polnalyubvi – Успокой меня Моя жизнь словно чёрная дыра В моём сердце пули, я жива
За окном не переставая барабанил дождь. Крупные капли хищно врезались по стеклам, будто бы пытаясь разбить их на маленькие осколки, стекали со скрежетом по водосточным трубам и нападали хитрым пикированием на оказавшихся на улице бедняг. Ветер рвал на части пространство, рассекал воздух заунывной серенадой, обращаясь к каждому и никому конкретно. Гром трубил набатом где-то в закулисьях небосвода и заставлял мелко вздрагивать от каждого раската. Как известно, дождь вообще мог вызвать разные чувства: от радости освежающих капель в знойную жару до легкой апатии с чашкой чая в руках и пледом где-то на затворках души. Люди часто подстраивают свои чувства и эмоции под погоду, сами того не подозревая. Рэнди вот хотелось смеяться. Истерически, надрывно, до боли в животе и зуда в груди. Хотелось выплеснуть эмоции, которые не то, чтобы варились в котелке сердца, а будто бы уже перелились за всевозможные края, но почему-то не вниз потекли, как капли дождя, а вверх, в горле комом встали. Влага, что брызжет из глаз, те самые спасительные слезы будто с клеем смешали и оставили где-то на утесе дребезжащих ресниц, которые слиплись давно уже и причиняли дискомфорт. В ушах сквозь белоснежные наушники музыка лилась тихая-тихая, обволакивающая и та самая – грустная и приторная одновременно. Под нее вроде бы свернуться калачиком где-то в темном углу сознания хотелось, а вроде и прокричать в пустоту открытого окна, чтобы жизнь наконец почувствовать да выбраться из-под толщи тоски. С последним желанием не справлялись капли, что уже давно рябью покрыли подоконник и все, что ниже колена, измочили. Парню бы руку к ручке окна протянуть, чуть толкнуть стекло и отрезать себя и от холодного дождя, и от поющего ветра, чей голос сквозь наушники пробивается. Да вот только руки словно свинцом налиты, а в голове пусто катастрофически, оттого и мысль, что неудобное положение на подоконнике можно поменять, а то и вовсе слезть с него, не стучала в створки сознания. Видео, просмотренное несколькими минутами ранее, до такой степени было абсурдным и несуразным, эфемерным каким-то, что Каннингхэм принял его, как первоапрельскую шутку про белую спину. «Никого таким не проведешь», – думалось Рэнди сквозь толстый слой пелены, что крепко вокруг тела образовалась, не подпуская никого и не выпуская парня в мир полноценно. Но, как практика показывает, много легковерных существует в природе, и кто-нибудь точно купится на никчемный розыгрыш. Вот и видео Хайди Винерман про то, как классно быть супергероем, стремительно просмотры в блоге набирало и шло на рекорд, потому что аргументы были уж очень убедительными и доказательства железными. Девушка словно сказку читала, проводя пальчиками по корешку книги и ставя закладки на ярких и выкрашенных детской наивностью моментах. Остальная же часть истории, темная, мрачная и заставляющая просыпаться в холодном поту посреди ночи от ужаса, осталась нетронутой словно запретный плод на том самом дереве. Такое точно никто слышать не хочет, да и известны такие секреты малому кругу людей. Тем, кто, например, не диснеевскую «Русалочку» смотрел, а читал оригинал сказки Андерсона. Рэнди громко вздрагивает и об стекло ударяется, когда вместо хандры в ушах слышит противный рингтон звонка. Палец автоматически и бездумно тянется к красной иконке, но взгляд случайно мажет по строчке контакта, и сердце отчего-то щемит нещадно. Парень так и зависает с занесенным пальцем, а потом звонок резко прекращается. Каннингхэм глубоко вздыхает сквозь стиснутые зубы, но опомниться не успевает как следует – на другом конце провода кто-то очень упрямо набирает вновь. Парень будто бы ощущает, какой противный скрип издает его тело, а ведь он только и сделал, что зелененькую иконку вместо красной нажал. – Алло? – сухо спрашивает он, голос безжизненной плетью бьет по уху звонившего, заставляя того зажмуриться крепко на секунду, прежде чем просьбу свою озвучить. – Рэнди, я.. эм, – мнется Дэн и шумно воздух втягивает, потому что дергать и без того мучившегося друга трудно невыносимо. Но долг зовет, будь он проклят. – Мне твоя помощь нужна, – наконец произносит он. – Я один не справлюсь, дело мутное очень и не совсем по моей компетенции. – Когда? – тихо слышит в ответ. – Сможешь завтра приехать? – Угу. – Я возьму тебе билет до Парка. Часов в 12 пойдет? – Можешь пораньше, – слышит Фентон сквозь шебуршание в трубке, а затем грохот небольшой, как будто что-то захлопнули с остервенением. – Я все равно сегодня вряд ли усну. – Вылет есть через 4 часа… – Давай. Звонок сброшен, а от тусклого голоса хочется выть отчаянно.***
Я кричал и вторил вновь прибою "Забери, забери меня с собою"
