Легенда о священном олене

В семье Бакуго, которая поколениями занималась охотой на самых различных существ, докучающих людям, водилась легенда. Иногда казалось, что она родилась вместе с первыми членами их клана и шла бок о бок с каждым человеком, пришедшим в этот мир. Легенда изменялась, какие-то подробности распадались прахом, заменяясь чем-то другим, но суть оставалась одна: в Синем лесу обитает олень со шкурой, отливающей золотом, ветвистыми рогами и ярким взглядом изумрудной травы, и упаси боги кто-то из Бакуго посмеет его убить или ранить. Олень охраняет не только лес, но и саму древнюю семью, жившую когда-то, по легенде, вместе с этим духом в дебрях магической чащи. У них в жилах течет его сила и мощь, которую нужно всегда направлять на благо нуждающихся в помощи. Кацуки уже с рождения чувствовал эту связь. Мать в детстве гладила по голове и говорила, что легенды на то и легенды, чтобы ими оставаться, что эта история стара как мир и многое может быть неправдой, хоть и чтила этого духа, как хранителя семьи и счастья в их доме. Отец же брал на охоту с малых лет и с улыбкой слушал, как Кацуки, шепелявя без одного переднего зуба, бахвалялся, что найдет этого оленя и узнает всю правду. Когда Кацуки рос, он осознавал, что эту странную связь, тягу к лесу не чувствовал никто из ближайших родственников. Лишь прадед, еще будучи жив на тот момент, однажды обмолвился: связь эту потеряли со временем, но должен был появиться такой из Бакуго, что сможет быть равным со своими предками — искусными воинами с магией в крови — и восстановит союз с духом. Кацуки был уверен, что это он. Да, в юношестве он был ужасно тщеславным и задиристым, многое преувеличивал или преуменьшал, чувствовал себя почти королем мира, но под слоями подросткового бунта жил тот шепелявый мальчик, знающий точно, что его жизнь связана с Синим лесом и его хранителем.

***

— Сдохни! — тролль захрипел, когда в грудь вонзился меч, его острая зачарованная сталь, из которой всегда делали оружие в семье Бакуго, легко рассекала толстую кожу подобных существ. Кацуки стал лучшим из охотников за последнее столетие, чем несомненно гордился. Сила, и правда, словно подпитывалась извне, текла по венам искрящейся магией. Он знал это чувство единения с природой. С лесом. Оно не покидало почти никогда, даже если Кацуки путешествовал по стране далеко от родных мест. Но сейчас он был в одной из деревень, что располагалась у подножия гор близ Синего леса. И тролли иногда могли быть незваными гостями в людских поселениях. Бывали случаи, когда Бакуго разводил руками, рассказывая, что жители виноваты сами — поднялись на территорию этих существ в горы, обосновались там и притеснили полноправных обитателей, — вот и поплатились. Однако эти были на законной территории, чтили прочих существ и даже носили в горы подношения, чтобы задобрить троллей и попытаться ужиться с ними без опаски за свою жизнь. Одному, видимо, подобного было мало. Ну, мертвому зато вообще ничего не понадобится. — Спасибо вам огромное, господин Бакуго. Мы безмерно благодарны за спасение! — кланялись люди, чуть не угодившие в лапы к монстру. Глава поселения пытался впихнуть ему дополнительный мешочек золотых, но Кацуки так и не взял. Существовали правила, которые должны были чтить все охотники в семье. — Это моя работа. И мне не нужно это золото. За свою работу плату я получил, больше не возьму. Лучше скажите, где можно переночевать сегодня? — Я владею отличным трактиром, господин! Там есть и комнаты, чтобы переждать ночку, — высокая женщина с длинным черным хвостом, перевязанным красной лентой, приветливо улыбнулась и поманила за собой. Бакуго кивнул главе, люди расступились, пропуская охотника вперед: за спиной он волочил тушу тролля, собираясь по дороге убрать ее подальше от домов и мирных жителей. В трактире оказалось немноголюдно: в будний день, пусть и ближе к вечеру, сидели лишь завсегдатаи по углам с кружкой пива в одной руке и куском мяса в другой. Кацуки заплатил за ужин и одну ночь, раздумывая о дальнейших планах. Ему пришло письмо от отца, что с лесом творится в последнее время какая-то напасть, и парень просто не мог не приехать. — Благодарю за приют, госпожа… — Ох, я же не представилась! Дуреха! Зовите меня Ами, — женщина поклонилась. — Госпожа Ами. — Вот и славненько, — она хлопнула в ладоши, — Покажу вам вашу комнату. Женщина передала Бакуго ключи, когда проводила до нужной двери, подтянула хвост и потуже затянула передник на платье. Ами удалилась так же быстро, как и привела сюда. Бакуго был ужасно рад, что попалась подобная хозяйка: иногда они были смерть как противны характером и почти требовали каких-то приключений, хотя чаще встречались просто уставшие девушки и женщины или в меру заинтересованные мужчины — обязательно почему-то с усами, — которые с азартом в глазах слушали о некоторых самых опасных делах. Комната оказалась самой простой и обычной — не отличишь от сотен других таверн и гостиниц, где Кацуки останавливался на одну или пару ночей. Но здесь было весьма тихо, чисто и опрятно. Кажется, за видом и состоянием комнат следили достаточно пристально. Бакуго устало опустился на скрипнувший стул около небольшого окошка, меч с глухим стуком он положил на стол: завтра придется его чистить от густой крови тролля. Глаза слипались, потому что охотник, каким бы сильным и напитанным магией ни был, в первую очередь оставался человеком, а нормально не спать пять дней для любого будет не сахар. Кацуки лишь стянул с себя сапоги и дорожный плащ с перчатками, прежде чем уснул, едва успев прилечь.

