Три твоих "люблю".

Первое твое «люблю» - тихое, сбивчивое, с легкой хрипотцой и послевкусием виски, с тесной духотой дешевых простыней из номера мотеля. Мы тогда только начинали свой путь к вершинам; наши первые гастроли, так удачно оказавшаяся в номере непочатая бутылка с алкоголем, так удачно оказавшиеся на другом конце города Джон и Спенсер. Ты целовал неумело, исступленно гладил мои волосы, прикусывал губы и постанывал в мой приоткрытый рот. Прижимался ко мне своим стройным, хрупким телом, терся, словно бродячая кошка, ищущая ласки. Мои руки блуждали по твоей спине, вырисовывая карты и пароли. Прикосновения к твоей коже обжигали, мне невыносимо хотелось еще, а ты, такой хрупкий, угловатый, с такой невыносимо детской наивностью заглядывал в глаза и зачем-то целовал в щеку. Бледное тело на белых простынях, ты метался, словно загнанный зверь, шипел что-то мне в шею, проводил языком по ключице. Я чувствовал себя Гумбертом, и плевать, что ты старше, ведь ты так прогибался подо мной, и твои тонкие, музыкальные пальцы сжимали простыню с невыразимой страстью. Мы молодые и глупые, и когда ты шепчешь свое первое «люблю», мир взрывается на тысячу разноцветных осколков калейдоскопа. Если бы я собрал их вместе, получилась бы наша с тобой любовь – такая неоднозначная, состоящая из жирных мазков гуаши и легких акварельных брызг. Я бы мог написать о тебе песню, но красивые слова – твоя привилегия. Мне остается только лишь тихо бренчать на гитаре, целовать длинные бледные ладони и слизывать соль с твоей шеи и твоих глаз. Потом я рисую на них черные линии, застегиваю пуговички концертного костюма, а ты благодарно и легко прикасаешься губами к выемке между ключицами. Ты – сама поэзия, с ее страстью и невинностью, непокорностью королевы и продажностью шлюхи, с ее громкими, кричащими лозунгами и шелестом последних осенних листьев. Я бы вырисовывал твои слова на бумаге, вбивал их в кожу, выгрызал на собственных запястьях, выжигал на груди, где-то в области сердца, лишь бы не забыть. Я бы впитал в себя все твои поцелуи и все твои прикосновения, потому что именно так люди делают, когда вдруг находят свою вселенную в чьих-то глазах. Второе твое «люблю» - эксцентричное, с легкой ноткой горечи, лакрицы и щепоткой сарказма. Так бывает с людьми, которые одинаково амбициозны, одинаково молоды и одинаково сумасшедши. Крутишь зажженную сигарету с руках с изяществом дорогой проститутки, затягиваешься и медленно выдыхаешь дым к потолку. Осколки разбитой о стену тарелки довершают такую сумбурную, сюрреалистичную картину *детка, это же Panic! At The Disco, это жизнь, пропитанная алкоголем, хождением по тонкому лезвию бритвы, таблетками и клоунами*. Люблю, но хочу идти дальше. Люблю, но мне надоело быть актером второй роли. Люблю, но мне кажется, что сцену ты любишь больше, чем меня. Люблю, Брендон, но… Вцепиться в твои губы поцелуем, завести руки за спину и крепко сжать запястья, тихо поскуливать от обиты в твои раскрытые лепестки губ и буквально вжимать тебя в стену. Я так не хочу тебя отпускать, ты просишь, умоляюще, беззвучно, глазами, но потом глаза закрываются, длинные ноги смыкаются на моей талии, а мне с каждой секундой тебя все меньше и меньше. Утром я просыпаюсь в одиночестве, и о тебе напоминает, пожалуй, только недокуренная сигаретка на краю хрустальной пепельницы. Я привык, что если я упаду, первой рукой, которая протянется ко мне, чтобы помочь подняться, будет твоя. Я привык выдыхать с тобой в унисон последние строчки песни, я привык играть на гитаре, а чтобы ты обнимал сзади и шептал глупости на ухо. Я пытался найти себе новую вселенную, но я, наверное, пленник одной планеты, имя которой – Райан. Изобрести бы атомную бомбу, вживить ее в сердце и взорвать долбанную планету к чертям, но я, видимо, слишком сильно к ней привязался. Я такой придурок – не могу расстаться со старыми игрушками, старыми вещами, старыми песнями и старой любовью. Третье твое «люблю» - на грани фола, истерики, со вкусом водки и табака, со вкусом невысказанности и корицы. Ты рыдаешь в трубку и просишь ни о чем и обо всем одновременно, а я тихо сползаю по стене и чувствую, как стена, которую я строил годами, медленно, по кирпичику осыпается на самое дно души, оставляя во рту неприятный привкус известки и скрип песка на зубах. Ты просишь прощения, а я прошу замолчать, потому что каждую секунду думаю о том, как эти длинные, тонкие пальцы целовал кто-то еще. Раны в сердце не лечатся со временем, если эти раны оставлены настоящей любовью. Это как оторванная конечность – можно, конечно, соорудить протез, скрыть его под одеждой и продолжать жить обычной жизнью, вот только так, как раньше, уже не будет. Я зашивал сердце черной толстой нитью, но со временем даже самые крепкие нити превращаются в прах. Каждый твой пьяный всхлип отдается яркой вспышкой от наших с тобой стеклышек калейдоскопа где-то на изнанке черепа. Хочется бросить трубку и продолжать жить, но я же так давно не слышал твой голос. Panic! At The Disco уже не беспринципная и сумасшедшая картина Сальвадора Дали. Это уже давно не изломанный, окровавленный и вывернутый наизнанку роман Чака Паланика. Но это по-прежнему то место, где ты должен быть, и одновременно место, в которое тебе уже никогда не вернуться. Ты словно потерялся в лабиринте Красной Королевы, выход из которого только один, да и его ты заколотил своими собственными руками. Твое «люблю» недостаточно сильно для того, чтобы собрать осколки калейдоскопа заново, а мои стены недостаточно слабы для того, чтобы окончательно впустить тебя внутрь и захлопнуть дверь. Ты так и будешь метаться где-то в самых темных уголках моей души, призраком, сигаретным дымом, первой *последней* любовью. Нажимаю на красную трубку и, наверное, уже никогда не стану тем, кем был раньше. *** Четвертое твое «люблю» должно было прозвучать совсем недавно. Возможно, оно имело бы легкий запах цветов и чувство, словно бы недостающий кусочек пазла встал на место. Это как крик «Я вернулся!», как последний обломок калейдоскопа, густо намазанный клеем и вставленный в трубу, в которой можно увидеть преломленные лучи солнца, наше счастье и нашу любовь. Вот только я давно добавил твой номер в свой черный список.