Northwest Stories — With Me
U137 — Am I Dreaming
Весна приносит с собой оживление, цветение, любовь, в конце концов. Какой-то особый смысл этого круглогодичного цикла, определённый этап которого заставляет с красными от аллергии глазами щуриться на солнце, смаргивая слёзы. Наверное, приятнее быть романтиком-меланхоликом, замечая раннее цветение, озеленение лужаек, прибавление дня, убавление грусти… Ёнджун не разделяет всеобщей радости, получая в качестве спасения таблетки от аллергии про запас, ведь знает, что эта весна не отличится от предыдущей, а ещё он до самого заката находится в студии, ставя хореографию себе, для дальнейшего сольного продвижения, а также своим ученикам, которых ему предоставили его бывшие учителя. Мозоли на ногах дают о себе знать, и такая, казалось бы, мелочь, портит настроение на целый день. Он меняет пластыри, спрятавшись в тени серого здания, пока его телефон неустанно вибрирует в кармане шорт.Тэхён.
«он ничего не ест, я начинаю нервничать. он сказал, что самое вкусное — это подольше поспать, но это же бред, хён. он умрёт с голоду». Кажется, на сегодняшний вечер у Ёнджуна есть ещё одно важное дело.—
Я ничего не хочу.
Сквозь приоткрытые жалюзи пробивается свет, и это всё, что Бомгю видит перед собой. В его голове нет ни одной мысли, словно бы весь его организм перешёл в энергосберегающий режим, и всё, что он может, это сравнивать цвет стены с цветом потолка и пытаться разобрать, что из них светлее на самом деле. Спина затекла, особенно шея, и Бомгю меняет положение, сворачиваясь серым комочком в одной и той же позе эмбриона, в которой он должен чувствовать себя в безопасности. Вдруг он начинает думать о том, зачем вообще родился в этом самом теле, в этом месте. Говорят, душа сама выбирает, где ей жить в человеческом обличии, и Бомгю кажется, что это какая-то несуразица.Он бы выбрал не рождаться вовсе.
Откуда-то со стороны кухни доносятся голоса, и Бомгю вздыхает, пряча сжатые в кулак руки в длинные рукава кофты. Сейчас придёт Кай, начнёт с доброй улыбкой смотреть на него и поглаживать по спине, а Тэхён начнёт ворчать, что нужно встать сию же секунду и поесть.А смысл?
Куда ему тратить полученную энергию? Снова сидеть перед пустым листом бумаги и ненавидеть себя, что не может ничего, кроме как тревожиться от вида песчаной пустоты перед глазами. — Бомккю! — слащаво тянет Кай, распахивая дверь спальни. Вместе с собой он приносит в комнату запах мокрых улиц. — Я принёс мистера Грустяшку, чтобы он составил тебе компанию. Перед лицом Бомгю появляется игрушечный заяц размером с декоративную подушку, и брюнет фыркает, отмахиваясь. — Я не ребёнок, Хюнин-и. — Ты хуже ребёнка, хён. Подними свою задницу и расчешись, пока не пришлось сбривать всё это машинкой под ноль. Бомгю проводит рукой по своим гладким волосам, убеждаясь, что младший нагло врёт, придумывая ужасы, в которые Бомгю не готов поверить. Да, стоило бы помыть их, пока они не слиплись окончательно. Относительно вопроса гигиены парень соблюдал закономерную полярность: он либо смертельно ленился доползти до душа, либо никак не мог из него выбраться, рискуя получить страшные цифры в счетах за воду. — Субин принесёт домашней еды, которую приготовила его мама.Субин-хён. Мама. Еда.
Снова еда.
Как давно Бомгю общался со своими родителями? Его телефон мог бы покрыться пылью, если бы он сам не соизволил открыть книгу контактов и ткнуть хоть куда-нибудь, чего он не делал со вчерашнего утра. На полу разорванный в клочья лист бумаги, который оказался здесь ровно тридцать шесть часов назад, рядом с двумя парами носков, футболкой и бутылками из-под воды, которые Кай принялся собирать в пакет, сетуя на неряшливость его хёна.Бомгю стыдно.
И он молчит.
— Скоро это пройдёт, и он сам начнёт намывать тут всё, так что брось нянчиться с ним, пошли уже. Тэхён не жесток, Тэхён реалист, а ещё взращен в спартанских условиях молоком волчицы, не иначе. Бомгю не ждёт ни сожаления, ни понимания.Я ничего не чувствую.