***

Утро выдалось пасмурным, что уже не предвещало ничего особо хорошего, но Кацуки, позавтракав, отправился в путь, обещая себе не паниковать раньше времени — не в его стиле. Оставалось идти буквально несколько часов, а ноги будто не слушались — ныли так, словно охотник был в дороге несколько дней без перерыва. Вот это уже начинало напрягать. Связь прерывалась, чем ближе он подходил к родному дому и лесу в отдалении, хотя должно было быть наоборот. Эти места всегда восполняли ту недостающую энергию в венах и артериях, а теперь же казалось, что всю магию из Кацуки профессионально высасывают. — Кацуки! Вот и ты, засранец! — И тебе не хворать, старуха, — Бакуго увернулся от летящей в него прихватки для горячего и поймал, отдавая матери. — Вот же ж… выучился на мою голову, все приемы знаешь, — Мицуки потрепала его отросшие волосы и погнала в дом, чтобы отдохнул с дороги. Но Кацуки не мог долго рассиживать на кухне или в своей спальне, понимая, что время утекает сквозь пальцы. Что-то звало его, и он руку готов был дать на отсечение, что это нечто — кто-то. — Я поем и пойду в лес. У меня плохое предчувствие. Мицуки нахмурилась и молча кивнула, соглашаясь. Даже она, не особо веря в легенды, ощущала каким-то шестым чувством, что с тем оленем что-то случилось, а вдобавок, значит, и с чащей. — Хорошо, иди, Кацуки. Кажется, ты последняя надежда, — женщина горько усмехнулась. Лес резко темнел на границе: вековые деревья закрывали землю от солнца, но внутри всегда было светло, словно лучи проникали отовсюду и из ниоткуда одновременно. В этот раз в чаще не было видно ни зги дальше вытянутой руки. Кацуки мог по памяти пройти большую часть с завязанными глазами, но это умение все равно не особо помогало — ноги снова начали путаться и болеть. Его что, увести отсюда пытаются? — Эй, уважаемый, дай тебе помочь в конце концов! Хватит ломать мне ноги, черт побери, — Бакуго крикнул куда-то вперед, надеясь, что дух леса услышит его из любого места. Ноги перестали быть ватными, но корни под сапогами так и норовили уронить охотника, запутать в себе. Кажется, просьба сработала, но вот в лес его упорно пытались не пускать, по крайней мере точно старались прилично задержать. Но Кацуки хорошо помнил, что там, в самом центре Синего леса, существует вечно цветущая поляна клематисов. Эти цветы ужасно прихотливы, но в той части они растут и благоухают круглый год. Он был уверен, что для начала нужно дойти до поляны, а дальше разбираться по ситуации. — Мог ведь вообще меня сюда не пускать… Хотя, если с духом что-то случилось, у него может не хватать сил. Черт, да что тут вообще творится? — Бакуго разрубил очередную иссохшую ветку, росшую на его пути будто специально. В этом месте в детстве Кацуки несколько раз видел фей, а потом узнал, что здесь есть их поселение, которое эти создания прячут от глаз редких прохожих. Только детям было дозволено разглядывать причудливых существ, потому что в их рассказы мало кто верил. Сейчас же, отлично зная на практике, где и как живут феи, Бакуго удивленно рассматривал серые тельца, обычно пестрые крылья были слишком уж прозрачными, у кого-то они буквально обламывались на ветру. Феи считались менее сильными, но все же хранителями леса, как и его дух. И если такое произошло с ними, то что тогда сейчас с другими обитателями… — Где этот олень? — Кацуки бежал вперед, к поляне, но никак не мог увидеть знакомые синие проблески между деревьями, не ощущал аромата цветов. Он затормозил, когда кроны расступились, а над головой вновь замерцало солнце. Вот только поляна не цвела. Редкие пожухлые клематисы были темно-синие, фиолетовый прожилками струился по лепесткам. Пальцы непроизвольно задрожали, когда охотник дотронулся до цветка, а тот почти сразу рассыпался в его руке пылью. — Черт… Черт, черт, черт! — Кацуки заозирался по сторонам. Магия непривычно хлестала по ладоням, кипела под кожей, словно он разозлил чем-то свою собственную силу. Он давно привык к ощущению жара, когда пользовался способностью, данной ему, но сейчас руки от пальцев до кистей будто немели. Опять это всепоглощающее чувство, что всю силу выкачивают из тела. — Покажись. Я знаю, что ты где-то здесь. Прошу, мне нужно понять, что происходит, я ведь помочь хочу, немой ты идиот! Бакуго прекрасно знал, что орать на покровителя собственной семьи, и его в частности, как-то очень уж нагло и непозволительно, но как он сумеет что-то сделать, если ему даже не дают шанса, выпроваживая из леса. — Пожалуйста, ты ведь тоже чувствуешь связь со мной. Я не причиню вреда. Что-то в груди кольнуло, но Кацуки быстро понял: его ведут. Ему показывают дорогу. Он прошел всю поляну, с грустью наблюдая, как клематисы под его ногами, раньше упруго взметавшиеся обратно вверх, сейчас лишь ломаются и оставляют после себя горстки пепла. В самом конце обширной поляны, на границе с другой половиной леса, лежал огромный валун, словно бывший тут всегда, но который Бакуго никогда не видел. Охотник зашел за него и обомлел. Он рухнул на колени, подбираясь ближе к существу. — Так это ты. Вот как ты выглядишь… — на примятой траве лежал олень, грациозный даже в таком подавленном и уязвленном состоянии. Его шкура блестела не ярким и солнечным золотом — кровавой бронзой, а глаза тускло смотрели в ответ из-под ресниц. Дух кивнул, его рога, большие и словно вырезанные искусным мастером из дорогого дерева, качнулись вслед за головой. Кацуки впервые ощущал что-то подобное. Его тело разрывало от насыщения магией, потому что он находился вплотную к тому, кто его этой магией и наполнял всю жизнь. Руки подрагивали от свершившейся встречи, но голос сел, а глаза — Кацуки почти физически почувствовал — потеряли свою яркость вслед за тусклым изумрудным взором. Ему казалось, что дух отравлен чем-то темным и склизским, что вот-вот распадется таким же пеплом, как и синие клематисы позади. — Как я могу тебе помочь? Дух словно надолго задумывается, прислушиваясь к себе, а потом неожиданно обращается, меняет форму. — Зови меня Изуку, Кацуки Бакуго. — Ахринеть… — Кацуки выдыхает. Вот об этом в легендах не было ни слова. Он даже не думал о том, что дух может принимать какую-то еще форму вроде человеческой. Особенно человеческой. Дух — Изуку — устало съезжает по валуну обратно вниз, опуская голову. Цепочка, тянущаяся от кистей к груди и обвивающая шею и руки причудливыми линиями, тоже кажется бронзовой. Волосы разбросаны в стороны, отливая сочной зеленью, полупрозрачная широкая мантия струится молочной вуалью, кажется, что она сшита золотыми нитями. От Изуку пахнет кровью, металлом и скорой смертью. Кацуки становится холодно, когда он придвигается ближе, чтобы поймать чужое бессильное тело. — Может, не стоило тратить силы на превращение в человека? — Так будет проще… передать информацию… — голос его мягкий, пусть и ужасающе тихий, беззвучный, словно уже неживой, пробирается под кожу иголками, щекочет уши. Изуку вздыхает, набираясь сил. Кацуки думал, что его руки оттолкнут, что дух вообще окажется неприкасаем, но он облокачивается на него, позволяет безмолвно поддержать за плечи. Бакуго боится. Раньше казалось, что покровитель будет справедлив, добр, но не дозволять чего-то вроде криков в свою сторону и брани, что он одинок, но исправно и безупречно выполняет обязанности, что сможет, если, конечно, захочет этого, расплющить Кацуки по щелчку пальцев. Он ведь считается почти богом этих земель. А теперь Кацуки боится, что его случайные прикосновения осквернят, сломают, добьют несопротивляющееся тело. Он боится, что чуть сильнее сожмет изящные плечи, и в ответ раздастся хруст чужих костей. — Я чувствую твой страх, — Бакуго вздрагивает, — Не нужно бояться, Кацуки. Дух не объясняет свои слова, замолкая вновь, но Кацуки чувствует, что все правильно понял и что правильно поняли его. — Так что же случилось, И- …Изуку? — имя непривычно растягивается на губах гласными. У Бакуго лопается здравый смысл в голове, потому что хочется произнести его еще раз и еще. — Что-то пробралось в лес, и я не успел найти источник вовремя… Я не заметил… Оно убило стольких существ. Мои милые феи погибают ежедневно от этой гнили. Я… не смог их спасти. И лес умирает из-за меня. Оно пожирает его, словно кто-то наслал проклятие. Я не знаю, кому понадобилось убивать целую чащу. Кацуки слушал, затаив дыхание. Сердце больно билось в груди, от тихого, дрожащего местами голоса хотелось натурально заплакать. А потом убить и уничтожить всех, кто посмел сделать подобное с магическим Синим лесом, стоявшим и растущим здесь из покон веков. Кацуки сможет спасти его, даже если сам в итоге заплатит собственной жизнью. — Я найду то, что отравляет лес. Но мне нужно время. Скажи, что оно еще есть… — Кацуки пытается успокоиться, мыслить рационально, но дрожащие словно от холода плечи под рукой вызывают только одно желание – согреть. Бакуго почему-то уверен, что в полном здравии Изуку не мерзнет никогда, но сейчас он как труп медленно остывает. И будет в таком состоянии до тех пор, пока охотник не найдет источник проблемы. Изуку закрывает глаза, откидывая голову на теплое плечо Бакуго, улыбается разбито, губы тонкой бледной линией растягиваются и изгибаются неестественно, пугают этим отчаянием в жестах и мимике. — У леса будет время до тех пор, пока я не погибну. Я не могу дать тебе точный ответ, за что прошу прощения. Ты… почувствуешь, если что-то случится, Кацуки, обещаю. Иди в город… я чувствую, что там должно быть что-то, что поможет тебе и мне понять, а потом возвращайся, если что-то найдешь или не найдешь ничего. — Только не мешай мне вновь сюда пройти, Изуку. Вот теперь дух улыбается более искренно, не открывая глаз произносит: — Хорошо. Я постараюсь поддерживать лес, но… прошу, не медли. Иначе, боюсь, что и ты погибнешь вместе со мной, — глаза открываются, Кацуки смотрит в них вверх ногами и готов уже клятву верности приносить, чтобы никуда от Изуку больше не деться, чтобы быть рядом, если спасет, а Бакуго никогда не проваливал заданий. Что-то сильное тянет к этому существу, в глазах которого сейчас столько сожалений, словно это его вина во всем происходящем, словно он уже одной ногой в могиле и выбираться в принципе не планировал, пока к нему не пробрался настырный член семьи Бакуго. А еще Изуку смотрел так, будто он не хотел забирать Кацуки с собой, что угодно, только не охотника. Хотя… быть может, это просто раздутое самомнение Бакуго видит свою исключительность в этой странной связи с чем-то высшим и прекрасным. — Я не умру. И уж тем более ты, — Кацуки знал, что клятву так не приносят — полусидя с кем-то, кому ее даешь, в обнимку, — но ему было все равно. Он прошептал в чужую макушку: — Клянусь защищать и оберегать того, кто был выбран мной и кем был выбран я. Клянусь быть ему опорой, щитом и мечом. Клянусь быть с ним до последнего его вздоха. Клянусь до тех пор, пока сам не погибну. Вверяю ему свое тело, душу и мысли. Обещаю своему покровителю, Изуку, хозяину Синего леса, что не предам вовек. Кацуки произносил клятву их семьи, которую обязательно учили все без исключения. Она была создана как раз в те древние времена, когда члены клана еще жили вместе с духом-покровителем. Он знал, что клятва обладала силой только в том случае, если в жилах человека текла магия, связь с покровителем, поэтому уже давно ее никто не использовал по назначению. А теперь эти слова, вбитые давным-давно в самую подкорку сознания, без запинок шептались этому самому духу. — Я принимаю твою клятву, Кацуки из рода Бакуго. Клянусь беречь тебя так же, как ты меня. Да будет так, — Изуку сказал тихо, но твердо. Он привстал, разворачиваясь к Кацуки лицом, протянул ему свою руку, а охотник прижался лбом к тыльной стороне ладони в знаке покорности. В висках стрельнуло. На запястье блеснула тонкая золотая нить, обернутая вокруг ровно 3 раза — связь в прошлом, настоящем и будущем. Кацуки завороженно рассматривал своеобразное украшение, обвивающее правую руку, освобожденную от перчатки. — У тебя не должно быть фразы, где ты клянешься беречь в ответ… Изуку прикасается губами ко лбу, к тому месту, которым Кацуки прислонялся к холодной ладони. — Я твой покровитель и могу изменить ее, как пожелаю. Ступай. Кацуки поднимается, наблюдая, как Изуку вновь становится оленем. Его шкура блестит не кровавой бронзой, а потемневшим золотом — почему-то это очень радует. Он уходит в обратную сторону не оборачиваясь. Знает, что за ним приглядывают до самой границы леса, помогая быстрее выйти из чащи. Поцелуя в лоб в клятве тоже никогда не было.

***

Дом встречает его молчаливым ожиданием. Отец вернулся с работы неподалеку и, видимо, уже был в курсе того, куда и зачем ходил Кацуки. Мама гладила его руку, сидя за столом на кухне, а Кацуки наблюдал за этим какое-то время, подбирая слова. Но первым заговорил отец. — Я рад, что ты пришел, сынок, — мужчина наконец встал из-за стола, крепко обнял своего ребенка, похлопав по спине. — Рад видеть тебя, отец, как ты? — Все хорошо, не о чем волноваться. Лучше скажи… все очень плохо? Кацуки поджал губы в задумчивости, снимая плащ и перчатки. Он сел напротив родителей, сложил руки перед собой в замок и опустил голову. — Кто-то, видимо, проклял нашего покровителя и его лес, — Бакуго взглянул вверх сквозь челку: Мицуки охнула и нахмурилась, а Масару сжал кулаки и отвел взгляд в сторону, обдумывая слова. — Я найду того, кто это сделал. Я поклялся ему, что защищу, — Кацуки решительно кивнул сам себе, еще раз убеждаясь, что готов на все. Конечно, было бы глупо отрицать, что ему вообще не страшно, но он не боялся умереть, если выполнит задуманное, если спасет лес, Изуку и свою семью. Родители переглянулись, а мама в недоумении приподняла одну бровь: — Кацуки… ты дал нашу клятву? Кому ты успел дать клятву за то время, пока тебя не было?! — она вовсе не была зла, но кричала от удивления и какого-то страха за сына. — Дорогая, дай ему все рассказать до конца. Кацуки не будет бросаться в омут с головой, каким бы он ни был вспыльчивым. — Я все еще здесь, старик! — Масару улыбнулся. — Но вообще… Я дал клятву лесному духу. Нашему покровителю. Знал, что найду его однажды, но мне пришлось буквально крикнуть на него, чтобы он меня к себе подпустил. Пф. — Как это на тебя похоже, мелкий, — Мицуки прыснула, представляя себе сына, кричащего на бедного лесного духа, — Но я горжусь тобой. Ты дал клятву тому, с кем связан всю жизнь по твоим рассказам. Только будь осторожен, хорошо? Я не хочу терять тебя. Кацуки серьезно кивнул: — Обязательно, мам. И я хотел спросить у вас. Не знаю, можно ли вообще рассказывать подробности того, как проходила клятва… — Мы Бакуго. Думаю, мы хотя бы сможем попытаться разъяснить что-то, так как тоже связаны с этой историей, — отец откинулся на стуле, ожидая того, что скажет сын. — Это… — Кацуки непроизвольно коснулся нити на правом запястье, вздохнув. — Как обычно должна проходить клятва? Со своей стороны я точно знаю все до мельчайших подробностей, а вот со стороны того, кому клянешься… — Я понял. Но учти, что сведения передаются уже много столетий и могут быть неточными, — Кацуки кивнул, — Что ж, обычно тот, кому клянутся, в нашем случае дух леса, может принять или отвергнуть клятву. Если он ее принимает, то должен сказать об этом в определенной форме. — И там нет слов о том, что господин защищает кого-то из Бакуго, так ведь? — Нет. Потому что это уже не та клятва, которую дают члены нашей семьи. Она по сути своей односторонняя, направлена лишь на то, что мы сами привязываем себя к кому-то, обещая служить верой и правдой. Почти как рыцари при короле. — Так и знал, — пробормотал Кацуки, хмурясь. — Кацуки, что такое? — Мицуки волновалась, потому что сын довольно странно себя вел, пытаясь выяснить подробности того, что и так уже знал много лет. — Этот, аргх! Ну вот кто его просил, а? И без того погибает, а тут еще и обязательств себе новых добавил, получается. Кацуки с отчаянием взъерошил волосы, смотря в стол. Знал ведь, что Изуку не просто так все это сказал. Оставался вопрос зачем. Ему же так только тяжелее будет, разве нет? Нить на запястье словно затянулась туже, привлекая к себе внимание. Бакуго отвлекся на нее, шипя от того, как она впивается в руку. Он подсознательно понимал, что украшение как-то связано с духом, но не мог взять в толк, почему оно сейчас так себя повело. Это из-за его слов? С Изуку что-то случилось? Он просто проверяет силу клятвы? Что это может быть? Мать взглянула на руку сына, дернула Масару, чтобы тот тоже посмотрел. — Кацуки..? — он понял, на что направлен вопрос, и почему-то глупо смутился, отвечая. — Эта нить появилась после того, как я поклялся и «покорился» духу, — такая формулировка показалась странной, когда охотник произнес ее вслух, но менять что-то не было смысла. Зато предельно понятно тем, кто учил эту клятву, как и сам Кацуки. Отец многозначительно поправил очки на переносице, но только парень хотел спросить, как его оборвали: — Я не знаю, что это значит, сынок, извини. Про подобные нити ничего и никогда не говорилось в фамильных книгах и преданиях. Можно лишь догадываться, учитывая все условия прохождения этой маленькой церемонии. Кацуки отвернулся, разглядывая ужасно интересную стену. — И ты нам об этом как раз и не расскажешь, — Мицуки хитро улыбнулась, не собираясь прямо сейчас доставать сына. У него сложное и опасное перепутье в жизни, а уж вытащить из него нужные подробности всегда можно будет потом. В данный момент оставалось поддержать и надеяться, что все будет хорошо.