Дэнни нервно стоит в аэропорту, то и дело проверяя телефон так, как будто от этого зависит вся его жизнь. В груди расползается противное чувство, которое Фентон может истолковать только однобоко: ему страшно. Мелкая дрожь потряхивает его время от времени, неприятными мурашками пробегая от самой макушки до кончиков пальцев на ногах. Он ежится, кутается в флисовую толстовку с капюшоном и руки время от времени в большой карман спереди прячет, будто бы от холода, хотя сила криогена давно избавила его от ощущения мерзлоты. Дэн крепко зажмуривается, когда механический голос оповещает о приземлении самолета из Норрисвиля, а затем пытается привести дыхание в норму. Сердце начинает словно маленьким молоточком стучать изнутри по разным частям тела, особенно сильно по груди. Оно как врач-невролог проверяет нервную систему Фентона, которая уже давно упорхнула яркой бабочкой куда-то, вытягивая вместе с собой все краски. Дэн переживает за состояние норрисвильского героя, и тревога, поселившаяся в груди, утягивает его в мрачное королевство теней, лишая возможности видеть насыщенность цветов вокруг. Фильтры, которые с рождения помещены в глаза-объективы парня и придающие всему вокруг смысл, перестают работать исправно, а может это сам Фентон переключил тумблер на значок «Off». Возможности радоваться вещам он сейчас упрямо не видел. Дэн не сразу замечает Рэнди. Тот смешно застывает где-то посередине зоны прилета, медленно крутя головой из стороны в сторону и пытаясь выцепить безжизненным взглядом знакомого. Фентон всегда смеялся над парнем в эти моменты, потому что никто из них двоих объяснить толком не мог, почему это Ниндзя, наделенный громадной силой, каждый раз терялся в аэропорту Парка Дружбы. Сейчас вместо смеха Дэнни будто бы ощущает удар, да вот куда конкретно – этого он понять не может. Должно быть, все-таки в сердце, хоть и звучит это чересчур сопливо. Фентон вдруг понимает, почему не признал друга сразу. Кожа Каннингхэма бледная, как будто из них двоих это он полумертвый, под глазами залегли темные круги от недосыпа, щеки впалые, а запястья, выглядывавшие из-под излюбленной кофты будто бы стали в десять раз тоньше. Он горбится и весь как-то съеживается, что вообще не подходит его уверенному и чуть заносчивому характеру. Шаги делает медленные, будто ему физически больно передвигать ноги, а не крутится волчком по всему помещению. Фиолетовые волосы, находящиеся в творческом беспорядке, те самые, что Дэну часто снятся и сладко преследуют его на тыльной стороне век, сейчас поменяли свой цвет. Потускнели, как и вся фигура друга, думается Фентону. Рэнди словно в фотошоп поместили, насыщенность с контрастом до минимума выкрутили, а затем выпустили в мир обратно. Дэн размашисто шагает, почти бежит, через весь зал к затерявшемуся в толпе другу. Ощущение, что если он его сейчас не найдет, то тот растворится навсегда, оставив после себя запах пряностей, с которыми кофе всегда пьет. – Хэй, – мягко зовет Дэнни и ладонь аккуратно на плечо кладет, словно к фарфоровой кукле прикасается. Аккуратно и невесомо, чтобы не поранить и без того треснувший везде материал. – Я тут. – Привет, ягненок, – тихо отвечает Рэнди после того, как расфокусированный взгляд на друге останавливается наконец. По губам тихая рябь проходит, и уголок их в сторону тянется непроизвольно, да так и застывает в нерешительности в самом начале. Что делать дальше – Каннингхэм не помнил. – Ты голоден? Зайдем в Тошниловку сначала? Большие голубые глаза распахиваются и впиваются вопросительно в Рэнди колючими ресничками, перекрывая все пути для отступления. Фентон смотрит внимательно, руку чуть сжимает на плече, ответа ждет терпеливо, как только он умеет. И Каннингхэм почему-то спустя минуту таких гляделок ощущает голод, впервые за несколько недель, наверное. – Да, – почти бесшумно выдыхает он в пространство между ними. Небесные глаза напротив вдруг загораются с такой силой, что Каннингхэм чуть ли не прищуривается, и увеличиваются пуще прежнего. Рэнди кожей ощущает, как та самая противная пелена вокруг его тела потихоньку рассасывается. Фентон друга счастливо за руку хватает и рывком практически стартует к выходу из шумного аэропорта, унося с собой свою норрисвильскую ценность и оставляя где-то на обрыве уголков глаз непрошенные слезинки.***
И мой сад меня не узнаёт Увядает сквозь грозу и гром
Дэнни больно. Не физически, нет. Сердце сжимается болезненно, до спазмов в груди, и Фентон горько усмехается про себя. Все твердят, что после смерти проблемы решаемы, но вот он здесь: наблюдает за тем, как Ниндзя бесшумно выслеживает интересующего Призрака субъекта, как умелые руки механически орудуют оружием, помогая расправляться с врагами и как автоматически скользит пустой взгляд, оценивая обстановку. Дэн до этого кропотливо и понемножку зажигал блики в сапфировых глазах: шутил по поводу и без, задавал кучу вопросов, заваливал событиями из жизни, пересказывал сюжеты просмотренных фильмов и даже поведал о теории относительности, на что реакцией ему (наконец-то!) был смех на грани слышимости, словно тот из глубин земли просочился маленьким колоском вопреки беспочвенной местности. А затем время к миссии подошло, и Фентон с ужасом увидел, как после надетой красно-черной маски блики синевы далеко вглубь глаз ушли и затерялись где-то там практически бесповоротно. Призрак в растерянности мечется по помещению, мелькает картинками полупрозрачный хвост за ним. Фентон так-то мог уже