Дом там, где сердце

Из тюрьмы Бран-Шей вышел исхудавшим и каким-то сонным, словно за решеткой у него не хватало времени поспать, словно он только и бродил из угла в угол, слепо тычась лбом в сырые камни темницы, или ворочался на колючей соломе в горячечном бреду. Бриньольфу захотелось убраться подальше, когда он увидел медленно бредущего к своему месту темного эльфа. Даже едва не выронил флакон морковного сока, объявленного фалмерским кровяным эликсиром. Потом фыркнул на себя же: вот еще, мучиться угрызениями совести? Бран-Шей — просто данмер, одиночка и слабейший в Рифтене. Если понадобится, Мэллори его прикончит. Лично или с помощью своей подружки в черном. И Бриньольф вернулся к выкрикам про чудодейственность снадобий, цепко высматривая чужаков — желательно, с толстыми кошельками и разинутыми ртами, стараясь не замечать, как Бран-Шей долго стоит возле заколоченного стражей хранилища, наклоняется и до крови обдирает пальцы о гвозди, потом садится прямо в утрамбованную грязь рыночной площади. Гильдия Воров позаботилась, чтобы Бран-Шей отошел от дел. И зря пальцы дерет: тайник пуст, до последней безделушки и последней монетки выгребли. Нируин прихватил даже маленький медальон с витиеватой надписью на данмерике; Бриньольф тогда отговаривал приятеля — мол, не трожь, оставь ему хоть что-нибудь, но когда это босмер слушал хоть кого-то, кроме своей жадности? Мимо прошла Нивенор — как всегда, разодетая в шелк и меха из солитюдских «Сияющих одежд». Бриньольф перегнулся через деревянную стойку, пытаясь привлечь ее внимание: — Фалмерский кровяной эликсир подарит вечную молодость! — он подмигнул. — А чтобы муж занимался не только работой, у меня найдется особый состав на драконьей чешуе… И без того узкое лицо Нивенор вытянулось и побелело — даже подкрашенные ярко-розовым губы. — Да как ты смеешь… Еще слово, и я вызову стражу, — она брезгливо отдернулась и заторопилась прочь. Бриньольф осклабился вслед: она ушла, а кожаный мешочек, туго набитый золотом, остался. А затем его взгляд вернулся к Бран-Шею, который по-прежнему сидел на земле, в какой-то мусорной куче, к грязным штанам прилипла яичная скорлупа, а волосы растрепались, прикрыв лицо. Переполненный людьми рынок тек мимо него, и казалось, будто он захлебывается в толпе — лишившийся всего, наверняка, задолжавший своим морровиндским поставщикам. Бриньольфа снова кольнула жалость. Глупая такая, как обожаемые Векс имперские романчики про легкомысленных девиц и благородных героев. — Эй, ты, — окликнул Бран-Шея Бриньольф. Тот поднял голову — глаза казались совсем черными и блестели мокро, как у больной собаки. Бриньольф вздохнул. Быстро достал из кошелька Нивенор пару монет и положил их недалеко от прилавка Бран-Шея — именно положил, не швырнул; впрочем, тот все равно сделал вид, будто ничего не случилось. «Ну и даэдра с тобой», — решил Бриньольф. Совесть успокоилась зато — она вообще была сговорчива. А что Бран-Шей будет делать дальше, не его дело. Спустя некоторое время, правда, отметил: эльф ушел, и монеты тоже. Совесть замолкла окончательно, к обеду Бриньольф совершенно забыл о соседе по рынку, и даже сиротливо пустовавшее место не возвращало его мысли к уничтоженной Гильдией Воров помехе. *** Сартис Идрен закашлялся и отвернулся, прикрывая лицо плотной тряпкой. Целебное зелье из ткани почти выветрилось, оттого в голове расплывалась синяком тупая боль. Но Сартис не жаловался: его маленькое дело приносило отличный доход, еще немного, и можно будет задуматься о покупке имения, а там — чем даэдра не шутят, — попытаться сожрать заживо саму Мавен, будь она неладна. Скуума в чанах густела, испуская тяжелые испарения. Следовало быть осторожным, чтобы не надышаться самому, не стать рабом зелья, как эти несчастные — работяги из порта, что отыскали побег из беспросветной реальности; нищие, а порой и респектабельные молодые люди из тех, кто живет неподалеку от крепости Миствейл… Наверху заскрипели доски, а затем на лестнице показался и сам Орини — с кислой рожей, словно протухшего меду нализался. — Чего тебе? — прокашлял Сартис. Телохранитель потоптался на ступеньках, неуклюжий в своем нордском железном доспехе, как олень под ярмом. По правде, неважный был из Орини воин, но Сартису был он другом, одним из немногих, к кому можно повернуться спиной и ждать, что не воткнет кинжал, а действительно защитит от чужого. — Луны на небе, мутсэра, — проговорил он на морровиндский манер. Родители обоих бежали в Скайрим в Красный Год. Сартису и Орини тогда не исполнилось и года, но Орини мечтал однажды вернуться, и Сартис порой, обнимая и гладя по теплой бритой макушке, обещал: скоро. Еще немного ядовитого зелья в глотках и дыхании рифтенцев, и они сумеют вернуться домой. Но Сартис был терпелив, а его друг — не слишком. — Луны, — фыркнул Сартис. — Отрава сама себя не сварит! — Ты на ногах с зари, мутсэра, — снова заскрипел лестницей Орини. Сартис отмахнулся: — Хочешь сказать, тебе надоело бродить под дверью. Иди вперед, я скоро догоню. — Но мутсера… — Иди-иди, грей ужин и койку, сказано тебе, — Сартису пришлось чуть повысить голос, но он добился своего. Орини развернулся, и, гремя громоздким для некрупного тела доспехом, удалился прочь. Сартис кивнул самому себе. Ночная скуума получается лучше; каджиты вовсе гонят ее только при свете лун, относясь к действу столь же трепетно, как к зачатию. Грезы в бутылке похожи на рождение и смерть. Иногда Сартис думал, что ему хочется вовсе не возвращаться в какой-то там Морровинд, но остаться здесь навсегда — наедине со снами в бутылках; может быть, еще с верным Орини под боком. Лунный сахар загустел в карамель в большом чане, а потом расплылся и забулькал темно-зелеными пузырями. Сартис добавил воды, немного меда и трав — его скуума пахла Рифтеном, в том числе — черным вереском. Маленькая шутка, если угодно. Когда закипело, погасил угли и сцедил варево по бутылкам, стараясь не дышать дурманными парами. Немного все равно попадало в нос, головная боль из синяка превратилась в кровоточащую рану. Сартису пришлось присесть на деревянный пол. — Давай же, — пробурчал он вслух. — Надо закончить, пока не застыло… Он закрыл лицо тряпками, но не помогло — зашелся в болезненном разрывающем грудь кашле. Дурман пропитал его пальцы, волосы и одежду, и тряпка ничуть не помогала. В этот момент Сартис был готов бросить все и пойти к Орини с фразой, которую тот ждал много лет — «собирайся, мы возвращаемся». Сквозь боль в груди Сартис расслышал: опять скрипнули доски. — Эй, я сказал тебе валить домой! — крикнул он, а потом скрип раздался совсем рядом, за спиной или даже ближе. Сартис успел выхватить кинжал. И подумать, что так и не закончил с последней «лунной» порцией скуумы. *** Бриньольф допивал четвертую кружку эля и вяло переругивался с Сапфир по поводу очередного неудачного дня, когда появился Могильщик в обществе чужака. Чужаком оказался данмер — кажется, один из портовых рабочих; бритый и одетый в нордский меховой доспех. Он потрясал топором, что было небезопасно в присутствии Могильщика, Сапфир, ну и самого Бриньольфа. — Вот, — коротко сообщил немногословный «сторожевой пес». — Что вы с ним сделали? — выступил вперед эльф с топором. Векел перегнулся через стойку, а в ладонях Сапфир и Векс мелькнули кинжалы, но Бриньольф опередил их: — Тише, тише, — и жестом рыночного зазывалы положил ладонь на плечо эльфа. — Садись, расскажи, чего стряслось. В «Буйную флягу» чужаки приходили редко, думал он. В конце концов, это Рифтен, а парень не вчера родился, и не стал бы соваться в сердце Крысиной Норы из-за украденного кошелька. Или обворованного дома. Данмер скрипнул зубами — скуластое лицо исказилось. — Не буду я садиться. Отвечай, что с Сартисом? Векс и Сапфир переглянулись. Векел даже не пытался делать вид, будто натирает грязным фартуком пивную кружку. Бриньольф покачал головой. — Понятия не имею, — честно ответил он. Мелькнула мысль о Мэллори и его темных делишках с Темным Братством (каламбур, ха-ха), однако в