Sacramento

Сердце правителя Анкордипа тревожно замерло, чтобы затем пропустить свой первый удар, когда Калламар наконец покинул здание конференц-зала, ставшее ему уже почти ненавистным. Очередной Совет прошёл, как того и следовало ожидать, просто ужасно. Самый ужасный Совет за всю историю существования Древней Веры, и дело было даже не в отсутствии в нём Шамуры, что уже воспринималось тремя епископами, как естественное положение вещей. Но Калламара беспокоило совсем не это. Ему было совершенно очевидно, что Хекат не намерена останавливаться ни перед чем, пока не вытрясет из него всю душу вместе с тем проклятым «добром» на истребление ягнят в землях Анкордипа. И вряд ли он сможет слишком долго сопротивляться ей. Видимо, её жажда отомстить за их пострадавшего брата оказалась гораздо сильнее, и теперь его сестра была готова хоть истребить всё живое в этих землях, лишь бы не допустить возвращения того Зла, по вине которого всё и началось. — Калламар, подожди. Епископ замер на месте, остановленный этим низким, командным голосом. Ну вот, опять начинается. Нехотя обернувшись к сестре, он изо всех сил постарался придать голосу непринуждённое звучание: — Я слушаю тебя, сестра. — Я пришла за твоим ответом. Надеюсь, ты успел как следует подумать над этим? У нас мало времени. Леший уже дал своё согласие, остался только ты, — богиня Голода скрестила руки на груди, всем своим видом давая понять, что на этот раз ни за что не оступится, пока не получит нужный ей ответ. Благо, Калламар был отчасти готов к этому. — Я озвучил свой ответ в прошлый раз, и моё решение с тех пор не изменилось, — немного резче, чем следовало бы, отрезал он. — Нет! — Ты издеваешься? — Хекат гневно нахмурилась, явно не обрадовавшись такому раскладу. От её тона по спине правителя Анкордипа пробежали холодные мурашки, и он почувствовал, как заледенели даже кончики его пальцев; но он решительно тряхнул головой, не позволяя страху овладеть им. Только не сейчас. — Ты просила меня подумать и принять решение, — изо всех сил стараясь говорить ровно, произнёс он. — Так вот, я его принял, и мой ответ: нет! — Ради всего святого, почему ты такой упрямый?! — в сердцах прорычала красноволосая богиня, медленно теряя терпение. — Ты не понимаешь, что если мы не начнём истреблять агнцев сейчас, то потом может быть слишком поздно?! Ты слышал, что сказал Шамура; пророчество не должно сбыться ни при каких обстоятельствах, — особенно выделив последние слова, отчеканила она. От упоминания старшего брата сердце Калламара болезненно дрогнуло, но сдаваться он был не намерен. — А ты сама хотя бы веришь в это пророчество?! Ты ведь даже не слышала его, а уже хочешь, чтобы мы все начали убивать? Ты сама говорила, что Шамура сейчас очень слаб, его разум едва различает грань между бредом и явью… Богиня резко подлетела к нему и схватила за грудки. Её лицо побледнело от ярости. — Не смей так говорить о нашем брате, — гневно чеканя слова, прошипела она. — Ты не имеешь ни малейшего права так думать о нём, не то, чтобы сомневаться в его словах. Ты настолько глуп и труслив, что готов пожертвовать не только нами, но и всей Древней Верой только потому, что слишком боишься Его? Так?! — тряхнув брата, буквально прорычала Хекат. — Ты меня задушишь, — прохрипел правитель Анкордипа, судорожно сжав руки сестры, что по силе значительно превосходила его и была способна задушить ими кого угодно. Хекат лишь с презрением цокнула и разжала пальцы, отпуская брата. Тот мгновенно отпрянул и отвернулся от неё, пряча лицо за прозрачной шалью, но и так