Из приоткрытой форточки дует холодный ветер, и Бомгю сильнее кутается в плед, заглушая собственную жалость к себе бранными речами, пропадающими в паутине его сознания.—
Субин торопливо поднимается по ступенькам в квартиру, его пальцы ноют от передавливающих их ручек множества пакетов, что, кажется, ещё немного, и ему придётся ампутировать всю кисть. Как только Кай запускает его, половину Чхве сбагривает тому в руки, жалуясь на то, что в следующий раз заставит Тэхёна его встречать. — Ёнджун-хён ответил? — Он придёт. — Отлично. Он всегда хорошо влиял на Бомгю. — Думаешь? Мне казалось, что Бомгю-хён всегда всё делал наоборот, — усмехается Кай, откусывая почти половину яблока за раз. — Хён является, пожалуй, единственным авторитетным лицом для него, как бы мне ни хотелось это отрицать, — вздыхает Субин, убирая йогурты в холодильник. Бомгю бы сам никогда не сказал этого вслух, но ему и не нужно было. Когда дело касалось Ёнджуна, всё становилось очевидным. Почти всегда резкие перемены в поведении Бомгю оказывались поводом для шуток и подколов, только не теперь, когда затянувшаяся апатия отрезала от жизни некогда яркого жизнерадостного парня, и он с каждым днём таял, подобно догорающей восковой свече.—
Ёнджун раздевается не спеша, осматривая три пары глаз, уставившихся на него как на восьмое чудо света, словно ожидающие какого-то знака от старшего. Тот скидывает обувь и убирает пальто на тумбу за неимением свободного места на вешалке. — Если вы на него так же всей троицей пялитесь, я не удивлён, что он не хочет вставать. — Мы проявили достаточно много терпения, пока его ничегонеделание не перешло все возможные грани, — вступает в спор Тэхён, глубоко в душе понимая, что хён прав. Их гиперопека к хорошему не приведёт. — Он же пьёт таблетки? — Да, ему давно пора бы увеличить дозу, — отзывается Кай, которого перемена в настроении друга не на шутку пугала, поэтому он таскался за ним как мама-наседка. Нервный, тревожащийся по пустякам Бомгю был чем-то таким родным, но теперь, когда он погас и поник, сдавшись, Хюнин не знал, что делать. Тэхён стал всё чаще ночевать на диване в гостиной, а Субин заходил практически каждый вечер после работы. Только сам Бомгю мог помочь себе, но что, если его одного мало? Кто-то должен взять его за руку и вывести на свет. Субин верил, что этим кем-то окажется вовсе не он — лучший друг, который всегда был здесь, чтобы подставить своё могучее плечо, обнять и подарить чувство домашнего комфорта. Этим кем-то должен быть тот, кто заставит Бомгю переосмыслить всё, во что он верил и что знал, тот, кто не заляжет вместе с ним на дно, ожидая, когда рыбка решится на путешествие к тёплым водам, а заставит рисковать и пробудит чувства. Тэхён вскрывает пакетик с бурбонской ванилью, запах которой скоро будет разноситься по всему дому. Субин помогает с посудой, пока Кай перебирает аккорды гитары, которую Бомгю совсем забросил в последнее время. Ёнджун исчезает за дверью, которая ведёт в тёмную холодную берлогу, из который один медведь никак не хотел выбираться.—
— Спишь? Ёнджун видит перед собой продолговатый комочек из одеяла, по форме напоминающий круассан. Улыбается от того, насколько мило Бомгю подгибает к животу ноги и прячет в тонкое одеяло нос, как бы дав понять, что вопрос слышал, но отвечать не намерен. Такой маленький и беззащитный перед хёном, стойко замалчивает всё, что у него на душе, выстаивая бои в гордом одиночестве. Помощи не просит, и Ёнджун не предлагает. Только ложится рядом, прямо в одежде, поверх одеяла, обнимая младшего со спины и утыкаясь тому в затылок. Чувствует, как тело в его руках вздрагивает и начинает шевелиться. Бомгю разворачивается к нему лицом, потирая заспанные глаза ладонью. — Я не мыл голову. — Ну и что. — Почему ты здесь? — Просто пришёл, — старший тянется к тёмной чёлке, упавшей на лицо Бомгю, проводит пальцами по