Истощение и капитуляция
Немо был истощен. Он был вымотан морально, тяжело дышал, и вся его одежда была забрызгана кровью. Первую помощь уже оказали; состояние Фортиса, его пострадавшего члена экипажа, на данный момент стабилизировалось, но Немо знал, что травма головы, скорее всего, окажется смертельной. Ему нужен был взгляд со стороны, второе мнение, но единственный человек, компетентный дать это второе мнение, лежал сейчас в карцере без сознания. Под действием большой дозы снотворного. Его старший помощник положил руку ему на плечо, мягко сжимая. Немо сжал его ладонь в ответ, и они стояли так несколько мгновений, настолько ошеломленные общим горем и страхом, что ни один из них не мог пошевелиться. Затем капитан отстранился и пробормотал на их общем языке: - Помоги мне отнести пленников обратно в их каюты. Старпом и двое человек из команды отперли дверь камеры, оглядев профессора Аронакса, Конселя и Неда Ленда, каждый из которых лежал без чувств в углу. Матросы занялись двумя последними, инстинктивно уступая своему командиру профессора. Не задумываясь об этом, Немо просунул одну руку под колени Аронакса, а другой обхватил его за спину, без труда подняв его коренастое, но невысокое тело. Голова Аронакса упала ему на плечо. Немо пришло в голову, что за все те месяцы, что Аронакс был его гостем (его пленником) на борту "Наутилуса", они ни разу не дотронулись друг до друга. Иногда он ловил себя на том, что его взгляд задерживается на ладони профессора, когда тот хватает Конселя за руку или перегибается через перила на верхней палубе, чтобы на что-то указать, или когда он дружески хлопает Неда Ленда по спине. Иногда капитан даже размышлял, каково это - положить руку на плечо профессора, сесть рядом с ним так, чтобы их локти соприкоснулись. Это было всё, что он позволял своему разуму и фантазии. Но сейчас Аронакс был теплым и тяжелым рядом с ним, его губы приоткрылись, его каштановые волосы, обычно аккуратно расчесанные, растрепались. Его пальцы слегка подергивались, но дыхание было медленным и тяжелым, как будто ему снился тревожный сон. Немо мог поклясться, что чувствовал биение своего сердца через тонкую ткань рубашки, пока чужое горячее дыхание касалось плеча. Он твой пленник. Твой пленник. А пленник никогда не сможет полюбить похитителя. Немо вышел в коридор, за ним последовали его матросы, один из которых перекинул Конселя через плечо, как мешок с мукой, а двое других тащили вслед за ним Неда Ленда. Капитан коротко простился с товарищами по команде, когда те отправили слугу и гарпунёра в их общую комнату, и отправился дальше один, плечом открыв дверь в комнату Аронакса. Здесь было темно, единственный электрический ночник в углу отбрасывал голубоватый свет и не мог разогнать полумрак. Немо обнаружил, что захлопывает дверь ногой, чего раньше себе не позволял, а затем перенёс своего "гостя" на кровать. Та была смята и разобрана, усеяна всевозможными заметками и рисунками, и капитану пришлось отодвинуть одеяло коленом, чтобы найти достаточно места уложить профессора. Он медленно опустил его, и профессор не пошевелился, все ещё погруженный в глубокий лекарственный сон: сон, который помешал бы ему узнать что-либо о произошедшем - за исключением того, что теперь Немо нуждался в нём, нуждался в его опыте врача утром, хотя, вероятно, уже ничего не удастся сделать. Ничего нельзя было сделать… Немо вытащил руки из-под Аронакса, а затем накрыл его одеялом, подоткнув его профессору до плеч. Он собрал заметки, стараясь не вторгаться в чужую личную жизнь, читая их, и аккуратно сложил в стопку на соседнем столе. Он должен был уйти. (Благородный человек ушел бы). Вместо этого он обнаружил, что осторожно присел на край кровати. Немо был истощен. Он был истощен, и его голову затуманил страх, горе и выброс адреналина, а профессор выглядел таким умиротворенным, таким теплым, таким нежным. Немо держал себя в узде, но поводья ускользали - и он представил, как ложится рядом с Аронаксом, обнимает его, утыкается лицом в изгиб его шеи, заземляясь и находя покой рядом с этим человеком, который ничего не знал об ужасах, с которыми все они только что столкнулись. Неважно, что Аронакс был его пленником. Что он спал. Что был одурманен снотворным. Даже думать о такой вольности было прискорбно, и всё же, несмотря на отвращение, которое он испытывал к себе, капитан не мог заставить себя уйти. Его гибкие пальцы потянулись и коснулись щеки напротив. Аронакс даже не пошевелился, всё ещё погруженный в забытье. Немо провел кончиками пальцев