***

Следующим же утром Кацуки отправился в город. Меч, вновь чистый и острый, привычно висел в ножнах, плащ защищал от пронизывающего ветра, который был довольно необычным для конца лета здесь. Под рукавом рубашки и защитой перчаток кисть грела золотая нить, не позволяя забыть о нужном и первостепенном. Кацуки замер посреди одного из переулков, в который он заглянул. В груди знакомо кольнуло, обозначая нужное направление. Он шел, повинуясь собственным чувствам, силам духа и магии. Переулок выходил в тупик — его очень уж удачно закрывала городская стена. Проблема была лишь одна — огромное черное пятно, криво расползающееся по каменной серой кладке. Оно будто переливалось даже в тени цветными стеклами, дышало и билось в такт странному ритму пульса. И тянулась вся эта жуть, кажется, прямо из-под стены. Она то ли просачивалась под землю, то ли из нее росла, а черные линии, словно влажные и склизкие черви, ветвились по насыпи корнями деревьев. Нить обожгла запястье. Бакуго снял перчатки, запихнув за пояс, размял руки. Его ладони нагрелись, а через секунду пятно зашипело под жаром огня и светом от вспышки. В городе таким заниматься было не особо безопасно для других людей, но варианта охотник больше не видел. Он думал, что это должно помочь, но черная муть только на мгновение отступила, умолзла под землю — значит все-таки снизу идет — и снова заняла огромный кусок стены, теперь булькая и перекатываясь волнами. Ему нужно было придумать способ избавиться от этого нечто, потому что Кацуки был уверен — его не просто так привело сюда. Эта странная жидкость должна иметь что-то общее с гибелью леса и его духа. Но без помощи и знаний самого Изуку парень бы провел уйму времени только в поисках нужных книг и историй, что уж говорить о способах уничтожения этой черной «плесени». Не хотелось так скоро беспокоить уставшего покровителя, но выбора особо не оставалось. Кацуки нужно было встретиться с ним снова.

***

На границе лес снова непривычно темнел. В новом его виде он казался не чудом, а забвением былого величия, что расстраивало, как только глаза пробегались по высохшим веткам и погнившим цветам. В этот раз путь к поляне был намного легче и короче, но Кацуки прошел дальше, повинуясь тяге в теле. На той стороне клематисовой поляны лес был еще почти не тронут, но тот самый искристый свет все равно пропал, как и в остальной части. Изуку сидел на огромном упавшем стволе дерева, поджимая пальцы на ногах, как будто ему опять холодно. Кацуки так хочет согреть его… — Кацуки. Что ты нашел в городе? — Черная бесформенная хрень, которая от моего огня, кажется, «разозлилась». Я первый раз видел такое. И оно тянется из земли, источник где-то там. Изуку удивленно округлил глаза. Он все-таки что-то знал, как и подразумевал Кацуки. — Это могут быть чары сильного мага или это устроили те, кто живет под землей и напрямую контактирует с древними корнями этих деревьев. Я еще раз проверю свои земли, подожди немного, — Изуку прикрыл веки, глаза под ними быстро забегали. Кацуки улавливал каждую смену эмоций: сосредоточенность в нахмуренных бровях и сжатых в линию губах, неуверенность в том, как Изуку на мгновение завис. Его сила струилась через Кацуки, он чувствовал всю ту энергию, принадлежащую духу, и это была лишь малая часть той привычной магии, которой он владел в нормальном состоянии. Это пьянило и дурманило разум. Хотелось прикоснуться, чтобы энергия сгустилась на секунду в этом месте, чтобы пальцы закололо мелкими иголками. Изуку сидел выше, чем Бакуго, смотрел на него весь разговор сверху вниз. А Кацуки ужасно желал упасть на колени как в первую встречу, чтобы разница эта между ними стала значительнее. Он никогда ни перед кем не преклонял голову, не хотел бухнуться на колени и трепетать от чужой силы — шел только вперед, размазывая свирепых тварей по земле, гордо держался со вздернутым подбородком, выполняя миссию семьи. Перед Изуку же он не чувствовал унижения, когда в голове крутилась только мысль о том, чтобы сесть перед ним сейчас на землю, смотреть с преданностью и внутренней силой, показывая свою готовность защищать. И опустить глаза, если он без слов махнет рукой в нужном жесте. Кацуки такие перемены настораживали, но он никогда не противился своим желаниям, чтобы начать бояться этих несвойственных ему мыслей. — Это… кажется, это дзюбокко, — Изуку открывает глаза, вглядываясь в чужое лицо. Он ищет отголоски понимания, не начиная сразу объяснять, ждет Кацуки и его размышлений. — Подожди, но как тогда ты не почувствовал их сразу? Это же должны быть деревья в твоем лесу, так? Синий лес огромен, почти все подобные деревья могут расти только здесь… — Кацуки заходил из стороны в сторону, задавая вопросы. — Кацуки, ты ведь знаешь, что это за деревья? — Припоминаю. Читал про них в одной из книг. Но… — охотник остановился и с какой-то слишком сложной многогранной эмоцией на лице повернулся к духу. — Что здесь произошло, черт подери? Изуку плавно спустился со ствола, будто не касаясь толком ни коры, ни земли в принципе. Бесшумно приземлился рядом, опираясь на огромное дерево рукой. Его цепочка вновь отливала густой кровью, а не золотом — силы тратились на каждое взаимодействие с лесом и с собственной формой. Он тяжело вздохнул, словно ему было больно рассказывать, неприятно ворошить эту нору со змеями, готовыми в любой момент выпустить яд под кожу. — Здесь была война. Много веков назад за эти земли боролись несколько божеств и духов, но… победителем вышел я. — Эти деревья впитали всю ту кровь, которая была здесь пролита? Серьезно? И ни одного упоминания даже в легендах моей семьи? — Бакуго нахмурился, его эта внезапная история ужасала просто из-за факта того, что он ни разу об этом не слышал. В голове медленно крутились мысли, а Кацуки не нравилось, куда они ведут. Изуку устало осел на землю, цепочка еле слышно звякнула в воздухе, мантия всколыхнулась и пошла рябью. Он ненавидел эту часть прошлого, до сих пор ему иногда казалось, что на руках липкая горячая кровь, а на щеках сажа и засохшая грязь после тяжелой череды битв. — Примерно в те времена как раз и начался ваш род. В самом конце войны ко мне присоединились первые члены клана Бакуго. Тогда все было другим: эти люди, я сам был лишь юным и неотесанным духом с кашей в голове, который только что убил существ своего вида в битве. Эту часть бесконечной истории совсем скоро решили забыть. Она рассказывалась лишь раз в вашей семье детям самых первых Бакуго. — И теперь все это может погибнуть из-за древней войны? Почему ты это допустил? — Кацуки понимал все, даже то, почему об этом могли специально забыть, но почему Изуку, будучи духом, не подумал о том, что появятся дзюбокко — понять не мог. Он опустился перед ним на одно колено, чтобы посмотреть в глаза. — Кажется, обряда очищения в тот раз было недостаточно. Деревья изменялись слишком медленно, а когда настал апогей… мне уже не хватило сил. Дзюбокко находятся в отдалении от леса, лишь их корни простираются глубоко под землей и доходят даже до вашего города. Я бы справился со всем этим, будь в их жилах только людская плоть и кровь, но они впитали в себя силы других духов, побежденных на этой земле. — Не могу поверить, что такую важную часть просто стерли, никому не было дела, что может произойти потом? Куда, черт возьми, смотрели те идиоты и чем думали! Кацуки злился на своих предков, на самого себя, не понимая, как такое можно исправить, если даже хранитель Синего леса оказался умирающим под напором темной силы. — Поэтому мне будет нужна твоя помощь. — Ха? Чем я могу помочь? — Бакуго отвлекся от собственных мыслей, прислушиваясь к тому, что может попросить сделать Изуку. — Обряд по очищению я проводил с теми Бакуго, кто обладал благословением. Частицей моей силы и силы природных даров. Ты тоже благословлен, Кацуки из рода Бакуго. В тебе течет огонь, разгоняющий тьму и согревающий в лютую стужу. — Как проводится этот обряд? Я помогу. Я поклялся тебе в этом. — Ты поклялся, Кацуки, но я знал определенных людей, поэтому ответь мне, — Изуку поднял голову, голос, все такой же тихий, как и в первый раз, но твердый и сильный, словно заклинал охотника слушать, слушать, слушать, — Насколько ты искренен в своих словах? Даже клятвы можно нарушить под гнетом обстоятельств. Кацуки даже не дрогнул. Он чувствовал связь с духом с рождения, как бы он посмел его предать, предать семью и клятву. — Я пойду за тобой куда угодно. Убью за тебя, умру, прикрывая спину. Ты мой покровитель, которому я вручил душу, тело и мысли. Я не посмею нарушить клятву. И ты должен это чувствовать так же, как и я. Изуку коснулся его лба двумя пальцами, кивнул и сказал: — Тогда слушай и запоминай все, что я сейчас скажу, Кацуки.

