клей с блёстками

повсюду кровь, растекалась странными узорами, с успокаивающе-раздражающим звуком капала на плитку. его любимый, бережно хранимый уже несколько лет фартук, был испорчен. тело болело. болело, чуть меньше, чем сердце, бешено колотившееся в грудной клетке. на удивление было странно спокойно. во всех случаях, когда он был на грани смерти, он знал, что не умрёт. кай был ребёнком. его рвало желчью и собственной кровью, из-за экспериментальных препаратов. он сам зашивал свои колотые раны дрожащими руками, прикусывая щёку изнутри, и подавляя слёзы, ожидая, что смерть в конце концов незаметно подкрадётся и заберёт его с собой, туда где небольно и нестрашно. он надеялся, что это произойдёт прежде, чем отец неохотно даст ему лекарство или наложит пару неаккуратных швов. удивительно, но потом он не позволял ничему стать причиной его смерти, не желая, чтобы его забирала такая глупость. не желая становиться для своего отца совсеми разочарованием, посмешищем, позорищем. возможно, просто не желая быть заменённым куклой. но сдаться сейчас, по его собственному решению, было почти катарсисом. и кульминацией его борьбы была всего лишь одна привязанность, одна девчонка, одна семья, что подарила ему столько доброты, заботы и терпения, сколько, кай уверен, он бы не смог найти ни в одних руках. всё это было ради неё. сато дрожащими руками поднял запястья в воздух, его нож со звоном упал на пол в грязной крови. конец, который он предвидел, но никогда не хотел, чтобы тот произошёл. конец, в котором он оставил сару позади. в котором, она должна защитить себя сама. та маленькая девочка, которую он когда-то забирал из школы, которая невинностью разбила его и без того разбитое сердце и любезно собрала осколки вместе с помощью блестящего клея. дыхание кая сбилось, было совсем прерывистым, глаза устали и слезились, когда он прикусил губу, чтобы скрыть жалкий скулеж, который хотел выпустить. на самом деле, кай никогда по-настоящему не понимал фразу «наблюдать, как твоя жизнь проносится перед глазами». до этих пор. его сара, щелкая снова и снова, снова и снова, вернула его к воспоминаниям, которые он почти забыл, которые, возможно, и желал забыть. и ему захотелось заплакать. щелчок щелчок щелчок. щелчок ручки в подростковом возрасте. кай собирал игрушки семилетней сары в гостиной. воспоминание было старым, всплывающим так случайно, что он не мог этого предвидеть. его челюсть была сжата от раздражения. это было не то место, куда он думал, что когда-либо попадёт. убирать за младшеклассницей. это было жалко, позор для имени его семьи. и он ненавидел это. маленькая девочка с длинными рыжими волосами сидела на полу в гостиной, щелкая ручкой, окруженная плотной бумагой, остатки которой, кай знал, он уберёт. он вздохнул. не было никакого способа, чтобы её радостный, пустой разум смог постичь мрачные истины, в которых вырос кай, и он злился на неё за это. было ли это справедливо? ненавидеть ребёнка за то, что он счастлив. — кай! — её голос зазвучал громко, вырывая его с своего злого, полного ненависти и зависти, транса. напоминая, что он всё ещё здесь. крепко сжимает в руках ярко раскрашенную куклу. он моргнул, кладя её в коробку к другим игрушкам, и обратил на ребёнка внимание. — да, мисс сара? — его тон был ровным, под стать выражению лица и взгляду. он не испытывал ни нежности, ни признательности к этой работе. не для сары. и ему не нужно было притворяться. но его тон, кажется, не произвёл на неё никакого впечатления, и глаза её горели так же ярко. — как пишется твоё имя? кай этого не ожидал, поэтому нахмурил брови, поставил коробку на пол. он скорее ждал просьбы о шоколадном молоке или закуске, но ничего личного. — зачем? — спросил он, слегка склонив голову вбок, — ты пишешь жалобу на меня, чтобы передать её своему отцу? — это была наполовину шутка. сара хихкнула. тихо, но искренне, сато так не умел. — нет! — она отложила ручку, взяв вместо неё ножницы. чидоин вырезала большое, даже близко не ровное, сердечко из красной бумаги. — я делаю тебе подарок! что? кай рассеянно моргнул. — подарок? в этом нет необходимости, мисс сара. будто бы у младшеклассницы было хоть что-то ценное для него, даже самодельное. каким жалким он, наверное, казался, нависая над ней с почти хмурым видом, когда расставлял игрушки на их законные места, раз она почувствовала, что должна наградить его за храбрость. — но я хочу! — сара нахмурилась, сжав в руках ножницы и неаккуратную открытку. — как это пишется? она была настойчива, и каю действительно не хотелось бы разочаровывать хотя бы семью чидоинов, заставляя плакать их капризную дочь. — ладно, — вздохнул он после секундного раздумья, — пишется к а й с а т о. — спасибо вам, мистер сато! она снова хихикнула, но каю платили не за то, чтобы он...