Гильдии подобное обсуждалось. Кроме того, Бриньольф весьма смутно помнил, кто такой Сартис. Кажется, очередной данмер. Что-то они так и маячат перед носом в последнее время. — Это ж Орини Дрел, работает на Сартиса Идрена, — высунулась Векс. — Да, — буркнул эльф с топором. Бриньольф и сам теперь припомнил визитера. — Сартис исчез вчера ночью. — Может, прогуляться в лес решил? — Заткнись, — Орини едва не выронил свой топор. Его трясло, и Бриньольф отстраненно подумал: парень слишком беспокоится за своего нанимателя. — Он… работал на складе, а потом исчез… — Работал, — значительно повторил Бриньольф. — Исчез. Стража ничего не говорила. — Он… — тут Орини смешался. — Да. На складе. Теперь переглянулись все четверо, включая Векела. Рифтенский склад Гильдия не проверяла давно, и вполне возможно там завелись разные… паразиты. Орини определенно недоговаривал. — Сядь, — Бриньольф пихнул эльфа к колченогому стулу. Под весом не столько тощего парня, сколько его доспехов, стул скрипнул. — А теперь расскажи, чем твой Сартис занимался, и что случилось. Мы его не трогали, даю слово, а мое слово значит больше, чем слово ярла. Но поискать могу. Векел поднес кружку эля. — Хорошо. Хорошо, — Орини положил топор на стол и сделал большой глоток. — Сартис гнал скууму. Слушайте, я знаю, он… не делился, то есть… У него из стражи кто-то знакомый был. — Вон оно что, — протянул Бриньольф. — А может, «знакомый» и позаботился о твоем приятеле? Серая кожа данмера пошла темными пятнами. — Нет. Послушай, Сартис просто исчез. Он… готовил товар, а меня прогнал домой… Я должен был охранять! Казалось, он готов разреветься, но всего лишь дохлебал пойло. — Я нашел его кинжал и разбитую бутылку в луже недоваренной скуумы. И больше ничего. Подумал, ваших рук дело. Бриньольф покачал головой. — Вот что, Орини. Рифтен — такое уж место, разное здесь творится. Иди домой, может, друг твой вернется… и тогда напомни ему поделиться с нами доходом. А пока, что ж, мы поищем его. Не бесплатно. Орини выложил на стол эбонитовый кинжал. Бриньольф уставился на него, бегло оценив в добрые пятьсот золотых. Эбонит, морровиндский металл, напомнил о Бран-Шее. Похоже, «наемник» тоже платил самым дорогим. Бриньольф не был сентиментален, но подумал: я лично поищу этого Сартиса. *** — Скажи мне, что ты хочешь найти? — проворчал Нируин. — Понятия не имею, — буркнул Бриньольф. Он толкнул дверь склада, удовлетворенно отметив, что замок взломан ювелирно; даже толпа стражников не заметит незаконного вторжения. — Ты следопыт? Вот и ищи. Нируин снял капюшон и почесал острый кончик правого уха. — Воняет дурью. — Без тебя знаю, — Бриньольф спустился по лестнице. Внизу запах скуумовых паров сшибал с ног, как удар кулаком по затылку. Он закашлялся. — Ищи. Босмер проворчал что-то на родном валенвудском наречии, которое звучало словно чириканье птиц, но содержало труднопереводимые выражения про групповой инцест, расчленение заживо и совокупление с дымящимися внутренностям. Бриньольф хлопнул Нируина по плечу: — Вперед. Нам заплатили, так что ищи. — С тебя сотня золотом. — Как только, так сразу. Пока босмер лазал брюхом по полу, заглядывал под остывший чан и в каждую бочку, Бриньольф огляделся, невольно присвистнув. Однако Гильдия совсем мышей не ловит, подумал он, скууму здесь гнали такими партиями — Мавен обзавидуется. Не верилось, что всю эту лабораторию с двумя чанами, батареей бутылок, мешками лунного сахара и витьем стеклянных трубок, словно кровеносными сосудами, устроил один человек. Или даже двое. Не люди, уточнил Бриньольф. Данмеры. Они все… — Нашел! — пискнул из-под огромного чана Нируин. — Здесь выход в подземелье, следы ведут туда… Обливион подери, да они у нас под носом варево таскали! «Чокнутые». Нируин стоял на четвереньках. Из темноты подземного хода поднимались знакомые испарения. — Да уж, — пробормотал Бриньольф. — Давай вниз. Нируин дернулся и надвинул капюшон: — Двадцатку накидывай. — Вымогатель, — хмыкнул Бриньольф, но согласился, и даже