было ясно, что Мор всеми силами пытался сдержать слёзы. Жестокие слова сестры задели его за живое, и Калламар чувствовал, что вот-вот готов разрыдаться, как маленькое беспомощное дитя. Он чувствовал себя жалким и ничтожным, но ничего не мог с собой поделать. Он сам начал это противостояние, но с каждым мгновением чувствовал, что вновь и вновь проигрывает Хекат, которая, в отличие от простодушного Лешего или мудрого Шамуры, не скупилась на грубые выражения и добивалась своего жестоко и неумолимо. — Я не могу, — еле слышно прошептал он, не обращаясь ни к кому конкретному. Его губы слабо дрогнули, а из чёрных глаз, того и гляди, вот-вот были готовы брызнуть злые слёзы. Красноволосая женщина с силой сжала зубы, явно желая сказать ещё какую-нибудь гадость, но вместо этого лишь закрыла глаза и тяжело вздохнула, мысленно приказав взять себя в руки. — Ты знаешь, что я беспокоюсь за тебя. Моё сердце болит за каждого из вас, и за Шамуру — особенно, — наконец сказала она, медленно подойдя к брату и положив руку ему на плечо. Стараясь говорить спокойно, богиня продолжила: — Я понимаю, что тебе сейчас нелегко. Нам всем пришлось тяжко, но это не должно означать, что мы должны сдаться. На наших плечах по-прежнему лежит ответственность за наших людей и наши земли, но… сейчас так же на кону стоит вопрос о сохранности Древней Веры. Наш долг — сделать всё, чтобы сохранить её, и не позволить еретику, однажды предавшему нас, покинуть Небытие. Даже если для этого понадобится объявить кровавую жатву по всем землям, — она медленно прикрыла глаза и продолжила: — Поверь, я тоже не в восторге от этого, но… это необходимая жертва. Не нужно их жалеть; жизнь одного жалкого агнца не стоит судьбы всей Древней Веры, поверь мне. Это наш долг. Понимаешь, Калламар? Мы должны сделать это, — её голос уже не был спокойным и звучал властно и убедительно, и Калламар уже никак не мог возразить ей. Но, собрав все оставшиеся крупицы своей силы воли в кулак, он одними губами прошептал: — Я… мне нужно ещё немного подумать. Хочу… всё взвесить и смириться с этим. Прошу тебя, сестра. Хекат недовольно поджала губы, но всё же не стала возражать и кивнула. Поняв, что он уже может уйти, правитель Анкордипа поспешил сотворить ихоровый портал, желая как можно скорее оказаться за дверьми своего храма. Лишь там, тяжело привалившись спиной к стене, он сжал пальцами виски и судорожно вздохнул. Как же он устал… устал противостоять родной сестре, постоянно ругаться с Лешим, тосковать по Шамуре… Жизнь словно в один миг перевернулась с ног на голову, и бесконечный ворох проблем свалился на плечи третьего епископа, грозясь однажды попросту раздавить его. Каламар автоматически потрогал своё забинтованное ухо. Вернее, то, что от него осталось. Старые бинты уже насквозь пропитались кровью, а сменить их на новые у него всё никак не хватало времени. Многовековая рана так и не зажила, как вечное напоминание о том, через что ему пришлось пройти. Правда, в отличие от братьев и сестры, он понимал, что ещё довольно легко отделался. Ведь Смерть могла не просто оторвать ему уши, но и лишить слуха на веки вечные, дабы ни один звук больше не мог проникнуть ему в сознание. Но старший брат почему-то… пощадил его. И лишь совсем недавно Калламар понял, почему. Не слышь… Не слышь зла… Калламар резко вскинул голову. В какое-то мгновение он вдруг почувствовал что-то, но не понимал пока причину этого тревожного чувства. И в тот же миг несколько горящих свечей разом погасли, как от невидимого порыва ветра. Сердце Калламара тревожно сжалось, и