по белому, мягкому лицу, приложил к нему ладонь. Ощущение тепла этой кожи было слишком острым, и, прежде чем капитан успел подумать, что делает, он склонился, коснувшись лбом лба профессора. Но лоб француза был холоден, по сравнению с его собственным пылающим лицом. Зато так близко, что он мог слышать и чувствовать каждое лёгкое трепетание чужого дыхания, мог представить, каково это - следить за кончиками его пальцев губами… Нет, это было неправильно. Совершенно непростительно. Непростительно! Капитан собрал каждую унцию воли в своем теле и отстранился, его ладонь соскользнула с лица профессора, коснувшись напоследок. Когда контакт разорвался, Немо вздрогнул, а затем вскочил на ноги. Два шага - и он был у двери, схватился за ручку, повернул ее, открыл, не смея оглянуться, не смея задержать свой побег ни на секунду. Дверь за ним закрылась, и он оказался в коридоре один. На мгновение Немо почувствовал, что задыхается, и прижал предплечье к глазам, подавляя тихий всхлип. О небеса, кем он становился? Одна катастрофа в его жизни наслаивалась на другую! И горе сводило его с ума. Он взял себя в руки и вернулся в свою каюту. Он заставил себя отвлечься от мысли об Аронаксе, спящем в соседней комнате, разделенной единственной тонкой стенкой, но когда он это сделал, образ Фортиса, в последний момент выскакивающего перед ним и принимающего на голову удар, предназначавшийся командиру "Наутилуса", вновь прочертился в сознании, как брызги крови. Со всех сторон капитана окружали вещи, о которых он не хотел или вовсе не мог думать. Когда он рухнул на свою кровать, то знал, что не заснёт. Он должен просто дождаться утра, дождаться пробуждения профессора, чтобы попросить его о помощи в диагностике ранения Фортиса. Ночь никогда не казалась такой длинной.* * *
Два дня спустя Фортис был благополучно похоронен среди кораллов. Наступил вечер, и Немо снова был измотан. Он был измучен горем, измучен болью, измучен отсутствием сна в последние несколько дней. Он тяжело нёс горе на своих плечах, в его голове кружились воспоминания. Во внешнем мире у человека могли быть десятки или даже сотни знакомых, но "Наутилус" был своим собственным замкнутым миром: потеря здесь одного человека была равносильна вспышке чумы. Ни Аронакс, ни Консель, ни даже Нед Ленд ничего не высказали об инциденте со снотворным, и Немо был рад, что у него стало на одну причину для беспокойства меньше. Вечером Немо удалился в салон и положил пальцы на клавиши своего органа, играя панихиду. Звук вибрировал во всём его теле, отзываясь глубоко внутри, где неприятно свернулось горе. Ему было безразлично, что он не даст уснуть всем своим гостям (Пленникам! Они всего лишь пленники). Ему нужно было выразить свою скорбь. Не то чтобы капитан не слышал, как открылась дверь или тихие шаги позади него. Просто другие звуки казались неважными, по сравнению с сосредоточенным перебором клавиш, какофонией диссонирующих аккордов, которые отказывались гармонично разрешаться снова и снова. Даже когда чьи-то руки легонько легли на его плечи, он не прекратил играть. Это был Аронакс - конечно, это был Аронакс — и профессор стоял позади него, прикасаясь к нему, застав его в этом музыкальном излиянии горя. Немо продолжил играть, и в течение долгих минут профессор не шелохнулся. Его руки покоились, как тяжелые эполеты, удерживая тело капитана привязанным к этому миру, даже когда его дух блуждал в бездонных глубинах траура где-то далеко. Наконец, Немо завершил мелодию, остановив её неразрешённым аккордом. Он убрал пальцы с клавиш, и тишина показалась звенящей после стены звука, созданной инструментом. Профессор ничего не сказал, его дыхание было мягким и ровным, оно касалось затылка Немо. Они никогда раньше так не стояли, связанные одним лишь прикосновением, вообще без слов. Немо ожидал почувствовать напряжение, оказавшись в столь уязвимом положении, но по какой-то причине не почувствовал. И он вновь начал играть - пьесу в миноре, но уже не панихиду, занимая свой разум, пальцы и конечности арпеджио и октавами. Руки Аронакса переместились ближе к воротнику. Немо играл, игнорируя - зная, что не должен игнорировать - но всё равно игнорируя. Когда он перешел к мрачной второй части, один из пальцев Аронакса скользнул поверх воротника и коснулся его щеки. Немо пропустил ноту, но не прекратил играть. Игнорировать, игнорировать, игнорировать… Аронакс наклонился; его теплое дыхание коснулось лица капитана, и на долю секунды Немо почувствовал, как тёплые губы коснулись его щеки. Немо дернулся