аккуратным бровям, желая, чтобы складка между ними перестала быть такой явной. Давит подушечкой большого пальца на неё, и младший перестаёт хмуриться. — Тэхён на меня жаловался? — Но я хотел тебя увидеть. — Значит, всё-таки жаловался. Мне надо в душ. Подождёшь? Ёнджун кивает, улыбаясь мягко, так, как только он может. Бомгю кусает губы, пряча ответную улыбку. Он проводит в душе около получаса, что в среднем вполовину больше, чем ему обычно требуется. Наверняка, он либо задумался о чем-то, либо же его взгляд застрял между шахматной плиткой стены напротив. Его кожа влажная после душа, капли воды стекают с волос прямо за ворот, заставляя съёжиться от холода. Утонув в огромном худи, Бомгю делает пару ленивых шагов в сторону кровати, чтобы утонуть в ёнджуновых объятиях. Тот ворчит на него за то, что Бомгю даже полотенце прихватить не догадался, надевая чистую одежду прямо на мокрое тело. От него пахнет чем-то тропическим, сладким, и Ёнджун едва ли может подавить в себе желание попробовать его кожу на вкус. — Я закрыл окно. Ты простынешь так. — Всё в порядке, хён. С тобой мне тепло. Бомгю бросает взгляд из-под ресниц, Ёнджуна ранит то, каким трогательным и нежным сейчас выглядит парень, от которого обычно так много шума, ребяческого смеха, глупых шуток и хитрых улыбок. До тех пор, пока с ним не окажешься наедине. Ёнджун знает его наизусть — по одному только выражению лица может уловить смену настроения, по натянутой улыбке считывает, когда что-то не так, по нервным движениям знает, когда нужно быть более внимательным. А ещё знает, что Бомгю — бескрайнее море, таящее в себе много больше, чем может показаться. И сейчас это море изучающе смотрит на него, ресницы подрагивают, грудь вздымается от медленных глубоких вдохов, а Ёнджун замирает всякий раз, неосознанно под это дыхание подстраиваясь. Его размаривает под этим тёплым взглядом, и он хочет быть чуть ближе, придвигается на подушках так, что приходится делить одно на двоих дыхание, ощущает прохладу на своих губах, прикрывает веки. Забирается к Бомгю под одеяло, находит его холодные ладони и согревает в своих. Бомгю не сводит глаз. — Ты не пытаешься меня изменить, — вдруг говорит Бомгю словно бы удивлённо, констатирует факт, желая на самом деле услышать объяснение. — Не давишь на меня… Это… — Приятно? — улыбается Ёнджун, открывая глаза. Бомгю всё так же неотрывно смотрит, облизывает пересохшие губы. — Необычно. Словно ты знаешь, что мне нужно. Ёнджун ухмыляется, не победно вовсе, а уколовшись. Переворачивается на спину, складывая руки на животе. — Я и так знаю, Бомгю. Если они будут бегать вокруг тебя, твоей апатии это не поможет. Просто нужно время. Покой. Принимать дальше препараты. Не хочешь гулять — не надо. Тошнит от еды — пей воду. Иногда всё, что нужно делать — это ничего не делать. Некоторое время Бомгю молчит, копается в своих спутанных, подобно проводам на телефонном столбе, мыслям. Утыкается Ёнджуну в плечо, трётся о него щекой, словно просящий ласки кот, и тихо-тихо говорит: — Спасибо, хён. — За что? Я же ничего не делаю, — смеётся Ёнджун, просовывая руку под голову Бомгю, подталкивая того лечь ему на грудь. Бомгю хотел бы сказать больше: поблагодарить хёна за то, что тот просто есть; за то, что тот делится своим теплом; за уютное молчание; за ответные взгляды; за нежные прикосновения; за улыбки, хрипловатый смех, подколы. Наверное, он любит в Ёнджуне всё. Наверное, он любит Ёнджуна. — Даю гарантию, они сейчас под дверью подслушивают, — недовольно бормочет Бомгю, обнимая хёна и прижимаясь сильнее. Приятный запах забивается ему в нос, и это ощущение близости придаёт ему сил. — Ну и пусть, — Ёнджун зарывается носом младшему в волосы, оставляет на макушке мягкий поцелуй. — Спи. Всякий раз, стоит им остаться наедине, Ёнджун теряет часть своих масок ещё на входе, а затем Бомгю снимает с него остаток оболочек голыми руками, пробираясь к нутру, к горячему сердцу, которое бьётся с его собственным в унисон. Почему-то не страшно показывать ему настоящего себя, но так тяжело говорить о самой сути, и хорошо, что тот понимает всё без слов. Наверное, Ёнджуну нравится Бомгю. Наверное, он любит Бомгю.—
