Завтра или когда-нибудь потом

      По ушам музыка долбит в бешеном ритме. Бум-бум-бум, а Кисе кажется, что это вовсе не музыка, а его сердце, что вот-вот грудную клетку пробьет и вывалится наружу уродливым куском мяса, мало напоминающим все те сердечки, которые девчонки старательно выводят на полях рабочих тетрадей.        Однако несчастный орган покидать его бренное тело не спешит в отличие от языка, которым он толкается в чужой рот, ловит вибрацию низкого стона. И вновь это бум-бум-бум под ладонью отдается навстречу из чужой груди. Он не один тут на грани жизни и смерти, Хэнку тоже погано. Погано настолько, что воздуха на двоих не хватает, что перед глазами всё плывёт мутными пятнами, что лопатками они уже давным давно обтёрли всю стену укромного уголка клуба.       В клубе жарко, душно, накурено, дым не успевает растворяться в воздухе, потому что одна сигарета идёт на смену другой, потому что Киса всех тут обеспечил дозой хорошего настроения под сладкие пары марихуаны. Потому что между ними с Хэнком тоже всё жарко и душно, почти влажно и больно. Потому что Киса целуется грубо, с зубами, а Хэнк цепляется за него, как утопающий за соломинку, даже не подозревая, что не он один тут идёт ко дну. Киса вообще уже давно начал тонуть, примерно с того самого момента, когда впервые положил на язык наркоту и запил её палёным винищем. Лучше варианта ему никто не предложил.       Залезть пальцами под кожу, задеть дрожащие от возбуждения, странного и неправильного, нервы, натянуть их, как струны любимой бас-гитары, почувствовать отклик чужой. Вскрик короткий в самые губы, утонувший во влажных ртах, когда Киса хватает Хэнка за бёдра, сжимает до боли и тянет ближе к себе, чувствуя чужое возбуждение. У самого тоже стоит болезненно крепко, хоть пресловутые гвозди забивай. Но смелости пойти дальше, запустить руку в спортивки чужие не хватает. Это слишком, и никакое бум-бум-бум тут уже не поможет.       Не смогут забыть и игнорировать. Киса знает, он будет злиться, срываться, а видеть каждый раз Борькины глазищи, в которых плещется холодное море, невыносимо. Безмерная обида от чувства несправедливости, он же чувствительный, и совсем не как Киса. Тот в порыве будет крушить, ломать, разрушать до крови и треска костей. А Хэнк, он ну… хороший, на ретривера золотистого похож. А они же дружелюбные, до ласки охочие. Только вот Киса от этого слишком далёк, не получается у него с треклятыми пряниками, только кнут.       А Хэнк по пряникам больше, любит он их, сладкие, с ноткой имбирной пряности, что горчит на языке приятно. Киса понимает, но с собой поделать не может ничего. Он вообще ни с чем ничего поделать не может, даже с этой ситуацией. Особенно с ней. Не сейчас, когда в голове кровь жарко пульсирует, а думать не получается от слова совсем. Не сейчас, когда Хэнк так близко, что можно почувствовать привкус зубной пасты в его рту и услышать совсем слабый запах пота. В клубе душно, а они тут маринуются в собственном соку, будучи упакованными в куртки и не пойми откуда взявшуюся между ними страсть.       Хотя искрило между ними всегда. Слишком разные, чтобы общаться нормально. Слишком непохожие друг на друга во всех отношениях. Противоположности, короче, как добро и зло, закон и преступность. Ну не суждено им прийти к взаимопониманию. Да и к понимаю самих себя тоже. Разве дошло бы до чего-то подобного, понимай они сами себя? Киса уверен, что нет, точно не дошло бы. Но уже поздно звонить в колокол, дело сделано, осталось только довести его до конца. Хотя лучше бы просто сейчас разбежаться и скинуть всё на выкрутасы опьянённого разума. Генка вон несколько раз тоже напивался так, что Мела засасывал до такой степени, что тот аж дышать толком не мог, лез языком в самую глотку. Глубоко-глубоко.       Как Хэнк лезет в него своими взглядами из-под томно опущенных светлых ресниц, когда он бухается перед Кисой на колени и жмётся щекой к твердому члену сквозь ткань штанов и белья. Это неправильно, так ведь быть не должно, но почему-то оно происходит, не поддаваясь контролю. Ни тогда, ни сейчас, когда Хэнк размыкает распухшие от поцелуев кусачих губы и обхватывает ими такой очевидный стояк.       Киса стонет, голову запрокидывает и цепляется с силой за светлые кудри. Ему бы от себя оттянуть, но он только ближе двигает, подрагивая мелко всем телом, стоит только Борькиным пальцам приспустить его треники и трусы пониже и накрыть горячим ртом член уже напрямую. Во рту его жарко и влажно. Кису не смущают даже задевающие его член зубы. Ничего удивительного, где Хэнку научится в этом городе сосать, чтобы об этом никто не узнал? Негде. Но и похуй, сейчас кристально поебать на всё и вся. На то, что сама ситуация — полный абсурд, что это неправильно и так быть не должно.        Сейчас важными являются только пухлые губы, растянутые вокруг его члена и скользящие по нему вверх-вниз. Киса по ним большим пальцем ведёт, трогает и стонет низко сквозь зубы. Важным является лишь то, что оргазм подкрадывается со спины, сжимает в крепкой хватке шею с дёргающимся кадыком. Важно лишь то, что Хэнк смотрит на него снизу вверх, дышит заполошно, слизывая остатки спермы с губ. Он проглотил.       «Проглотил», — думает Киса, опускаясь задницей на замызганный пол и притягивая к себе Борю ближе для очередного поцелуя. Он горчит, но сейчас это не играет никакой роли.       Сейчас вообще уже ничто не играет никакой роли. Даже неправильность ситуации, даже последствия, с которыми им придется столкнуться после. Например, завтра. Не сегодня. Сегодня им хорошо до одури, влажно и жарко. Сегодня они делят одно дыхание на двоих. Сегодня они под наркотой и алкашкой. Всё остальное — потом. Завтра или ещё когда-нибудь. Потом.