Для тех, кто в танке

Димка возвращался домой. Туда, откуда уехал пятнадцать лет назад с надеждой на счастье. С надеждой, которая так и не сбылась. Уехал семнадцатилетним, восторженным Димкой, а возвращался взрослым, состоявшимся, осторожным Дмитрием Александровичем. Он не приезжал домой ни разу. Стыдно сказать, но он боялся. Боялся воспоминаний и боли, которую они могли принести. Боялся увидеть в родном взгляде, не забытом за все эти годы, равнодушие. Боялся сорваться и натворить глупостей, поставив близких в неловкую ситуацию. Боялся, но ехал. Ехал, чтобы разрубить этот канат, державший его. Ехал, чтобы отпустить юношескую влюблённость, которая бередила душу все эти годы. Его самолёт набирал высоту в небе над Самарой. Лететь несколько часов, и Димка прикрыл глаза, погружаясь в воспоминания. Тогда, после КВНа в одиннадцатом классе, они как-то незаметно стали неразлучны. Их «Трио «Агрессия» обсуждали все кому не лень. Димка, Наташка и Костя — организаторы всех проблем двух старших классов их маленькой поселковой школы. Димка — спокойный и уравновешенный, Наташка — импульсивно-инициативная, и Костя, согласный на любой кипиш и готовый откусить за Димку с Наташкой голову любому. Как говорили с улыбкой их учителя, по отдельности они идеальные дети, но, собравшись вместе, могли использоваться как секретное оружие в тылу врага. Димка с Костей пытались соперничать за внимание весёлой и пробивной подруги, но как-то несерьёзно. Перед Новым годом они сидели втроём у Димки и пытались решить, как праздновать, пользуясь отсутствием родителей и брата, полируя идеи пивом. Наташка как-то подозрительно изучающе наблюдала за ними, а потом вдруг сорвалась. — Димасик, Котик, я должна вам кое-что сказать. — Димак, ну скажи мне, где она берёт эти дебильные клички? Меня иногда тошнит от этих её розовых соплей. — Да ладно, что с неё взять, девчонка же. Так что забей, Костян. — Дорогие мои мальчики, мы тут подумали, и я решила, что я вас обоих абсолютно одинаково люблю. Поэтому рушить вашу мужскую дружбу не имею права. Выбирать между вами я не буду и Новый Год пойду отмечать с девчонками. Так что не скучайте, — выдав всё это, Наташка схватила свой пуховик и умчалась, оставляя ошарашенных парней перед захлопнувшейся дверью. — И что это было? — По-моему, Костян, нас сейчас обоих бросили. Но, ты знаешь, почему-то даже не обидно. Пошли пиво допивать? Нализались они тогда знатно. Всё-таки «Балтика Девятка» для не проспиртованного молодого организма была тяжёлым ударом. — Вот скажи мне, Дим, чего ей не хватало? Ну ладно, я грубый, необразованный и ничем, кроме старой отцовской машины, не интересующийся, но ты то у нас умница, красавец, ещё и язык подвешен. Чего ей надо? — А я с ней даже целовался, — флегматично выдал Димка, откидываясь на диван и думая о том, что Костя лукавит и он куда разностороннее, чем говорит. — И как? — Наверное, не плохо, опыта-то у меня ноль целых, ноль десятых до этого было. — А я даже не целовался. Вот только собрался Наташку у тебя отбить и начать восполнять пробелы в знаниях, да, видно, не судьба, так девственником и проживу до пенсии, — усмехнулся Костя, усаживаясь рядом. — Да ладно, Костян. Ну, хочешь, я тебя поцелую? Ну так, чтобы для ликвидации пробелов. Как они от подколов перешли к поцелуям, наверное, не понял ни один из них. Димка почувствовал, как к нему прикоснулись тёплые, сухие губы, как несмело толкнулся язык. Понял, что отвечает, когда в волосы зарылись горячие пальцы, а из груди вырвался стон. Утром открывать глаза было страшно. В голове всё мешалось и, если бы не руки, обнимающие сзади, и крепкий стояк, упирающийся в поясницу, Димка бы подумал, что ему всё приснилось. — Дим, ты спишь? — Неа. Но глаза ещё не открывал. — Тоже боишься? — Ага. Боюсь, — выдохнул Димка. Сзади хмыкнули, Костин нос зарылся в затылок, а Димку прострелило толпой мурашек. — Как говорил котёнок Гав, а давай вместе бояться. — Ты помнишь