давно стать невидимкой, да раскидать по-быстрому всех врагов, которые ни оружием против приведений, ни сверхспособностями не обладали. Но почему-то Дэн ощущает лишь беспомощность, а в фокусе зрения оказываются только печальные глубокие синие глаза, в которых свет от ламп вспыхивает, отражаясь в зрачках. Фентон не сумел Каннингхэма остановить вовремя: тот упрямо стоял на своем и выдал «Я тебе до конца помогу», хотя Призраку только с выслеживанием помощь нужна была. Слабость Дэна – не Фентон-Термос какой-нибудь, а упрямый взгляд из-под фиолетовой челки, против которого никакая экто-энергия не работает. Враги не глупые ведь, видят замешкавшегося Призрака и окружают витавшего где-то героя, при чем в прямом и переносном смысле. Фентон шипит от боли, когда руку ножом задевают и в воздухе появляется резкий запах эктоплазмы. Неприятное жжение отрезвляет, равно как и встревоженный выкрик «Ягненок!» где-то сбоку. Ярость зарождается в груди и расползается липкими щупальцами по всему телу, находя выход в людях вокруг, которые слишком сильно свои силы переоценили. «Почему люди такие злые? – устало думает Призрак, раскидывая врагов направо и налево. – Если бы все жили бы в мире, то нам бы не приходилось медленно угасать ради спокойствия других». И под этим «мы» он вовсе не себя имеет в виду. Спустя несколько минут люди уложены и связаны, агенты в Белом едут по вызову в небольшой домишко на окраине Парка Дружбы, а алый шарф вместе с серебряной тенью скрываются в закоулках города. Рэнди с остервенением маску Ниндзя стягивает и укладывает в карман кофты, Дэнни трансформируется обратно, морщась немного от боли в правой руке. Каннингхэм перехватывает ее ловко, оттягивает толстовку в сторону и смотрит внимательно на предплечье с небольшим и неглубоким ножевым ранением. – Пустяки, – мягко произносит Фентон и свободной рукой щелкает перед носом у ушедшего в темноту мыслей парня. – Надо промыть и перевязать, – ровным тоном звучит в ответ. – Здесь рядом круглосуточная аптека, – Дэнни не спорит и не перечит, а дыхание предательски сбивается, потому что от аккуратных прикосновений на предплечье плавиться хочется. И плевать, что оба знают о том, что регенерация у призраков отменная, да и организм у них совсем по-другому работает, человеческие болезни на них почти не влияют. Что и логично, на самом деле, ведь после смерти мало что вообще страшно. Парни располагаются в каком-то сквере в ночи, лавочка под ними тихонько скрепит, а деревья вокруг скрывают от любопытных глаз. Рэнди прикасается нежно, легонько пальчиками проходится, ласково дует на рану, чтобы отвлечь от боли после шипения дезинфицирующего средства. Дэнни смотрит, не моргая, впитывает каждую эмоцию на сосредоточенном лице и боли физической вообще не ощущает. Кожа нагревается после каждого невесомого касания, как будто Каннингхэм клеймо раскаленным железом оставляет, хотя сам того не знает. Большие небесные глаза распахнуты открыто и доверчиво, и длинные реснички дребезжат после каждого движения пальцев. Фентон сглатывает украдкой и тихо выдыхает сквозь приоткрытые зубы, хотя так он сам думает. Чувствительный и натренированных слух ученика клана Норрицу каждое движение выхватывает, но задерживаться на нем себе не позволяет. Рана промыта и перевязана, но руку отчего-то выпускать не хочется. – Родители уехали к родственникам, Джесс у подруги, – тихо проговаривает Дэн и левую ладонь поверх пальцев на предплечье кладет. – Зайдешь? Я тебе кофе сделаю, как ты любишь. Новый сериал вышел недавно… Рэнди подвисает, поднимая глаза и встречаясь со взглядом, что полон надежды и какого-то отчаяния внутри. Согласиться хочется неимоверно, но давящее чувство сопротивляется, не дает жить спокойно. В душе цветы давно завяли, и даже, наверное, земля там высохла напрочь, и реанимировать сад в груди уже ничего не может. Даже ласковый взгляд небесных глаз напротив утопает в глубине темноты, которая давно сердце поглотила. Каннингхэм сглатывает, не дает свету сквозь грозу пробиться, и отрезает, едва губами шевеля: – Я билет купил обратно. Скоро вылет. Слова словно пули в грудь обоих врезаются.***
Я бежал и прятался от боли Обезумев со своей любовью
Рэнди сидит неподвижно и смотрит в точку в стене вот уже час или больше. Дешевенький номер давит своей серостью на сознание, туманит чувства и приглушает разум. Никакие билеты Каннингхэм, конечно же, не купил, и теперь сидел, сгорбившись, на скрипящей от каждого маленького движения койке. За окном время близилось к рассвету, но посветлевшее небо не могло достигнуть потемки души Рэнди. Предложение друга вызвало в нем столь ярое сопротивление, всколыхнуло сердце и расшатало едва стоявший на ногах внутренний мир. Каннингхэм знал одно: если бы он согласился, то вся его напускная стойкость полетела бы на дно камнем, и парень туда же, подвязанный веревкой вокруг шеи. В голове пульсировала мысль, что за упущенное время с Норрисвилем могло произойти что угодно: нападение роботов Вайсроя, очередной безалаберный план МакФиста, высвобождение монстров и так дальше по списку до бесконечности. Но ни одна из этих тревог