полез первым. Ветхие ступени вели в сердцевину Крысиной Норы — туда, куда ни Бриньольф, ни Нируин, ни кто-либо еще из Гильдии старались не заглядывать. Может, кроме Фрея — тот везде нос совал. А гильдейские байки пугали, в лучшем случае, ходячими мертвецами, в худшем — провалами в Обливион и даэдротами. Но пока здесь царила только мокрая вонючая темнота. На узких кишках канализации нарос мох и плесень. Ничего особенного. — Вода сбивает след, — пожаловался Нируин. И все-таки он хлюпал, по-прежнему согнувшись пополам; изредка ворчал про испорченные сапоги и «дурацкие затеи» Бриньольфа, но вел. Коридоры становились все уже, скоро Бриньольфу и самому пришлось согнуться в три погибели. Внезапно Нируин остановился. — Что такое? Бриньольф поднял факел, стараясь рассмотреть то, что видел — или скорее чуял — босмер. — Ага. В канализационной жиже застряла и набухла одежда. Хорошая одежда, с серебряными крючками, из доброй ткани, отметил Бриньольф, подцепив бесформенную массу и встряхнув ее. — Пахнет скуумой и кровью, — сообщил Нируин. — И еще чем-то, понять не могу… как будто едой, что ли… Он нахмурился, взял у Бриньольфа одежду, покрутил ее. И выронил: — Там. Кто-то есть. Тряпье плюхнулось в мокрую грязь. Ладони Нируина мелькнули — мгновение спустя он натягивал лук. Бриньольф оголил меч. Факел высветил узкую тень в одном из коридоров. Тень мелькнула и исчезла. — Эй, стой! — крикнул Бриньольф, шлепая по канализационной жиже. Он вляпался в останки давным-давно сдохшего злокрыса, а тень снова вытянулась и пропала. Нируин выстрелил. Тень вспорхнула, словно птица. — Я его ранил, — объявил Нируин. — Точно ранил, говорю тебе. — Ага. Конечно, — Бриньольф оглядел перекресток четырех подземных «дорог». — Куда теперь? — Н-не знаю, — сознался босмер. — Здесь ничем не пахнет. Может, он специальное зелье использовал, я и сам такие… Бриньольф смерил его взглядом сверху вниз. — Ладно. Мы уже выяснили, Сартис не погулять пошел, верно? Про себя он решил вернуться позже. Но сначала проверить кое-чего еще, раз уж «тень» удрала. — С тебя две сотни, — Нируин ухмыльнулся выражению лица Бриньольфа. — Что? Ты говорил, просто поискать, а тут получилась целая охота. Расценки растут, знаешь ли… *** Вуджита ежилась и передергивала плечами. В озере Хонрик вода была холодная, липкая от грязи и пахла снулой рыбой, мертвой рыбой с вздувшимся брюхом и загнившими темными кишками. Вуджита ныряла, пытаясь освежиться и исцелиться родной стихией, но со дна поднимался ил, шевелились липкие, как гниющее мясо, водоросли, а в жабры набивался мусор. Когда она выбралась на берег, заметила, что в вырез платья забрался полудохлый лосось — взъерошенная чешуя отставала от прикосновений. Вуджита держала в ладонях умирающую рыбу, а затем бросила ее и села на холодные доски, слишком слабая, чтобы расплакаться или застонать. Она представляла себя этим издыхающим лососем — с тех пор, как исчез красноглазый Сартис (среди нищих и рабочих порта ползли слухи, будто его прикончила Гильдия Воров), Вуджита не знала, где добыть проклятое зелье. Благословенное зелье. Она знала, что скуума убивает ее, но умирать со сладостью лунного сахара на языке — лучше, чем от голода и грызущей тоски по мутно-зеленым бутылочкам, пахнущим, словно мед. Лучше меда. Ночной Рифтен скрипел досками, переговаривался, стонал и кричал от боли. Неприятно обостренные чувства Вуджиты улавливали шаги, негромкие разговоры, стук глиняных кружек и мягкий чвяк кинжала под ребрами. Рифтен соберет мертвецов поутру и только пожмет плечами: несколько рыб всегда срываются с крючков, эка беда. Она услышала и шаги рядом с собой, но страха не испытала — что взять с нее, нищей и опустошенной? — Хист да хранит тебя, — поздоровался подошедший на аргонианский манер. Вуджита подняла голову. — И тебя с-сохранят с-священные древа, — прошептала она. Визитер присел рядом. Некоторое время они молчали. — Тебе плохо? — наконец, заговорил тот. Вуджита хотела огрызнуться: «Не твое дело», — и, неожиданно