этот мультик? — Димка от удивления развернулся лицом к другу и уставился на него широко распахнутыми глазами. Он первый раз видел, как чуть грубоватое лицо Костика заливает румянцем. Смущённый Костя — это что-то неестественное, но такое родное. И, осознав это, Димка сам смутился до ужаса и попытался выкрутиться из тёплых рук. — Я много мультиков помню, а если что не помню, то пересматриваю. Так что на каникулах предлагаю завалиться у меня и начать восполнять пробелы вместе, — Костя, не разжимая рук, подгрёб Димку ближе и чмокнул в нос, обретая уверенность. Тут распахнулась дверь, впуская в комнату Серёгу, Димкиного младшего брата, заставив Костю разжать руки и выпустить отпрянувшего Димку. — Так, голубки, я всё понимаю. И всю ночь к вам не лез. Перекантовался в зале, хотя комната у нас с Димаком общая. Но имейте совесть. Скоро придёт отец. А он вряд ли после смены будет в состоянии вникнуть во все хитросплетения ваших нежных чувств. Поэтому давайте отложим ваш каминг-аут на более подходящее время. — Ничего не было, — задушено выдал Димка, пряча взгляд. — А я ничего и не говорю, — Сергей рылся в шкафу, не глядя в их сторону. — Но, когда будет, ты узнаешь об этом первым, — выдал Костик, сжимая Димкину ладонь в своей, пытаясь хотя бы так придать уверенность растерявшемуся Димке. — Обещаешь? — Серёга вылез из шкафа и уставился на них с улыбкой. — Ладно, чудики, вот вам шмотки, переодевайтесь давайте, а то видок у вас ещё тот. Это ж надо было додуматься заснуть в рубашках и брюках. Вы б ещё галстуки нацепили. — Ну да, засни мы без всего, было бы куда романтичнее, — буркнул Димка. — Так, не умничай. Костян, я тебе свои толстовку и спортивки дам, Димкины тебе длинные будут. Вали в ванну давай, там на стиралке новая щётка. А ты, братик, тут давай по-быстрому переодевайся. И жду вас на кухне, я там макароны сварганил. Сейчас уже батя прийти должен. Так что в темпе вальса. Оставшиеся дни до Нового года прошли для Димки в каком-то тумане. Он таскался с Наташкой на репетиции новогоднего праздника, давал Костику списывать на перемене домашку, но активно избегал оставаться с кем-то из них наедине. Ездил вместе с братом за подарками для Наташки и родителей. И уже выходя вместе с Серёгой из торгового центра, он застыл у витрины художественного магазина. — Дим, ты чего завис? — У тебя деньги есть? — Ну, есть немного. А тебе зачем? — Мне надо. Надо. На подарок. — Наташке, что ли? Так она у вас вроде рисовать не умеет. — Зато Костя умеет, — буркнул Димка, входя в дверь. То, что Костя умеет рисовать, он узнал случайно, однажды забежав к нему без предупреждения. Димка до этого не знал, что можно одним простым карандашом нарисовать ТАКОЕ. Костя тогда как-то нелепо отмазывался, и Димка решил не акцентировать внимание, если друг не готов открывать эту свою сторону. Тридцатого декабря был новогодний утренник в школе. Наташка в шортах, красной майке и с метлой покорила всех. Всех, кроме Димки. Он больше не воспринимал её как возможную девушку, скорее, как сестру. Он больше никого не воспринимал как возможную девушку, и это пугало больше, чем засыпаться на итоговой контрольной. Он бессознательно искал взглядом Костю, а когда ловил такой же блуждающий взгляд зелёных глаз, быстро отворачивался. Димка не дождался окончания праздника, сбежал домой, где вымученно улыбался, первый раз в жизни помогая матери печь торт к празднику. Уже лёжа в кровати, он слышал, как вернулся Сергей, как его отчитывает отец за то, что от него несло сигаретами. — Дим, ты спишь? Ну, Дим, ну поговори со мной. — Чудовище, что ты хочешь? Спать ложись, пока отец не понял, что ты не только курил. — Дим, а Дим, ты сильно расстроишься, если я с Наташкой буду встречаться? — А чего вдруг я должен расстраиваться? Пусть родители расстраиваются, — первый раз за эту неделю искренне улыбнулся Димка. — Значит, ты не против? Это хорошо. А то она волновалась, что вы с Костей расстроитесь. — Ну, за