(из Википедии)
Он сбежал из больницы как испуганное животное, которое сдохнет, забившись в темную безопасную щель. Как сбежал, на каком таком адреналине — сам не знал, но стоило закрыть за собой дверь квартиры, как реальность догнала и придавила так, будто опять сложилось на голову многотонное здание. Кое-как, на остатках упрямства, он посидел на дне ванны под душем, смывая с себя запах лекарств и шестимесячной комы. Полотенца пришлось бы искать в шкафу, он не стал и пытаться — душ отнял все силы, что еще оставались. До кровати дополз на четвереньках и даже укрыться не смог. Бил озноб. Спать не хотелось, но он впал в полузабытье. Мокрый, дрожащий, жалкий. Брок Рамлоу, командир Особого Тактического Резерва для Ключевых Международных Чрезвычайных Ситуаций, теперь уже бывший. Оперативник Щ.И.Т.а, двойной агент, шпион Гидры. Тоже, видимо, бывший, учитывая все, что он успел услышать по зомбоящику в палате. За полгода изменилось все, вообще все. Он будто выпал в другую жизнь, параллельную реальность, как попаданец в самого себя. Гидра рассекречена, Щ.И.Т. объявлен террористической организацией, это было бы смешно, если б Брок теперь не считался террористом в квадрате. Как его, впрочем, объявят в розыск, он не представлял — одного взгляда в зеркало хватило, чтобы понять: по старым фоткам его не опознают больше никогда. Он был без пяти минут Фредди Крюгером. От знойного красавца не осталось и намека. По лицу вились багровые шрамы. За шесть месяцев, пока он был прикован к койке, истаяли мышцы, любовно наработанные годами. Он был полутрупом. Зомби. Тенью прежнего себя. Лежа на сбившейся простыне возле одеяла, до которого физически не мог дотянуться, он отчаянно не понимал, как сумел встать на ноги в больнице, придушить медсестру, спуститься в гараж, замкнуть провода в первой попавшейся тачке и доехать до лежки. Машину он бросил прямо перед домом, но район был такой, что ее, скорее всего, угнали еще до того, как Брок вошел в квартиру — он разбил окно со стороны водителя. По машине его не отследят, ее хорошо если через месяц выудят откуда-нибудь из Потомака. В договоре на квартиру стояло имя удачно почившего в том году родственника, дальнего настолько, что нужно было задаться целью изучить всю его родословную, чтобы найти связь; ему же принадлежало так и не разобранное барахло. Оставаться здесь долго Брок не планировал в любом случае, по крайней мере, когда готовил себе пути отступления еще до того, как все это дерьмище выпало на вентилятор. Еды в кухне хватило бы на неделю-две. Брок беззвучно фыркнул, сил не было даже на то, чтобы рассмеяться. В доме есть еда, но до нее физически невозможно добраться. Он несколько раз пытался сползти с кровати, но мышцы не то атрофировались, не то одеревенели от холода. Холод, впрочем, был скорее следствием лихорадки, чем объективным фактом — за окном шпарил июль. Брок не помнил, какой была погода, когда он ехал сюда. Прохладное лето? Обычное? Помнил только, что не лил дождь — лобовое стекло осталось чистым и прозрачным. Больничная распашонка была мокрой, когда он сдирал ее с себя в ванной, но это, кажется, от пота. Перебирая в голове факты, ускользавшие, как бусины из пальцев, он пытался определить, чего бояться в первую очередь. Вряд ли переохлаждение, если сейчас лето. Скорее, жар. Инфекция? Отходняк от медикаментов? Ломка? Дыхание ощущалось горячим на коже, мучила жажда. Он облизнулся, чувствуя соль на запекшихся губах. Тикали часы. Шли вторые сутки с его побега. Нужно было в туалет уже очень, очень давно. К вечеру он не выдержал и обоссался, окончательно деморализируясь, и впервые подумал о том, что не выйдет из этой квартиры. Еще пара суток — и он откинет копыта от жажды, если болезнь и истощение не прикончат его раньше. Его не найдут очень долго, пока кто-нибудь из соседей не пожалуется на вонь разложения. В этом районе, в этом гребаном практически гетто запахом тлена никого не удивишь. Когда квартиру наконец вскроют, от Брока Рамлоу останется только бесформенная куча гнилья на кровати и несмываемое никакой химией пятно на матрасе, по которому примерно можно будет установить, в какой позе он сдох. Может быть, не стоило сбегать из больницы. Конечно, его посадили бы, но в Рафте он прожил бы дольше и загнулся бы не настолько отвратительно. Язык присох к гортани. Матрас вонял. Стало жарко; остатками рассудка, плававшего в полубреду как одинокий маринованный огурец в банке, он помнил, что жар — это нормальная реакция организма на всякую постороннюю херню, но если критическая температура держится долго, последствия могут быть необратимыми. Тикали часы, сука, тикали и не затыкались, а потом что-то стукнуло, и он весь ушел во слух. Поднялось окно. С пожарной лестницы кто-то взломал хилый запор и влез в квартиру. Брок рассмеялся бы, если б смог. От него было толку как от вороха грязного тряпья, за который его легко было принять, он ничего не мог сделать, ничего. Грабитель приблизился. Фары проезжавших мимо дома машин давали недостаточно света, чтобы рассмотреть его, Брок успел увидеть только бейсболку, надвинутую низко на глаза, и капюшон худи, торчащий из-под куртки. Он очень живо представил, как грабитель на пару минут легонько вжимает его лицом в матрас, даря милосердную смерть, но почему-то не мог вспомнить ни одной молитвы. Только «ебаный ты боже, нет, еще нет, не здесь». Грабитель склонился над ним, перевернул и аккуратно просунул одну руку под спину, другую — под мосластые колени. Поднял легко, как принцессу, прижал к груди и понес. Брок так охренел, что мозг очнулся от своего полубреда и сделал, сука, офигенное наблюдение: рука под спиной была неестественно твердой. Она была, мать ее, железной. С этим он исчерпал, видимо, последние силы, сознание поплыло. Брок приходил в себя пару раз — когда свет в ванной резанул по глазам, когда теплая вода потекла по телу, когда жадно глотал струю, как животное. Потом очнулся уже в кровати, завернутый в одеяло, сухой, на чистом белье, с кружкой горячего супа под носом. Суп был из порошка, Брок таких покупал целую коробку про запас. От запаха застонало в желудке. Брок потянулся онемевшими от шрамов губами, и чужая рука наклонила кружку, давая сделать глоток. Глутамат натрия взорвался на языке, и он вылакал все до дна. Тепло расползлось по венам, и Брок впервые за эти несколько дней уснул. Он очнулся немного более адекватным. Достаточно, чтобы осознавать происходящее и уровень его ебанутости. Зимний Солдат сидел на краю кровати и поил его чаем. Чая на кухне не водилось — видимо, отморозок принес его с собой. Выглядел бывший Кулак