не могла заставить Рэнди шевельнуться. Каннингхэм дергается от неожиданно разрезавшего тишину уведомления на телефоне. Экран высвечивает сообщение от контакта «Ягненок» с черным и зеленым сердечками на конце, за которые Говард регулярно раньше проезжался по нервной системе Рэнди саркастичными шутками-полунамеками. – Ты долетел? Вопрос в чате остается без ответа. Норрисвильский герой вскакивает с кровати, которая отзывается противным скрежетом. В комнате становится невыносимо душно, а чувство неправильности происходящего толстой петлей затягивается на шее. Боль захлестывает с новой силой, дышать становится тяжело и невыносимо даже как-то, слезы занимают привычное место в уголках глаз. Каннингхэм с остервенением хлопает дверью, не удосужившись ее даже закрыть на ключ, который оставил в номере. Бежать, бежать, бежать. Вертятся мысли калейдоскопом, пока Рэнди спускается на улицу, на грани слышимости слыша поворот ключа в замочной скважине, но не придающий этому значение. Парень действительно срывается на бег. Ноги сами несут его куда-то под тяжелое биение сердца, маленький ветерок внезапно хлещет в лицо с неимоверной силой, глаза застилает пелена беспокойства. Каннингхэм бежит до тех пор, пока бок предательски не начинает пульсировать, а воздуха перестает хватать катастрофически. Он останавливается на несколько минут, тяжело дыша, насильно справляется с наступившей на пятки панической атакой, а затем осматривается. Взгляд синих глаз выцепляет из поплывших пятен рябь воды от ветерка, и Рэнди спускается на безлюдный пирс. Он садится на самый его край, поджимает колени к подбородку и обхватывает их руками. Время вновь перестает существовать для него. Спустя вечность игнорировать становится тошно и Каннингхэм не выдерживает, бросает усталое: – Вообще-то я тебя чувствую. За спиной раздаются тихие шаги, сначала невесомые и не ощутимые, потому что невидимке принадлежат. Фентон медленно опускается рядом, потихоньку возвращает себе материальное положение и смотрит грустно. – Прости, – шепчет он одними губами. Рэнди на это никак не реагирует, лишь пальцы сильнее в одежду впивает. Каннингхэм ждет ненавистных вопросов с тяжестью в груди, не хочет встречаться взглядом с небесными глазами, потому что плотину едва наскребшегося напускного хладнокровия точно сорвет. Только вот ни одного вопроса не следует. Дэнни сначала мягко касается плеча друга, заставляя щипавшие от слез глаза не проронить ни капельки. Ему сейчас надо быть сильнее, хотя сердце рвется и тоскливой серенадой разразиться готово. Фентон мягко расцепляет руки Рэнди, обхватывает осунувшееся лицо и оборачивает к себе. – Я рядом, – произносит он четко, когда синева глаз наконец-то на него обращается. Каннингхэм тупо впивается горьким взглядом в кожу, молчит, губы поджимает, а затем словно отходит вмиг. Глаза застилают слезы, и Рэнди вдруг чувствует, что они вот-вот прольются спасительно. Соленая дорожка стекает по его правой щеке, он шмыгает остервенело, а затем его с силой к груди прижимают. – Успокой меня, – шепчет Каннингхэм, утопая в крепких объятьях. Плотину рвет окончательно, истерика бьет обухом, а все, что копилось месяцами вдруг выходит наружу. – Мне не выбраться, – на выдохе произносит он, прежде чем разразиться рыданиями. Рэнди плачет взахлеб, утопая во всхлипах и хватаясь за одежду друга. Скулит и стонет, содрогаясь от всего того, через что ему пришлось пройти. Слезы градом стекают из глаз, скатываются ниже по щекам и подбородку, оседают на флисовой толстовке. Под веками проносятся картинки, одна хуже другой, и дышать становится трудно. Он кашляет, давится слюной вперемежку со слезами, задыхается. Заглатывает воздух только тогда, когда бледные пальцы в фиолетовых волосах запутываются. Дэнни и сам роняет несколько слезинок, что блестят россыпью ярче солнца, нежно вырисовывает узоры на подрагивающей спине, сильнее обнимает свое сокровище. Фентон ласково перебирает жесткие волосы, поглаживает виски и губами прижимается к фиолетовой макушке. Сколько они так сидят – никто из них никогда сказать не сможет. Дэнни молча отдает всего себя, превращаясь в опору для хрупкого мостика к душе Каннингхэма. Тот спустя долгие рыдания наконец-то затихает медленно, шмыгая носиком. Кожа щек раздражена солью, глаза щиплет от слез, а из груди вырываются всхлипы время от времени. Но объятия согревают как костер глубокой ночью и освещают все вокруг, не давая зловещим зверям добраться до безоружной перед лицом тьмы жертвы. – Мне не справиться, – дрогнувшим голосом проговаривает Рэнди, и взгляд выцепляет яркий рассвет. Каннингхэм зажмуривается, чувствуя бессилие спустя годы геройской жизни. – Ты и не должен, – шепчут ему на самое ухо. – Не один. Я тебя не брошу. Фентону трудно мыли излагать – так уж он устроен. Язык любви для него именно действия, а потому тот теряется, не знает, что сказать и как поддержать. Однако Рэнди после его слов голову вскидывает, сапфировый взгляд снизу вверх смотрит. Каннингхэм открыт, разбит и уничтожен. Цветы в саду души давно завяли, осыпались красивыми лепестками на измученную землю, а корни клубком