***

Кацуки повидал многое в своей весьма короткой еще жизни. За те пять лет, начиная с семнадцати, когда он и стал полноправным охотником, он убил много самых различных существ, видел óни пару раз в лесах на севере страны, был на грани гибели, пытаясь убить ведьму. Но сейчас его почти выворачивало, когда он наступал на хлюпающую мягкую землю, понимая, почему она такая. Казалось, что здесь время застыло навеки, а битва была только вчера. Разбухшие черные корни с булькающей и переполняющей их кровью несли запах гнили и смерти. Они сами были смертью. Было непонятно, почему дзюбокко не убивали жителей в городе или за его пределами. По описанию эти деревья буквально охотились на людей, потому что привыкали к крови, но, видимо, этим до сих пол сполна хватало того, что уже было у них внутри. Вот только отравляли лес они исправно все это время. Изуку шел впереди, босые ступни чавкали по пропитанной насквозь земле, а цепь на теле была почти черной. Ему было здесь тяжело, он чувствовал, как вся эта гниль ползет по венам, оседает в легких вязким болотом, лишает сил. Но он не смел даже думать о том, что что-то не так, сейчас в такой же ситуации находился и Кацуки, идущий шаг в шаг за спиной. Изуку ощущал его еле заметную дрожь в руках, кончиками пальцев проводя в воздухе. Он прекрасно читал отвращение и глухое отчаяние без слов и взгляда — связь не давала забыть о чувствах другого, когда тот был так близко, а эмоции бушевали в мыслях. — Черт, как же здесь… — Тяжело. — Да. Первый раз вижу подобное, — Кацуки передергивается, озираясь по сторонам. Высокие деревья сухими ветками задевают друг друга, клонят их вниз, скрипят и просто очень сильно напрягают. Бакуго видит в них настоящих падальщиков, которые не побрезгуют сожрать и их — вполне еще живых существ с бьющимся в груди сердцем. — Они бы еще долго смогли питаться лишь тем, что уже впитали… Это ужасно признавать, но мне не по себе от их вида. В этом есть и моя вина. У духов и богов нет права на ошибку, потому что последствия никогда не бывают незаметными. Они… разрушительны, — Изуку мотает головой, а Кацуки настораживается. Таким же слабым голос был на поляне клематисов. — Все в по- Тихо-тихо, эй, — руки успевают подхватить чужое тело, чтобы Изуку не упал в вязь этих корней. Дух тяжело дышит, но не останавливается, продолжая идти. Кацуки держит его под локоть, крепко прижимая к себе. — Мне нужно… в форму зверя. Меньше энергии, — Кацуки кивает, наблюдая за перевоплощением. В виде оленя особенно заметно, что атмосфера этого места убивает Изуку, как часть Синего леса, когда сам охотник держится, так как не связан напрямую с чащей и ее обитателями подобно хранителю. Шкура духа тусклая и потемневшая пятнами, рога обломаны наверху. Кацуки интересно, выглядит ли его цепь под одеждой так же? На запястье она ведь все еще сияет золотом… Они идут в тишине, Кацуки напряжен, когда поглядывает на Изуку, медленно вышагивающего рядом. Он не понимает, но чувствует, что ему хотят сказать. «Почти пришли». «Теперь немного левее». «Ты помнишь все, что требуется?» — теперь Изуку тормозит, поворачивая морду. Кацуки кивает. Дух оборачивается человеком, перестает опираться на охотника и проходит чуть вперед, расправив плечи. На этом месте было убито первое божество и пролита кровь самого Изуку. Вокруг скручены корни дзюбокко, создавая своеобразный нетронутый алтарь. Дух пробирается туда, а Кацуки лишь безмолвно следует за ним, готовый защищать и убивать. Деревья скрипят над головами, стоит только Изуку ступить в круг, но ни он, ни охотник не обращают внимания, концентрируясь на обряде.

***

Три дня до времени обряда Изуку буквально требовал от Кацуки идеально оттачивать все движения и повторять слово в слово то, что он говорил. Бакуго появлялся дома лишь пару раз, когда вообще оставались силы туда дойти, но в большей части дни охотник провел вместе с духом, раз за разом повторяя действия обряда и заклинание. Изуку кратко кивал головой, когда все было хорошо, и хмурил брови, дергая носом, если видел и слышал ошибки. Любая мелочь могла испортить обряд, поэтому Кацуки, стиснув зубы и матерясь про себя, выполнял все требования и считывал жесты и интонации. Вечером, перед днем обряда, пока Бакуго ел, Изуку заговорил о предстоящем: — Ты должен будешь надеть это, как только ступим на земли дзюбокко, — дух держал на раскрытой ладони красную шелковую ленту и золотую тонкую цепочку, такую же, как на нем или на запястье Кацуки. — У меня ведь уже есть цепочка… — Эта окроплена водой мисоги. Она должна висеть у тебя на шее и касаться груди в области сердца, чтобы скверна того места не потревожила человеческое тело и разум как можно дольше. — А лента? — Она будет заплетена в твои волосы. Кацуки хотел было уже забрать вещи себе, но они растворились в воздухе до того, как он успел их коснуться. Изуку покачал головой. — Я сам надену цепь и вплету ленту тебе в волосы. Их нужно будет заговорить прямо в этот момент, Кацуки. Бакуго кивнул, греясь у костра, пока мысли скакали в раздумьях о том, что же будет завтра.