Гидры неплохо: немного осунулся, но смотрел живо, осмысленно, Брок бы его принял за одного из тех хмурых ветеранов с ПТСР, которых полно в любой ночлежке. Одежда была с чужого плеча, наверняка из Армии Спасения или откуда-то типа того, но чистая, он в ней явно не под мостом ночевал. Справляется. Получше Брока, если так уж. Брок допил чай и спустил ноги с края кровати. На большее его не хватило, но Зимний понятливо подставил плечо и доволок Брока до туалета. Спасибо, что не на ручках, Брок бы ему не простил такое второй раз. Он был командиром. Он был горой мышц, а не этой высохшей развалиной. Зимний видел его всяким — и белым как полотно от кровопотери, и воющим от боли, но все равно вот это сейчас... Это было унизительно. То, что мощный и сильный Зимний видит его настолько беспомощным. Зимний никогда не отличался болтливостью, и слава богу. Брок не знал, что мог бы сказать ему в этой ситуации. Поблагодарить за заботу? Извиниться за годы плена и пыток? Что тут скажешь? Он молча пил чай и химический суп, позволял кормить себя жиденькой кашей — Зимний варил ему кашу, как ребенку или старику. Зимний Солдат. Гребаный Баки Барнс Кэпа. Брок хотел было спросить, почему он здесь, а не у Роджерса на широкой груди, но вряд ли стоило тыкать палкой в этого спящего медведя. Брок дико боялся снова остаться наедине с беспомощностью. Иногда Зимний пропадал. С кровати сложно было понять, на кухне ли он, посрать пошел или где-то шароебится по городу, но на полу у стены появился спальник и рюкзак, а в очередной кружке был самый натуральный бульон из мяса, с кружочками жира на поверхности, в каждом из которых отражался свет тусклой лампы. Брок после него сам доковылял до туалета, начиная верить, что Костлявая в очередной раз прошла мимо, едва задев полами плаща. Зимний спал на полу урывками. Не то чтобы не имел возможности отрубиться на свои законные восемь часов — просто получалось у него хреново. Брок отводил взгляд каждый раз, когда слышал хрипы, вопли и невнятное бормотание. Зимнего жизнь помотала как ебаный пиздец. Гидра в этом сыграла главную оскароносную роль. Брок — гидровское отродье. Что совершенно не объясняло, почему Зимний кормил его с ложечки и подмывал ему жопу. Немного окрепнув — достаточно, чтобы передвигаться по квартире вертикально, держась за стены, — Брок порылся в шкафу с одеждой и нашел себе невероятно уродливый свитер, колючий и провонявший нафталином, и мягкие хлопковые штаны с вытянутыми коленями. Зимний при виде него фыркнул, и это было все их общение за неделю. Он сунулся в тот же шкаф, перелопатил там все методично и нашел носки, которые все так же молча натянул Броку на мерзнущие ноги. Ели они теперь вместе. Брок — растворимые каши, Зимний — фасоль прямо из банки. Молчаливое сосуществование, похоже, устраивало обоих. Иногда Броку начинало казаться, что он оглох, но за картонными стенками постоянно шумела чужая жизнь. Скандалили соседи, бубнил зомбоящик, завывали сирены где-то вдали. По эту сторону, в их безмолвном мирке, тоже, в общем, были звуки. Свист чайника, слив туалета, отчаянные крики Зимнего по ночам, когда ему снился какой-то пиздец. В стены стучали. Один раз приходил домовладелец, но ему хватило одного взгляда на Брока, чтобы перестать задавать вопросы — сам он прошел Вьетнам и ветеранов узнавал на подлете. Когда с Зимним случалась эта херня, он становился совсем не похож на Кулак Гидры. Он орал, Брок швырял в него подушкой; он просыпался, заталкивал себе в рот ближайший край спальника и ревел, как гребаный трехлетка, пропитывая подкладку слезами, соплями, слюнями и черт знает чем еще. Брок, матерясь сквозь зубы, шел за подушкой, да так раз за разом и оставался до утра, разрываясь между желанием ею кое-кого придушить и погладить по голове бездомного щеночка, который зачем-то приблудился к самому неподходящему человеку из всех возможных. Брок сидел рядом, сунув легко мерзнущие ноги к Зимнему в спальник, вырубался под утро и просыпался, укрытый одеялом. Каким образом и в какой момент одеяло перемещалось с кровати на пол, он не знал, а Зимний не комментировал, хотя без него уж явно не обходилось. В ванной была, конечно, колония плесени, а в шкафу — цивилизация моли, но примитивная жизнь в этой квартире все же недостаточно эволюционировала, чтобы одеяло приползало само. Набычившийся по утрам после тяжелых ночей Зимний напоминал не то сову, не то сладкую булочку, но уж точно не страшного-ужасного убийцу. Брока этот контраст еще в Гидре корежил, а уж когда его укрывали одеялком и кормили, воспринимать Зимнего как опасность было практически невозможно. Тем более теперь, когда они периодически путались конечностями где-то между перекрученным спальником, разумным одеялом и желанием прижаться к чему-то живому. У Брока это желание до поры было исключительно платоническим в силу абсолютной истощенности всего Брока, а вот Зимний оттаивал такими темпами, что дух захватывало. Впрочем, если предположить, что уже полгода, пока Брок пускал слюни на больничной койке, Зимний болтался в свободном плавании, то удивляться было нечему: вся та химия, которую кололи любимой винтовке Пирса для облегчения взаимодействия с окружающими, давно вывелась из организма. Теперь по утрам Зимний периодически пытался трахнуть паркет сквозь трусы, джинсы и спальник, мучая себя и изводя Брока неудовлетворенным скулежом. Настолько, что первыми словами Брока после комы и нескольких не то недель, не то месяцев молчаливого сосуществования было: — Да ты заебал, сними уже штаны и подрочи, как нормальный... — Тут он закашлялся: связки оказались не готовы к такой тираде с наскока, а Зимний — к тому, чтобы услышать его голос. Железная клешня сдавила горло, будто собиралась вырвать трахею. Брок захрипел, вслепую замахал кулаками и успел разок попасть по касательной, прежде чем Зимний перехватил его руки. Давление на горло медленно ослабло. Кашель выворачивал наизнанку, из глаз брызнули слезы. Зимний с минуту держал его так, пока прокручивались шестеренки в его промороженных и прожаренных мозгах, потом выпустил — позволил сползти на пол и свернуться на спальнике в позе гребаного эмбриона — и ушел на кухню за водой. Брок пожалел о том, что нарушил этот спонтанный обет молчания, аж дважды. Первый, понятно, когда хрипел в железную ладонь. Второй — когда Зимний принес ему стакан воды, сполз по стеночке, садясь рядом, и стянул на бедра линялые джинсы вместе с трусами. Потемневший от прилившей крови член шлепнул по животу, пустил каплю предэякулята на хенли, как слезу. Здоровенный, по правде сказать, хрен оказался у Зимнего