нянчился с ней. сейчас всё, что ему нужно было сделать — это убраться. он продолжил свою работу, легко поклонившись ей, и вышел из комнаты. и когда он, стоя в девичьей спальне, расставлял её кукол к куклам, а пони к пони, он почувствовал, как его дёрнули за край синего фартука. он снова вздохнул. — мисс сара? — мистер кай! — воскликнула она, протягивая грубо вырезанную картонку. она был большой и вряд ли имела форму сердца, но была полностью покрыта блестящим клеем, до такой степени, что была насквозь мокрой. — о, — пробормотал он, стараясь как можно аккуратнее поднять бумажку большим и указательными пальцами, другой рукой потянувшись, чтобы поймать падающую каплю клея с блёстками, прежде чем она испачкает твёрдую древесину. сато поморщился, заметив след, какой она уже оставила. — это открытка для тебя! — сара улыбалась ему так искренне, что это заставило кая отшатнуться, его руки были покрыты клеем, но это, почему-то, не было унизительно. и чидоин крепко-крепко обняла его за ногу, стараясь выразить всю свою огромную привязанность и благодарность. так, что что-то сломалось в сердце кая, о чём он почти забыл. — прочитай это! сато глупо кивнул, пробега глазами по кривым строчкам, стараясь найти начало, чтобы прочесть вслух. — мистер кай, — зачитал он, едва справляясь с тем, чтобы его голос звучал ровно, когда он расшифровывал массивные буквы, — спасибо вам, за уборку моей...комнаты и приготовление обеда, — сато немного съёжился, когда переворачивал открытку, прикасаясь к большому количеству липкой блестящей массы. сначала он прочитал про себя внутреннюю часть, и в большом, уродливом тексте была простая фраза: «я люблю тебя!» чистая и невинная забота. кай ненавидел это. он так сильно ненавидел это. — спасибо вам... мисс сара, — его голос дрогнул, решив интерпретировать бурную эмоциональную реакцию, которую это вызвало, как вспышку гнева, а не неприятную семейную тоску, кай прикусил щеку, чтобы сдержать слезы, навернувшиеся на глаза. — мы должны подождать пока это высохнет. и я...я повешу её на свой холодильник. спасибо. сара улыбнулась ему, беззубо и прищурившись, прежде чем убежать. не успел он опомниться, как пришло время возвращаться домой после ужина. приготовив вкусное блюдо, в котором он, наконец, начал обретать уверенность, он не переставал думать об открытке, что сушилась на крыльце, прижатая камнем. когда кай уложил сару в постель и вымыл посуду, он вышел на улицу и увидел, что красное сердце всё ещё там, слегка колышется на ветру. и это снова вернуло тот гнев, ощущение неправильности, желание разорвать открытку в клочья, потому что она просто не принадлежала ему. эти фразы предназначены семье. а у кая была семья? он не был её старшим братом. он был кем-то мрачным и задумчивым, и, боже, он не был тем, кого можно любить. он почувствовал, как слёзы снова защипали глаза, и это разозлило его. гнев. это был гнев и злоба. и ничего больше. кай перекинул сумку через плечо и грубо сунул картонку в карман. сейчас он пожалел, что не может сказать, что сдержал своё обещание повесить её на холодильник. но тогда привязанность не была разрешена, надежда не была разрешена. кай хотел бы сказать, что это был тот момент, когда он позволил себе доброту, позволил почувствовать себя счастливым от того, что его приняли, но это было не тогда. и ещё не скоро кай позволил себе хоть что-то из этого. он выбросил открытку в ту же секунду, как увидел мусорную корзину возле дома чидоинов. и он плакал, оттирая блёстки с ладоней. в тот день заснув, свернувшись калачиком. он не сделал ошибки, не показав отцу эту жалкую уязвимость, но его глаза были красными. кай сказал, что это была пыльца. он хотел бы сохранить её сейчас, но наверное, от неё уже не было бы никакого проку. не то чтобы он мог бы вернуться домой, если бы она висела там на холодильнике, среди других писем, что медленно уменьшились, когда сара перешла в среднюю школу. нет. он не смог бы вернуться домой. и это был последний раз, когда он видел её. девочку, что подарила ему липкое сердечко, покрытое блестящим клеем и уродливым маркером. кай хотел бы вернуться в прошлое и поднять сару тогда на руки, покружить, поболеть за неё, сделать что угодно, чтобы дать ей больше утешения, которого она заслуживала сейчас. «блестящий клей этого не исправит», — подумал он с легким ироничным смешком. щёлканье прекратилось. клеем с блёстками можно собрать почти что угодно. исправить прошлое у кая не получается