***

Стоя в кругу корней дзюбокко, Кацуки ощущает поднимающийся ветер и то, как старые ветки бьются друг об друга, разнося сухой стук эхом по пустому кровавому пепелищу. Тонкая косичка, заплетенная сбоку руками Изуку, покачивается в такт веткам над головой, почти незаметно мелькая красным атласом перед глазами. Изуку делает глубокий вдох, обходит это место по кругу три раза, начиная тихо произносить слова. Кацуки идет в противоположном направлении, создавая невидимую спираль. Они сходятся в центре. Охотник опускается перед Изуку на колено, касается лбом ладони, словно повторяя недавнюю клятву, говорит слова обряда вслед за духом. Их голоса резонируют, Кацуки — продолжение Изуку. Бакуго встает, не переставая говорить, теперь он ведет за собой духа, который шепчет заклинание с закрытыми глазами. Его пальцы холодом отдают в горячие ладони охотника. Они проходят по кругу еще три раза. Ветер усиливается, деревья опасно накреняются вниз — пытаются проткнуть, зацепить острыми сухими ветками, сломать. Убить. Земля под ногами Кацуки и Изуку неустойчивая, мягкая, проваливается все глубже, хочет погрести под собой. Дух еле ступает по кровавому темному покрову, а Бакуго вязнет в грязи. Изуку снова ведет, садится в центр в позе лотоса, а Кацуки опускается напротив, касается коленей своими, сцепляет руки. Он вновь чувствует то искрящее ощущение магии внутри себя, всеобъемлющее, сильное, туманящее голову, шепчет слова как мантру, как свою клятву духу. Изуку замолкает, и через секунду замолкает и Кацуки. Тишина зловещая и неспокойная — дзюбокко словно сплетаются вокруг них, подбираются все ближе, цепляют плечи и волосы крохотными веточками. Небо над головами темнеет с каждой минутой, а Кацуки не понимает — кроны деревьев это или же странное затмение посреди бела дня. Кровавая земля вблизи воняет смертью, хочется зажать нос и уйти поскорее, но Бакуго держит внимание лишь на своем покровителе, ждет следующих действий. Дух сжимает чужие руки крепче, хмурится, цепь на теле сверкает несколько раз особенно ярко, вызывая странное сочетание чистого вновь золота и молочной мантии с пятнами грязной черной крови по подолу. У него на шее висит небольшой с серебряной крышкой сосуд, инкрустированный необработанным алмазом в центре изящной склянки. Изуку не расцепляет рук — этого сейчас делать нельзя, — поэтому Кацуки помогает, откупоривая бутылек с кристалльно чистой водой мисоги. Они выливают ее на землю между телами и кладут скрещенные в пальцах ладони поверх. Что-то сверху истошно кричит, словно от нестерпимой боли. Этот звук закладывает уши и бьет по барабанным перепонкам, как плач младенца в ночи. Кацуки морщится, а Изуку нервно дергает губами. Земля под руками светится голубым, свет этот дымкой расползается все дальше, обвивает корни дзюбокко глубоко внизу и на самой поверхности. Ветер хлестает по щекам, Кацуки тихо-тихо шипит, потому что цепь на груди под одеждой впивается в кожу, горячая, прочная. Изуку без звука, одними губами, бормочет ту часть заклинания, которую не должны знать и слышать люди. Когда дух заканчивает, ветвь одного из самых больших деревьев рассекает воздух со свистом и приземляется около него, выкорчевывая сырую землю с кровью. Вода мисоги медленно заполняет собой пространство, очищает его, но на это нужно время, а дзюбокко чувствуют угрозу, защищают себя и свои владения. Изуку даже не дергается, не моргает рефлекторно. Обряд завершен, но это еще не конец. — Вставай, Кацуки, нам осталось только выжить в эти минуты, пока деревья не начнут засыпать под действием воды до полного очищения. — Проще простого! — Кацуки ухмыляется, доставая меч. Он разрубает несколько веток, тянущихся к ним, кружит вокруг Изуку в замысловатом танце, взбивает кровоточащую еще землю сапогами. Дух сосредоточенно прислушивается к течению воды под слоями земли, удовлетворенно выдыхая. Он отбивает ветки и корни, хватающие за лодыжки, пока напитывает воздух вокруг своей силой. Так очищение точно не прервется, больше не придется волноваться, что дзюбокко побеспокоят Синий лес и его обитателей. — Дурацкие ветки! — Кацуки перекрикивает свист и шум ветра, рубит вновь и вновь сухую древесину, скалится, когда его плечи и шею очередной раз царапают, словно бумагой, оставляя неприятные порезы, которые щипят от пота и грязи. Рубашка на руках из-за этих повреждений медленно расползается на лоскутки. Бакуго оборачивается, зная на каком-то подсознательном уровне, что это нужно сделать прямо сейчас, и невероятно благодарен своей интуиции, связи или чему-то еще за такую реакцию. Изуку тяжело дышит, сидя на земле, его ноги обвивают корни, а над головой опасно заносится толстая ветка. Кацуки дергается вперед, сжигая ветвь прямо в воздухе — ладони знакомо саднит, — разрубает корни вокруг ног духа, руками срывает остатки с голых стоп. — Ты истратил все силы, идиот! — Не смей… так со мной разговаривать, Кацуки. — О нет, я посмею, — он разозлен, отмахивается от дзюбокко, постепенно замедляющихся в своих атаках, и продолжает говорить: — Тебя могло просто утянуть этими корнями непонятно куда! — Кацуки, я дух, меня не так легко убить… — Изуку выглядит как полная противоположность своим словам: слипшиеся от крови и земли концы пушистых волос, черная цепь вместо золота, обвивающая тело, мантия в бурых каплях, словно это жертва ритуального убийства, а не возвышенный дух-хранитель леса. И Кацуки вполне наглый для того, чтобы это озвучить: — Выглядишь так, как будто сейчас ляжешь и больше не встанешь. Поберег бы силы. Он отвлекается на секунду, когда приседает и подает руку ослабшему Изуку, а со спины слышен знакомый свист. Кацуки не успеет. «Черт». Охотник просто пытается отстраниться, чтобы, если уж проткнут насквозь огромной веткой, то не достало до Изуку. Пусть кичится своей «духовностью» сколько хочет, но он все равно может быть смертен. Вдруг дзюбокко, напитанные силой других божеств и духов, вполне способны убить его, что тогда? Он ведь погибал, когда погибал лес, значит, и сейчас может. Но в глазах не темнеет, в горле не скапливается кровь, в теле не чувствуется дыры на полживота. И Изуку прижимает к себе, так и не дав отодвинуться подальше. — Что… я же слышал… — Теперь мы оба выполнили часть клятвы. — О чем ты, Изуку? — дух совсем обмякает, кажется, истратив даже те силы, которые крохами оставались после всех его действий. Он опускает потяжелевшую голову и упирается лбом в подставленное плечо. Деревья успокаиваются, погружаясь в сон. Теперь предстоит лишь ждать, когда очищение полностью завершится. — Изуку? — Все закончилось. Все хорошо. Кацуки чувствует, что пульс подскакивает в тревоге. Он дергается назад, натыкаясь позвоночником на сухую ветку, замершую в сантиметре от плоти. Но что-то удерживало ее все это время. А Кацуки тут же пытаются вернуть обратно, чтобы он не навредил себе по неосторожности. У Бакуго в голове щелкает мысль. — Ты защитил меня, так? Отпусти меня и дай взглянуть на рану. Я знаю, что она есть, — Кацуки выпутывается из объятий, а Изуку дергает руку на себя, коротко мыча сквозь зубы. Ветвь воткнулась ему в предплечье, но цепь, обхватывающая руки, пропитанная магией, затормозила ее. Кровь стекала к пальцам, капала на мантию. У Изуку не было сил в данный момент, чтобы быстро восстановиться и залечить рану от проклятых деревьев. — Ох, черт. Это ведь не опасно? Тебя никак не заразит? — Нет, это не… так серьезно, просто сейчас я не могу… себя исцелить… Кацуки зажимает ему рану рукой, отрывая зубами от рукава другой кусок ткани. Он перевязывает предплечье, а Изуку лишь молча наблюдает. — Не лучший вариант, но так хотя бы крови меньше потеряешь. — Благодарю. Мы можем идти, больше здесь ничего нельзя сделать в… ближайшее время. — Хорошо, я помогу встать. Пойдем, Изуку, — Бакуго поднимает его вместе с собой, убирает меч в ножны, вешая на привычное место. Он держит духа за талию, перекинув здоровую руку у себя через шею. Изуку идет медленно и спотыкается через шаг, но охотник упрямо двигается вперед, желая поскорее вывести их с этой зловещей земли. Как только они пересекают границу родного леса, Кацуки останавливается, чтобы передохнуть. Хочется просто лечь и проспать несколько дней подряд. Зато дух, кажется, немного приходит в чувства в своих владениях. Здесь все еще не исчезли последствия отравления из-за дзюбокко, но энергия явно ощущается чище, привычнее для Бакуго. Они садятся под раскидистой кроной огромного дерева — вроде бы это кусуноки, если охотник помнит правильно, — и Кацуки ужасно рад, что это растение не пытается их прикончить. Он вдыхает свежий аромат листвы, по которому успел соскучиться, пока в легкие забивалась гниль и кровь. — Лучше? — Да, в лесу уже стало свежее, я чувствую его новую энергию. Надеюсь, обитатели оправятся. Изуку тихо позвал Бакуго, он развернулся к духу лицом, с безмолвным вопросом в изломе бровей. — Нарекаю тебя Огненный страж Кацуки из рода Бакуго. Отныне, когда о тебе будут слагать легенды, в них будет и это имя. Кацуки ощущает тепло, растущее в груди, он дотрагивается до цепочки на правой руке, не понимая собственных чувств, рвущихся наружу. Ему дал звание дух-покровитель, которого он защитил, который спас его. Имя Кацуки будет в преданиях семьи, как и имена других выдающихся предков — сложно в это поверить, даже когда двигался в этом направлении всю сознательную часть жизни. Теперь это точно станет реальностью. — Спасибо… Спасибо тебе, — Бакуго позволяет себе вольность и вместо того, чтобы прикоснуться к тыльной стороне ладони лбом, он оставляет на этом месте поцелуй. Лишь мимолетно прижимается губами, но перед глазами взрываются искры, а пальцы подрагивают. Изуку улыбается. Он оставляет свой поцелуй у Кацуки на лбу, как сделал это при клятве. И кожу охотника по всему телу странно покалывает. Кацуки с непониманием рассматривает, как его руки покрывают бледно-красные ветвистые узоры, кажется, на шее и груди они тоже появляются. Бакуго не дышит. Это метки, обозначающие принадлежность, данную клятву, новое имя, собственную силу. Изуку обводит его взглядом, удовлетворенно кивает сам себе и еще раз целует в лоб. И Кацуки начинает казаться, что духу просто нравится. Без каких-то скрытых смыслов и мотивов просто нравится касаться губами в этом оберегающем нежном жесте.