Солдата. В нем, видать, все было смертоносного калибра. Брок сглотнул отдающую медью воду. Кто его, спрашивается, за язык тянул? Жили себе, вроде даже неплохо, в нейтралитете, нет — надо было раскрыть пасть и рассказать деточке про пчелок и цветочки. Конечно, рано или поздно это должно было случиться, деточка там уже паркет вспахал, просто Брок в силу некоторого опыта в жизни следующий неизбежный шаг угадывал с одной ноты, а свое к этому отношение еще не сформулировал. Зимний тискал себя за член, скуля, обеими руками, будто пытался выжимать белье. Смотреть на это не было никаких сил. Брок собрал слюну во рту, сплюнул себе на ладонь, сунул Зимнему под нос, скомандовав коротко: — Плюй. Оттолкнув с дороги чужие грабли — одну железную, другую живую — Брок растер импровизированную смазку по головке, проворачивая кисть. Зимний затаился, вслушиваясь в ощущения. Видимо, что-то в этом всем ему понравилось: все так же молча он вскинул бедра навстречу ладони Брока, и тому ничего другого не оставалось, кроме как осторожно дрочить ему, чувствуя, как сохнет между пальцев слюна. Зимнему, по счастью, мало было надо. Пару раз с размаху втрахнувшись Броку в кулак, он заскулил и превратился в ебаный гейзер. Страшное дело, сколько там атмосфер давило ему на яйца — придурок уделал обои у Брока над головой, не говоря уж о нем самом. Брок, матерясь, тряхнул рукой, разбрызгивая ценный суперсолдатский генетический материал по одежде и спальнику, с трудом поднялся и побрел в ванную. Всем привет, меня зовут Пандора, и это мое, блядь, новое видео с анбоксингом. Подростковая фаза развития накрыла Зимнего одним махом, и деться от нее было некуда. Он дрочил перманентно, с перерывами на сон и еду, столько, сколько мог, а мог его восстанавливающийся моментально организм дофига, Брок аж позавидовал мимоходом. В принципе, его мало тревожил мастурбирующий Зимний Солдат на полу — отморозок, к его чести, делал дело тихо, только перед самым оргазмом срываясь в экспрессивные стоны. Проблема была в том, что после того исторического первого раза он периодически пытался привлечь к процессу Брока, а Брок привлекаться не хотел. У Брока тупо не стояло, а без этого их взаимодействие было грустноватой игрой в одни ворота. Зимний, ясное дело, этого не понимал, так что Брок гонял его с кровати, как кота, но по утрам все равно обнаруживал себя там же, на полу, на многократно обкончанном и уже смердящем спальнике, под одеялом, в нежных объятиях киллера. Иногда такими ленивыми утрами тот пытался трахнуться об его ногу. Иногда Брок даже позволял ему, посмеиваясь в нечищенные зубы. В их маленьком мирке не ощущалась смена времен года. Незаметно похолодало, потом однажды Зимний принес снежинки на волосах и воротнике куртки. По всему выходило, что они жили вот так, на десятке квадратных метров, не меньше полугода. Толкались на кухне, делили ванную, спали каждый в своем углу. Зимний уходил гулять и приносил продукты. Брок, каждый раз не в себе от страха, что тот не вернется, а еще больше — от стыда и досады на себя за этот страх, забивал пустоту сначала физиотерапией, потом, чуть окрепнув, тренировками. Мышцы потихоньку возвращались, хотя до былого великолепия им, конечно, было еще очень далеко. Потом у него впервые встал хуй. На радостях Брок отстрочил Зимнему минет, практически не приходя в сознание, и тем открыл новую сияющую главу в их отношениях. В принципе, он не жалел ни о чем, даже когда проснулся той же ночью оттого, что Зимний присаживался ему на грудь всем своим, блядь, суперсолдатским весом. — Нет бы к Роджерсу шары подкатить, — проворчал Брок, включая настольную лампу, приткнувшуюся на стопке книг между кроватью и никогда не открываемым шкафом. Перед лицом покачивался, как ветка на ветру, упругий член, роняя предвкушающую каплю Броку на шею. Они теперь разговаривали. В том смысле, что Зимний не пытался убить его каждый раз, когда Брок открывал рот. Брок смутно помнил слухи, что на Зимнего существовал какой-то вербальный ахалай-махалай еще в Советах, неудивительно, что парень нервно реагировал на попытку гидровца что-либо сказать вслух, хотя вопрос, что он вообще забыл рядом с гидровцем, оставался открытым. Особенно учитывая, что Роджерс дорогому другу Баки явно дал бы не через полгода, а куда как раньше, хотя что там Брок понимал в крепкой мужской дружбе. Зимний окинул его долгим взглядом, будто удивляясь, какие очевидные вещи приходится озвучивать, и объяснил: — Я Зимний Солдат. На самом деле это действительно все объясняло, но Брок так легко сдаваться не хотел: — А я, значит, тот говнюк, которого не жалко? Зимний склонил голову набок, будто решал уравнение в уме. — Мне уйти? — спросил он наконец. Брок посмотрел на его вдумчивое еблище, на прилегший под тяжестью разговора член, и понял, что если сейчас начнет говниться — реально останется один. — Не вздумай. Я тут ебнусь без тебя, — сказал он честно. — Ты давно ходячий. Справишься. Брок столкнул его со своей груди, сел в кровати, чувствуя серьезность момента. — Ну так-то да. Но с тобой лучше, чем без тебя. Я, в общем, привык к тебе, дурная твоя башка. И ты не смотри, что я тут выебываюсь, характер у меня такой, говнистый, не умею по-людски. Мы с тобой оба отмороженные инвалиды эмоционального фронта. Хочешь ебаться — мы будем ебаться. Я себе жопу еще в армухе распечатал, первым не будешь, а вот последним — вполне, учитывая, что я сам и то в зеркало боюсь смотреться. Меня в тебе смущают, если что, только твои выжженные нахрен мозги, а так-то спасибо доброму сантаклаусу за мужика с большим членом, готового жарить то, что от меня осталось. Хочешь наоборот — я не привередливый, запрягай, поехали. Хочешь — в рот. Хочешь — никак. Но останься. Останься, мать твою, со мной. Зимний уткнулся лбом ему в висок и явно давил там, под патлами, довольную лыбу. — Мы будем ебаться в жопу, Рамлоу. — Да теперь-то уж, наверное, «Брок» — после всего, что между нами было. Впрочем, я откликаюсь также на «папочка» и «боже мой». — Заметано, папочка. Брок чуть отдалился, заглядывая ему в глаза. — Отморозок. — Говнюк. — Принеси гондонов в следующий раз, когда пойдешь за жрачкой. — А синенькую ампулу тебе не принести? — А что, у тебя есть? — заржал Брок. — Была одна, да кончилась, — подмигнул Зимний, слезая с кровати, и пока он там на кухне шумел водой и щелкал чайником, Брок догнал. — Эй, — позвал он не своим голосом, — ты не знаешь часом, как меня хватило на то, чтобы после шестимесячной комы встать, дать пизды медсестричке и добраться до этой дыры? — Знаю, конечно, — рассмеялся отморозок на кухне. Брок вскочил на