для себя, честно ответила: — Да. С-скуума… Я так хочу ее. К ней протянулась рука, и когда чужак коснулся — Вуджита лишь вздрогнула, но не пыталась высвободиться. Чужак обнял ее — от него пахло свежестью, мокрым лесом, перегноем еловых игл и листьев. — У тебя ес-сть с-скума? — с надеждой подняла Вуджита треугольную голову. Раздвоенный язык быстро мелькал, порой касаясь подбородка чужака, который уже не казался чужаком. — Нет, — сказал тот. В его голосе звучала печаль, а на кончиках пальцев вспыхнули темно-желтые искры. — Но я знаю, как облегчить твои страдания и как вернуть тебе потерянный смысл жизни. Доверься мне. Вуджита еще успела ощутить поцелуй, прежде чем её сковал паралич. *** Стражник был толстым, как бочка меда в таверне. Кожаные ремни расточенного доспеха грозили лопнуть в любую секунду. От жары красное лицо жирно блестело, он прикладывался к кожаной фляге, и на Бриньольфа недовольно косился, напоминая борова у корыта — а ну кто попытается отобрать помои? — Слушай, я ничего не знаю, — пропыхтел стражник. Пауза затянулась. — Ничего, — повторил Бриньольф. И без того красная стражницкая физиономия побагровела до оттенка переспелой вишни. — Говорят тебе, ничего. — Ты прикрывал делишки Сартиса. С тобой он делился, верно? — Бриньольф постучал о перила костяной трубкой, которую некогда купил у Нируина. Или тот подарил? Вряд ли. Маленький прохиндей задаром куст не обмочит. Стражник завозился, запыхтел, но признал: — Ну я. Послушай, ничего не знаю, делился он с вами или нет, с этими серомордыми хрен поймешь… Бриньольф поморщился: — Куда он мог исчезнуть? — Не знаю! Клянусь, ничего не знаю! — стражник всплеснул руками и чуть не выронил в мутную воду свою флягу. — Нашли кинжал и разбитую бутылку… Он склонился к Бриньольфу, дыша перегаром и запахом чесночной колбасы: — А меж тем, не он один пропал. В порту ящерицы недосчитались третьего дня. Из тюрьмы кое-кто пропал… их выпустили, ну знаешь, сама Мавен попросила, а они хлоп — и нет, как жаба муху съела. Бриньольф отстранился. — Что за ящерица? — Да была там одна, скууму пьянствовала. Конкурент, поди, у твоего Сартиса завелся. Бриньольф потер подбородок. — А из тюрьмы тоже скуумщики пропадали? — Не-а, — стражник сделал большой глоток из фляги. Бриньольф наблюдал, как на жирном горле подергивается кадык. — Кто убивцы, кто просто… ворье, — он осекся. Ворье, значит. Картинка не складывалась — скуума-скуумой, ящерица из порта подходила, но толстяк утверждал, будто заключенные к зелью не имели отношения. У Бриньольфа начинала болеть голова. Лучше бы он эликсиры продавал да кошельки выцеплял… В Рифтене завелся кто-то еще — неизвестный Гильдии Воров. Бриньольф пообещал разобраться лысому данмеру, но теперь знал: нельзя просто бросить это дело. Он медленно зашагал к потайному входу в Нору, оставив позади стражника, который удивительно резво для своей комплекции поспешил убраться подальше. *** Векс налетела с порога, едва Бриньольф спустился по потайной лестнице: — Нируин пропал! — она дернула Бриньольфа за руку, словно тот должен был вытащить босмера из бочки, как ярмарочный фокусник — кролика из дырявой шляпы. — Да шастает где-нибудь, карманы чистит, — пробурчал Бриньольф, но в горле стало кисло, он сглотнул. Векс уперла руки в боки. — Он сказал, что пошел искать чего-то там по твоему заданию, — и вздернула острый подбородок, блестя голубыми глазами и напоминая рассерженную белку. Если только существуют белки с голубыми глазами. — Точно, — подтвердил Випир. Он оторвался от алхимического стола, где готовил что-то из корня горноцвета и полугнилых яблок. — Говорил, ты ему велел кого-то отыскать, а у него не получилось, ну и свербило, видать… Бриньольф скрежетнул зубами. Проклятый босмер. — Я даже ему деньги за прошлый раз не отдал, — ответил Бриньольф, как будто это могло вернуть Нируина с его долбанным честолюбием валенвудской ищейки, способной отыскать таракана в лесу. Будь он проклят. Випир и Векс смотрели на Бриньольфа со смесью