***

Кацуки не оставлял Изуку в лесу одного до тех пор, пока тот вновь не окреп. Так прошла еще пара дней, за которые дух смог восполнить часть сил, спокойно превращался в оленя и обратно в человека. Изуку даже сказал, что выжившие феи постепенно восстанавливаются и их крылья с каждым днем наливаются магией, вновь вырастая и позволяя летать. Бакуго был ужасно рад, что существа в Синем лесу приходят в норму. Собственный фамильный дом показался на мгновение чужим — настолько Бакуго позабыл обо всем, пока проводил обряд и следил за духом. На крыльце стоял отец, наблюдающий за закатом красного солнца. Он удивленно вздохнул, ожидая, пока Бакуго поднимется к нему, а потом сказал: — Кацуки, это метки? — Да, отец. — Значит, все точно прошло хорошо, — Масару обнял сына, облегченно прикрывая глаза. Он повел его в дом, расспрашивая о подробностях. Бакуго было странно с этими рисунками на теле. Они бросались в глаза, но охотник постепенно пытался к ним привыкнуть. Мама прослезилась, узнав об имени сына, данном покровителем, и в своей манере похвалила Кацуки за проделанную работу. Долго он, однако, с родителями не задержался, желая остаться наедине и подумать о дальнейших планах. Мать с отцом понимающе кивнули, отпустив сына после ужина наверх, в его спальню. Уснуть не удавалось довольно долго, хотя физическая усталость ощущалась весьма отчетливо, как после хорошей тренировки. Кацуки выводил узоры на коже пальцами, хотя в темноте комнаты их особо и не было видно. В волосы все еще была вплетена красная лента, и ему совсем не хотелось ее потерять. Цепочка с груди пропала сама по себе, когда он вышел из леса — она была лишь нужной составляющей для его защиты. «Хотя лента, — думал Кацуки, — тоже вплеталась для защиты…» Во сне, который пришел только ближе к раннему утру, Бакуго видел пламя и темный силуэт, который дотрагивался до его лба, но прикосновения ощущались лишь бесплотным ветром на коже. Кацуки не знал, что делать. Ему казалось, что вся прошлая жизнь до встречи с Изуку и участия во всех этих невероятных событиях пала прахом к ногам. Все произошедшее воспринималось фантазией, несмотря на доказательства обратного, а будущее расплывчато маячило за горизонтом, но до него было не достать. Бакуго был потерян. Он впервые не понимал, как покинет эти земли вновь. Ему до зуда под кожей не нравилась перспектива оставить все это позади. А еще ужасно тянуло обратно в Синий лес, и охотник ничего не мог сделать с этим желанием. Говорить о чувствах Кацуки вообще не хотел, но медленно сходить с ума от подобных метаний тоже было ужасно, поэтому он дождался, когда останется с матерью наедине, и попытался все рассказать. — Мам, я хочу спросить… — Что-то случилось? — Мне кажется, я схожу с ума, — юноша лежал на траве во дворе дома, разглядывая небо, а Мицуки сидела рядом в кресле, читая книгу. Этой же книгой она стукнула сына по лбу: — Кацуки! С чего вдруг такие мысли? Ты здоровый и сильный молодой парень, что заставило тебя так думать, дурачье? — Бить-то зачем, карга! Я тут ей душу изливаю..! — Все-все, прости, — женщина дотянулась рукой до его волос и потрепала по голове, — Так что же случилось, м? — Меня ужасно тянет туда, к нему, я не представляю, что делать. Все словно потеряло смысл и значение. Не понимаю, как я смогу уйти отсюда теперь… — это было лишь предисловием к тому, что и сколько ощущал охотник все эти дни. Его душу рвало на части, пока он метался туда-сюда в поисках решения. — Ох, Кацуки… Я, может, дам плохой совет, но это единственный выход, который я вижу для тебя сейчас, — Бакуго задрал голову, чтобы посмотреть на мать повнимательнее, послушать, что она скажет. — И… что мне делать? — Иди в чащу и поговори с ним. Кацуки глупо хлопает глазами, даже поднимается, чтобы сесть. Он смеется, пока Мицуки хмурится, глядя на него. — Я не шутила, мелочь. Кацуки замирает, оборвавшись прямо посреди очередного смешка. — А? Серьезно? Поговорить с духом о своих чувствах, как будто я в него в- Мицуки улыбается, пока Кацуки замолкает, не договорив, и быстро поднимается, чтобы уйти. Ему нужно проветриться, но чертовски хочется к Изуку. А Кацуки Бакуго никогда не противится своим желаниям. Поэтому ноги ведут в лес, который снова залит светом изнутри, не пропуская лучи солнца вниз. «Угораздило же меня… Что, черт возьми, со мной не так? Это же глупо, да?» Кацуки бредет по тропе между деревьев, с легкостью на сердце наблюдает, как в траве мелькает лисья шкурка, слышит, что в ягодных кустах копошится еж. Охотник видит, что феи на пути не спешат улизнуть в крону деревьев и раствориться в листве — кланяются с уважением и взмывают вверх, осыпая искрами магии. Здесь спокойно, как было всегда, только изменились сами ощущения Кацуки, его восприятие. Он чувствует энергию, которой пропитан этот лес, еще лучше, а внутри привычно теплеет от знакомой магии и силы — они переплетаются, тянутся нитью через пространство, ведут к владельцу. — Добро пожаловать вновь, Кацуки, — голос духа доносится сверху, мягкий, со скрытой силой, наконец здоровый. Бакуго вскидывает голову и видит его, сидящего на широкой ветви одного из деревьев. Дух залечивает фее крыло, а как только заканчивает, плавно спускается вниз, словно плывет, под внимательным взглядом охотника. — Изуку… — имя хрипло вырывается само по себе, горло сохнет, стоит лишь осознать, зачем именно Кацуки пришел. — Иди за мной, хочу показать тебе одно место, — дух дожидается Бакуго, заходит в чащу, которая расступается перед ним и Кацуки. Охотник молчит, следуя за духом, грудь сдавливает каким-то страхом, что эта зависимость никогда больше не пройдет, но в то же время не хочется отрывать глаз от пушистых волос и изящной спины, хочется вслушиваться в позвякивание цепочки на чужом теле. Кацуки понимает, что за последнее время не думал толком ни о чем, кроме Изуку. — Мы пришли. Кацуки оглядывается и выдыхает тихое: «Вау…» Он никогда не бывал здесь и, кажется, начинает понимать, почему. Эта часть леса выглядит как огромный грот в пещере: деревья и высокая трава охраняют покой этого места, скрывают от лишних глаз непроходимыми стенами; мягкий мох стелется под ногами, а через него пробиваются мелкие лазурные клематисы. Бакуго не верит своим глазам. — Это… твоя обитель? Или как такое называется у духов. — Да. Это моя обитель, Кацуки, — Изуку проходит чуть дальше, присаживается на мох и любовно проводит рукой по нему, слегка улыбаясь. Бакуго млеет. Он садится рядом, стягивая обувь, мох щекочет стопы и ладони. — Ты хочешь о чем-то поговорить, не так ли? — Как ты..? — Тут не нужна даже связь, чтобы заметить, — дух прищуривает глаза, — Ты слишком тих и задумчив. У тебя что-то есть на душе, и ты желаешь рассказать мне. Бакуго отворачивается, тихо ругаясь. Он не знает, как начать. Не понимает, что говорить. Его гложет эта обсессия, потребность видеть, быть рядом, быть единственным таким — избранным, уникальным. Он впервые сталкивается с подобным и не понимает природу этих чувств. Ему кажется, что это может быть сродни поклонению кому-то выше тебя, сильнее. Да Изуку буквально покровительствует их семье и ему лично… Но внутри все протестует, намекая на то, что это далеко не просто восхваление и трепет перед высшим созданием. — Я не знаю, как назвать то, что я чувствую. К… тебе. — Оу? И что же ты чувствуешь? Я могу помочь обличить это в слова, если ты расскажешь, — Изуку с интересом заглядывает в глаза Кацуки, которые охотник сейчас пытается спрятать за волосами. — Ты так много знаешь о человеческих чувствах? — Нет, но, повторюсь, могу помочь даже со своим однобоким пониманием некоторых вещей, — он наклоняет голову, нежно улыбаясь, и, боже правый, как же Бакуго тяжело. Но он знал, что легче не станет до тех пор, пока слова не выльются через край. — Я не могу думать ни о чем другом с тех пор, как ушел из леса несколько дней назад. В моей голове только ты. И мне было ужасно трудно, как будто тянуло сюда, даже на связь похоже не было. Это что-то другое, оно… сильнее, опаснее. Оно пробуждает во мне желание быть здесь, рядом с тобой, — Кацуки стыдно, когда он произносит все это вслух, он закрывает лицо руками, — Я не знаю, как работать и охотиться на существ дальше, если не могу заставить себя даже покинуть эти земли. Что со мной? Что ты со мной сделал..? — Кацуки, наша связь тут не при чем, и я тоже не делал ничего, чтобы ты испытывал подобное. — Но что это тогда? Изуку протягивает руку — ладонь теплая и мягкая, Бакуго нравится это прикосновение — и гладит чужую щеку. — Скажи мне, Кацуки, что ты чувствуешь, когда я касаюсь тебя вот так? — Это приятно. У тебя наконец-то теплые руки, — Бакуго усмехается, накрывая изящную руку своей, трется щекой о ладонь. Дух смотрит на него и тоже улыбается так ярко. — Точно, хах. Хорошо. А если… — Изуку обхватывает его лицо теперь двумя руками, приближаясь. Нос касается кончика чужого, оба замирают, но дух вновь спрашивает: — Если я сделаю так, что ты скажешь? Кацуки чудится, что его метки на теле вновь чешутся, а кожа горит. Он пропускает вдох, глаза мечутся по красивому лицу, которое находится слишком близко. Что он должен отвечать в такой ситуации? — Я, кажется, сейчас умру, — шепчет особо не задумываясь. Изуку посмеивается, его голос звонким колокольчиком проникает в голову Бакуго. — Давай обойдемся без этого, но я понял, что ты имел в виду. Изуку заводит одну руку в растрепанные волосы, гладит затылок Кацуки, не отстраняется ни на миллиметр и выжидает чего-то. Бакуго дышит глубоко, но не может надышаться, словно кислорода все никак не хватает для бесперебойной работы сердца. — А мои поцелуи в лоб? М, Кацуки? Кацуки очень хочет сейчас потрогать мох. Вот ужасно хочет, да даже сгрызть его готов уже, лишь бы успокоиться немного. Но одна рука все еще поверх ладони духа, а другая сжимает его мантию, и юноша не смеет разжать пальцы и отпустить что-то из этого. — Ты дух-хранитель или совратитель? Господи, я… черт, — Изуку улыбается — да сколько можно, — а Бакуго задыхается в этом выражении лица. — Даже самим богам человеческое бывает не чуждо, я вообще всего лишь дух. А теперь ответь на последний вопрос. — Какой? Но вопроса не следует. Кацуки ощущает прикосновение к своим губам, теплое и приятное. Его целует Изуку. Он уже умер, да? И почему это ощущается настолько хорошо, что не хочется останавливаться? Магия духа снова течет через него, покалывает, словно электричеством заряжен воздух вокруг. — Это мой вопрос, Кацуки. Каково это? Что ты хочешь сделать теперь? — Я хочу, чтобы ты повторил, пожалуйста. И хочу ответить на твой вопрос. Изуку снова целует, неторопливо массируя затылок охотника и проводя языком по губам. Кацуки коротко мычит и шумно выдыхает через нос, открывая рот шире. Касание языков вызывает у него мелкую дрожь, но поцелуй не наращивает темп — Изуку держит Бакуго в узде, ведет его, продолжая медленно и тягуче. Он не дает ему перерасти во что-то другое, более темное и контрастное, еще не время. — Кажется, — Кацуки переводит дыхание и прикрывает глаза, — Я могу теперь понять свои чувства. — И как же ты назовешь это? — Узы. Не те, которыми мы связаны, но те, которыми я связал себя сам. И вручил тебе, одному тебе, Изуку. — Я знал, что однажды обрету тебя и покорюсь твоей душе. — Покоришься? — В принятии клятвы я не должен говорить, что защищу в ответ, а потом оставлять поцелуй в лоб, правда ведь? Потому что я сам в тот момент поклялся, Кацуки. Бакуго чувствует себя самым везучим человеком на свете.