ноги, в два шага пересек комнату. — Блядь, Зимний, — пробормотал он, обнимая отморозка со спины. — Ага. — И схуяли? — Не дело это — гнить на больничной койке. Ты мне всегда нравился. Как мужик и как человек. — Мало ж тебе надо... Зимний пожал плечами: — Со Стивом мне понадобилось и того меньше. — Мы, блядь, не будем говорить про ебаного в рот Капитана Америку и ваше ебаное в рот совместное детство, когда я умиленно и растроганно прижимаюсь к твоей жопе, и даже, заметь, не стояком, а от всей души. Можно сказать, с уважением и искренней благодарностью! — Если я заткнусь, ты обещаешь обойтись с моей жопой без уважения? — Со всем цинизмом отборного гидровца! — пообещал Брок. — Заметано, папочка. Чайник закипал. Зимний был твердый, но уютный. За окном крупными хлопьями повалил снег. Брок сунул чайный пакетик в самую большую кружку и залил кипятком. — Тебе сначала отсосать, потом выебать? Или наоборот? — спросил он, садясь за узкий кухонный стол. Зимний зажмурился, улыбаясь. Вид у него был довольный и придурковатый. — Хороший вопрос. Мне так-то в принципе нравится выбирать. Ну, знаешь, белая фасоль или красная, груши или сливы. Но тут... черт. Хочу все сразу. — Понимаю и разделяю. Но я не настолько гибкий, — хмыкнул Брок, отмечая между делом, что Зимний все меньше напоминает зомбированного киборга-убийцу и все больше — обычного молодого парня. Повидавшего некоторое дерьмо, слегка сдвинутого по фазе, но все же. Наверное, им стоило поговорить. Они жили в мыльном пузыре. В карманном замкнутом мирке, со всех сторон окруженном реальностью. Рано или поздно скорлупа перестанет их вмещать и треснет. Брок прикрыл глаза, вдыхая ароматный пар из кружки. Реальность — это больно и сложно. Он туда не хотел. Началом конца были два аккуратных стакана с дорогущим кофе из Старбакса. Если насчет еды Брок не питал иллюзий — кормились они честно спизженным, — то тут все было чин чинарем, даже с именами на стаканах. Их именами. Брок и Баки. И раз Зимний назвал себя «Баки», весьма вероятно, что в Старбакс он зашел не один. — Нам надо рвать когти? — спросил Брок, попивая невероятно сладкую бурду, таявшую на языке напоминанием о той, старой жизни, где он ходил на работу, получал бабки и спускал их на вот такую фигню. Пафосные клубы. Стрижка за восемьдесят баксов. Ухоженные мальчики с умелыми ртами. Зимний помотал головой: — Он уже две недели знает, что я в Ди Си. Стив. Караулит меня в сквере через два квартала. — А ты раньше не мог сказать?! — рявкнул Брок, и этот засранец только пожал плечами: — Ты же сам не хотел говорить про «ебаного в рот Капитана Америку». Брок уронил голову на столешницу и пару раз приложился лбом. Ощущение загнанности в угол, от которого он успел было немного отвыкнуть за эти месяцы растительной жизни, ткнуло в спину холодным щупальцем. — Теперь уж, видимо, поздно сваливать. Не то чтобы за решеткой прям намного хуже: кормят, ебут, разве что сокамерник не такой психопат... — Отсоси. — Да пожалуйста. Мне только, знаешь ли, дохуя интересно, что скажет на это Роджерс. Зимний пристроил жопу на край стола рядом с плечом Брока. Заглянул в глаза, непривычно серьезный. — Стив не знает, с какой стороны ко мне подступиться. Сколько я вспомнил. Сколько меня осталось в этой голове. И да, рано или поздно он нам обоим выскажет, но пока что... Я Зимний Солдат. Мне стирали память. Со мной надо обращаться как со стеклянным. — То есть некоторое время он будет позволять тебе любую ебанину, просто чтобы не спугнуть. Даже меня, — перевел Брок. — Ну что ж, я никогда не понимал этой херни с «перед смертью не надышишься», я из тех, кто цепляется за соломинку до последнего. Так что, видимо, живем. «Ебаный в рот Капитан Америка» появился на пороге солнечным зимним днем с пакетом продуктов, из которого на всю комнату поплыл аромат апельсинов. Зимний в несусветную рань свалил на прогулку, Брок перебрался на кровать досыпать и проснулся от скрежетнувшего в замке ключа. По звукам из кухни было очевидно, что отморозок вернулся не один и настроен был не на разговоры. Гребаные попугайчики-неразлучники. Брок никогда не думал, что Роджерс физически способен хихикать, как школьница. Некоторое время Брок лежал, молча охуевая, и представлял себе его лицо. Раскрасневшееся с мороза, зарумянившееся от поцелуев Зимнего, который явно зажал его там и трогал за всякие интересные места. Интересных мест на Роджерсе было дохрена, на некоторые из них Брок в свою бытность командиром Страйка дрочил до мозолей. В тесной кухне было негде развернуться, стол бы двоих суперов не выдержал, к подоконнику Зимний не сунется по снайперскому инстинкту, то есть либо Роджерс там своей великолепной жопой сидел на рабочей столешнице, либо они обжимались стоя, что было как-то просто негуманно, особенно если до войны они не мутили и вот это вот у Роджерса сейчас шло за первый раз. Брок, впрочем, подозревал, что Баки Барнса девственность Кэпа не пережила. Вздохнув, Брок потянулся, хрустнув спиной, поправил привставший член и побрел на кухню. Роджерс, избавленный от части одежды и расхристанный, как ожившая порномечта, ничего не сказал, даже не обернулся, но замер настороженно, будто готовился отбиваться. Зимний продолжил вылизывать ему шею, хотя Брока спалил наверняка еще в тот момент, когда тот проснулся — по изменившемуся дыханию или как там этот прохвост ориентировался по жизни, может, гребаной эхолокацией, Брок с души не ебал. — Валите в кровать трахаться, и так кухня на соплях держится, вашей гериатрической страсти она не выдержит, — сказал Брок, включая чайник. Зимний послушно оторвался от вкусной капитанской шеи, разукрашенной засосами под хохлому, и потянул смущенного Роджерса за руку мимо Брока. В тесном проходе им всем пришлось развернуться боком. Зимний, оказавшись близко, клюнул поцелуем в губы, ухмыляясь до ушей. Роджерс задел сосками, вспыхнул и потупился, как семинарист, даром что стояком мог крушить стены. Дверей в квартире не существовало как класса, кроме входной и той, которая вела в ванную, спасибо боженьке за малые радости. Брок осыпался на стул, придвинул невымытую с вечера кружку со вчерашним чайным пакетиком, залил недокипевшей водой из чайника и уставился в пространство. Роджерс играл в их игру. Игра называлась «я в домике». Он не набросился на беглого гидровца ни с наручниками, ни с осуждением. Не уволок дружка прочь от дурного влияния. Явно был в курсе того, насколько близко они тут друг друга в его отсутствие узнали, и даже никак не прокомментировал. Это, конечно, было временным явлением: такт — это не про Роджерса, но пока мир все еще