Мираж

— Ваше Высочество! Ваше Высочество! Очнись! Почему ты не слышишь меня?! Он действительно не слышит. И не услышит еще долго. Запах гари и горелого мяса ощущается не так явно, как запах крови, бьющий в нос. Парень прикрывает руками лицо, однако это не спасает его от жестокой реальности, от страшной картины, въевшейся в его память теперь уже навечно. Его принц пал под острым клинком безжалостных убийц. «Ваше Высочество, посмотри на меня! А-а-а…» Он еще не научился держать свои эмоции под контролем и дает выходи свирепому крику, отчаянному воплю, что переходит в болезненный хрип. И когда он больше не может кричать, оборачивается, наконец, слыша тихий смех позади себя. Хуа Чэн не знает, кого больше ненавидит: Безликого Бая, устроившего все это, людей, которые раз за разом вонзали меч в тело его принца… или самого себя? Потому что не мог ничего с этим сделать. Слишком поздно. Слишком слаб. В два прыжка Хуа Чэн оказывается на том месте, где только что стоял демон, но его собственная сабля пронзает только воздух. Он только слышит: — Интересно… ты ведь тоже однажды его бросишь. — Никогда! Я никогда не брошу его! Но кричать не было смысла. Даже слабая попытка «убить» демона вряд ли бы возымела эффект, даже, если бы Хуа Чэну удалось пронзить тварь клинком. Тварь исчезла, оставив за собой только приторно-сладкий смех и Хуа Чэну ничего не оставалось, кроме как развернуться к постаменту. Все еще связанный, Се Лянь «сидел», прижимаясь к холодному бетону. Освободи его от ленты и он попросту свалится с постамента. Нетронутым остались только руки. Кто-то в панике попадал по бедрам принца, даже зная, что эти раны не станут причиной «смерти» принца. Даже лицо ему изуродовали. Мало кого заботило в этом кровавом побоище «случайные» порезы. И теперь от скулы до правого уголка губ тянулся глубокий порез, делая лицо принца жутким. Словно… кривая улыбка. Он словно смеется над всеми теми, кто на протяжении нескольких часов делал ему больно. Пройдет время, на лице не останется этого шрама. Он затянется, словно и не было этого страшного дня, как кровавая каша на его животе бесследно исчезнет. Органы вернут былую форму, кожа вновь станет красивого, светлого оттенка, без единой отметины. Телесные шрамы исчезнут. С душевными так не сработает. Они никогда не затянутся, покроются коркой льда, но как ни старайся, убежать от них не получится. Хуа Чэн снова оказывается на коленях. Он не знает с чего начать. Не знает, как ему коснуться принца, чтобы не причинить ему лишнюю боль. И невдомек ему, что Се Лянь больше ничего не чувствует. Он еще очень долго не очнется. — Как мне тебя разбитого спасать?.. Хуа Чэн снова хочется закрыть глаза, но не успевает этого сделать. Что-то холодное и маленькое опускается на кончик его пальца. Сначала Хуа Чэн думает, что это «что-то» появилось извне, но постепенно до него доходит, что он сам создал это. Маленький сгусток темной энергии, похожей на серебристый отблеск. Хуа Чэн придает ей форму бабочки и взмахивает рукой. Бабочка несколько секунд кружит вокруг принца, словно знакомиться с ним. Стоит бабочке сесть на окровавленную грудь Се Ляня, и Хуа Чэн отчетливо слышит биение его сердца. Слабое. Но оно бьется. Конечно оно бьется… на то люди и рассчитывали, раз за разом вонзая в несчастного меч. Не умрет. Как же… физически, может, смерть и не наступит. А кого же волнует душа этого наследного принца? — Ваше Высочество, ты столько раз спасал… но никто из нас не смог спасти тебя. Хуа Чэн приговаривает эти слова, собирая то, что осталось от разорванной плоти Се Ляня. Кое-как ему удается перетянуть особенно большую рану на животе принца. Все это время Се Лянь не двигается, не подает никаких признаков жизни и, кажется, даже не дышит. Бабочки оказываются полезными, Хуа Чэн использует их, чтобы облегчить боль принца, отправляя двух маленьких существ бродить по его ранам. Их серебристые крылышки мгновенно пропитываются кровью. Как и руки Хуа Чэна, которые были уже по локоть кроваво-красными. Небольшая