поможет. Будь этот разговор несколько лет назад, не было бы никакой проблемы в том, чтобы рассказать обо всём, что она чувствует, но сейчас ей сложно сказать даже простое «мне плохо». Ещё сильнее мешает думать одна мысль, что застряла в голове: — Если ты знаешь, где наш дом, то Минджи тоже знает? Вопрос тихий и напуганный. Шиён до последнего боялась поднимать эту тему, потому что не знает, чего ей ожидать. Минхо всегда защищал свою сестру всеми силами и, если Минджи всё ещё не простила Шиён, он не побоится это высказать. Шиён кажется, что именно так произойдёт, когда Минхо складывает руки на груди, наклоняя голову. — Она настолько злая на тебя, что постоянно повторяет, что ей на тебя плевать. Она не хочет тебя видеть, не хочет о тебе говорить и больше не звонит. Я никогда в жизни не видел, чтобы она столько плакала, и эти слезы на твоей совести, — раздражённо вздыхает Минхо. — И ради чего? Чтобы ты также страдала тут? Ли Шиён, ты… — Она звонила? — перебивает Шиён. — Ты не знала? — голос Минхо меняется. Он хмурится, наблюдая, как Шиён медленно кивает. Его взгляд несколько секунд бегает по комнате, пока мысли собираются в кучу. — Первый год, когда была не такая злая. Теперь ей слишком больно говорить о тебе даже со мной. Я… Я надеялся, что хотя бы у тебя всё будет нормально. Но только ты могла сломать жизнь и ей, и себе, ничего с этим теперь не делая. — Я не знала, что она… — Какого черта ты сама не звонила? Это у тебя все номера и адреса, Шиён. Шиён смаргивает слезы, опуская взгляд. — Я… — внутри слишком много отговорок, от которых нет смысла, — боялась… — Боялась? Удивление Минхо настолько сильное, что он бросает всё, возмущенно смотря на Шиён. Он вновь становится тем самым ребёнком, который обижался, когда Минджи доставались лучшие вкусности. Шиён слабо улыбается сквозь слезы, понимая, что ей точно конец. — Ли Шиён, ты настолько боялась, что не звонила два года и решила потратить свою жизнь на туристическое дело? — Минхо подходит ближе, не сводя взгляд с Шиён. — Если ты сейчас же не переведёшься в музыкальный колледж и не приедешь к Минджи в течение месяца, я лично привезу тебя в Сеул и там ты получишь гораздо сильнее. Шиён теряется от поставленных условий, замирая на месте. Переводиться? Нужно ли ей это? Она потеряла слишком много времени, чтобы теперь вспоминать прошлое и заново чему-то учиться. У неё нет инструментов, плохие результаты экзаменов и вряд ли мама согласится потратить столько денег ради музыки. Но ехать в Корею? Это гораздо, гораздо хуже. Никто в Корее не может видеть семью Ким и Шиён вместе, иначе пойдут слухи. Девочки наверняка обиделись и будут не рады приезду Шиён. Кто-то ненужный может её заметить, появятся проблемы, от которых станет ещё хуже. Шиён морально не готова даже думать об этом. — Это же не просто поездка в отпуск или перевод в другую школу, это… — Ты собралась убить свою жизнь из-за какой-то там политики? Шиён, да тебе было настолько плевать на неё, что ты даже не знала место, где работают твои родители. И что теперь? Ты… Шиён встаёт с дивана, сжимая ладони в кулаки. Она не замечает, как слезы свободно стекают по щекам. — Минхо, блять, да кто меня ждёт в этой Корее? Минхо хмурится, делая шаг назад. Шиён позволяет себе плакать, постоянно шмыгая носом, не сводя с него взгляд. Дышать становится тяжелее, даже стоять на ногах удаётся с трудом. Шиён слишком слаба, чтобы спорить, но на подвиги, которые ей предлагает Минхо, она никогда не будет готова. — Минджи. Ответ короткий и тихий. Шиён почему-то больно от того, что она слышит. В голове крутятся прощальные слова Минджи. Есть ночи, когда Шиён не может из-за них уснуть. Даже то простое, шуточное обещание о том, что Минджи её убьёт, не давало покоя. Шиён ужасно больно жить без Минджи, но ещё больнее будет видеть её спустя столько времени. — Минджи жить без тебя не может, идиотка. Но если тебе на неё всё равно, то можешь оставаться, — Минхо пожимает плечами, разворачиваясь в сторону выхода. — Я просто беспокоился о тебе. Можно было спросить про всё, что успело произойти. Минхо не отказался бы рассказать про жизнь Минджи и девочек, не стал бы врать. Можно было рассказать ему всё, что успело произойти за два года в Японии. Шиён могла бы попросить остаться на кофе и действительно поговорить. Но она смотрит, как Минхо уходит, не пытаясь его остановить. Она знает, что уже сломала себе жизнь. Зачем пытаться это исправить, если она всё равно не заслужила лучшего? Шиён вытирает с лица бессмысленные слезы и подходит к креслу, в котором читала пятнадцать минут назад. Входная дверь щёлкает замком и открывается. Шиён просто принимает то, что отпустила свою последнюю надежду на нормальную жизнь. Только время работает не в её пользу. — Здравствуйте… — Минхо, бог ты мой… Ты как тут оказался? Голос мамы ужасно радостный и звонкий. Шиён поднимает взгляд на часы, понимая, что работа, видимо, уже могла закончиться. — Заходи, чего стоишь? — голос мамы становится ближе. — Ты к кому приходил? — Я уже собирался уходить… — Я не отпущу тебя до тех пор, пока ты не расскажешь о том, как у тебя дела. В проходе в комнату появляется мама, останавливаясь от вида Шиён. Её взгляд обеспокоен. Через секунду сзади появляется Минхо с румянцем на щеках. Смешно от того, как он за секунды становится маленьким мальчиком, что смущается от внимания в свою сторону. — Шин-и, ты уже дома? — спрашивает мама, подходя ближе. Шиён не борется с руками, что мягко берут за плечи. — Разогрей, пожалуйста, обед. Мне будет интересно послушать то, о чем вы говорили. Шиён тяжело вздыхает, кивая в ответ. Взгляд Минхо не становится мягче, но больше не страшно смотреть ему в глаза. С мамой в комнате легче говорить, пускай Шиён давно не может делиться с ней личным. Разговор, который ждёт их троих, вряд ли будет о Корее и других людях. По одному только прищуру Минхо понятно, что пыль со старого рояля скоро пропадёт.