держался. Без шума кипящего чайника за стеной слышались слабые протесты кровати и рваные вздохи. Брок хмыкнул. Роджерс в койке с мужиком, надо же. Знать бы раньше... Впрочем, что толку в таких фантазиях. Он отпил из чашки, поморщился и выплеснул получившиеся помои в раковину вместе с пакетиком. Поднял с пола лонгслив Зимнего, отряхнул и, подумав, надел — все их совместные тряпки были в комнате, а идти за ними сейчас не хотелось, как ни велик был соблазн позырить на голого Роджерса. В сумрачном коридоре Брок сунул ноги в чью-то обувь и набросил куртку — своей зимней одежды у него тут не было, он приехал летом и практически голый, в больничной распашонке. Он полгода не выходил из этой квартиры. Почти наугад он двинул по общему коридору и спустился по лестнице, отдыхая на каждом пролете. Толкнул входную дверь и замер, щурясь, как крот — снег и солнце слепили глаза. Холодный воздух куснул за правую щеку, где еще оставались вполне рабочие нервные окончания. Куртка оказалась Роджерса, в ней был бумажник. Брок неспеша прогулялся до магазинчика на углу, купил себе сигарет, пряча рожу от камер под капюшоном с пушистой оторочкой, покурил на пороге дома и вернулся в квартиру. Свежий воздух и никотин после долгого перерыва пьянили, голова шла кругом. Роджерс сидел на кухне и чистил апельсин. В ванной шумела вода. Брок покосился на медленно светлеющие засосы, разукрасившие Роджерсу все видимое пространство под леопарда, и сказал максимально миролюбиво: — Спасибо за сигареты. — На здоровье, — отозвался Роджерс не без сарказма. — Чего нет, того нет, — хмыкнул Брок. — Слушай, Кэп, моя расшатанная нервная система не выдерживает столько саспенса. Если ты собираешься тут потрясать кулаками и моральными принципами, давай это делать сейчас, пока наш общий сладкий зайчик не слышит. Потому что ставить его перед выбором не стоит, он заслуживает лучшего. И можешь приберечь себе свои обличающие монологи, я и так в курсе, что ты меня ненавидишь. — А ты меня — нет? — фыркнул Роджерс. — Тебя-то за что? Роджерс посмотрел на него странно, покачал головой. — Я устал. Рамлоу... Я гоняюсь за ним год. — Роджерс кивнул в сторону ванной, как будто и без того не было очевидно, о ком он. — Просто скажи мне. Если я вернусь завтра, послезавтра, через неделю... я найду его здесь или мне снова предстоит мотаться по миру, заглядывая под каждый камень? — Это ты мне скажи, надо ли нам с ним ожидать спецназ, вышибающий двери и окна, потому как я нынче инвалид и по крышам скакать за этим горным козлом не потяну. — Я не собираюсь никого выдавать. — Тогда мы никуда особо не торопимся. — Вам что-нибудь нужно? — Шахматы, лего и набор клюшек для гольфа, блядь. Роджерс, все, что мне надо, — это чтобы ни одна живая душа не знала, где мы и кто мы, но учитывая, что ты светишь сиськами у меня на кухне, желания сбываются не всегда, не те и не вовремя. Ты же понимаешь, что Романова не усидит на месте и потащится проследить, куда ты шляешься на блядки? Шум воды, к счастью, смолк, ознаменовав окончание этой неловкой беседы, и Зимний вышел из ванной как был, помахивая полегчавшими яйцами. В кухне он прижал Брока к стене, накрыв всем великолепным собой, втянул в поцелуй. — О, у нас есть курить? — сказал он радостно, вылизав Броку рот. Роджерс наблюдал за ними с невнятным выражением лица. Зимний сноровисто обыскал Брока, выудил сигарету из пачки и закурил, умиротворенно плюхаясь на стул. — Да ты охренел! — возмутился Брок. — Все провоняет куревом! — Лучше уж куревом, чем отсыревшим барахлом твоего покойного дядюшки, — парировал Зимний, не сдвинувшись ни на дюйм. Роджерс молча встал и открыл окно. Рассохшиеся рамы едва не рассыпались от такого обращения. Свежий зимний воздух хлынул в квартиру, и на контрасте стало очевидно, насколько затхлым он был в помещении. Босые ноги тронул холод. — Носки, — вздохнул Зимний, закатывая глаза, — сто раз говорил. — Он всегда был такой наседкой или это трагические последствия прожаривания мозгов? — проворчал Брок, послушно уйдя в комнату за носками. Машинально расправил смятые перекрутившиеся простыни. — Всегда, — все же ответил Роджерс. Когда Брок вернулся на кухню, они целовались. Монументальный Роджерс сгорбился, съежился, будто хотел стать меньше, оседлал колени Зимнего. По всему было похоже, что голубки собирались на второй заход. Брок забрал тлеющую сигарету у Зимнего из пальцев, присел на подоконник, стряхнул пепел в горшок с засохшей припорошенной снегом геранью за окном. Он усмехнулся им вслед, когда Зимний подхватил Роджерса под жопу и понес в спальню, не отрываясь от поцелуев. На улице было холодно, сидеть в куртке на кухне не особенно хотелось. Он затушил сигарету и закрыл окно. Зимний мог не кончать долго, но предпочитал — кончить и продолжить: с его суперсолдатским организмом эту фак-машину останавливало только «да когда ты уже отвалишься» Брока. В Роджерсе — буквально — этот паршивец, вероятно, найдет более достойного партнера по прикладной ебле. Брок включил воду и вдумчиво перемыл все кружки и тарелки, заглушая шумом поцелуи и вздохи из спальни. Свалить на прогулку опять он, конечно, мог, но видит макаронный боже, возможности Зимнего в койке явно превышали готовность Брока бродить по улицам в холода. Да и уходить из собственной квартиры... Впрочем, тут все было предсказуемо: если Брок не создаст им условия, это сделает Роджерс, и на этом Зимний в жизни Брока быстро закончится. Грязной посуды явно не хватало для масштаба размышлений. Покончив с ней, он перешел на оттирание всех поверхностей от вековой грязи. Дядюшка-седьмая-вода-на-киселе был убежденным холостяком и, что печально, редкостной свиньей в плане порядка. Брок уже примерялся было к затонированному пылью окну, но тут Зимний позвал его из спальни. Голый Роджерс смущенно спустил ноги с его плеч, когда Брок показался в дверном проеме. — Что я делаю не так? Ему больно, — сказал Зимний с каким-то совершенно нехарактерным для себя страданием в голосе. — Я мог и потерпеть, — пробормотал Роджерс, пряча глаза. — Конечно мог, ебля — это ж крест, который надо нести, благородно страдая, — огрызнулся Брок. — Ты вообще был когда под мужиком? — Нет. Слово стекло прямиком в пах, вид двух красивых голых тел тоже не помогал ничуть, тонкие хлопковые штаны даже не пытались скрыть отношение Брока к происходящему. Роджерс стрельнул глазами вниз и вспыхнул. — Ясно. А до растяжки ни один из вас не додумался, надо понимать? Жопа — это, вообще-то, дело такое, на вход не предназначенное природой. А у него как у коня. Конечно больно — без подготовки-то. Зимний нахмурился. — Тебе