скрючились. Синева глаз так много эмоций за раз выражает, и Дэн впитывает каждую, пропускает чужую боль через себя. – Успокой меня, – жалобно просит Рэнди еще раз, взгляд не отводит. И Фентон вдруг все понимает. Дэнни чуть отодвигается, обхватывает ладонями раскрасневшееся от рыданий лицо, большими пальцами стирает соленые дорожки. Каннингхэм на секунду глаза закрывает от щемящей нежности в груди, которая туго за безысходностью приходит. Небесный взгляд скользит по родному лицу, пространство между разбитыми душами сокращается до минимума, а затем и вовсе исчезает. Фентон губами прикасается к чужим, ловит судорожный выдох. В мире лишь двое остаются, а все остальное тонет в нежности и ласке. Дэнни сосредоточен до предела, боится ранить сильнее, а потому сквозь поцелуй все свои чувства стремится передать. Переживания за уже бывшего друга, отсутствие сна по ночам из-за беспокойства, благоговейный трепет от каждого взгляда и мольбы о совместном будущем. Фентон сминает податливые губы, чуть углубляет поцелуй, все свои бережно копившиеся чувства вкладывает. Сердца трещат по швам у обоих, но вместо осколков в груди вдруг хрусталь зарождается. Чистый и прозрачный, как новая связь между ними. Парни отрываются друг от друга с легким звуком, что проигнорированным остается. Дэнни теряется и подвисает на секунду, потому что синева напротив счастьем загорается. Фентон улыбается радостно, а Рэнди эту эмоцию отзеркаливает, и у самых глаз блаженные морщинки появляются. Дэн мелкими дорожками поцелуев по лицу Каннингхэма себе новый путь прокладывает, стирает самым нежным способом, что мог придумать, все переживания напрочь. Рэнди под его действиями дрожит трепетно, ресницы подрагивают, а темнота в груди на время выпускает его из своих когтей. И даже дышать легче становится. Они встречают первый рассвет в их новой жизни. Голова Каннингхэма так правильно на плече Дэна покоится. Фентон не может оторваться от фиолетовых волос, о запахе которых так долго мечтал, и ласково перебирает их бледными пальцами. Дэнни с тревогой понимает: он лишь облегчил боль, заглушил на время, но не избавил от нее навсегда. – Как долго, ягненок? – прилетает тихий вопрос, и Рэнди взгляд сапфиров вскидывает. Прозвище отдается мурашками по всему телу, потому что сейчас наконец-то звучит так, как нужно: с нескрываемой нежностью в голосе. Фентон издает тихий смущенный смешок, понимая, что именно спрашивает чертенок на плече. Им лишних слов не надо, чтобы понять друг друга. – Сэм с Таком шутят, что с первой встречи, – произносит он медленно и носом ласково трется о чужой как котенок. – Я, в принципе, с ними соглашусь. Сразу как-то после появления тебя на горизонте понятно стало, почему у меня с девушками ничего не выходило. Я, оказалось, не антиромантик, а Рэнди-романтик. – Слащаво, – усмехаются ему в ответ, а затем звучит тихий смех, по которому Фентон успел соскучиться жутко. – А сам? – спрашивают Каннингхэма с нескрываемым интересом и бровь поднимают. – Не знаю, – Рэнди пожимает плечами. – Но ты, ягненок, в один момент стал единственной причиной, благодаря которой я держался. И взгляд тускнеет сразу, как будто лампочка перегорает. Фентон выдыхает резко и со злостью. – Рэнди, – говорит он серьезно, ловит заинтересованный теплый взгляд и получает вопросительное «м?». – А если ты… откажешься? Каннингхэм серьезнеет тоже на глазах, поднимается с плеча и себя обхватывает, будто бы защищает. Дэн придвигается поближе, подбородок на плечо кладет, и подрагивающую руку своей накрывает. Пальцы переплетаются тут же, и Рэнди немного расслабляется. – Номи предлагал, – наконец проговаривает нынешний Ниндзя. – Но это как-то неправильно. Мой срок еще не истек… – Но он подходит к концу, – напоминает Фентон. – Если Номикон предложил тебе, то это ведь значит, что он нашел следующего Ниндзя? Кивок в ответ. – Тогда почему ты отказался? Каннингхэм улыбается отчего-то горько-горько, а затем проговаривает очевидное, то, что от внимания Дэна укрылось почему-то. – Я тебя забуду, – слова Рэнди оглушают, бьют кувалдой по голове. – Как и ты меня. Фентон до боли закусывает губу, судорожно запуская мыслительный процесс. Должно быть что-то, что поможет обойти заклинание Норрицу. Имя знакомого призрака вспыхивает в голове. – А если нет? – отчаянно шепчет Дэн и сильнее сжимает ладонь. – Если я найду способ, и тебя не забуду? – А если забудешь, ягненок? Что тогда? – А если нет? – настаивает Фентон на своем. Они впиваются друг в друга взглядами в немой схватке. Рэнди сдается. – Я откажусь тогда, – с надрывом и болью в голосе произносит он. – Не раздумывая? А то я тебя знаю! – хмурится Дэнни. – Не раздумывая, – кивают ему. Парни еще некоторое время нежатся рядом друг с другом, обмениваются бережными поцелуями и жмурятся от внезапно выглянувшего солнышка. Фентон вдруг резко отодвигается, не дает мягким губам накрыть вновь его, что дается ему уж очень трудно. Тормоза сдали окончательно, и ласка за какие-то часы стала такой привычной и обыденной, будто они уже давно в таких отношениях. – Почему «ягненок»? – Дэнни останавливает из последних сил парня