***

С тех времен первого поцелуя прошло чуть больше месяца, и весь этот месяц охотник отсутствует дома. Его предназначение оставалось, а то ощущение зависимости пропало сразу после того, как Кацуки прояснил собственные чувства. Теперь была еще одна весомая причина вернуться быстрее. А самое главное — живым. И он знал, что скоро вновь увидит Изуку. — Я дома! — Мама ушла в город, Кацуки, вернется к обеду, — крикнул Масару откуда-то с кухни. Он готовил, запахи тянулись в прихожую, пока Кацуки стягивал обувь и походный плащ. — Привет, старик, ну что, как жизнь? — Прекрати называть своих родителей старыми, Кацуки, — Масару пожурил его, размахивая поварешкой в воздухе, и Бакуго осклабился, развалившись на стуле, — А дела неплохо, в этом году выдался отличный урожай на этих землях, поэтому все спокойно проведут холода. — Это здорово. Помочь с готовкой? — Ты с дороги, может, отдохнешь пока? — За кого ты меня принимаешь? Двигайся и скажи, что готовишь в этот раз, – Кацуки оттолкнул его вбок, на ходу моя руки и приступая к готовке. Отец покачал головой на неугомонность собственного сына, но дело пошло быстрее. К возвращению Мицуки обед был готов, и блюд получилось даже больше, чем Масару рассчитывал сделать изначально. — О, какой пир, дорогой, с чего бы это? — С того, что твой сын дома, — Кацуки, сложив руки на груди, хмыкнул и чуть не выплюнул легкие, когда его в таком виде сжали в объятиях. — Вернулся наконец, посмотрите-ка! Жив-здоров и убил кого надо, надеюсь? — Да-да, только отпусти уже, господи! Как будто меня десять лет не было, а не месяц, пошли есть, я сейчас с голоду сдохну. Мицуки рассмеялась и вскоре присоединилась к мужчинам за столом. Она расспрашивала сына о деле, о его самочувствии, настроении, много о чем, пока Кацуки фыркал с набитым ртом и пытался отвечать на гору вопросов в двух словах. Отец только улыбался и тормозил женщину, если она слишком напирала, а сын не успевал даже понять половину сказанного. — И не смей убегать в лес прямо сейчас, мелочь, подождет твой суженый-ряженый, а тебе надо нормально отдохнуть, что бы ты там не кричал о своей силе. Я прослежу, — женщина сурово пригрозила кулаком просто для придания себе более свирепого вида, хотя знала, что ее сына ничто не остановит, если тот захочет. — Какой еще суженый… Ладно! Уговорила, останусь сегодня дома, мозги ведь высосешь, как вампир, — Бакуго закатил глаза, уходя к лестнице. — Я тебе за вампира уши надеру! — прилетело в спину. И все-таки ночь в родном доме провести намного приятнее, чем на улице или в комнате очередной таверны. Рассвет брезжил где-то на горизонте, когда Кацуки уже неспешно шел по знакомой тропе в лес. Утренняя свежесть и сырость земли после прохладной ночи приятно бодрили после такого раннего пробуждения. Фея, пролетавшая мимо, хихикнула и пощекотала щеку Кацуки, быстро растворяясь в зарослях черники. — Что за дети эти феи… — фыркнул Бакуго, почесывая кожу в этом месте. В этот раз связь вновь привела в обитель Изуку, которая цвела клематисами и вьюнком по земле и стволам деревьев вокруг. — Изуку, — охотник еле заметно улыбнулся, увидев духа, сидевшего на огромном валуне, покрытом мхом, как и все это место. Он сплетал длинные стебли вьюнка, белые цветы поблескивали лепестками в утреннем свете. Он не оторвался от занятия, лишь поднял голову и улыбнулся, взглядом приглашая подойти к нему, пока руки ловко делали венок. — Отдохнул сегодня ночью? — Следил за мной? — Мне без надобности. Я просто ощущаю твое присутствие на собственных землях, не забывай, Кацуки, — Изуку весело взглянул на него, заканчивая с венком. Стебли вьюнка причудливо изгибались, а цветы равномерно расплывались белыми пятнами по кругу. Дух подозвал к себе Бакуго, вытягивая венок вперед. Кацуки наклонил голову, принимая его. — Спасибо, а еще я привез кое-что. Не знаю, подойдет ли это растение, но не попробуешь — не узнаешь, так? — Кацуки вытянул из-за пояса мешочек, наполненный семенами. Изуку с любопытством взял его, заглядывая внутрь. Он почувствовал энергию растения, его будущий запах и свойства. Это был подарок не только для него, но и для леса, его обители. — Ох, оно чудесное! Посажу чуть позже у себя, чтобы проследить за развитием, — дух отложил мешочек в сторону, поднимаясь с валуна. — Рад, что понравилось. Кацуки подошел ближе, несколько секунд рассматривал духа, словно искал изменения за месяц. Притянул к себе и обнял, вдыхая аромат Синего леса и клематисов. Изуку обнял в ответ, поглаживая по спине. Бакуго ужасно нравилось его обнимать, потому что от духа веяло внутренней силой, светлой магией, он будто неосознанно напитывал самого Кацуки. А еще, когда Изуку не находился при смерти и его не пытались утащить под землю корни дзюбокко, он был невероятно теплым и мягким. Мантия привычно вилась за ним следом, цепочка на теле и руках блестела и переливалась, отражая лучи солнца. Дух немного приподнялся на цыпочках, оставил поцелуй в лоб, опускаясь обратно. Кацуки сам поцеловал его, задевая языком чужой. Изуку провел пальцами по меткам, даже не глядя на них вовсе, он смотрел только Бакуго в глаза во время поцелуя, и Кацуки заканчивался как человек в это мгновение. — Они тебе очень идут. — Я знаю, они выглядят отлично, особенно на мне, потому что я потрясный, — парень горделиво вскинул подбородок, ухмыляясь. — Заносчивый. — Ха? Неа. — И упрямый. — С каких пор мы начали перечислять мои качества, эй! — Кацуки нахмурился, разглядывая Изуку в своих объятиях. И чего он так улыбается вообще? — Ты еще скажи, что я тебя не уважаю, раз на «ты» с тобой говорю, пф. — …Кацуки, ты первый из своего рода, кто обращается ко мне так. Бакуго прикусил язык. Он самый первый из всей семьи, кто говорил с духом на равных? Господи, насколько это плохо, если они сейчас обсуждают его поведение… — То есть я один язык в задницу не запихивал? Слабаки, — ну, сказал почти то же самое, о чем подумал, безусловно. — Ох, ну что за манеры… — Изуку покачал головой. — Да, Кацуки, все верно. — Тебе нравятся мои манеры, иначе бы мы не целовались и не общались, — Изуку устало вздохнул, но опровергать не стал. Кацуки победно оскалился. — И почему до меня никто такого не делал? Ты их запугал? — Хах, нет, Кацуки. Твои предки относились ко мне по-другому. Те, кто еще общался со мной, мог биться на моей стороне, обычно говорили так, словно я их господин. — Но ведь ты и есть. — Да. Я ваш покровитель, а вы мои воины. Так и должно быть. Но с одними из первых Бакуго мы были, наверное, неплохими друзьями, насколько можно так говорить о духах и людях, однако отношение их ко мне особо не менялось с течением времени. — Это я просто слишком наглый, — Кацуки рассмеялся, представляя, как бы отреагировали на его поведение далекие предки с их вежливостью и покорностью. — Не стану спорить, — Изуку мотнул головой, чтобы его не перебивал охотник, — Но дело не только в этом. С детства ты относился к духу-покровителю вашей семьи как к равному себе. Ты чувствуешь мою силу даже больше остальных членов семьи, но можешь стоять рядом, словно это все пустяки. — Но я все равно- Кацуки осекся. Он не собирается говорить это. — Хочешь подчиниться временами? — Черт, я забыл, что ты промываешь мозги. — Это не- Ладно, — Изуку провел их вдоль поляны, усаживаясь на мох, — Пусть будет так. Но ты хочешь сделать это по своей воле, Кацуки. Не потому, что моя сила вынуждает упасть на колени передо мной, хотя, скажу честно, в самую первую встречу я пытался выпроводить тебя с помощью своей силы. — То есть… — Да, если бы это был кто-то другой, он бы не смог даже вглубь леса пройти, что уж говорить о том, чтобы кричать на своего покровителя. — Нет, ну слушай, не так уж я и кричал, чего ты, блин, заладил! — Я ведь не злюсь, Кацуки. Изуку вновь поцеловал, нежно касаясь ладонью его шеи. Бакуго казалось, что он никогда не привыкнет, не насытится этими прикосновениями, горячим дыханием на губах, чужим теплом и силой. Ему нестерпимо хотелось еще и еще, но в то же время он мог спокойно прожить и без этого. — Кацуки. — М? — охотник лениво хмыкнул, отвечая. Говорить совсем не было сил, его усыпляли движения Изуку, который плел в его волосах маленькие косы. — Ты бы согласился, если я предложил тебе стать… как бы это правильнее назвать… — Пф, мужем? — Ох, точно! Да, вроде того. Кацуки закашлялся и поднялся с чужих колен, поворачиваясь к духу лицом. — Я же это… Пошутил..? Изуку, ты серьезно сейчас? Мужем? Изуку смущенно улыбнулся. «И как прикажете с ним таким жить? Смутился он, гляньте-ка на него!» Дух вздохнул и продолжил. — Я серьезно. Прожив столько веков, я прекрасно могу понять, что именно ты был предназначен с самого начала. Мне хочется связать с тобой жизнь, Кацуки. Я осознаю, что это довольно скоропостижно для людей… Но буду ждать до тех пор, пока ты не будешь готов к этому. И даже если ты откажешь, я не подниму эту тему впредь. — О. Вау. Я… Я точно не отказываюсь, потому что, — Кацуки нахмурился и увел взгляд в сторону. Он не любит говорить такое, — Ты знаешь, что я к тебе чувствую. Просто это и правда неожиданно. Бакуго тормозит, чтобы собраться с мыслями. Он как-то вообще не думал об этой стороне жизни. Замужество, дети и будущее в таком ключе дружно были выкинуты из планов охотника минимум лет до сорока, если не насовсем вообще. Он никогда не искал любви, девушку, уж тем более парня. Ему хватало того, что было в семье, а цель стать сильнее, лучше, надежнее стояла на вершине идеалов. Но теперь… Кацуки чувствовал, что от него не требуют ответа тут же, не собираются вымогать что-то, насильно заставлять или давить. Он понимал, что, будь он против, Изуку бы в самом деле закрыл тему. Но сейчас эти внезапные мысли не казались странными, даже наоборот: Кацуки было интересно, ему хотелось узнать, попробовать, стать еще ближе к необычному существу, с которым его связала жизнь. Изуку берет его за руку, когда Бакуго наконец вновь начинает говорить. — Я хочу сделать это через год. В день весеннего равноденствия. — Хорошо, Кацуки, — Изуку выцеловывает его запястье, пока Бакуго сипло дышит. Что-то он перенервничал немного. «Чувствую себя барышней на выдание, дожили». Он оставляет поцелуй на кудрявой макушке и прикрывает глаза. Через год он обвенчается с хозяином Синего леса. Мелкий Кацуки локти бы сгрыз от зависти.

***

За три дня до назначенной даты, когда Кацуки только приехал из дальних земель, на пороге появился Изуку. Ему открыла Мицуки, и тут же чуть не выронила нож, с которым подошла к двери. Бакуго спустился вниз, ощущая что-то слишком уж знакомое, что ощущать в собственном доме не должен был, а потом обомлел на пару секунд. — Ты чего тут забыл, Изуку? Я бы и сам пришел чуть позже, — Кацуки с интересом осмотрел возлюбленного, сложив руки на груди. Дух казался таким же растерянным, как и собственная мать. Кстати, — Ма, дай пройти человеку. Духу? Не важно в общем. Изуку усмехнулся, проходя в дом, когда Мицуки пропустила его наконец. Она все еще непонимающе оглядывалась на сына, без слов требуя объяснений. Кацуки закатил глаза и утащил духа за собой на кухню, где был еще и Масару, занятый вместе с женой предстоящим обедом. Тот тоже удивился, но внешне отреагировал спокойнее, скорее выказывая уважение покровителю, чем открыто вопрошая. — Здравствуйте, Масару и Мицуки Бакуго. Рад с вами познакомиться, — Изуку поклонился, — Прошу прощения, что я так неожиданно заявился, но у меня к вам есть мм… дело. Или, скорее, вопрос. — Для нас честь принимать вас в нашем доме, господин, — Масару дернул жену за рукав платья и та кивнула, усаживаясь за стол и отдавая наконец нож мужу. — Да, мы рады вас принять. Простите, что-то я слишком удивилась, — женщина рассмеялась, на что дух лишь улыбнулся и присел напротив, пригласив сесть еще и Масару. Тот выбрал место рядом с женой, а Кацуки буркнул что-то и уселся между Изуку и отцом. — И что за вопрос такой, о котором я не знаю? — Ты о нем уже давно знаешь, Кацуки. Ты ведь не говорил родителям? — Я… Нет еще, — Бакуго смущенно почесал нос. Как-то все времени подходящего не было, а ему казалось, что хоть эту новость нужно преподнести как полагается. Вот и дождался почти назначенной даты. — Тогда я хочу спросить. Думаю, для Кацуки это не так уж и важно, но- — Какого ты обо мне мнения, эй! Дух взглядом попросил не перебивать, и охотник цыкнул, замолкая. Он, кажется, догадывался, куда это все идет. — Так вот, я все же хотел бы узнать ваше мнение. Я предложил вашему сыну стать моим мужем год назад. И ровно через три дня мы должны обвенчаться. Понимаю, что спрашивать о таком поздно немного, но тем не менее. — Вы просите у нас руки Кацуки? Мицуки, что ты- — Ох, господи, забирайте его! Я так перепугалась, думала, может, случилось чего, фух. Масару, наш сын уже взрослый мальчик, думаю, сам разберется. И мы вовсе не против, — Мицуки улыбнулась и взяла мужа за руку. Она светилась счастьем, как будто только этого и ждала. Кацуки вытаращился на нее. — Карга, ты обалдела?! В смысле «забирайте»? Тоже мне, пф. — Тогда… Не будете ли вы против присутствовать на церемонии в чаще? — Изуку, я возьму только отца, мать уже отдала меня тебе, — Кацуки ухмыльнулся и удачно смог увернуться от оплеухи со стороны матери. Он хмыкнул, пока Мицуки злобно пыхтела под боком у Масару. — Засранец! Да я просто знала, что вы когда-нибудь да будете вместе именно в этом плане. Я уже тогда согласилась. Изуку засмеялся, вслед за ним и Масару, который всегда разнимал двух своих любимых людей. Кацуки улыбнулся, смотря на духа, а потом перевел взгляд на маму. Та с блестящими глазами кивнула ему. Парню этого было достаточно. Все же она его хорошо понимала. — Может, останетесь с нами на обед, господин? — Прошу, давайте просто Изуку, мне неудобно, что с Кацуки на «ты», а его родители меня господином называют. Мне все равно, правда. — Ох, хорошо. Изуку, пообедаете с нами? — Он останется, пусть привыкает, раз сам сюда приперся, — Кацуки довольно фыркнул, когда дух закатил глаза. «Он испортил даже покровителя нашей семьи», — подумала Мицуки, наблюдая за ними. Когда обед был окончен, Изуку решил еще немного побыть в доме семьи Бакуго, чтобы поговорить с Масару. Тот казался интересным собеседником, так еще и хорошо разбирался в истории, что импонировало духу. Мицуки в это время была с сыном в гостиной, они пили чай в приятной тишине, пока женщина не улыбнулась хитро чему-то в своей голове. — Кацуки, слушай. — Чего удумала? Мицуки наклонилась ближе к сыну, понизив голос на пару тонов. Ох, как же Кацуки это не нравилось. — У вас уже был секс или Изуку правильный и ждет первой брачной ночи? — парень вспыхнул, чуть не опрокинув чашку в руках на пол. Он вскочил. — Мам, что вообще за вопросы, черт побери! Как тебе вообще это… Боже! Ты ужасна! Женщина расхохоталась: «Значит, еще не было. Мило!» Бакуго вновь закричал, пытаясь деться куда-то от этого взгляда собственной матери. Она его когда-то в могилу сведет с такими вопросами. Это личное, между прочим! Хотя Кацуки понимал, что все равно поделился бы, как только это произошло. — Кацуки? — с кухни выглянул обеспокоенный Изуку, на что охотник вновь взвыл и упал на диван, пытаясь слиться с ним воедино. Дух окинул мать и сына взглядом: Мицуки все еще смеялась, а Кацуки ужасно громко пил чай, сидя с красными пятнами на шее. Изуку улыбнулся, не почувствовав ничего плохого в чужой энергетике, и ушел обратно, последний раз перед этим взглянув на парня.