Кай отходит от двери, хватаясь пальцами за мочки ушей. Те горячие и, наверняка, красные, как то яблоко, что сейчас маленьким ножом очищает от кожуры Субин. — У Бомгю-хёна открылись экстрасенсорные способности. — Или ты шуршал как мышь за дверью. И вообще — нечего подслушивать, — сложив руки, высказался Тэхён, пытаясь выглядеть при этом строго, на что Субин лишь улыбнулся, умиляясь. Он подносит дольку яблока к тэхёновым губам, которую он мягко перехватывает, и напускную серьёзностью как рукой снимает. — Ты был прав. С Ёнджун-хёном ему, пожалуй, лучше всего, — обращается к Субину Кай, присаживаясь рядом на высокий стул и кладя руку на плечо друга. Тэхён смотрит на яблоко в субиновых руках, и тот, замечая взгляд, протягивает тому ещё одну дольку. — Я всегда прав, когда речь идёт о Бомгю. — Тогда почему же не поможешь ему? — подначивает старшего Тэхён, перед лицом которого исчезает очередная долька яблока в качестве наказания за строптивость. Субин кладёт кусочек фрукта себе в рот и смеётся над выражением лица Кана, а затем, прожевав, произносит: — Потому что ему нужен не я. — Разве так это работает? — спрашивает Кай. — Разве не сам человек должен себе помочь? Ну, или там… таблетки. — Есть вещи куда сильнее. — Ты такой романтик, хён, — ухмыляется Тэхён, забирая из рук Чхве нож и принимаясь за новое яблоко. — Он может вообще ничего не делать, но при этом заставлять Бомгю чувствовать себя лучше. — Наверное, это любовь, — мечтательно вздыхает Кай, обнимая Субина за талию. — Знаете, то, что любовь — своего рода лекарство, даже имеет смысл, — с умным видом не без доли загадочности говорит Тэхён. — Dosis sola facit venenum. — Чего? — хмурится Хюнин на друга, который в очередной раз решил поважничать. — «Доза делает лекарство». Парацельс говорил, что лекарство и яд — одно и то же, разница только в дозе. — То есть — Ёнджун для Бомгю либо самое лучшее, либо — худшее? — Так, философы. Отстаньте от них уже, — Субин вздёрнул плечами, отгоняя от себя прилипших к нему, словно мухи к мёду, друзей. Поднявшись с места, он направился к раковине, чтобы вымыть липкие от яблочного сока руки. «Ну точно — мухи», ухмыляется он про себя, бросая на младших взгляд из-за плеча. — Нет. Наверное, ни то, ни другое, — не унимался Кай. — Думаю, Ёнджун-хён для него — единственное. Тэхён выглядит чересчур серьёзным, бросая взгляд на субинову спину. Тот вскоре возвращается, убирает со стола чашки и сообщает Кану, что сегодня он в меньшинстве, и ему придётся смотреть то аниме, которое они с Каем уже выбрали. Тэхён обречённо вздыхает, заваливаясь на диван, что стоит в самом центре гостиной. Наверное, это здорово — быть чьим-то единственным.—
У Ёнджуна к Бомгю особый вид привязанности: он мог бы часами смотреть на его улыбку, на милые губы, а иногда он его просто не выносит, но чаще — не выносит быть не с ним. Он не раз задавался вопросом, подозревает ли этот парень о том, насколько он невероятный? Быть рядом с ним — благословение, не иначе. Ёнджун безоговорочно счастлив с ним рядом, даже когда всеми силами пытается завуалировать свою привязанность под братскую заботу (хён как-никак), понимает, что корни сего безымянного чувства скрываются куда глубже, черпают силу словно из ниоткуда. Но пугает не это вовсе, а то, как краски блекнут без него, и солнце не светит так приветливо, да и смысл стараться что-то делать пропадает, потому что ради себя он жил слишком долго, за очередной бутылкой в одиночестве понимая, что жалок и несчастен. Уён говорит, что Ёнджун ещё не вырвался из лап юношеского максимализма, но Ёнджуну уже 24, и страдать