напротив, пока тот вновь не покрыл все пространство между ними поцелуями. Каннингхэм разряжается теплым смехом. – Я должен знать прежде, чем мы пойдем на авантюру со стиранием памяти! – У тебя волосы от долгого бега в наше первое совместное задание спутались до такой степени, что практически завитушками покрылись. Твое лицо острое и вытянутое, как мордочка у барашка, ты не замечал? Ну и, конечно же, глаза. – А что с ними? – обиженно надувает губы Фентон. Каннингхэм хитро прищуривается, и Дэн засматривается на него, упускает тот момент, когда его подбородок нагло обхватывают. Рэнди оставляет легкий поцелуй сначала на одном веке Фентона, а затем на другом. Ниндзя смеется низким смехом, когда парень напротив него вдруг смущенно кряхтит и краснеет отчаянно. – Они прекрасны вообще-то, – возвращается к вопросу Каннингхэм. – Твои глаза такие большие и красивые. С длинными завитыми ресничками, как у барашков в мультиках, – он произносит это с такой лаской в голосе, что Дэнни не знает куда себя деть. Парень издает какой-то нечитаемый писк, руками пытается закрыть лицо. – У тебя уши сейчас такого же цвета, как и мой шарф, – добивает его окончательно Рэнди. – Заткнись! – А ты когда в призрачной ипостаси, каким цветом краснеешь? Зеленым? – Не твое дело! – пищит Фентон, безуспешно пытаясь вырваться из плена сильных рук. – Покажи-ка, ягненок!***
Навсегда мириады звёзд…
Рэнди проваливается в книгу в последний раз в своей жизни. Он видит пустой коридор, стены которого расписаны замысловатыми иероглифами и иными узорами восточной тематики. Каннингхэм всегда пропускал мимо ушей, когда его наставник начинал заливать ему что-то об этих рисунках, отмахиваясь тем, что ему это не нужно. Сейчас же парень чувствует непонятную горечь от этого. Захотелось вновь послушать интересные рассказы Номикона и увидеть картинки прошлого перед глазами. Рэнди вроде должен радоваться, что оковы будут сброшены и его жизнь вернется в привычное русло, как почти четыре года тому назад. В душе, в противоположность этому, неспокойно и тоскливо как в первый осенний дождь за окном. Номи возвышается над ним в около человеческой ипостаси: Каннингхэм со своим высоким ростом едва достает ему до груди. Наставник смотрит на подходящего с гордостью во взгляде, и парень отчего-то чувствует себя виноватым. – Не стоит, – философски тянет Номи поравнявшемуся возле него парню. – Ты – несомненно лучший ученик, что у меня был. Я рад встречи с тобой, – дух книги складывает пальцы в замысловатом узоре, склоняясь в поклоне и отдавая честь Рэнди. Тот повторяет все то же самое. – Прости меня… – начинает Каннингхэм с надломом в голосе, но его прерывают. – Это ты меня прости, – шепчет наставник и мягко обнимает ученика. – Я не должен был выбирать дите. Я взвалил на тебя непосильный груз, хотя ты еще ребенок… Век живи – век учись. Рэнди всхлипывает, когда ощущает ласковые поглаживания по голове и утыкается носом в темный плащ Номи. Дух книги стал ему вторым родителем. Щемящее чувство будущей разлуки не дает ему мыслить здраво, и Каннингхэм готов уже отказаться от решения, но всплывающие небесные глаза в сознании отрезвляют его. Он обещал. – Я знаю, как обмануть заклинание! – ликует голос в трубке. – Ты уверен? – с тревогой в голосе спрашивает Рэнди. – Ты мне веришь? – серьезно задает вопрос Фентон, как будто обладатель сапфиров может дать отрицательный ответ. – Конечно, – выдыхает Каннингхэм и прижимается сильнее к телефону, потому что слышит нежный смех по ту сторону. – Ты меня найдешь? – Обязательно, – дают обещание ему. Рэнди делает уверенный шаг в открытые перед ним двери.…Станут нашими телами
Дэнни ходит тревожно из угла в угол по комнате. Он сегодня дал зеленый свет Рэнди, а это значит, что сейчас Каннингхэм проводит ритуал по передаче накопленных знаний будущим Ниндзя, а затем его воспоминания о геройской жизни сотрутся, подстроятся под школьную рутину и обыденность. В норрисвильских буднях нет места герою-Призраку из Парка Дружбы. Фентон зажмуривает глаза в попытке успокоить сердце, что решило устроить ему зачет по физкультуре, который парень, конечно же, с треском завалит. Он берет со стола амулет, который дал ему после долгих уговоров, мольбы и даже слез сжалившийся над ним призрак. – Клокворк, не подведи, – шепчет Дэн на выдохе и до боли сжимает древний артефакт на груди, что холодом проникает под кожу. Фентон ныряет в кровать и с головой укрывается одеялом, пытаясь унять дрожь в теле. В этой жизни только одна вещь сильнее любых заклинаний, проклятий, болей и горестей. И это время.***
Мой утёс прорастёт всюду цветами