он непроизвольно сильнее вжался в каменную стену, до боли вцепляясь в холодный камень ногтями, словно она могла его защитить. Что-то явно было не так… Но что… Но не успел он даже опомниться, как внезапно его тело обвили несколько появившихся словно из ниоткуда чёрных цепей и, не позволив правителю Анкордипа даже вскрикнуть, в один миг утянули его в мир Небытия. Мгновение — и Калламар оказался в крепких, властных объятиях. Затылок тотчас опалило горячее дыхание, а до слуха долетел до боли знакомый низкий, бархатный голос, который хищно произнёс: — Ну здравствуй, мой дорогой брат. Ещё не забыл меня, выполняя поручения нашей сестры? — голос пленённого бога сочился ядовитым сарказмом и насмешливостью, направленных на заточивших его здесь епископов. Сердце Калламара предательски дрогнуло. — Нариндер, — каким-то жалким, надломленным голосом выдохнул он, чувствуя, как его сердце ухнуло куда-то вниз, а по позвоночнику пробежала волна ледяного страха. Этот голос… что преследовал его во снах и наяву, который заставлял Калламара одновременно дрожать от страха и беззвучно стонать от запретного наслаждения. От одной лишь мысли о грубых чёрных руках, Его кроваво-красных глазах в нижней части живота становилось жарко, и Калламар больше всего на свете мечтал в такие мгновения уснуть и больше никогда не просыпаться. И вот, этот сладкий кошмар неожиданно сбылся. — З-Зачем… зачем я здесь? — всё же осмелился спросить Калламар, ёжась от горячего дыхания на своей шее. — Послушай, я сделал всё так, как ты просил… я не давал добро на истребление ягнят в моих землях. А за Лешего и Шамуру я не могу ручаться, ты и сам знаешь… — Тссс. Ты молодец, ты сделал всё правильно, — остановив его, вкрадчиво прошептал жнец и потрепал младшего по голове, словно послушного питомца. — Но сейчас я призвал тебя вовсе не за этим. От его тона по телу правителя Анкордипа пробежали мурашки. Он прекрасно знал, что именно так Нариндер разговаривает с ним, когда желает только одного. Близости. Эти бархатные, мурчащие нотки в его низком, шипящем голосе… он не забудет их никогда, как и не перепутает ни с чем иным. Но сейчас он не готов… только не здесь и не сейчас. — Н-Нари… — Калламар испуганно осекается, осознав, что позволил себе лишнее, ведь только Шамуре было позволено называть Нариндера так, а ему такой вольности не давали. — Да? — снова этот низкий, мурлычущий шёпот возле уха, от которого внутри всё сладко и болезненно сжимается, а низ живота стягивает до боли знакомое, волнующее чувство. Чёрные руки плотнее сжались вокруг талии правителя Анкордипа, обвивая их плотным кольцом. — Глупый, бесстыжий наглец… заставил меня скучать по тебе, — немного капризно протянул бог Смерти, нетерпеливо сминая пальцами одеяние Калламара, словно тем самым демонстрируя своё недовольство, — ты в последнее время совсем не вспоминаешь обо мне; только и делаешь, что носишься на побегушках у Хекат. Кажется, пора тебе напомнить, кто здесь главный, — в голосе Смерти послышались злые и ревнивые нотки, и он резко прикусил рыбье ухо, словно в отместку за «провинность» брата. Тот болезненно вскрикнул и забился, чем вызвал лишь довольный смешок Смерти, с интересом наблюдающей за тем, как от уха по шее младшего епископа заструилась тонкая струйка крови. — Не надо, Нариндер… пожалуйста, прости меня. Я исправлюсь, обещаю, — отчаянно простонал тот, прикрывая глаза и судорожно вздрагивая, когда длинный язык жнеца влажно прошёлся по его шее, слизывая кровь. — Замолчи. Ты сам виноват, — жёстко обрубил принц Алой Короны, зубами разматывая