недоверия, обвинения и тревоги. Хотелось послать их, напомнить, что остроухий не вчера родился, и он, Бриньольф, не обязан отвечать за взыгравшее в тощей заднице упрямство. Бриньольф сел на край своей кровати. Поворошил соломенный матрац и достал флягу сиродильского бренди, к которой от души приложился. — Я его найду, — сказал он. Чуть не добавил — «если еще жив», но бренди ожгло глотку, и он вовремя прикусил язык. *** Чаны с недоваренной скуумой без следа пропали со склада, а дверь висела на полусорванных петлях. Бриньольф оглянулся по сторонам: ему померещилось, будто кто-то смотрит. Тишина висела плотная и душная. В ней наблюдали. Бриньольф остановился. Выругался. Помянул всех предков Нируина до десятого колена и осекся, только заметив торчащую над прикрытым мешками люком стрелу. Темно-серое оперение и знак «опасно» заставили его передернуться. Нируин действительно вернулся сюда. И пошел дальше, судя по тому, что стрела указывала вниз. — «Опасно», — пробормотал Бриньольф. — Без тебя знаю, мелкий… Но повторять ругательства смысла не было, а Гильдия не бросала своих в беде. Бриньольф обязательно надерет эльфенку уши, но потом, когда вернет его из смрадного подземелья, или куда он направился дальше. Уже спрыгнув в подтухшую воду, Бриньольф вспомнил, что в прошлый раз не запоминал дороги. Нируин вел его, шмыгая носом и по-собачьи подергивая ушами, и Бриньольфу нужно было только держать факел, а вторую ладонь — на эфесе меча. «Пойду вперед», — решил он и зашлепал по густой жиже. К волосам норовили прилипнуть наросты мха. Бриньольф без удовольствия думал о том, что рифтенские канализации строили еще полные паранойи и ненависти к врагам — ричменам, эльфам, гигантам — древние норды. И, наверняка, понаставили ловушек. Гильдия исследовала большую часть канализаций. Участок под складом, наверняка, имелся на карте. А карта у Фрея, будь он неладен. Фрею пришлось бы многое объяснять и тратить на это время. Бриньольфу определенно не везло. Однако спустя сорок или пятьдесят шагов (он сбился со счета, хотя старался аккуратно запоминать путь — еще не хватало заблудиться), обнаружил на поросшей черно-зеленой гнилью стене знак. Знак чертили недавно и в спешке. Бриньольф предположил, что Нируин либо убегал, либо гнался за кем-то. Чуть поодаль плавала в пленке нечистот сломанная стрела. — Задницу надеру, — пообещал Бриньольф. Темнота плюхнула. Должно быть, в ней возились злокрысы, а то и гигантские морозные пауки. Или корусы. Бриньольфа передернуло. Он вытащил меч и спрятал обратно в ножны: узкая подземная кишка не позволяла развернуться в любом случае. Что ж, у Бриньольфа еще пара кинжалов имелась на подобный случай, вот только пока вроде никого… Он наступил во что-то раздутое и мягкое, отпрянул — и выдохнул. Одежда. Та самая одежда, которая с прошлого раза еще больше размякла, заросла грязью, и теперь не стоила и медной монетки. Бриньольф брезгливо потыкал расползшуюся огромной медузой ткань носком сапога. Вдалеке мелькнула тень. В точности, как прошлый раз — тень хлюпала и двигалась. Бриньольф махнул факелом: — Стой! Тень шлепала часто и шумно. Бриньольф свернул в извилистый, как муравьиный ход, коридор; налетел на стену и чуть не выронил факел. Где-то здесь они потеряли в прошлый раз, но тогда Нируин был рядом. — Стой, мать твою! Черно-зеленые от слизи стены выросли перед носом. Тупик. Тень затрепыхалась и осела в углу. — Попался, — злорадно проговорил Бриньольф. Острие кинжала мелькнуло оранжевым, отразив свет. — Не трогай! Это я, — взмолилась «тень» знакомым голосом. Она — точнее, он — замер в уголке, прикрывая грязными руками бритый череп. Меховой доспех слипся от грязи, должно быть, хозяин бродил по подземелью много часов. — Орини, — сплюнул Бриньольф. — Тебя какие даэдра сюда притащили? Он не убирал кинжала, впрочем. — Такие! От тебя дождешься помощи, вот я и взялся Сартиса искать… — Болван, — пробурчал Бриньольф. — Я на твоего Сартиса три дня уже угрохал. И, между прочим, кое-чего