Ночи в белом атласе

Impassioned lovers wrestle as one Lonely man cries for love and has none.

Она всегда знает. Всегда может сказать, когда наступает одна из тех ночей, может почувствовать, как электризуется атмосфера в этом доме, чувствует, как растёт напряжение. И она знает, что он придёт к ней после. Позволит ей покрывать успокаивающими поцелуями своё избитое, окровавленное лицо и избавить его от боли и печали на эту ночь. Он всегда уходит к тому времени, как она просыпается по утрам, но она всегда знает. Всегда. Она ждёт, когда дверь едва слышно скрипнет, и он проскользнёт в неё в полутьме, тихо прикрывая её за собой, повернётся и обнаружит, что она уже стоит там. Она поднимает руки к его лицу, мягко обхватывая ладонями, встаёт на цыпочки, чтобы нежно поцеловать его в лоб, проводит губами по спинке носа к его губам, касается их, прежде чем отстраниться, пропуская пальцы сквозь его волосы, спадающие на лицо. В лунном свете она может увидеть синяки, расцветающие по окружности его глаза, может сказать, что его нижняя губа рассечена, несмотря на то, что он смывал кровь, стекавшую по его подбородку, капающую на кухонный кафель, пока он терпел побои, думая только о ней, когда кулаки соприкасались с его лицом и телом. Она стаскивает его рубашку через голову, бросая на пол рядом, следом свои трусики, позволяя осесть лужицей у ног. Его руки обхватывают её, притягивая к себе обнажённое тело, прижимая кожей к голой груди, пока он завладевает её губами, удивительно нежными, но страстными, дикими в этих поцелуях. Она спускает его штаны с бёдер, ни за что не разрывая их тесную связь, пока он поднимает ноги по одной за раз, освобождая их из одежды, ведёт её спиной к кровати, опуская на неё их обоих. Его руки на ней всюду, блуждают по её телу, кончики пальцев вминаются в молочную бледную кожу, дразня и касаясь, обрисовывая план всех частей её тела. Он повторяет это из раза в раз, отпечатывая в памяти каждый дюйм её тела в желании иметь возможность вспомнить каждый её кусочек, каждую веснушку и шрам, и это крошечное родимое пятно на лодыжке. Он склоняется, обхватывая себя рукой, и толкается в неё, как и много раз до этого, ожидая привычного тихого вдоха, который она испускает, когда он заполняет её, дышит тяжело и рвано ему на ухо, пока он двигается внутри. Они полностью поглощены друг другом, вбирают в себя всю суть естества друг друга, души, ставшие единым целым в темноте, дарящая и принимающий утешение единственным известным им способом. Она молча запрокидывает голову, закусывая губу, пока её ногти оставляют полумесяцы следов на его плечах, чувствует, как он утыкается лицом в изгиб её шеи не в силах сдержать стон, следует за ней, изливаясь, позволяя своим губам скользить по её горлу, смакуя на языке её вкус. Она перебирает его волосы, пока они лежат так, он становится мягче внутри неё, а она прижимает его к себе, впитывая кожей его слёзы, обнимая словно в попытке защитить. Она подсознательно желает иметь возможность делать это до избиения. Остановить неизбежное. Она думает, что, возможно, в следующий раз так и поступит. — Эй. Сделаешь кое-что для меня? — шепчет она. Он урчит, вопрошая и утверждая, спрашивает "что" и в то же время говорит ей "да". Она смотрит в потолок, пальцы путаются в его кудрях, надежда и опасения расцветают внутри. — Не уходи. Будь здесь утром, — сглатывает она. — Пожалуйста? Она слышит своё сердце, колотящееся в тишине, чувствует, как секунды растягиваются в вечность, время замирает на месте. — Ладно.