бинт на правом ухе Калламара. — Не нужно было бросать меня в тот злосчастный день и час, оставляя на растерзание остальным. Ты, верно, хотел показать себя святым, примерным богом, что верен своему народу и вашей жалкой вере? Ты не думал о том, что будет со мной. Тебе было плевать на меня, как и всем им! — без всякого милосердия рычит он, вливая в окровавленные уши брата горькое вино правды. Этот бог точно знал, на что нужно надавить, чтобы полностью сломить чужую волю. Умел внушить страх и чувство вины. И теперь Калламар даже в мыслях не мог возразить ему. — Это не так!.. Пожалуйста, отпусти меня, — сквозь слёзы взмолился он. — Я всё исправлю, клянусь, поверь мне!.. Только молю тебя, отпусти, не мучай… — Отпустить? — в притворном удивлении поднял брови жнец. — Так я тебя и не держу. Это ведь не я добровольно отказался быть хранителем цепи, или ты позабыл уже, мой дорогой брат? — издевательски растягивая слова, усмехнулся он, вновь словно нарочно затрагивая больную тему, припоминая младшему епископу его былые слабости, в итоге ставшие самым тяжким преступлением в его жизни. Тайна, которая столько лет тянула его вниз, словно наброшенная на шею цепь, мешая свободно жить и дышать. Из-за неё Калламар чувствовал себя ничтожеством, столь глупо и опрометчиво поддавшимся своим низменным чувствам и желаниям, искусившимся на сладкие речи и обещания Алой Короны. Его страх и любовь сыграли с ним злую шутку, и теперь он был таким же гнусным отступником и предателем, как и сам Нариндер, и подверг опасности своих братьев, сестру, а так же всю Древнюю Веру. — Ммм… твоё чувство вины такое сладкое, — голос Смерти был наполнен усладой, а ноздри чутко затрепетали, жадно вдыхая запах дрожащего от страха Калламара. Одна его рука скользнула по груди, сжимая нежный сосок сквозь плотную ткань епископской мантии. Калламар рвано выдохнул и закусил губу, изо всех сил стараясь не застонать. Ну уж нет… он не станет играть в его игры. Не в этот раз!.. — А… Ах, боже, Нариндер, не надо… х-хватит… прекрати меня мучить, — задыхаясь, взмолился он. — Прошу, остановись… не делай этого со мной!.. — О, Калламар, — низко, искушающе протянула Смерть, хищно щуря свои алые, точно два горящих рубина, глаза. — Ну же, не будь так упрям, и скажи мне, что ты хочешь этого. Тогда, может быть, я не задержу тебя здесь надолго, — его горячий, влажный язык плавно скользнул по обнажённому участку шеи, посылая по всему телу рой мурашек. Калламар едва не стонет, чувствуя солёный вкус крови из прокушенной губы. Но, не желая так просто признавать свою слабость, вновь поддаваясь на дьявольские уловки этого красноглазого дьявола, он лишь сильнее сжимает зубы на ни в чём не повинной плоти, скуля и жмурясь от боли, которая лишь усиливается, когда уже две чёрные руки бесстыдно гладят его грудь, лаская чувствительные соски сквозь одежду. Руки Смерти вполне осязаемые, хоть и на первый взгляд кажутся лишь сгустками чёрного ихора, каким-то образом принявшего необходимую форму. Это лишний раз напоминает о «наказании», вследствие которого пятый был навеки заточён в Небытие. — Аа-а-ай! — жалобно вырывается из груди Калламара, когда острые клыки Смерти вновь прикусывают основание уха, и без того пострадавшего. — Т-только не здесь, п-прошу! — Отчего же? Тебе ведь нравится, — вновь издевательски ухмыляется Нариндер, но ухо всё-таки отпускает. Его руки, очевидно, вдоволь наигравшись с сосками брата, опускаются ниже, зарываясь в складки чёрно-золотистой одежды, пробираясь туда, куда никому не положено забираться. — Ммх… — бедный