узнал… слушай, — внезапно сменил тему он. — Тебе тут босмер не попадался? Мелкий такой, тощий… Обливион подери, ну как все босмеры. Орини выпрямился, покачал головой: — Нет. Зато я видел стрелы. — Стрелы? — Да. Они во-он туда ведут, и еще… — Орини ткнул пальцем. Поднеся факел, Бриньольф разглядел очередной тревожный знак. Опасно. Опасно. Значки напоминали глубокие царапины, наполненные кровью. — Нируин, — сказал Бриньольф. Он переглянулся с данмером, который немного осмелел и выпрямился во весь невысокий рост. — Предупреждал о чем-то. Я пойду по этим меткам. Возможно, мы найдем и Сартиса. «Если он еще жив». Подумали, кажется, одновременно. Орини прикусил тонкую серовато-розовую губу до маленькой капли крови. Но не стал тратить время: — Вперед. *** Орини первым заметил выход. Последние ярдов триста они брели в почти непроглядной темноте: от затхлости воздуха затух факел. Бриньольф гнал от себя мысли «заблудились, не выберемся», а они возвращались. И тут Орини вскрикнул: лестница! — Давай ты первый, — пробурчал Бриньольф. Он потрогал хлипкое сооружение из почти рассохшихся веток. — Тебя она выдержит, если что… — Ладно, — согласился и по-кошачьи ловко полез наверх, цепляясь за мокрые и покрытые слизью деревяшки. На самом верху он объявил: — Эй, здесь еще одна стрела… — А еще? — Бриньольф поднял полумертвый факел. — Дверь… или что-то вроде того — Орини дернулся выше. — Сейчас попробую открыть. Он опасно закачался на хлипких перекладинах, уперся плечами и ладонями в «потолок». Пару минут пыхтел. А потом в подземелье хлынул свет, от которого Бриньольф выронил ненужный уже факел и закрыл рукой лицо. — Тут лес… кажется, — Орини высунулся наружу. — Дальше не иди. Я сейчас. Бриньольф надеялся, что трухлявые деревяшки все-таки не рухнут под его весом. Это было бы несправедливо. У самого верха был очередной знак — на сей раз недорисованный, словно Нируин только пытался наметить его, когда кто-то — или что-то — прервало работу. Когда Бриньольф дернул стрелу, заметил, что наконечник испачкан кровью. Снаружи Бриньольф первым делом вдохнул воздуха — свежего, пахнущего листьями и травой. Когда глаза привыкли к солнцу, осмотрелся и разочарованно выдохнул. — Просто гребаный лес. — Осенняя поляна, — уточнил Орини. При свете дня он напоминал помойного кота, всю ночь пролазавшего по мусорной куче. Бриньольф догадывался, что и сам выглядит не лучше. Надо же, они всю ночь тащились до Осенней поляны по подземелью, хотя могли бы пройти этот путь короткой дорогой. — Надо поискать еще метки, — сказал он, но уверенности в голосе не прозвучало, Бриньольф и сам слышал это. Лес большой. Что бы ни случилось с Нируином — и Садрисом, искать их здесь можно до следующей Эпохи. Он собирался поделиться невеселыми соображениями со спутником, когда тот весь вытянулся и открыл рот. — Азура, помоги… — Чего?! — Бриньольф выхватил меч, оборачиваясь туда, куда таращился Орини. И увидел. Небольшое углубление едва ли можно было назвать ямой, и совсем оно не бросалось в глаза среди лесного разнотравья и кустарников. Просто маленькая поляна на большой Осенней поляне, сначала она показалась Бриньольфу творением спригганов или чем-то в подобном роде — они развлекались, заставляя бурно цвести можжевельник или драконьи языки, или плодоносить ежевику. Здесь же были грибы. Вот только росли они на телах. — Боги, — выдохнул Бриньольф, ступая ближе. Он насчитал восьмерых — грибница раскинулась на них и уже плодоносила. Ближе всех к Бриньольфу лежала аргонианка с облезшей тусклой чешуей, от нее пахло свежей землей и рыбой, а вместо несуществующих грудей поднималась вязь грибных шляпок. Чуть дальше «цвели» другие — грибы поднимались из вздутых животов, из раскрытых в крике ртов. — Сартис, — Орини кинулся к самому дальнему телу, настолько заросшему грибами, что оно потерялось — серая плоть на черно-серой почве, плоть, ставшая почвой. Крупные рыже-зеленоватые шляпки торчали вместо гениталий, чуть ниже на ногах Сартиса; его руки были сплетены узлом, и