"Единственный, кто может понять мужчину - это мужчина".

- Гарри! Вы не пожалеете! Она просто великолепна! Я уверен, что даже ваше циничное сердце дрогнет перед ее красотой и грацией! - Я думаю, вы преувеличиваете, Дориан. Женщины могут поразить своей красотой, но вот восхититься ею способны только мы – мужчины. Вы сегодня прекрасно выглядите, так и светитесь от счастья. Неужели эта милая леди смогла глубоко затронуть ваше сердце? - Да, Гарри! Я, кажется, кроме нее никого не люблю в целом свете, - мечтательно откинулся на спинку кресла Дориан и прикрыл голубые глаза от падающего света. В золотистых волосах играло солнце, - казалось, перед лордом Генри сидит совсем юный мальчик, увидевший в саду прекрасную нимфу, и теперь представлявший, как она будет дарить мягкие прикосновения шелковых пальцев его коже. - Нельзя быть таким мечтательным, - с легким укором сказал лорд и покачал головой, - Неужели больше никого не любите? – лукавство, скользившее в голосе, не скрылось от чуткого слуха Дориана, и тот рассмеялся, роняя смех, подобно хрусталю, на вычищенный паркет: - Что вы, милорд! Я люблю вас всем сердцем, но, ах, если бы вы видели эту обворожительную дриаду… Его мысли закружились в быстротечном вальсе, перед глазами так и плыл лик возлюбленной, отчего Дориан только нежно водил пальцами по ручке драпированного стула. Наблюдавший за этим лорд Генри бесшумно поднялся и встал позади него с улыбкой, не хотевшей сходить с лица. - Любите, Дориан. Любите всем сердцем. Это непорочное чувство, возникшее на миг у вас в душе, скоро угаснет, и, возможно, не поднимется с той легкостью и безбрежностью, как сейчас. Я не верю в искреннюю любовь, но ведь нельзя не верить тому, что испытываешь сам? – задумчиво произнес он, слегка касаясь белыми пальцами плеч Дориана. - Неужели, Гарри? Вы кого-то любили? Искреннее, почти наивное удивление отразилось на чистом лице Дориана. Лорд, который учил своего преемника основам цинизма, предался воспоминаниям о молодой красавице, некогда вскружившей голову амбициозному парню. - Любил ли я? Я восхищался, Дориан, я упивался ее девственной красотой и непорочностью, боготворил ее ночами и выливал страстные речи днем. Я, так же, как и вы, не находил себе покоя, сердце металось в груди, лишь только я ее завижу. Я подарил ей всего себя, Дориан, открылся перед ней, как книга. Пока не узрел истинное женское существо. Потом разом охладел, чувства опостылели мне. Теперь женщины мне подобны врагам-искусителям, - к сожалению, я ничего не могу с этим поделать, - закончил Гарри весьма холодно. Тронутый Дориан Грей вскочил со стула, полыхая, как алая роза на серебряном зеркале. - Ну что вы, Дориан… - Лорд Генри! Я не хочу, чтобы моя любовь к Сибиле Вэйн – прекрасной из всех женщин - превратилась в трагическую муку. Не хочу, чтобы я испытывал те же терзания, что и вы, Гарри, - с чувством воскликнул Дориан, несколько минут назад сидевший в блаженном покое и непоколебимом приливе нежности. В голосе сквозили сочувствие и боль, оправданные любовью. Чувство неминуемого обхватило его дрожью во всем теле. Лорд Генри, тронутый до глубины криком души Дориана, обхватил его и прижал к себе. Жаркие слезы потекли по щекам молодого юноши, и лорд не счел нужным что-либо говорить – все было понятно и так. Несколько минут он обдумывал правильность своих слов и вскоре заговорил: - Дориан, - наставительно начал он, - женщины никогда не оценят нас по достоинству. Есть лишь единицы, которые смогут понять струны нашей души, остальные же лишь ограниченные пустышки, актрисы, не сумевшие отличить театральные подмостки от реальности. Такие сами не знают, куда идут и что поют. Единственный, кто может понять мужчину – это мужчина. Не в силах разрываться в боли от женских чувств – полюбите мужчину, Дориан. Это не наказ, это на будущее, если вдруг… - Как я люблю вас? – перебил юноша, поднимая огромные глаза на Гарри, в которых, казалось, отражалось небо. Темная проницательная тень, скрывавшая эмоции, дрогнула, и перед Дорианом впервые предстал искренний, мучительный, и в тоже время нежный взгляд Гарри. - Нет. Как я люблю вас. Подчиняясь неведомому порыву, лорд потянулся к лицу Дориана, касаясь сухими губами щеки юноши. Он вспыхнул снова, покраснев до кончиков ногтей. В глазах еще стояли хрусталики слез, и сам Дориан напоминал застывшую статую неизвестного скульптора, щедро одаренного талантом. Застывшее удивленное выражение лица настолько было прекрасно в утренних лучах солнца, что Генри, забывшись, жарко поцеловал Дориана. Он будто целовал не юношу, а хрупкий ранимый цветок, веленый защищать от морозов и грубости внешнего мира, который мог дарить людям необычайную красоту при особом уходе. Юноша прикрыл глаза и прильнул к лорду Генри. Такого прекрасного и милого Дориана Бэзилл никогда бы не увидел и уж тем более не передал на холст то изящество, с которым тянулся юноша за новым поцелуем. Скользило что-то хрупкое и нерушимое в их движениях, что могли почувствовать только мужчины.