от застревания в чём-то подобном уже поздно и стыдно, пора бы уже задуматься о важном, вот Ёнджун и думал. О Бомгю. Почему-то всякий раз, когда любой его мыслительный процесс подходил к своему логическому завершению, приходили мысли о Бомгю. Нет, Ёнджун не боялся. Может быть, только поначалу. Теперь же он боится потерять его, не успеть сказать важного, не суметь правильно истолковать всё то, что лежит камнем на душе. Сокрытое. Тайное. Трепетное. Ёнджун смотрит на безмятежность, запечатанную на лице Бомгю, что погрузился в сон плавно, не переставая говорить о чём-то, смеша Ёнджуна. Ведь у парня язык заплетался, разум затуманивался, проваливаясь в дремлющее небытие. Веки его подрагивали, лишь подтверждая погружение в сон. Ёнджун закрывает дверь с обратной стороны, присоединяясь к остальным. Три пары глаз встречают его тишиной, словно бы секунду назад обсуждали именно его, следуя после неверной тактике — быть подозрительными как никогда. У Субина улыбка хитрая, за щекой конфета, наверняка, мятная, а Кай бьёт того плечу, по-видимому, осуждая за неприкрытую очевидность. Все продолжают заниматься своими делами, а именно: поедать снэки, пялясь в большой экран телевизора. Ёнджун вздыхает, направляясь к графину с водой. Где-то за его спиной из-под горы подушек и субиновых ног пытается выбраться Тэхён, и его усилия несоразмерны с той жаждой, которую сейчас ощущает Ёнджун, наполняя второй стакан. — Поговорили? — коротко спрашивает Кан, нагло забирая из рук Чхве стакан и допивая остатки воды. Вряд ли он умирал от сухости в горле, разве что — от любопытства. — Ну… Да, — что Кан вкладывал в свой вопрос, Ёнджун наверняка знать не мог, но этот тэхёнов взгляд, его большие глаза, наполненные вековой мудростью и даром предвидения, сверлили так, что неуютно становилось, словно бы говорили, мол, нет, знаешь же, что имею в виду. — О чём говорили? — О том, какие вы занозы в задницах. — И ведь не соврал. Отчасти. — Что ты хочешь от меня услышать? — Что ты рассказал ему о том, что чувствуешь. У Ёнджуна, кажется, во рту заново пересохло, а ещё кровь к лицу прилила, так и побуждая кинуться к спасительному стакану, дабы было за что схватиться, отвлечься, занять руки, в которых бы стоило сейчас себя держать, а не краснеть подобно школьнику на первом свидании. Ёнджун знает Тэхёна не первый год, потому не отступает, а лишь интересуется отстранённо, рисуя в мыслях его образ: — Давно ты заметил? — Приблизительно недавно. Вы слишком умело делаете вид, что раздражаете друг друга. На первый взгляд так и кажется. У Бомгю-хёна дар выводить тебя из себя. Ёнджун усмехается, а затем улыбается своим воспоминаниям. Они с Бомгю так давно не дурачились, и Ёнджун ужасно скучает по тому времени. Он обязательно дождётся своего дурашку Гю, а пока… — Сейчас не время, Тэхён-а, он же… Я вообще не уверен, чувствует ли он…хоть что-то… — Ты дурак, хён? — спросил Кан, скорее утверждая. Он искренне надеялся, что за Ёнджуна говорили его страх и неуверенность в себе, а не настоящая убеждённость в том, что Бомгю обронил часть своей души и сердца заодно, чтоб уж наверняка. — Он подумает, что я это из жалости, — не унимался Чхве придумывать отговорки, чувствуя себя совсем неуютно под осуждающим взглядом больших тэхёновых глаз. — Ты совсем слепой, хён, — заключил Кан контрольным выстрелом, уверенно шагая в сторону дивана. Никакого уважения к старшим, — думается Ёнджуну. Ведь он знает. Знает, как Бомгю привязан к нему, знает, что кроется за его глупыми шутками и поддразниваниями на самом деле, но ведь они такие разные. Иногда Ёнджуну кажется, что он понимает младшего, знает от и до, изучил каждую мелочь и способен по одному только взгляду определить, когда что-то не так. А иногда… Иногда кажется, что они друг друга не слышат. Ошибаются ли они? Или же пора уже разрушить эту преграду между, снести её к чертям и обнаружить, что смотрят-то они в одну сторону?—