хижина встречает их холодом. Опуская принца на твердую кровать, Хуа Чэн проклинает себя в очередной раз за то, что ничего иного не может ему предложить. Разведя огонь, он смывает с рук кровь, находит бинты и опускается на край кровати. Его одежды пришли в негодность и Хуа Чэну даже не приходится разрезать ткань, чтобы наспех забинтовать торс принца. Он снова закрывает глаза, как маленький ребенок, который верит, что если не видеть проблему, то она в конце концов просто исчезнет. — Прошу меня простить, Ваше Высочество. С этими словами Хуа Чэн избавляется от остатка верхнего одеяния принца и, стараясь не смотреть на рваные раны, аккуратно проходится по коже бинтом, стирая кровь. Кровотечение давно прекратилось и Хуа Чэн не мог понять: это нормально, или же из его принца просто вытекла вся кровь? Горло в плачевном состоянии, вряд ли Се Лянь сможет разговаривать, прежде чем раны его затянутся. Шея тоже подвергается бинтованию, прикрывается и проклятая канга. Как бы он хотел разорвать Небеса. Смыв кровь, и перебинтовав как положено раны принца, Хуа Чэн сжимает в руках добытое с огромным трудом, небесное снадобье. Оно должно помочь принцу быстрее восстановиться. Из-за того, что принц находится без сознания и у него напрочь отсутствует глотательный рефлекс, снадобье попадая в рот, в конце концов оказывается на подушке и щеках принца. На вес золота… Хуа Чэн решает не переводить лекарство и отставляет его до тех пор, пока Се Лянь хотя бы чуть-чуть не придет в себя. Сам он опускается на пол, привалившись к кровати. Он плачет. Долго и горько. Тихие всхлипы превращаются в громкие стенания, Хуа Чэн не может заставить себя быть тише. Не может справиться с той болью, что терзает его изнутри, стоит ему представить, что будет с его принцем, когда он придет в себя. Так и засыпает, обнимая колени, под беспокойное мерцание бабочек. Они рождались сами по себе и не были подконтрольны юному демону. Словно питаясь его душевной болью, они обретали силу. Так прошла неделя. Хуа Чэн сидел у подножия кровати, смотрел на бабочек и прислушивался к тихому биению сердца принца. Однажды вечером Се Лянь пошевелился. — Ваше… Высочество? — Хуа Чэн мгновенно оказывается на ногах. Долгое время бинты оставались белыми, но спустя неделю они в одно мгновение пропитываются свежей кровью. Хуа Чэн не знает: хороший это знак или стоит начать беспокоиться. Но принц, действительно приходит в себя. — Почему… — хриплый голос, так непохожий на звонкий голос принца, отдается в душе Хуа Чэна острой болью, ставшей почти хронической. — Ничего не говори, Ваше Высочество, — просит он, присев рядом, — тебе не… — Почему я не могу умереть? Хуа Чэн так и застывает с бутыльком того самого снадобья в руках. Он собирался влить его в рот Се Ляня, едва заметил признаки жизни принца. Но теперь не смеет пошевелиться сам, глядя на бледное лицо. Похоже до этого Се Ляню без сознания действительно не было больно. Но теперь его лицо приобретает пепельный оттенок, искажается невыносимой болью. Хуа Чэн, не в силах пошелохнуться, смотрит на него в ужасе. Он не лекарь. Более того: он не может привести сюда лекаря. Любой человек, посмотрев на принца, скажет, что ему пора готовить гроб. Искать лекаря на небесах он тем более не может, нет никого, кто захотел бы помочь принцу облегчить его боль. Все… все они будут руководствоваться тем, что Се Лянь бесмертен. Словно «не умрет и ладно» — решит все проблемы. — Ваше Высочество, позвольте мне помочь. Стоит Хуа Чэну произнести эти слова и Се Лянь распахивает свои большие глаза, уставившись прямо на него. От внезапности, парень вздрагивает, едва не проливая на принца остатки лекарства. И хотя Се Лянь смотрит прямо на него… взгляд его затуманен. Следующую неделю принца не отпускает лихорадка. Он мерзнет и сколько бы Хуа Чэн не притащил одеял, все ему мало. Принц соглашается принять лекарство, но оно ни капли не помогает, температура не падает, а страдания Се Ляня не уменьшаются. Почти все время он спрашивает Хуа Чэна, почему люди