тоже было больно? — спросил он мрачно. Брок фыркнул: — Окстись, отмороженный. Ты ж не сравнивай девственную императрицу и мое разъебанное очко с тридцатилетним стажем. И я когда твой дрын принимал — распальцовку до того делал в душе. — Помоги мне, — сказал Зимний решительно. — Я не знаю как, я боюсь навредить. — Непосредственный, как ребенок. Может, мне его еще и трахнуть за тебя? — расхохотался Брок. — Так я с радостью, я два года на эту жопу дрочил, не думай. — Ты ему тоже нравился. — Баки! — прошипел Роджерс и двинул своему дружку кулаком в плечо. — У меня были шансы? — хмыкнул Брок. — Хорошо, что хватило ума не подкатить, вот бы Кэп обрадовался потом, что дал гидровцу, а? Все, все, не говнюсь, дайте смазку. Роджерс, кончай стесняться, радуйся, что я вам так удачно подвернулся, этот идиот тебе очко разворотил бы так, что по второму разу ему не дал бы даже такой великомученик, как ты. Не ссы. Дядя доктор только посмотрит. Роджерс с видимым усилием раздвинул колени. Картинка была — огонь: нагой Капитан Америка, раскинувшийся перед ним в ожидании. Брок кончиками пальцев насухую провел по его промежности, почти щекоча. Легко надавил на анус. Роджерс мог жопой перекусить лом, так сильно сжимался. — Ну так-то — конечно, не вставишь. Проще стену выебать. Давай, ноги кверху, руки под колени. Загнутый в унизительную позу, Роджерс казался совершенно раздавленным. Брок вздохнул: — Слушай, я, конечно, больной ублюдок, которому по кайфу смотреть на то, как тебя тут корежит, да и желание осчастливить вот этого твоего засранца понимаю в целом, но я, если что, себя в зеркале видел. И память мне не стирали. Если ты глаза закроешь, я не обижусь. — Я... фантазировал о том, что было бы, если бы Хилл не помогла нам с Сэмом и Наташей сбежать из того минивэна, — сказал вдруг Роджерс. — Когда я был в наручниках. В твоей власти. В тот момент я, конечно, этого не хотел, но вот потом, дома, в безопасности... в постели... Натянувшиеся впереди, как чертова палатка, штаны уже намокли от предэякулята, а от такого признания Брок в них и вовсе едва не кончил. — Ты дрочил на то, как гидровское отребье пускает тебя по кругу? — восхитился Брок. Роджерс покраснел аж до сосков и промолчал. Брок все еще гладил его в тех местах, в которых блистательного Кэпа явно не касался вообще никто, разве что Зимний головкой члена пару минут назад. Девственная дырка в сочетании с совершенно развратными фантазиями. Ради этого одного стоило выжить. Брок не сдержал счастливый смешок. Его дыхание тронуло нежную кожу, очко сыграло, а на бедрах Роджерса встали дыбом невидимые волоски. Переступив коленями по паркету, Брок поправил член, облокотился на постель и наклонился пониже. Влажно провел языком снизу вверх, и Роджерс вздрогнул всем телом, беззвучно хватая ртом воздух. Для него наверняка и сама мысль о том, что можно вылизать такое место, была новой. Брок приласкал его самым кончиком языка, сначала на пробу, вокруг, потом ввинчиваясь внутрь. У Зимнего, похоже, все же что-то щелкнуло в мозгах, ну либо он изначально прикидывался дурачком. Он целовал Роджерса, живой рукой легонько ему надрачивая. Групповушки захотелось? Кто поймет, что творится в этой голове. Брок не жаловался. Зимний и в быту, и в койке ему подходил как код к сейфу. Если ему хочется, чтобы Брок поучаствовал в дефлорации Роджерса, — на здоровье. Мало ли, боялся, что перемкнет — хотя с Броком у него все получалось на ура, даже натянуть его на то дуло от танка, которое по недоразумению считалось у него членом. Вот что Роджерс себе думал — непонятно, то ли просто на все готов был, лишь бы с Зимним, то ли правда на Брока запал еще в те, догидровские времена. Под ласками Брока он расслаблялся, становился податливым и мягким. Принял палец до половины, даже не дернувшись, дальше немного зажимался, но Брок не спешил, дал ему освоиться, массируя бережно и терпеливо. Провел языком по промежности, по красиво поджавшимся яйцам, ткнулся башкой Зимнему под руку, и тот уступил место, взамен впутав пальцы Броку в волосы. Член был шикарный, как и все суперсолдатское тело. Во рту он дрогнул, наливаясь еще сильнее, и Роджерс от полноты чувств сжал бедрами голову Брока, фиксируя его на месте. Отсасывать ему, неторопливо потрахивая пальцами, Брок мог вечно. Принимал Роджерс так, будто его делали для ебли в жопу. Растянутый на пальцах, мокрый, тесный, горячий. От возбуждения темнело в глазах, член стоял так, что аж торчал кверху. — Сдается мне, пациент готов, — сказал Брок хрипло, высвобождаясь из капкана шикарных бедер. Зимний оторвался от поцелуев, окинул взглядом диспозицию, задержавшись на руке Брока по костяшки в недрах лучшей задницы Америки, и сглотнул. Член его дернулся, капнул предэякулятом на простыню, где уже и так было влажное пятно. — Давай лучше ты. Роджерс на такое заявление не отреагировал вообще никак, будто его это не касалось. Брок пошевелил пальцами у него внутри, ненавязчиво привлекая к себе внимание. — Если кто-то думает, что я как самый благородный откажусь выебать Капитана Америку... — Никто не думает о тебе ничего настолько ужасного, — сказал Роджерс и решительно потянул его на себя. Искусанные Зимним губы были припухшими и нежными. Брок рухнул в поцелуй, как в пропасть. Где-то на периферии он чувствовал всем собой хватку бедер и сильные руки Роджерса, обнимающие его. — Точно? — спросил Брок ему в губы. — Точно. Брок вытащил из него пальцы и взялся за член. Для разнобразия — свой. Зимний догадливо плеснул смазки в протянутую ладонь. Не кончить в тот же самый миг, когда головка протиснулась Роджерсу в задницу, было достижением покруче побега из больницы после полугода в коме. — Расслабься, детка, — пробормотал Брок, уткнувшись лицом Роджерсу в шею, — сладкая детка, как в тебе охуенно... Ебал бы, не вынимая, но боюсь, долго не продержусь, ты такой тугой, мне дай боже успеть хоть до половины всунуть, ты там как, живой? Держишься? — Все хорошо, — отозвался Роджерс, загнанно дыша. — Мне хорошо. Давай. Глубже. — Всегда знал, что эта задница — совершенство. Не только на вид. Ненасытная, жадная, блядская дырка. — Боже, — простонал Роджерс, пряча в ладонях лицо. — Ага. Не закрывайся, хочу видеть твои глаза. Мне на всю жизнь вот это... Капитан Америка покладисто принимает член. А потом примет второй, когда я кончу, да? Ты же дашь своему Баки после меня, Кэп? Мокрый, разъебанный... Так хочу в тебя спустить, детка... Ты же тоже хочешь? — Да, — выдохнул Роджерс. Всунул руку между их телами и сдавил себе основание члена. Похоже, не один Брок тут был близок к катарсису. — Хочешь, чтобы я