— Спишь? — шепчет он, прокрадываясь в спальню и, не услышав ответа, осторожно, чтобы не разбудить, ложится рядом. Бомгю спал лицом к стене, свернувшись подобно котёнку клубочком, грозясь довести Ёнджуна до сердечного приступа — настолько его умиляла эта картина. Вся галерея уже была им заполнена, а старшему всё мало. Ему всегда не хватает Бомгю. Сам Ёнджун не смыкает глаз ещё несколько часов, зависая в телефоне. Игнорируя боль в глазах, он зачем-то продолжал блуждать по искусственному пространству в поисках чего-то, что могло бы его развлечь. Надев наушники, он в итоге начал пересматривать старые видеозаписи. День рождения Кая прошлым летом, поездка в США в одиночестве и двое, встретившие его после, в аэропорту — Субин и Бомгю. Тут же короткие размытые видео с совместных пижамных тусовок, которые не были редкостью — за играми, от приставки до настолок, иногда — выпивкой, но неизменно — много шума, веселья, музыки и еды, всё как у всех, но своё, особенное, родное. И снова много Бомгю. Ёнджун вспоминает о том, как младший быстро привык вторгаться в личное пространство хёна, то подворовывая снеки из его тарелки, то бесцеремонно ложась головой на чужие бёдра, обязательно бросив что-нибудь типа «Хён, тебе бы подкачаться, жёстко», за что был сброшен на ковёр не без доли ругательств со стороны старшего Чхве. В зал он ходил время от времени, и стал делать это ещё чаще, узнав, что Бомгю-то, в отличие от него, увлёкся железом не на шутку. А вот видео с дня рождения уже самого Бомгю. Его блестящие глаза, сияющие изнутри неподдельным счастьем. Это могли быть огоньки свечей, отражающиеся в его глазах, но нет. Ёнджун знает точно. Ёнджун знает его Бомгю. Для него, пожалуй, самое большое счастье — видеть то, как счастливы его младшие. Особенно один особенный.Вернись ко мне
Ёнджун откладывает телефон на прикроватную тумбу и прижимается к Бомгю что есть сил, стискивает того в своих объятиях, не страшась, что тот может проснуться. Прямо сейчас он хочет чувствовать чужое тепло, делиться своим, а ещё хочет достучаться.Ты мне нужен, ничего не бойся, я рядом
Волосы на затылке Бомгю щекочут ёнджунов нос, приятный запах пробивается в лёгкие, оседая там чем-то тягуче сладким, так хорошо знакомым, до щекотки в груди приятным. Бомгю не просыпается, его грудная клетка едва ощутимо расширяется от каждого вдоха, что Ёнджун чувствует так отчётливо, будто это его собственные лёгкие сейчас работают на два организма.Стать с тобой одним целым
—
Небо затянуто серыми облаками, солнце прячется, так и подначивая провести и этот день в постели, но Бомгю шуршит одеялом, пытаясь выбраться из сладкого плена. Жар разливается по всему телу, липкий пот неприятно покрывает кожу на спине, хочется пошире открыть окна, да вот только хён и пошевелиться не даёт. Бомгю тормошит того за плечо, зевает, пытается разлепить заспанные глаза. Губы Ёнджуна мило причмокивают, и Бомгю хихикает над этим. Наблюдает за тем, как хён открывает сначала один глаз, потом другой, трёт лицо в попытках пробудиться, старается сфокусироваться на лице младшего, что вдруг сияло так радостно. — Ты обнимал меня всю ночь? Ёнджун медленно кивает, пытаясь нащупать талию Бомгю, чтобы притянуть его к себе. — Ты такой милый, — не сдерживается младший, поворачивается к парню лицом и ложится рядом, думая о том, как было бы здорово сейчас раздеться и не потеть больше под слоями одежды. Бомгю таким бодрым с самого утра не был уже несколько недель. Он и сам не помнит, когда ощущал себя таким живым. Беспокойство прокрадывается серой тенью. Неужели он вот так просто открывается кому-то? Он сам себе не доверяет, может ли он довериться Ёнджуну? Тот открывает глаза, сталкиваясь с младшим взглядами. Бомгю вздрагивает снова. Близость так волнует его, делает таким хмельным и не на шутку взволнованным.Могу ли я доверять тебе?