Костю я отвечать не могу, так что сам его спроси. — Я спросил. — И что? — Был послан в далёкие дали. Цитирую: «Да пошли вы все! И ты, и брат твой, и Наташку не забудьте прихватить». Дим, а что между вами происходит? Вы что, поссорились? — Да нет, с чего ты взял? — Ну, ты ходишь, как в воду опущенный, он на всех бросается, как овчарка. Если бы тем утром я вас не видел, то подумал бы, что вы из-за Натальи разругались. — Серёж, я не знаю, что тебе сказать. Всё так запуталось. — По-моему, ты усложняешь. Ты ему нравишься, он тебе нравится, так зачем вы создаёте проблему там, где её нет? — То есть, по-твоему, то, что мы оба мужики — это не проблема? У нас же офигеть какая толерантная страна, да? — А ты что, на парад собрался флагом радужным размахивать? Нет? Тогда не усложняй. Всем глубоко наплевать, кто с кем чем занимается в отдельно взятой квартире. Поговори с ним. — Да? А с родителями нашими и мамой его тоже поговорить? — Насчёт его мамы не знаю, но наша, по-моему, в курсе. — Чего? — Того! Ты ж себя со стороны не видел эту неделю. Краше в гроб кладут. А она у нас совсем не дура. Наташка заходила, а Костя — ни разу. Это мама попросила с тобой поговорить и сказать, цитирую: «Два сына — это перебор, а три — в самый раз». — Твою ж мать! — Маму не тронь, она святая женщина! — хихикнул Сергей, падая на свой диван. Костя ворвался к ним за полчаса до Нового года. Сорвал с вешалки Димкину куртку, подпихнул к нему ботинки и схватил за руку. — С наступающим! — проорал он в сторону зала. — Тёть Галь, дядь Саш, я Димку похищаю. Верну после праздников. Наверное. А может, только после каникул. — Галь, я не понял, чем они все каникулы заниматься собираются? — Саш, ты уверен, что хочешь поговорить об этом прямо сейчас? Радуйся тому, что в подоле никто не принесёт. Так что расслабься. Костя, я надеюсь, средства защиты и гигиены у тебя есть. — Тёть Галь, я ж готовился, всё есть, — Костя говорил, а сам запихивал Димку в пуховик. Димка заторможенно смотрел на весь этот театр абсурда и отмер только тогда, когда Серёга с ехидной улыбочкой всунул ему в руки рюкзак, а Костя уселся на пол и начал застёгивать ему ботинки. — Ты что творишь, идиот? — зашипел рассерженной коброй Димка. Ему было до ужаса неловко перед родителями и перед Костей с Серёгой. — Не дёргайся, я уже почти закончил. Погнали. — Куда ты меня тащишь? — возмущался Димка, пока его, как на буксире, тащили по пустынным дворам. — Как куда? Ко мне, конечно. Будем Новый год встречать. И давай быстрее шевели ластами, несколько минут осталось, а у нас не налито. Они целовались сначала в подъезде, потом в коридоре, пили шампанское в комнате, потом целовались под ёлкой. Димка не мог выпустить Костю из рук и сам прижимался к нему всё сильнее. На автомате приняв вызов, услышал радостный вопль Серёги из недр телефона: — С Новым годом, чудики! Димак, в рюкзак загляни. Костян, береги его, у меня один брат. — Вот придурок, — усмехнулся Димка, подтягивая рюкзак за лямку, пока Костя ставил пустые бокалы на стол. — Коть, у меня для тебя подарок. — Как ты меня назвал? — Костя не повернулся, но в его голосе послышалась улыбка. А уши Димки вспыхнули. Это ж надо было так спалиться. Хотя, если честно, ему очень давно хотелось так называть Костю. — Это не я, это всё Наташка с её дурацкими прозвищами. — Да я не против, Мась, просто раньше ты меня так не звал, — счастливо улыбнулся Костя, поворачиваясь к Димке лицом. — У меня для тебя тоже подарок. Димка почти не дыша разглядывал свой карандашный портрет в простой деревянной рамке и не верил, что Костя видит его таким. Таким простым, красивым и в то же время таким мужественным. А Костя с нежностью прижимал к груди толстенный альбом и две коробки с красками и карандашами. В ту новогоднюю ночь они стали единым целым и оставались им до самого выпускного. Как-то так сложилось, что так же, как и в новогоднюю ночь, все самые сложные решения за них обоих