накончал в твою охуенную жопу? Чтобы там хлюпало? А Зимний добавит. Знаешь, сладкий, а меня ведь хватит еще на разок-другой. Пока твой Баки будет тебя долбить, я отдохну, а потом выебу тебя еще раз. Тебе нравится эта мысль, Роджерс? Принимать член за членом, пока из тебя не потечет? Роджерс со стоном выругался. Этот чертов борец за чистоту языка и помыслов выдал конструкцию, достойную грузчиков в порту, где он, собственно, наверняка и подцепил ее году эдак в тыща девятьсот тридцатом. Картина матерящегося Капитана Америки, в котором Брок был уже по самые яйца, вынесла мозги с эффективностью браунинга, Брок захрипел и, содрогаясь, слил в жаркую глубину. В ушах аж звенело. Брок мягко подался назад, Роджерс потянулся к нему, не пуская, попытался дрочить себе, но Брок отнял его руки, прижал к кровати. — Нет. Ты кончишь под ним, ясно? Он заслужил. Наш терпеливый мальчик. — Баки, — простонал Роджерс, и в этом зове было столько животной страсти, столько желания быть выебанным, что Брок чуть не ушел на второй заход. Он вытащил так и не успевший обмякнуть член, вывернулся из плена чужих ног, не выпуская прижатых запястий. И пусть они оба знали, что удержать Кэпа Брок не мог и год назад, когда был в форме. Здесь, сейчас Роджерс был послушным. Зимний потерся щекой об его щеку, как кот, глянул на Брока и занял его место у Роджерса между ног. Плеснул смазки на ладонь, потом, явно сомневаясь, добавил еще. Роджерс просяще застонал, выгнулся, глядя на Брока снизу вверх. — Давай, «Баки», вдуй ему. Сделай нашей детке хорошо, ты же видишь, как сильно ему надо, чтобы его натянули по самые яйца. Не робей, Солдат. Зимний облизнул зацелованные, совершенно блядские губы и плавно, неотвратимо вдвинул, едва подаваясь назад, до самого корня. — Стив? — Все хорошо. Родной, все хорошо, не бойся. Мне не больно. «Не бойся» в адрес Зимнего Солдата уже само по себе было круто, а уж то, каким голосом Роджерс умудрялся это ворковать... Брок хмыкнул. Кажется, для Зимнего вот это вот было аналогом грязных разговорчиков, от которых уносило Роджерса. Капитан Америка любит, когда его называют шлюхой, кто бы мог подумать, кроме Брока. Брок подозревал. В самых тихих омутах всегда самые откормленные черти. Он все же оставил их наедине и свалил в душ. Роджерс вломился к нему минут через пять, вразнобой ругаясь и извиняясь, и Брок знал его и его жизнь достаточно хорошо, чтобы понять: где-то пиздец, мир в опасности, Капитана вызвали прямо из-под мужика. Страдальчески заломанные брови и налившийся кровью член, все еще торчащий вперед, как стенобитное орудие, давали понять, что спасение мира в очередной раз оказалось важнее собственных интересов. — Сколько тебе дали? — спросил Брок, потеснившись. — Через десять минут подберут меня в сквере, — отозвался Роджерс невесело. — Успеешь. Брок опустился на колени, ухватился за напряженный ствол. — Нет времени, — выдохнул Роджерс, но когда Брок взял его член в рот, дальнейших аргументов не последовало. Выебываться и демонстрировать навыки крышесносного минета Брок не стал, без затей отдрочил одной рукой, мягко тиская яйца другой. Роджерс, который был готов кончать еще на первом заходе анала, отстрелялся с готовностью, бурно и эмоционально. Проглотив, Брок поднялся и торопливо намылил роскошное тело, после оргазма реагировавшее на окружающую действительность с энтузиазмом вареных спагетти. — Спасибо, — промурлыкал Роджерс, втягивая его в поцелуй. — Я в следующий раз... как захочешь. Ладно? Только будьте здесь. Пожалуйста, Брок. — Ты себе как-то не так представляешь динамику моих отношений с Зимним. Я тут ничего не решаю, если что. Он сноровисто смыл пену, выключил воду и сунул Роджерсу самое большое полотенце. На выходе из ванной он столкнулся с Зимним — рожа у него была довольная просто до неприличия и жизнерадостная, как у щенка лабрадора, что при его обычной мимике «вот только дерни за чеку» смотрелось особенно непривычно. Роджерс, напротив, выглядел несчастным. — Прости, — пробормотал Роджерс, стремительно одеваясь и косясь на его все еще твердый член, — это было несправедливо. — Не парься. Брок обо мне позаботится, правда? — А как же, Брок тут главный доебыватель всех за всеми, — фыркнул Брок. Роджерс был уже в коридоре, но на пороге притормозил, позволил обоим по очереди себя поцеловать. — Возвращайся. — С пиццей, — кивнул Зимний. Едва закрыв за Роджерсом дверь, он впечатал Брока в нее лицом, содрал полотенце, в котором тот вышел из ванной, и продемонстрировал свою высокую обучаемость. Брок с языком в жопе, щекой вжимаясь в хилую фанеру и обеими руками придерживая ягодицы в максимально раздвинутом положении, оценил новый навык на отлично. Когда Зимний всунул ему свою дубину, Брок мог думать только об одном: лишь бы выдержала дверь. Его ебли так размашисто, что картинка, где они вываливаются в общий коридор вместе с дверью, стояла перед глазами как живая. — Зверь ты, Зимний — по слюне драть такой елдой, — проворчал Брок, когда отморозок замер, получая наконец свою долю удовольствия. — А я могу еще раз, — проворковал этот мудак в ухо, вытащив член и всунув взамен палец. Гребаной железной руки. — Ты теперь там скользкий, мокренький, как девчонка... — Тьфу, блядь. Изыди. Он спихнул с себя Зимнего, подобрал полотенце с пола и вытер все, что мотивировало этого больного ублюдка на такие заявы. — Стив на миссии будет прыгать и ногами махать, — фыркнул отморозок. — А ты накончал в него, злодей. — А я просил принести гондонов, — хмыкнул Брок из спальни, натягивая штаны. — Стив тащится от такой херни. — Да я вообще охуел, от чего тащится твой Стив. — Наш. Брок сложил руки на груди: — Ты это так уверенно говоришь, а ты всех причастных спросил? Как ты себе это представляешь? Мы — беглецы от закона. Он — Кэп. Он так и будет прибегать в этот гадюшник на поебаться? Как долго? — Я себе очень хорошо представляю, — осклабился Зимний, разрывая на дольки подзасохший апельсин, забытый на столе в кухне. — Загородный дом. Спортзал, сауна, бассейн, оружейка. Стив мотается на миссии. В промежутках между миссиями мы приковываем его в подвале и дерем так, как нашей детке надо, и не говори, что у тебя не шевелится от мысли поиграть с ним в гидровские застенки. И да, связать Роджерса прямо потного и грязного, в форме, только с миссии, выебать в рот и накончать на звезду было достойной фантазией. — Три здоровых мужика, да тут на одной жратве можно разориться! По довольной роже Зимнего Брок понял, что стадию «нафига» успешно пролетел, перейдя непосредственно к «каким образом», а если он начал обсуждать конкретные возможности