Каннингхэм не может объяснить родителям, лучшему другу и уж тем более себе, почему из всех университетов страны он вдруг выбрал тот, что находится в Парке Дружбы. Но документы туда уже поданы, а согласие о зачислении получено, несмотря на ревы белуги Говарда. Последний класс школы прошел слишком уж тяжело – Рэнди вдруг спохватился за учебу и завалил себя учебниками, внеклассной активностью и участием в спортивных соревнованиях. Благодаря именно последнему, кстати, тот и поступил в университет: норрисвильские койоты в этом году стремительно ворвались в межшкольные соревнования по баскетболу, а затем выиграли в турнире штатов благодаря игроку под номером «80», коим являлся Каннингхэм. Времени в двенадцатом классе Рэнди не хватало практически ни на что: он литрами вливал в себя кофе со специями, боролся со сном, грызя гранит науки для успешной сдачи экзаменов и покрывал четырехлетние долги. Учителя сначала слали его лесом, но Каннингхэм всегда отличался настойчивостью, а после его успехов в спорте директор вместе с тренером начали обходить всех преподавателей с просьбой пойти навстречу. Рэнди победно ухмылялся. Говард ныл периодически в ухо, что потерял навсегда лучшего друга, а сам тайком тоже взялся за ум и поступил на разработчика видеоигр, отчего Каннингхэм заверещал как девчонка. Кстати, о последнем… Рэнди рефлексировал очень долго после того, как на милое «Ты мне очень нравишься» от Терезы, той самой, мать его, Терезы, которая снилась Каннингхэму в самых сказочных снах, парень вдруг стушевался, выдал что-то вроде грубого отказа и ретировался, поджав хвост. Ему потом было очень стыдно, учитывая, что из-за его слов девушка превратилась в монстра и напала на школу, но хорошо хоть норрисвильский Ниндзя не дремлет. Парень долго извинялся перед Терезой и объяснялся, а сам затем подвисал в своих мыслях. Говард как-то обронил шутку, что, может, Рэнди просто играет не за ту баскетбольную команду. Каннингхэм друга чуть не прибил, но в голове яркой вспышкой проскользнул какой-то образ. И сколько бы Рэнди не переворачивал архив в своей памяти, раскидывая папки с воспоминаниями по полкам, ничего понять он так и не смог. Так и отпустил всю эту ситуацию, подумав, что его время еще придет. Да вот только после всего произошедшего на Каннингхэма навалилась какая-то хандра неописуемая. Говард, что был всегда рядом, списал все на перенапряжение друга и порекомендовал чуть больше времени уделять отдыху. Рэнди согласился легко с разумными доводами, но работать стал в десять раз усерднее, отчего нервная система полетела к чертям собачьим. Последние несколько месяцев граничили на грани депрессии и какой-то тоски глубоко в груди, чего Каннингхэм описать не мог. Сейчас конец июня, экзамены сданы практически все на отлично, и труды Каннингхэма вознаградились: он поступил на музыкальный факультет по игре на синтезаторе с углубленным изучением гитары. Винерман торжествовал, причитая о том, что «30 Seconds To Math» будут жить вечно. Рэнди ярко улыбался, но лучше себя вообще ни на дюйм не чувствовал. День клонится к закату, и Каннингхэм устало тащится по набережной Норрисвиля, пиная песок под ногами. Мыслями он где-то далеко за пределами города, в сознании то и дело проносится яркими бликами какой-то образ, отдающий в груди желанной теплотой. Тоска стоит зеленая, и Рэнди глубоко вздыхает. Его телефон разрывается от звонка друга, и Каннингхэм устало сбрасывает, на ходу яростно клацая по экрану в гневных сообщениях о том, что ему надо похандрить одному. Он только нажимает отправить, как кто-то влетает в него на скорости, отчего гаджет Рэнди летит в песок, а сам парень –задницей прямиком на землю. Каннингхэм открывает было рот и со злостью поднимает взгляд, да вот только яростные слова так и застревают в горле, а губы вытягиваются в удивленное «о». Над ним возвышается сущий ангел во плоти. Голубые глаза парня напротив расширены испуганно, бледная кожа не подходит к жарившему в последние месяцы солнцу, а темные как смоль волосы аккуратно обрамляют лицо кудряшками. Парни скрещиваются взглядами друг с другом, и таинственный незнакомец примерно того же возраста наконец выдает сдавленное «прости», протягивая руку помощи. Рэнди гулко сглатывает, пытается унять неоткуда взявшееся волнение и крепко обхватает ладонь. В голове штормом мелькает мысль, что их скрещенные пальцы отчего-то смотрятся уж очень правильно. Сбитый с толку и ничего не понимающий в невесть откуда взявшихся чувствах Каннингхэм нагибается за телефоном и не замечает, как в небесных глазах незнакомца проскальзывают ликующие огоньки. – Я… эм… – тянет незнакомец, а громадные глаза с длиннющими ресницами распахиваются, вышибая весь дух из Рэнди. – В общем, я тут к старому знакомому приехал, да вот только заплутал очень сильно. Мне неудобно просить, но не мог бы ты мне помочь? – Я Рэнди, – берет себя в руки Каннингхэм. Отпускать незнакомца отчего-то не хочется, а тут еще и повод нарисовался. Такое упускать – грех. Лицо напротив светлеет улыбкой. – Дэнни, – пожимают ему руку в ответ, а Каннингхэм отвешивает себе мысленно подзатыльник, потому что лучший друг явно был прав. По-другому желание касаться парня напротив Рэнди истолковать не может. – Я хотел перекусить и шел по навигатору, да вот только у меня телефон внезапно сел, и я, кажется, совсем потерялся. – Тут рядом есть классная забегаловка. Могу составить компанию, если ты не против, – бросает Каннингхэм будто бы невзначай. Мозг бьет колоколом предупреждение о том, что это как-то слишком, но собеседник лукаво улыбается. – Не против, – мягко говорит он. – А как же старый знакомый? Ты