принимал Костя. И Димка привык. Привык чувствовать заботу, поддержку и, как это ни странно между парнями, любовь. Большую, светлую, настоящую. Любил сам и был уверен, что любим Костей, верил, что это навсегда. Но всё рухнуло в один день. За неделю до того звонка, провожая Димку в аэропорту, Костя обещал через месяц приехать в Самару и поступить в техникум, чтобы быть рядом, пока Димка будет заканчивать институт. А потом позвонил и срывающимся голосом сказал, что всё кончено. Что он видел в аэропорту, как люди реагируют на них, как морщатся и отворачиваются, как злобно шипят гадости вслед. Сказал, что не хочет такой жизни для Димки. Что он отпускает его и желает ему счастья. И, не прощаясь, нажал отбой. Димка пытался дозвониться, но ничего не выходило. Осознание, что его номер внесли в чёрный список, полоснуло такой болью, что Димка упал на колени и завыл от безысходности. Короткие гудки звучали приговором. Холод сковывал тело и замораживал душу. Димка в один миг разучился верить, ждать, надеяться и быть слабым. В один миг мир потерял цвета, запахи, звуки. На плаву держала Наташка, которая поступила вместе с Димкой и даже жила с ним в квартире, купленной родителями, потому что, как оказалось, у них с Сергеем всё серьёзно. Именно она заставляла учиться, жить, дышать, реагировать на окружающих. Сначала сама, потом вместе с Сергеем. Именно они не дали шагнуть с моста, когда родители рассказали, что Костя женится. Именно они познакомили с будущей женой. Именно они поддержали во время развода. Именно они все пятнадцать лет были рядом и стали самыми дорогими людьми после сына. Только они знали, что в жёстком, непримиримом Дмитрии Александровиче ещё живёт тот юный Димка, который во что-то верит и чего-то ждёт, который приходит по ночам, становится у окна, молчит и укоризненно смотрит, от которого не помогают ни психологи, ни антидепрессанты. Именно Наташка с Сергеем уговорили согласиться на новую должность в главном офисе компании и переезд в Москву. Именно они настояли на этой поездке домой. — Уважаемые пассажиры, наш самолёт начинает снижение. Просьба пристегнуть ремни. Димка шёл по новому аэропорту и с удивлением оглядывался. Он знал, что город изменился, но не думал, что настолько. Где-то здесь, в толпе встречающих, должен был быть отец. Он, конечно, мог вызвать такси, но шестьдесят километров до родного посёлка по дороге, состоящей из одних поворотов, не вызывали желания доверить свою жизнь чужому человеку. — Привет, пап! — Привет, привет! Ты совсем без вещей? — Да я вроде ненадолго. Всё, что нужно, влезло в рюкзак. Как вы? Как мама? — Ой, заканчивай. Что могло измениться за два дня, что мы не созванивались? Давай без этих танцев с бубнами. Давай ты сразу спросишь про своего Костю, а я тебе расскажу всё, что смогу. — Пап, так ты знаешь? — Димка вжался в сиденье и опустил голову. — Дим, я, может, и выгляжу недалёким алкашом, но всё-таки вы с Серёгой мои дети и ваша жизнь не может пройти мимо меня, даже если я никак её и не комментирую. Конечно, я всё видел и всё знаю, а о чём не знаю, о том догадываюсь. Ну, так что, рассказывать про твоего Костяна, или тебе не интересно? — Рассказывай, — выдохнул Димка и прикрыл глаза. — Дим, всё плохо. Нет, со стороны всё выглядит более чем прилично: жена, дочери, образцово — показательная семья. Но от твоего Кости с каждым годом остаётся всё меньше и меньше. Это уже не тот безбашенный мальчишка, который грудью бросался на амбразуру. Это усталый, затюканный мужик, у которого в глазах такая безысходность, что становится страшно. Вчера Маша приходила, мама его, плакала. Сказала, что боится, как бы он не повторил судьбу своего отца, выйдя из окна. Поэтому Сергей с Натальей тебя сюда и отправили. Ты должен что-то сделать. — Пап, столько лет прошло, почему я? — Потому, Димочка, что в твоих глазах то же самое. И мы с матерью боимся, если твой дорогой Костя что-то с собой сотворит, ты пойдёшь вслед