мелкие красно-черные грибки усеяли пальцы, напоминая то ли чумные бубоны, то ли букет цветов, которые он собирался подарить своему телохранителю-любовнику. Широко распахнутые глаза смотрели осмысленно. — Он еще жив, — всхлипнул Орини, и будто в ответ Сартис пошевелился, и грибная поросль на его теле шелохнулась тоже. Бриньольф кивнул, сдерживая тошноту и малодушно не решаясь искать взглядом Нируина. — Они все живы. Какая-то гребаная магия… Орини не слушал его. Он сдирал грибы с тела Сартиса. Они распространяли запах осенней свежести, и Бриньольф подумал, что никогда больше в жизни не прикоснется к жареным сыроежкам. А потом заметил Нируина. В отличие от прочих, он только начал «цвести». Единственный желтовато-кремовый гриб поднимался из низа живота, словно половой член стал этим выростом. Нируин лежал, вытянув по швам руки. — Помоги, — просипел он покрытыми засохшей кровью губами. — Сейчас, — Бриньольф плюхнулся на колени. Он вляпался в перегной и чью-то покрытую грибницей руку, отдернулся. — Проклятье. Сейчас. Боковым зрением он успел заметить движение. — Сзади! — Махнул мечом, но его опередили. Бриньольф покатился под откос, парализованный. И почти не удивился, когда над ним склонился Бран-Шей. — Добро пожаловать в мой новый дом, — произнес тот. Бриньольф пытался вдохнуть, скованная чарами грудная клетка весила тысячу фунтов. Нируин стонал поблизости — кажется, падая, Бриньольф сбил его гриб, и теперь из паха струилась кровь. — Дом, — повторил Бриньольф, потому что это было короче ругательств. Бран-Шей сутулился и мелко улыбался, но смотрелся счастливым — впервые после того, как его забрали в тюрьму. — Вот именно, — согласился он. Позади подкрадывался Орини. «Только бы не заметил», — взмолился Бриньольф, а сумасшедший данмер продолжал: — Я ведь Телванни. Для тебя это ничего не значит, человек, но я из Дома Телванни. Мы выращивали башни-грибы, а грибница питалась верными, готовыми принести себя в жертву, но чаще рабами… Или преступниками. Я не сделал ничего дурного, Бриньольф. Я поступил правильно. Он пошевелил носком сапога ладонь Нируина, и оттуда выпал эбонитовый медальон. Орини остановился с топором наготове. На скуластом лице подергивались желваки, а лысый череп блестел от пота. Бриньольф молился сразу всем богам и даэдра. Впервые в жизни так молился. Бран-Шей сел на корточки, прикоснулся к подбородку Бриньольфа. Тот с ужасом и отвращением увидел связку белесых нитей — грибницу. — Ваша Гильдия отняла у меня все, но я решил построить новый дом — похожий на тот, что был у моего отца в Садрит Море, — ворковал Бран-Шей; его темно-красные глаза стали непрозрачными и мутными, будто у пьяного от скуумы. И оглянулся он медленно — но за секунду до того, как Орини нанес удар. — А ты можешь выбрать, Орини Дрел, но помни: твой прежний… хозяин никогда не исполнил бы заветной мечты. Морровинда больше нет — во всяком случае, того, что можно было бы по праву назвать этим именем. Но, если захочешь, я приглашу тебя в свой растущий дом и в Дом Телванни. Бриньольф захрипел. Нет. Пожалуйста. Бран-Шея поцеловал Шеогорат после отсидки за решеткой, но Орини ведь нормальный — наемник с топором, верный своему пожранному грибами хозяину. «Давай же. Двинь ублюдка топором по башке. Расколи его череп, как раковину грязекраба». Орини положил топор на землю и встал на колени рядом с Бран-Шеем. Бриньольф гортанно захрипел, пытаясь выдавить вопль, но паралич сковал голосовые связки, и он мог только наблюдать, как Бран-Шей легко целует Орини в висок, должно быть, таким образом посвящая в Телванни, а потом протягивает витье серебристых нитей, которыми Орини соединит Бриньольфа с Нируином, а между ними останется лежать медальон из морровиндского металла — эбонита. Должно быть, на счастье, подумал Бриньольф и расхохотался. Он смеялся, подергиваясь, пока паутинно-тонкая нить не заткала глотку, а после еще долго смотрел, как Бран-Шей и Орини держались за руки, словно пара влюбленных, наконец-то вернувшихся домой.