Калламар судорожно сжал бёдра, закусив губу и чувствуя, как чёрная рука Смерти медленно, растягивая удовольствие, поднимает подол его бархатной мантии, касаясь обнажённой кожи. Его пальцы, дразня, погладили изнывающую плоть сквозь тонкую ткань исподнего. — Нравится? Хочешь большего? — развратно прошептал Нариндер, нежно покусывая его за ухо. — Н-не-ет, — сквозь протяжный стон жалко проскулил Калламар, едва сдерживая злые, рвущиеся наружу слёзы. От возбуждения его слабо потряхивало, а бёдра сладостно сжимались от каждого прикосновения чёрной, точно ихор, руки. Если бог Смерти продолжит в том же духе, он точно не выдержит… — Неужели? Отчего же тогда твоё тело мне говорит об обратном? — ухмыльнулся жнец и запустил руку под чёрную ткань, касаясь пальцами тёплой плоти младшего брата и тем самым лишь подтверждая силу его возбуждения. — Маленький, глупый лжец… — Нариндер влажно провёл языком по мочке уха, собирая выступившие на нём капли свежей крови. Эта терпкая смесь боли и наслаждения дурманит разум, и из уст Мора вырывается жалобный, измученный стон. Он не в силах сопротивляться воле старшего брата, как и не в силах ему отказать. Тот искушает, манипулирует им, как его душе угодно, воплощая свои самые порочные и ужасные фантазии в жизнь. Калламар был бы рад сказать, что испытывает отвращение от грязных игр Смерти, но собственное тело не даст ему соврать. — Н-нет… П-прошу… Не заставляй меня, — почти умоляюще выстанывает он, чувствуя острые когти на своих бёдрах, и почти зная наверняка, что последует за этим. — Хватит. Твой скулёж начинает раздражать, — раздражённо бросает в ответ Смерть, грубо сжимая пальцы на нежной плоти, — Будешь продолжать в том же духе — останешься здесь навсегда. Лучше заткнись и помоги мне, — хрипло приказывает он, и Калламар подчиняется, дрожащими пальцами приподнимая подол своего одеяния и позволяя грубым ихоровым рукам требовательно сжать его ягодицы. Размахнувшись, одна из них оставила ощутимый шлепок на нежной коже, а вторая коснулась пальцами нежного отверстия, обильно смазывая его чем-то влажным. — А с моими прежними руками было гораздо лучше, не так ли? — даже не видя лица бога Смерти, Калламар буквально чувствовал, как он ухмыляется. — Ну что, проверим, на что способен чёрный ихор?.. Что-то внутри тревожно вздрагивает от этих слов, но Калламар лишь покорно закусывает губу в ожидании дальнейших действий жнеца. Он слышит, как соблазнительно шуршит чужая мантия, и может лишь догадываться, что хочет сделать Нариндер, однако все мысли разом обрываются, когда горячая плоть Смерти резко входит в него сзади. Из груди Калламара вырывается непроизвольный крик, полный боли и желания. — Тихо, — чёрная рука властно обхватила шею, и грозный шёпот пленённого бога заставил внутри всё сжаться в жаркий, обжигающий комок. Из чёрных глаз брызнули слёзы, и Калламар с трудом подавил в себе беспомощный всхлип. Первый толчок послал по всему телу постыдную волну боли и наслаждения, заставившую его унизительно застонать и сильнее прижаться к своему мучителю, которого он так любил и боялся одновременно. Бог Смерти двигался грубо и размашисто, из его груди вырывались хриплые стоны, плавно перемешивающиеся со звериным рычанием. Калламар запрокинул голову, прижимаясь к плечу жнеца, его рот судорожно глотал воздух, а тело жаждало прикосновений, кричало, просило. Он чуть ли не всхлипывал, чувствуя, как горячая плоть Смерти раз за разом погружается в него, терзая чувствительное нутро. А в следующий миг Калламар широко распахнул глаза и едва не задохнулся от