за ним. Вы должны встретиться и поговорить. И чем раньше это произойдёт, тем лучше. — Пап, а ты не боишься, что этот разговор подтолкнёт нас к краю? — Сын, вы балансируете на краю все эти годы. И если у тебя были Наташка с Серёгой, то он был один. Раньше он был движущей силой вашего тандема, теперь твоя очередь сесть за руль. Ты нужен ему. Димка закрыл глаза, переваривая слова отца. Неужели отец прав и он до сих пор нужен Косте, так же, как пятнадцать лет назад? Не оттолкнёт ли его? К тому же там жена и двое детей. — Дим, я, конечно, не понимаю этих ваших заморочек, но для меня, как и для всех, кто вас любит, самое главное — чтобы вы были счастливы. А вы оба абсолютно несчастны уже много лет. — Пап, ты думаешь, ещё можно что-то исправить? — Нет, Дим, исправить ничего нельзя, можно или начать заново, или оставить всё как есть. Но не попробуешь — не узнаешь. — Спасибо, пап! За те два дня, что он был в посёлке, Димка планомерно составлял картину жизни Костика. Успел узнать многое и поговорить не только со своими родителями, друзьями, одноклассниками, но и с Костиной мамой. Она-то и рассказала, что отец Кости в сорок два года, имея жену и двух детей, влюбился в мужчину. Влюбился взаимно и вполне мог бы быть счастлив. Но не захотел бороться с общественным мнением и подставлять под удар любимого, поэтому совершил самоубийство. Рассказала, что Костя очень похож на отца в своих чувствах и никого, кроме Димки, никогда не любил, хоть и не говорил об этом вслух. Пересёкшись с общими друзьями, Димка узнал, что Костя замкнулся и перестал общаться практически со всеми. Отказывается от совместных вылазок в кабаки и на природу. Единственное, чем ещё его можно заинтересовать, — это просьбой набить кому-то тату, потому что, Костя — единственный в посёлке кто, имеет опыт и машинку. Из всего, что он собирал по крупицам, складывалась очень неприглядная картина, из которой получалось, что прав Димкин отец: ещё чуть-чуть — и он бы мог не успеть. Димка поднимался на пятый этаж чужого подъезда. Поднимался не спеша, в последний раз прокручивая в голове, всё, что хотелось сказать и спросить. На последнем пролёте он застыл, уткнувшись взглядом в знакомый затылок. Дыхание сбилось, взгляд метнулся по широким плечам, украшенным татуировками, бритому затылку, над которым задорно торчал пушистый хвост, опустил глаза ниже и залип на крепкой заднице, обтянутой спортивками. Медвежонок, настоящий медвежонок. До медведя ростом всё так же не дотягивает. Димка про себя улыбнулся от таких мыслей, глубоко вздохнул, беря себя в руки, и сунул трясущиеся ладони в карманы. — Коть?! — спина на площадке дёрнулась, сигарета упала на бетон, а человек на площадке очень медленно, как в замедленной съёмке, развернулся на сто восемьдесят градусов. Минута, две, три — они стояли и смотрели друг на друга. Два взрослых мужика, как подростки, шарили друг по другу глазами, стараясь увидеть, оценить, запомнить. Димка увидел всё: и потухший взгляд, и раннюю седину на висках, и своё имя, вплетенное в узор татуировки на плече. В такой же узор, как был на бедре у Димки с Костиным именем, как был на полях тетрадей тогда, когда они ещё были счастливы. И Димка не выдержал и рванул вперёд, перескакивая через ступеньки. Взлетел на площадку, схватил, впечатал в себя, зарылся носом в макушку, обнял, укутал собой, вдыхая такой родной и почти забытый запах. Сколько они так простояли, Димка не знал, в себя привела хлопнувшая дверь подъезда. — Коть, пошли к тебе, нам нужно поговорить. — Не лучшая идея, там Юля и Дарина, — Костя говорил, а сам не мог оторваться от Димкиной груди. — Я знаю. И это хорошо, что они там. С твоей женой я тоже хочу поговорить. Коть, я помню, что прошло пятнадцать лет, но ты мне веришь? — Димка за плечи отодвинул от себя Костю и опять посмотрел в любимые глаза. Костя кивнул. Он видел перед собой повзрослевшего, уверенного в себе, холёного, но такого родного Димку. И он