с ним так поступили. — Потому что это люди, — тихо отвечает Хуа Чэн, укрывая Се Ляня, когда он скидывает с себя одеяло, — им невдомек, что есть кое-что похуже смерти. Се Лянь засыпает, сжимая запястье Хуа Чэна с такой силой, что на нем остаются следы. Третья неделя приносит с собой улучшения. Рана на лице принца затягивается, образуя тонкий, белесый шрам. В перевязке Се Лянь больше не нуждается, но его сознание по-прежнему остается где-то на грани бреда. Ему снятся кошмары. Каждый раз Хуа Чэн присаживается рядом с ним и старается разбудить, когда их маленькое жилище заполняется истеричным смехом. Се Лянь смеется над своей болью, словно, если он будет воспринимать ее всерьез, ему придется принять тот факт, что люди действительно так поступили с ним. В попытках сбить температуру Се Ляня, Хуа Чэн притаскивает все больше всяких склянок. В конце концов все это пылится на столике, потому что юный демон просто боится превратить и без того кровавое месиво органов Се Ляня, во что-то непригодное для жизни. — Я хочу есть. Эта фраза звучит на четвертой недели. Хуа Чэн подрывается, словно громом пораженный. Голос Се Ляня уже полностью восстановился, но его бредовое состояние продолжало мучить принца. И Хуа Чэн меньше всего ожидал, что Се Лянь попросит еды. Ему требуется полчаса, чтобы приготовить подобие супа-пюре. Твердая пища только страдания принесет принцу. Остудив содержимое чашки, Хуа Чэн присаживается рядом с принцем. Он приподнимается, все еще глядя на окружающий мир затуманенным взглядом. — Я не могу поднять руки, — жалуется Се Лянь, опустив взгляд на чашку. — Тебе и не потребуется, — Хуа Чэн набирает ложку супа и подносит к губам принца, — вот… это должно быть вкусно. Се Лянь пробует суп на вкус. Он ощущает только солоноватость и металлический привкус крови, от которого еще долго не сможет избавиться. Но желудок, который, кажется, более менее восстановился, требует еды. Когда с супом покончено, Хуа Чэн убирает тарелку, подносит принцу воды и собирается спросить его о самочувствии, однако не успевает. — Они были правы. Я не умер. У Хуа Чэна не находится слов… Он так рад был тому, что принц пришел в себя и снова мог говорить, что не заметил, как в голосе Се Ляня напрочь отсутствует интонация. Сейчас он напоминал безвольную куклу — дергай за ниточки и она будет выполнять все твои хотелки. — Кто ты? — Се Лянь поворачивает голосу в сторону юного демона. — Я твой последователь, — честно отвечает он. — У меня не осталось последователей. Хуа Чэн мотает головой. — Тогда кто я такой? Се Лянь с огромным трудом поднимает руку, чтобы коснуться Хуа Чэна. У него ничего не выходит и силы покидают его, поэтому рука падает обратно на кровать. Чуть склонив голову, принц отвечает: — Ты — мираж. Хуа Чэн был согласен оставаться для него миражом. Он готов был прятаться в тени, стоять за спиной принца, защищать его издалека. Только бы боли в этих глазах стало меньше… Они расстались на пятой недели. Шрамы на теле принца затянулись, его температура пришла в норму, но полуобморочное состояние все еще было при нем. Даже, когда принц шел, казалось, он попросту не разбирает дороги. Новые монашеские одежды были чистыми, поэтому, стоило принцу надеть их, и казалось, что той кошмарной ночи никогда не было. Решив остаться для принца галлюцинацией, Хуа Чэн привел его в место, где его мог найти Фэн Синь. Опустившись на мягкую траву, Се Лянь уснул… или снова предпочел отключить сознание, Хуа Чэн не знал. Он лишь вложил ему в свежий цветок, как маленькое напоминание о его мираже. — Я навсегда останусь твоим последователем, Ваше Высочество. Навсегда. Только держись. И ему остается только из тени наблюдать, как Фэн Синь и Се Лянь в конце концов покидают эту пустошь. Серебристая бабочка, сорвавшаяся с пальца Хуа Чэна, мягко приземляется на спину Се Ляня. Он ничего не чувствует. Не может видеть, как бабочки, пару раз дернув крылышками, устраивается поудобнее. Чтобы Хуа Чэн всегда знал, что с его принцем больше ничего подобного не случится.