с ним уже встретился или… – Уже да, – как-то томно отвечают ему, не сводя глаз. И Рэнди отчего-то хочется затеряться в этом небесном взгляде. В груди расползается желанное тепло, которое Каннингхэм объяснить не может. Бабочки в животе приятно взмахивают крылышками. – Я вообще сам из Парка Дружбы, – зачем-то добавляет Дэн. – Круть. Я туда в университет поступил, – радостно проговаривает Каннингхэм, двинувшись на выход с пляжа. Он делает помарку рядом с названием города, потому что смысл переезжать похоже пару минут назад сшиб его на большой скорости. – Да? – как-то слишком счастливо отвечает Дэн, и потом смущенно прочищает горло. – Ну в смысле… к нам туда обычно не суются. У нас же город призраков. – А у нас город монстров, – пожимает плечами Рэнди. – Но ты здесь. – И то верно. Спустя десять минут они уже сидят друг напротив друга в кафе с видом на океан, расспрашивают больше о жизни и беззаботно смеются с шуток. Каннингхэм ловит себя на мысли, что все рассказанное Дэнни кажется ему уж слишком знакомым, вызывая странное чувство дежавю. Такого ведь не бывает? – Можно личный вопрос? – спрашивает Каннингхэм, сладко щурясь от любимого кофе с корицей. – Можно, – Дэнни кивает и запускает ложку в фисташковое мороженое. – Ты волосы завиваешь или они у тебя сами по себе такие? Фентон закашливается, никак не ожидая такой вопрос. И как ему объяснить, что он специально утащил с собой плойку Сэм, крича что-то о прозвище как сумасшедший и пугая девушку этим до полусмерти? – Обычно не завиваю, – тянет он смущенно и пропускает тот момент, когда запускается процесс покраснения. Каннингхэм смотрит на него, не отрываясь, и в голове почему-то проскальзывает сравнение. – Ты как… – говорит он быстрее, чем успевает подумать. Голубые глаза распахиваются шире, и Рэнди кажется, что на него смотрят с каким-то грустным ожиданием. – Как кто? – тихо проговаривает Дэн, корпусом придвигаясь ближе. Парни и не заметили, что в какой-то момент оказались сидящими рядом друг с другом. Кажется, Фентон предложил попробовать его десерт и пересел, хотя причин для этого не было – поделить сладость можно было и на прежних местах. Только вот никто из них против пересадки не был. – Ягненок, – выдыхает Каннингхэм чересчур нежно и сам пугается от нахлынувших на него чувств. Образ в голове словно прочищается, выглядывает из-за туч и своим светом разгоняет остатки грозы. Солнечные лучи ласково вторгаются в сад души, затопляя все вокруг в целебном тепле. Дэнни рядом вдруг улыбается приторно-сладко, и Рэнди не успевает отогнать мысль о том, что парень перед ним явно слаще любого десерта. Каннингхэм решает идти ва-банк, пока вся его решимость не испарилась. – Можно считать нашу небольшую прогулку свиданием? – Можно, – Фентон взгляда не отводит, но к покрасневшим щекам теперь добавляются уши. – Я обычно не целуюсь на первом свидании… – А я целуюсь, – перебивает его Дэн сдавленно и за секунду сокращает и так таявшее на глазах, как мороженое в тарелке, расстояние между ними. В мыслях Рэнди вместе с накрывшими его мягкими губами проскальзывает вновь сильное ощущение дежавю. Как будто поцелуй такой уже был, такой же нежный и ласковый. Фентон целует отчаянно, в глазах слезы непроизвольно скапливаются, потому что план удался. Амулет Клокворка сработал: в то утро Дэнни подскочил с истерикой от ощущения того, что он забыл что-то важное. Он готов был волосы на себе рвать и кричать до срыва горла, но артефакт на груди внезапно загорелся ярким светом, и в голову Фентона словно ручеек воспоминания потекли, да такие прекрасные и красочные, что пришлось по стенке скатится – ноги его совсем не держали. Каннингхэм явно теряет связь с реальностью, когда бледные пальчики ему в волосы зарываются. Рэнди выдыхает восторженно сквозь поцелуй, левой рукой за тонкую талию хватается и углубляет поцелуй, на себя контроль перетягивает. Воздуха становится мало, и парни медленно отодвигаются друг от друга, что Каннингхэма явно не устраивает. Он клацает зубами и напоследок манящую нижнюю губу напротив прикусывает дразняще. Небесные глаза от удивления распахиваются, а затем Фентон в плечо зарывается, пыхтя как паровоз. – Слишком? Ягненок? – смеется счастливо Рэнди и прижимает хрупкого парня к себе. – Ты мне казался более смелым. – Заткнись, – сдавленно шепчут ему под ухом, вызывая еще большую порцию смеха. – Полагаю, я теперь должен если не просить у тебя руки и сердца, то номер телефончика точно. Совсем смущенный и улетевший в страну неги Дэн кивает, достает свой гаджет и разблокировывает его под ошалевший взгляд сапфировых глаз. – Телефон сел, говоришь? – хитро спрашивает Рэнди и по-лисьи голову склоняет. Дэнни издает какой-то писк, и теперь уже полностью покрывается краской от макушки и до ключиц. Каннингхэм смеется низким смехом, пока парень рядом пытается закрыться от него руками. И в груди почему-то становится так спокойно, будто не было до этого месяцев шторма, грозы и дождя. В душе, в запертом под всеми замками саду, распускаются маленькими бутончиками ирисы. Кажется, даже самого сломленного может исцелить любимый человечек рядом.