в сторону, едва не смахнув ноты с органа, заставляя Аронакса споткнуться, потеряв равновесие. Он встал одним величественным движением, нависая над нарушителем границ так властно, как только мог. - Этого будет вполне достаточно, профессор. В прошлом Аронакс беспрекословно выполнял его приказы, но когда сейчас профессор вытянул шею, чтобы посмотреть на него, Немо заметил в этих серых глазах бурю, которой раньше никогда не видел. - Разве вы не хотели получить от меня такой жест? - спросил профессор, используя формальное "вы" довольно раздражающим образом. Немо чувствовал себя так, как будто он вывалился из корабля без водолазного костюма - воздух был спертым и холодным, и ему не хватало дыхания. Но пока Аронакс собирался быть дерзким и прямолинейным, он решил, что нет смысла скромничать. Он подхватил тон формального "вы", заявив: - Вы не должны даже думать о таких вещах. Я человек чести, а вы только мой пленник. Вы не можете совершать такие жесты свободно — это невозможно. - Я вижу, вы успели принять решение о том, что я могу или не могу делать по собственной воле, - раздраженно отозвался Аронакс, а затем немного съёжился, как будто удивленный тем, что высказал свое мнение. Немо смотрел на него сверху вниз, пытаясь сохранить каменное выражение лица, даже когда его разум осознал, что его привязанность не была односторонней. Он, конечно, подозревал, но до этого момента не был уверен… - Немедленно оставьте меня в покое! Аронакс подчинился, шаркая к двери с опущенной головой. Капитан некоторое время наблюдал за ним — удрученно опущенные плечи, непривычно сжатые кулаки... — затем повернулся к органу, не позволяя себе смотреть на него ни секунды дольше. Профессор повернул ручку двери, но не спешил открывать её. Немо снова положил пальцы на клавиши, обнаружив, что почти дрожит. - Я не спал, - произнёс он негромко и отчётливо. Немо почувствовал себя так, словно на него вылили ведро ледяной воды. Он не хотел смотреть на Аронакса, но всё равно обнаружил, что его голова поворачивается, точно у него не было выбора в этом вопросе. - Я не спал, когда вы отнесли меня в постель и так нежно укрыли, - повторил Аронакс отворачиваясь. Его заметно трясло. - Я чувствовал, что вы сидите рядом со мной. Как вы касаетесь моего лица, прижимаетесь своим лбом к моему... - он внезапно повернулся, его щеки покраснели, а брови нахмурились от гнева. - Капитан, вам не нужно было ждать, пока вы подумаете, что я накачан снотворным, и решитесь! Вы могли бы просто спросить! - Я никогда не смог бы! - Немо практически зарычал, снова вскакивая на ноги. Какое-то мгновение они просто смотрели друг на друга, но огонь внутри не мог устоять против ледяного стыда, охватившего его. Капитан отвернулся, уставившись в стену, его голос стал хриплым. - Вы правы. Это был непростительный момент слабости, и он больше не повторится. Он едва услышал топот ног по ковру, прежде чем Аронакс схватил его за руку и сжал с такой силой, что Немо подпрыгнул. - Не повторится, - подтвердил профессор, и в глазах его сверкнул взгляд, который Немо до сих пор видел у него только при созерцании чудес моря. - Я проснулся, и я здесь по собственной воле. Пожалуйста, капитан, давайте больше не будем играть в эти игры. - Здесь, на моем корабле, у вас нет свободы воли, - сказал Немо, повторяя мантру, что помогала ему выживать неделю за неделей, не нарушая клятву никогда не пересекать эту черту. - Это просто невозможно... Рука Аронакса всё ещё сжимала его ладонь, когда тот смотрел ему в глаза, будто пытаясь перевести особенно сложный текст. - Я думаю, это возможно, - наконец, сказал Аронакс. А затем, с дьявольским блеском в глазах, склонил голову набок. - Не будете ли вы так любезны проверить мою гипотезу? Немо был истощен. Его воля к сопротивлению сломлена. Он поймал себя на том, что говорит чуть громче шепота: - Возможно, я бы давно это сделал. Медленная улыбка расплылась по лицу Аронакса. - Ах, мой дорогой Немо. Даже вы не можете устоять перед очарованием француза! - Боже, правый! - возмутился капитан, но его руки уже обхватили спину Аронакса, крепко прижимая его к груди. Когда они поцеловались, это стерло все мысли, всё горе, все эмоции, все сомнения. Было только ощущение - чистое ощущение, почти такое же прекрасное, как всё, что могло пробудить в нём только море. Капитуляция свершилась. Наступило облегчение. Они были только вдвоём, целовались восторженно, снова и снова, пока не упали на кровать. И то, о чём Немо не смел позволить себе даже думать, стало прекрасной неизбежностью.