— О чём думаешь? — Ёнджун касается пальцами упавших на лицо младшего прядей, убирает их за ухо, ласково касаясь кожи за ним. Бомгю вздыхает. — Много о чём. — Например? Бомгю всегда было легко болтать о всяком, но когда речь заходила о чём-то важном, все слова путались друг с другом, терялись в уголках сознания, прятались, боясь выйти на свет. — О тебе, — выпаливает он, бросая вызов самому себе, смотрит открыто, внимательно, пытаясь считать каждую эмоцию с лица напротив. — Разве же это много? — отшучивается старший, чей голос при этом становится совсем тихим, глубоким, как подземная река. — Очень, хён. Ты можешь ощущать себя песчинкой или каплей в море, а для кого-то ты — целый мир. Ёнджун распахивает глаза, рефлекторно за кофту Бомгю хватается, словно бы пытаясь найти опору. — Бомгю, ты… — забывая, как дышать, тот хватает ртом воздух, старается успокоить сердце, что так быстро билось из-за такой отчаянной честности со стороны младшего. — Хён, умоляю, не говори ничего, — Бомгю жмётся к старшему всё ближе, прижимаясь своим лбом к его. — Я знаю, что вы все обо мне думаете. И ты тоже думаешь, что мне нужно пройти терапию, всё сто раз обдумать, хён, я устал уже думать, я знаю, что я чувствую, я… — Бомгю замолкает вместе с тем, как слёзы начинают обжигать его щёки. Ёнджуну не требуется много времени, чтобы заметить их. — Чш-ш, всё хорошо, эй, ты чего, я рядом, — Бомгю прячется в тёплых объятиях старшего, пока тот утешающе гладит его по голове. — Прости. Я не хотел, чтобы ты думал, что… Что твои чувства какая-то обуза. Я всегда думал, что это мои чувства всё портят. Я боялся испортить всё, — Ёнджун и сам не знал, что значит его «всё», но: — Мне хорошо с тобой. Бомгю поднимает взгляд, сталкиваясь с такими же влажными глазами. — Мы как два дурачка, — всхлипывает Бомгю, улыбаясь. — Почему «как»? — смеётся Ёнджун, наконец-то ощущая, как буря в его душе успокаивается. Он трётся своим носом о нос Бомгю, заставляя того смеяться ещё больше. Сокращая расстояние между их лицами до минимума, Ёнджун мягко мажет губами по щеке, нависает сверху, ликуя в душе из-за того, как приятно делать всё это с Бомгю: обниматься, касаться его, искать его запах повсюду. Под челюстью ведёт носом, улыбаясь от приглушённого смеха Бомгю. Мягко касается губами каждого сантиметра кожи, поднимается всё выше, прижимается совсем близко, касаясь длинными ресницами чужих. Бомгю смеётся. — Что ты делаешь? — Это называется «поцелуй бабочки». Не нравится? — Нравится, — Бомгю улыбается ещё некоторое время, а затем вдруг становится таким серьёзным, что Ёнджун повторяет за ним. — Что-то не так? — Хён… Я же не сплю? Ёнджун улыбается, ложась рядом, уже привычно стискивая парня в своих объятиях. — Может, мы оба спим, кто знает? — Тогда я бы не хотел просыпаться… Ущипни меня. Я должен удостовериться, что ты реален. — Может быть, я лучше поцелую тебя? — Ёнджун приподнимается на локтях, ощущая, как краснеет его лицо. Раздаётся стук в дверь, а затем, не дожидаясь ответа, через неё просовывается голова Кая. — Вы до вечера спать будете? Мы еду заказали, вылезайте, — ещё некоторое время Хюнин с лукавой улыбкой осматривает расслабленных хёнов, а затем останавливается на лице Ёнджуна. — Хён, плати уже за аренду. За щелчком замка следует тишина, которая тут же разряжается тихим смехом двоих. — Он же не ночевал под дверью? Всегда такое ощущение, что он всё знает, — жалуется Ёнджун, нехотя сползая с кровати. — Тогда он тоже в моём сне. И да, ты ещё не доказал, что я не сплю, — Бомгю улыбается хитро, ожидая своего. — Чудо ты, — заключает Ёнджун, притягивая младшего за руки, заставляя подняться с постели. Его губы мягко касаются чувственных губ напротив, и Бомгю замирает. Слишком медленно, тягуче, нежно. — Ну что, не спишь? — спрашивает Ёнджун, отстраняясь. — Думаю, мне потребуется больше времени, чтобы это понять, — улыбается он широко, обнимая старшего за шею.—
— Они отлипнут друг от друга уже или нет? — интересуется Субин, открывая коробочки с тёплой едой, что истончала аппетитный запах. — Не в этой жизни, — смеётся Кай, — не в этой жизни.