реализации плана, значит, план как таковой молча принял. — Мы можем спиздить средства с оффшорных счетов Гидры, вложиться в общий дом и не испытывать недостатка ни в чем. Продолжать просто жить. Как сейчас. Но со Стивом. Брок. Альтернатива — оставить его здесь одного и залечь где-нибудь в Бухаресте в такой же дыре, как эта. И выползать как тараканы в потемках, убивая на заказ местных дилеров за еду. — Если уж ложиться на дно, то с комфортом, — вздохнул Брок. — Но я не уверен, что Роджерсу сдался такой тайный гарем. — А уж это ты у него спроси. Сегодня он несчастным не выглядел. Роджерс вернулся поздним вечером вымотанный и без пиццы, встал на колени прямо в коридоре и компенсировал им обоим сразу, чередуя руки и рот. По нему видно было, насколько он боялся, что найдет покинутую второпях квартиру. Как только его отпустило это нервное напряжение — усталый Роджерс сдулся. Даже ужинать не стал, просто вырубился сразу, едва его вылущили из костюма в четыре руки. Брок тупо лег спать на нем сверху, благо спина у Кэпа была — как хорошая кровать. Утром Зимний сгонял за продуктами, и пока Брок делал завтрак на троих, успел трахнуть практически спящего Роджерса. Когда он свалил в душ, Роджерс выполз на запах кофе, со сна весь мягкий, взъерошенный, в штанах Брока на голую жопу. Выдав ему кружку горячего, Брок не удержался и облапал его за выпуклую грудную мышцу. Роджерс, о чудо, не набычился, не нахмурился — улыбнулся, и у Брока аж в яйцах дрогнуло: будто солнце глянуло из-за туч. Если бы у солнца могли быть такие шикарные сиськи, широкие плечи и задница на миллион. Оскалившись, чтобы не выдать, в какого сопливого идиота его превращает одна улыбка Роджерса, Брок добыл сигарету из забытой на столе пачки. — Прикури и мне. — Капитан Америка курит! И трахается! С мужиками! И ходит без трусов! — Брок, не начинай, — сказал Роджерс просто. — Главное — не начать, а кончить, — подмигнул Брок. — И кстати об этом. Какого полового члена ты не дал своему Баки сорвать цветок невинности? Нет, я горд и счастлив, не пойми превратно, но я немного в ахуе от такой щедрости. — Строго говоря, он был первым, — вздохнул Роджерс, выпуская дым из ноздрей, как огнедышащий дракон. — В сорок третьем, когда его призвали, мы пытались, вроде как на прощание. Это было ужасно, у нас ничего не получилось толком, а я еще и хлопнулся в обморок в процессе. Я был... да ты видел, наверное? О проблемах со здоровьем, в общем, знал не понаслышке. И мы совершенно не представляли, что делали. Но он этого не помнит, и слава богу. Сдержать рвущийся наружу обидный хохот было невозможно, но Роджерс только поморщился на это. — «Он» помнит, — сказал Зимний из ванной. Черт побери, в этой дыре все же были совершенно картонные стены. — Я потом боялся тебя и пальцем тронуть, не то что другими частями тела! — Это правда, — улыбнулся Роджерс, — мы почти два года на войне исключительно рукоблудили, хотя сыворотка мне поправила здоровье. — А тебе надо, чтоб драли в хвост и в гриву, а? Чтоб только перья летели, — плотоядно оскалился Брок. Роджерс поморщился: — Чего ты добиваешься? — Я не доебываюсь. Стив, — называть его по имени было совершенно непривычно, — я спрашиваю четко то, что спрашиваю. Карты на стол. Что тебе надо для счастья. И насколько в это понятие вписывается страшный на рожу гидровец, который, справедливости ради, готов буквально целовать тебя в жопу. — Я счастлив прямо сейчас. Больше, чем когда-либо. Из ванной в облаке пара выперся Зимний в одном полотенце. Полотенце было на голове. — Это отлично, — сказал он с чувством, — потому что у нас с Броком есть офигенное предложение.***
Безумный Титан шагнул из портала в сердце битвы, когда из-за рощи баобабов выпрыгнул видавший виды джип с открытым верхом. Виляя между инопланетными вундервафлями, отрядами вакандской армии и разноцветными пятнами костюмированных героев Земли, он держал курс на бородатого здоровяка, окруженного многорукими монстрами. Сшибая врагов бампером, он затормозил, подняв облако пыли, и водитель вскочил на капот, с двух рук расстреливая аутрайдеров. — Вот так просто взял и свалил играть с друзьями в войнушку! — взревел он, протянув руку Стиву и затащив его на капот. — Дома мужики лежат неебанные, а он шляется по Африке, как турист, бороду отрастил, форма в эротичных дырках! Ни на минуту оставить нельзя! На мгновение подняв маску, он жадно поцеловал Стива и тотчас вернулся к отстрелу врагов в радиусе зоны поражения. В черной броне и маске, раскрашенной под череп, он походил на злодея куда больше, чем на героя — впрочем, некогда разноцветные Мстители тоже все больше демонстрировали склонность к мрачным оттенкам. — Твоя лучшая половина? — язвительно спросил по комму Сокол, пролетая над их головами. — Моя лучшая треть, — без тени смущения улыбнулся Стив. — И как раз вовремя. Где Баки? — На баобабе, где и полагается быть снайперу. — Брок кивнул в сторону кромки леса, пока чудом нетронутого разрушениями. Сдернул рацию с ремня: — Отморозок, прием, я нашел Стива! — Цель в зоне видимости, — прошипела рация. — Хуярь! К Таносу уже несся Беннер, громыхая броней, но не успел он еще добежать, как пуля невидимого снайпера вошла Безумному Титану четко в глаз и вынесла весь затылок. Во все стороны брызнули мозги. Отброшенное выстрелом тело свалилось как сноп. Сверху на него обрушился Халкбастер, меся уже застывшее в смертельной гримасе лиловое лицо. Тор, ухватив покрепче Громсекиру, отсек руку с золотой перчаткой. Просто на всякий случай. — Цель поражена, моя сладкая булочка, — подтвердил Брок в рацию. Рация отозвалась не без сарказма: — Да я в монету попадаю с такого расстояния, а тут такая дура здоровенная! Потрясенные гибелью своего военачальника, остатки инопланетных войск бежали врассыпную. Вакандцы добивали их без жалости, разъяренные масштабом разрушений, учиненных на их земле. Доктор Стрендж видел четырнадцать миллионов и шестьсот пять вариантов будущего, среди которых был лишь один, закончившийся поражением Таноса. Он не досмотрел до четырнадцать миллионов шестьсот девяносто третьего, в котором Баки Барнс выбирает самый эффективный способ устранения цели вместо того, чтобы в гуще битвы приглядывать за Стивом Влипаю-в-неприятности-с-колыбели Роджерсом, спину которого в кои-то веки нашлось кому доверить. У каждого есть свои уязвимые места. Пряча их от людей, мы сохраняем иллюзию собственной силы, но только вывернувшись всей ранимой неприглядной изнанкой наружу, можно рассчитывать на настоящую близость. Без секретов, скелетов в шкафу, стыда и сожалений. И возможно, однажды именно это спасет мир.