ему действительно верил. А Димка видел поникшие плечи, затравленный взгляд и такую обречённость на лице, что готов был уничтожить любого, кто посмел довести Костю до такого состояния. Но нельзя, пока нельзя, сначала нужно разобраться и понять. — Сколько можно таскаться в подъезд? Тебе что там, мёдом намазано? — звуковой волной накрыло прямо с порога. Костя вздрогнул и как-то весь сжался. Это выглядело настолько противоестественно, что Димка, не задумываясь, прикрыл его спиной. — Добрый день, милая барышня! Меня Дмитрий зовут, я друг Кости. — Кость, ну ты чего не сказал, что у нас гости будут, я бы что-нибудь приготовила. Приятно познакомиться, Дмитрий! Я Юля. — Юлечка, не волнуйтесь, я пришёл поговорить, и достаточно будет просто воды. Предлагаю включить Дарине мультики, перейти на ты и где-то присесть. — Кость, ты не говорил, что у тебя есть такой напористый друг. — Я сам не знал, что он теперь такой. — Ты многое обо мне не знаешь, но, я надеюсь, мы восполним эти пробелы, — тихо, чтобы услышал только Костя, сказал Димка. — Ну так что, Юля, дашь водички? — Да, конечно, идите на кухню. Костя, уткнувшись взглядом в стол, на Димку совсем не смотрел. Но это не лишило Димку уверенности в том, что он собирался сделать. Он бездарно потерял столько лет, чуть не потерял дорого человека — и сейчас был готов бороться со всем миром, но вернуть своё себе. Присев рядом, Димка сгрёб Костины пальцы в ладонь и тихонько пожал, вызвав судорожный вздох. — Дима, так о чём ты хотел поговорить? — жена Кости тоже присела за стол, не обратив внимания на их сцепленные пальцы. — Юль, мой вопрос, наверное, покажется странным, но скажи, пожалуйста, ты Костю любишь? Казалось бы, простой вопрос, но Костя ещё больше сжался, а его жена потупила взгляд. — Ну, в принципе, я так и думал. Сейчас, пожалуйста, выслушай меня спокойно, не перебивая. Я не знаю, что ты обо мне знаешь и знаешь ли вообще. — Знаю только то, что ты был в жизни моего мужа, когда он ещё умел улыбаться. — Юль! — Ну, что Юль? Кость, ты же не думал, что я совсем блондинка? Я вполне способна анализировать некоторые вещи, даже если они мне не нравятся. Дим, чего ты хочешь? — Хм, ладно. Я хочу, чтобы ты подписала документы на развод. Квартира, машина, всё, что есть на карточках, останется у тебя. Я заберу только Костю и необходимый минимум его вещей на первое время. Девчонки, на твоё усмотрение, или останутся с тобой, или мы их через месяц заберём. Если ты решишь, что детям лучше с тобой, то гарантирую, что всю финансовую сторону их содержания мы возьмём на себя, но ты не будешь препятствовать Косте с ними общаться. Это всё. — Круто ты загнул. А ты его спросил? Что-то я не вижу, чтобы он был сильно рад твоей идее. А скажи-ка, Дима, мне это зачем? Сейчас у меня муж и семья, а после развода я буду разведёнкой с прицепом. — Юль, давай начистоту: я всё равно заберу Костю, а вот по-хорошему или по-плохому — решать только тебе. Что для тебя важнее: штамп в паспорте и статус, который к нему прилагается, или живые люди и их чувства? Костя никогда не был и не будет твоим, он всегда принадлежал только мне, так же, как и я ему. Один раз я послушал не своё сердце, а того, кого считал сильнее, умнее и правильнее, — Димка бросил взгляд на поникшего Костю. — Но больше я такой глупости не совершу. Если будет нужно, я, как пещерный человек, закину его на плечо и утащу в свою пещеру, но, надеюсь, до этого всё-таки не дойдёт. Что же касается того, зачем это тебе, то здесь всё просто: сейчас у вас в доме четыре несчастных человека. Двое взрослых, не любящих друг друга, и двое детей, которых несчастными делают их родители, ругаясь и выясняя отношения. Если вы не думаете о себе, то подумайте о них. Однажды мой сын, оказавшийся более мудрым, чем мы с женой, сказал, что пусть лучше у него будут любящие мама и папа, живущие отдельно друг от друга, чем два неврастеника, живущие вместе и ненавидящие весь мир. Юль, я