того, насколько сильно бог Смерти прижал его к себе. Острые зубы впились в столь доверчиво подставленную шею, терзая нежную плоть, а вторая рука резко рванула мантию на груди, вонзаясь в кожу острыми когтями. Оргазм настиг их почти одновременно. В глазах резко потемнело, словно их залили чёрным ихором, и Калламар почувствовал густую, горячую жидкость внутри себя, что словно пульсировала внутри, обжигая внутренности. Его всего трясло, ноги были ватными. Чужая плоть с влажным, хлюпающим звуком покинула его тело, позволяя чёрной, как смола, жидкости частично вылиться наружу, и младший епископ обессилено обмяк в объятиях Нариндера. Он чувствовал себя полностью измученным и уставшим, если не сказать — мёртвым. Впрочем, можно ли чувствовать себя живым, находясь рядом со Смертью?.. Нариндер осторожно развернул Калламара к себе лицом и поцеловал. В этом поцелуе больше не было ни грубости, ни жестокости. Он был мягким, если не сказать — ласковым; словно бог Смерти этим поцелуем пытался извиниться перед младшим братом за то, что был излишне груб. Его язык плавно слизал застывшую кровь с прокушенной губы. — Я не сделал тебе слишком больно? — отстранившись, тихо поинтересовался он и, получив отрицательный жест, удовлетворённо улыбнулся. — Хорошо. Он поцеловал Калламара в лоб и снова прижал к себе. В этот миг Мор впервые почувствовал, как сильно бьётся его сердце. Он невольно улыбнулся. Кто бы мог подумать, что у Смерти тоже может быть сердце… Нариндер молчал, лишь осторожно перебирая пальцами его лазурные волосы. По его лицу пробежала едва заметная тень. — Скажи мне, Калли… Почему ты помогаешь мне? Почему не последовал за остальными, когда была такая возможность? — вдруг тихо спросил он. — П-потому… потому что я люблю тебя, — немного удивившись этому вопросу, робко ответил Калламар. — Ведь ты по-прежнему мой брат… — Значит, ты по-прежнему готов делать всё, что я скажу? — отстранившись, с неясной надеждой в глазах спросил бог Смерти. — К-конечно. Я весь в твоей власти, Нариндер, — почти прошептал Калламар, чувствуя лишь глухие удары своего сердца и слабую горечь на языке. Нариндер улыбнулся. — Тогда слушай… самому мне никак не покинуть это место, сам знаешь, а жертвовать тобой, стравливая с остальными епископами, я пока не хочу. Хекат ведь ждёт от тебя согласия на ритуальные убийства ягнят в твоих землях? Не противься ей. Просто позволь случиться тому, что должно случиться. Ты неплохо потрудился; теперь настала моя очередь. Вместе мы заставим их поплатиться за всё содеянное, — карминовые глаза Смерти мстительно сверкнули. — С завтрашнего дня начинайте жатву. Пусть ни один ягнёнок не избежит заклания. А уже потом, когда последняя жертва будет отдана… я воспользуюсь этим. Надеюсь, смысл моих слов понятен? Калламара уже не нужно было спрашивать дважды. Он понимал, что всё равно не сможет отказать Нариндеру, поэтому не было смысла даже пытаться. Его давно лишили права голоса, и слова уже не имели никакого веса. Это существо было слишком убедительным, слишком прекрасным. И Калламар слишком любил его, чтобы отказать. — Я понимаю… я всё сделаю. Всё, что угодно ради тебя, — тихо, но уверенно ответил он, тут же почувствовав, как холодные пальцы Смерти в ответ нежно сжимают его руку. Пути назад нет. Теперь они оба — предатели. На губах Калламара замирает немного нервная, смиренная улыбка. Ну и пусть. Он готов стать кем угодно — даже убийцей, лишь бы вновь увидеть эту манящую, нежную улыбку на лице старшего брата. И чтобы он, совсем как прежде, ещё хоть раз прижал его к своей груди.