предлагаю тебе искреннюю дружбу и заботу о тебе и девочках, в обмен на возможность сделать Костю счастливым. Подумай, пожалуйста, до завтра. Димка встал и шагнул к выходу из кухни. — Коть, ты как, сам пойдёшь, или всё-таки на плече тебя таскать? Ты хорошо подумай, ты всё-таки не Дюймовочка, я так и грыжу получить могу. А зачем я тебе с грыжей? — Господи, ну за что мне этот идиот достался?! — бурчал Костя, выбираясь из-за стола. На его лице расцветала робкая улыбка, а глаза светились нежностью, когда он смотрел на Димку. — Дим, куда мы идём? — Костя шёл рядом с Димкой, даже не пытаясь высвободить руку, в которую Димка вцепился, как утопающий в соломинку. — Ко мне, — буркнул Димка, до сих пор не веря, что Костя рядом. — А что твои скажут? — А тебе не всё равно? Тебе за пятнадцать лет не надоело оглядываться на окружающих? Не пробовал подумать о себе, обо мне, о нас? — напряжение, державшее Димку последние дни, выливалось в некрасивую истерику. Димка осознавал, что стоять посреди улицы, тыкать пальцем Косте в грудь и орать, захлёбываясь словами, вообще ни к чему, но остановиться не мог. — Ты своим мозгоёбством пересрал свою жизнь и хочешь продолжить? — Ну к тебе, так к тебе, чего сразу орать, — очень спокойно ответил Костя и сам потащил Димку в сторону его дома. — Во-первых, там все всё знают, а во-вторых, все благоразумно свалили на дачу, — бубнил Димка, стараясь не сорваться на бег. Вот и подъезд. Первый, второй, третий этаж. Как открывал дверь, Димка не помнил. Фокус появился, только когда он впечатал Костю в двери и впился в любимые губы злым поцелуем, клеймя, присваивая, доказывая, в-первую очередь себе, что ещё ничего не потеряно. — Дим, мне в ванну нужно, — выдал Костя на выдохе, проследив взглядом за улетевшей куда-то футболкой. Тогда, в прошлом, как-то так сложилось, что Костя, забрав себе ведущую роль в жизни, отдал Димке возможность доминировать в постели и никогда не претендовал на активную позицию. И только теперь Димка понимал, почему. Понимал, потому что сейчас сам готовился лечь под любимого, чтобы дать ему возможность почувствовать себя важным, нужным, сильным, мужественным. И как ни удивительно, для Димки это не было жертвой и он не переступал через себя. Его самого скручивало от дикого желания только от мысли, что Костя будет яростно вбиваться в него или, может быть, нежно входить, жалея и лаская. Но обе эти картинки вызывали одинаково однозначную реакцию: Димка до звёздочек в глазах хотел почувствовать Костю в себе. — Сейчас тебе нужно в спальню, и никуда больше. А дальше посмотрим, — Димка говорил, а сам направлял их в нужную сторону, не позволяя Косте оторваться и уйти от поцелуев, которыми Димка завоёвывал все участки тела, до которых мог дотянуться. — Лежать, — рыкнул Димка, роняя Костю спиной на кровать и стаскивая с него джинсы вместе с боксёрами, когда тот опять попытался выкрутиться. — Дииим, ты что делаешшшь? — Костя сжал в кулак простынь, когда Димкин язык пробежался от сосков до тазовых косточек, спустился ниже и широким мазком прошёл по головке. Димка оскалился и продолжил вылизывать не длинный, но крупный ствол любимого, заставляя Костю метаться по постели. Вернувшись к губам и скулам, целуя глаза и подбородок, Димка попытался насадить себя на крепко стоящий член одним резким движением. Это был его первый опыт, и он в принципе готовился, поэтому никак не ожидал той резкой, разрывающей боли, что последовала за этим. Резко выдохнув и зажмурившись, Димка пытался сдержать выступившие слёзы, уткнувшись лбом в плечо Кости. — Твою ж! Ты что творишь? — Костя резко развернулся, подминая Димку под себя. Навис над ним, сцеловывая слёзы. Зашептал, успокаивая: — Потерпи, мой хороший, скоро будет не так больно. Не двигаясь внизу, давая привыкнуть, Костя спускался губами по шее к груди, миллиметр за миллиметром лаская ставшую вдруг чувствительной кожу. Облизал шею, прихватил губами бусинку соска, втягивая в рот и дразня языком. — Давай, — хрипло выдохнул Димка, обнимая Костю ногами и с удивлением понимая, что ему уже не больно, а жар, разливающийся внизу живота, скоро опять перерастёт в возбуждение. — У тебя смазка есть, торопыга? — Вон под подушкой лежит. А тебе зачем? — Мне пока незачем, а вот тебе не помешает, — сказал Костя, легонько качнув бёдрами. — Так я ж вроде готовился. — Вот именно что «вроде», — усмехнулся Костя, чуть подаваясь назад и добавляя смазки. Опять легонько качнув бёдрами и проведя пальцами по полувставшему члену, он с нежностью посмотрел на Димку, отслеживая его реакцию. Склонился ниже, прихватил губами мочку. — Ну что, мой хороший, полетели?! — шепнул с нежностью в самое ухо, начиная неторопливые, старые, как мир, движения. — Дим, и что теперь? — этот вопрос очень волновал Костю. Он не знал, что творится в голове у его Димки, не представлял себе их дальнейшую жизнь, потому что до этого даже мечтать не смел просто сжать Димку в объятиях, не говоря уже о чём-то большем. И сейчас, когда они, расслабленные, лежали в обнимку, он должен был всё прояснить. — Нет, нет, нет! Ко второму раунду я пока не готов. Но, если хочешь, могу предложить минет. — Балбес! Я же не об этом. — Да я понял, — Димка обнял своего медвежонка двумя руками и для надёжности даже зафиксировал ногой, чтобы он не попытался сбежать. — Теперь, Коть, мы собираем нужные тебе вещи, если они есть, и ты едешь со мной. — Куда с тобой, Дим? И зачем? Димку подкинуло над кроватью, и он навис над Костей, с прищуром глядя ему в глаза. «Твою ж мать! Опять, опять этот потухший, затравленный взгляд. Вдох, выдох, нервы ни к чёрту, не орать». — Для тех, кто в танке, объясняю: со мной — это в далёкие ебеня. А конкретнее, в столицу нашей Родины, в город-герой Москву. Затем, что там мы будем жить, я буду тебя холить и лелеять и заставлю расплатиться за все пятнадцать лет моей никчёмной жизни. И вот сейчас даже не начинай, иначе я тебе въебу, со всей нерастраченной любовью и нежностью, но прямо в глаз. Ясно тебе? — внутри у Димки всё дрожало от ужаса, что он опять может потерять Костю, но показывать это сейчас нельзя. Сейчас он доминирующий самец в их паре, поэтому яйца в кулак и алга. — Ага, ясно. А зачем, говоришь, это тебе? — Кость, я реально сейчас тебе врежу. Может, тогда у тебя мозги на место встанут. Я не буду тебе сейчас пересказывать мою весёлую жизнь после того, как ты меня бросил, потому что знаю, тебе было не легче. Но больше я тебя не отпущу. И, что бы ты там себе ни надумал, зафиксируй в своей тупой башке раз и навсегда, что я однолюб и, кроме тебя, никого никогда любить уже не буду. Будет нелегко, но я горы сверну, если ты будешь рядом. Костя, пожалуйста, не закрывайся от меня, я безумно тебя люблю и не хочу опять потерять, — последнее Димка выдыхал уже куда-то в плечо Кости, потому что смотреть тому в глаза сил больше не было. — Кость, я так устал. Устал быть сильным, устал тащить свою жизнь, зная, что она никому не нужна. Я на ручки хочу, Коть, — Димка старался не всхлипывать, хотя предательские слёзы и прорвали плотину холодной отрешённости, воздвигнутую за все эти годы. Ему действительно хотелось, чтобы о нём заботились, отдать руль и просто прижаться к любимому плечу, зная, что его спина всегда прикрыта. Почувствовать себя нужным и любимым, как тогда в одиннадцатом классе. — Мась, ну ты чего? Я здесь, я рядом. Хочешь на ручки, так не вопрос даже. Хоть на ручки, хоть на шею, только не плачь, пожалуйста, — Костя собирал губами солёные капли с Димкиных ресниц, вытирал пальцами мокрые дорожки со щёк, а у самого в груди разливался океан под названием «нежность». Вот оно. его счастье. Всё такое же дурацкое, безбашенное, но до одури любимое. И не выпустит он больше своего Димку из рук. Димку, Димочку, Димасика, Масю. Вот Наташка — зараза: столько лет прошло, а избавиться от её дурацких прозвищ так и не удалось. Да и не хотелось, если честно.