***

Кацуки волновался так, что дрожали колени и подрагивали пальцы рук. В ночь он ушел в лес, чтобы завершить последние приготовления к обряду. Было немного странно, конечно, когда выяснилось, что все подобные церемонии проводит сам покровитель, а теперь он лишь выступает участником, но это дело обговорили и выбрали Масару на роль того, кто может их обвенчать. Все походило на какой-то абсурд, но Кацуки, давно привыкший к большинству странных вещей, легко согласился на все возможные варианты. В обители Изуку ночью было ужасно тихо, даже тише, чем бывало обычно, но Кацуки даже импонировала подобная атмосфера перед церемонией. Дух почти не говорил, он уже рассказал охотнику, что за чем будет происходить, поэтому в ночь лишь озвучивал небольшие просьбы или комплименты ласковым шепотом. Это все отзывалось у Бакуго мурашками по спине. Изуку рисовал на нем руны краской из тех самых клематисов, что росли на чудесной поляне в глубине чащи. Его руки точно выводили нужные символы, а холодный кончик кисти щекотал Кацуки кожу. Изумрудные глаза неотрывно следили за каждым мазком, плавно скользили по телу, пока Бакуго делал короткие вздохи и вздрагивал от предвкушения и обострившихся ощущений. В обители было довольно темно, зрение охотника пусть и было немного лучше, чем у обычных людей, но парню все равно с трудом удавалось разглядеть что-то за пределами очертаний Изуку, который сидел совсем рядом. Дух мог с легкостью окружить их светом — Кацуки знал, что светлячки без проблем собирались в стайки и освещали дорогу или любое другое место, только пожелай этого хранитель, — но не делал этого специально. Частичная слепота приятно дразнила Кацуки, он иногда не мог проследить за следующим движением духа и отрывисто выдыхал, расслабляясь через секунду. Его ужасно заводило еще и осознание того, что Изуку все это может ощутить. Бакуго не соврет, если скажет, что видел улыбку Изуку и его яркие прищуренные глаза. — Повернись спиной, — шепотом в самые губы. Дух только закончил наносить руны на грудь, шею и живот. Кацуки сглотнул и развернулся, цепляясь взглядом за пару светлячков, кружащих теперь перед ним. Изуку явно сделал это лишь для того, чтобы Бакуго на что-то отвлекся, а не просто рассматривал глубокую черноту, отвернувшись от него. Кисточка влажным следом легла на левое плечо, и охотник тихо выругался. Вроде уже привык к этому чувству, но каждый раз так и норовило дернуться в непонятном до конца движении: то ли податься за ворсом, то ли увернуться от следующего прикосновения. Изуку держал его одной рукой за талию, а другой рисовал символы на спине. Кацуки мысленно молился, потому что подобные вещи, оказывается, очень возбуждали на каком-то глубинном уровне. У него словно щекотали под кожей, дергали нервы и копошились в животе. Но молиться в такой ситуации он мог, особо не задумываясь, только самому Изуку, что несомненно потом вызовет уйму улыбок и смешков. Дух же, кажется, наслаждался внутренними метаниями возлюбленного, пару раз хмыкнув очень уж отчетливо куда-то в затылок Бакуго. Когда кисточка коснулась поясницы, Кацуки подумал, что на секунду оказался мертв. Он тихо произнес что-то вроде: «Ох, черт», — и наклонил голову, сжимая руки в кулаки. Изуку словно специально возился там медленнее, доводя Кацуки до изнеможения, но все же закончил в скором времени и оставил поцелуй на задней стороне шеи. Бакуго еще несколько минут провел в таком положении, успокаиваясь и приходя в себя. Этот противный дух и правда совратитель, черт бы его побрал… — Мы проведем эту ночь вместе, а с рассветом встретим родителей для церемонии. Бакуго развернулся к нему, неожиданно кисточка снова оказалась в руке Изуку, и следующий, теперь точно последний, штрих был совсем маленьким, но не менее значимым. Дух оставил руну на лбу Кацуки, а потом запечатал поцелуем. Знаки вспыхнули голубой люминесценцией на мгновение и погасли, исчезнув с тела совсем, но охотник знал, что они все еще нарисованы на нем.

***

С первым же лучом солнца Кацуки за волосы задергали феи, прилетевшие перед самым рассветом, чтобы благословить Изуку и его суженого. Бакуго недовольно заворчал, отгоняя назойливых созданий, но те не отстали, пока он не разлепил глаза. Изуку поцеловал его, растянув пробуждение, пока феи смущенно хихикали вокруг. — Они ужасно шумные и надоедливые. — Не обижай их, Кацуки, они нажелали нам с тобой столько счастья и удачи, — Изуку улыбнулся тепло, делясь силой со своими крохотными подопечными. Бакуго чувствовал ее внутри, как это и происходило обычно в подобные моменты. Он сам улыбнулся следом, аккуратно потрепав смешную неряшливую фею по голове. Вскоре их оставили одних. Изуку для церемонии облачился в другой наряд, сменив привычную мантию и легкие светлые одежды на струящийся темный шелк. Золотая цепь на теле все так же сверкала, выделяясь на фоне церемониальной одежды. Сам Кацуки был одет в похожий наряд, но тот содержал в себе красные элементы, словно переплетаясь с узорами на открытых руках и шее. — Ты выглядишь невероятно, Изуку… — Видел бы ты себя, Кацуки. Тебе очень идет, — дух оставил быстрый поцелуй на чужой щеке, — Пойдем встретим твоих родителей. Мицуки охнула, увидев сына в подобном облачении. Она так широко улыбалась, обнимая Кацуки. Охотник оценил праздничные наряды отца и матери, которые явно были созданы руками Изуку, а не человеческими. Ему ужасно льстило, что дух настолько щепетильно отнесся ко всему происходящему. Изуку подозвал к себе Бакуго, взяв за руку. Они все вместе прошли на синюю поляну, Масару с Мицуки шли следом. Дух остановился, развернувшись к мужчине, Масару кивнул, вдыхая поглубже. Кацуки прослушал все, что можно было прослушать. Он безбожно выпадал из реальности, пока отец говорил необходимую речь, пока их благословляла Мицуки, которой они кланялись с Изуку. В его мыслях была только рука Изуку, его яркие глаза, улыбка. Кацуки сжимал его ладонь крепко, словно только за нее и держался в этом мире. Кажется, он на автомате согласился, выслушал то же самое для духа и то, как ответил он. Изуку свободной рукой погладил его щеку, нежно коснулся губ в целомудренном поцелуе. Теперь они были в настоящем браке, а Бакуго до сих пор не верилось до конца. — Поздравляю, сынок. Будьте счастливы и навещайте нас, как будет возможность, знаю же, какие вы занятые, — Масару наклонил голову вбок, как будто поучал маленьких детей, весело хмыкнул, когда Мицуки что-то выкрикнула рядом. — Не замучай бедного Изуку! И поделись с матерью, когда вы наконец- — Мама! Умоляю, не говори того, что ты собиралась сказать, извращенка, — Кацуки почти застонал от негодования. Мать никогда не прекратит смущать его перед духом. — Хорошо, Мицуки, он вам все расскажет. — Вот и славно, Кацуки, поучился бы у своего мужа. — Ты предатель, а ты, карга, не лезь ко мне в постель! — Ну-ну, ребятки, я вас только обвенчал, а вы уже успели раскричаться. Дорогая, не смущай мне сына, пожалуйста. — Ой, да кто бы смущался. Но я все равно жду, чертенок, — Мицуки притянула сына к себе и чмокнула его в макушку, наклонив для этого голову. Масару крепко его обнял с другой стороны. — Ладно, все, приходите к нам, как закончите здесь. Мы устроим отличный ужин по такому поводу. Ждем в любое время, дорогие мои. Наслаждайтесь друг другом после церемонии столько, сколько того пожелаете. Изуку, береги его, хорошо? — Ну ма… — Обязательно. Вы узнаете, когда мы придем, чтобы это не было слишком неожиданно. Спасибо вам за вашего сына еще раз. Кацуки смотрел на Изуку и млел. Тот разговаривал с его родителями так, словно это уже что-то обычное, повседневное в какой-то степени. Словно они жили так всегда. Ему было тепло, на душе спокойно. Он знал, что они будут счастливы. К дому семьи Бакуго родителей провожали они оба, а вокруг кружили любопытные феи. Та неуклюжая сидела у Кацуки на голове, кажется, пристрастившись к необычному человеку. Охотник вовсе не был против — розовая девчушка часто хихикала над глупостями, вплела ему в волосы лепестки цветов, пока они шли. Ей явно понравился ворчливый и хмурый по обыкновению Кацуки, который преображался в окружении любимого человека и семьи.

***

Когда Изуку с Кацуки вновь остались одни, в чаще все странно затихло. Бакуго понимал, что это неспроста, но не ощущал чего-то негативного, темного, поэтому достаточно расслабился, пусть такая тишина и настораживала. — Не обращай внимания на то, как вокруг тихо, Кацуки. Это лишь обычное любопытство местных жителей, потому что они уже знают о случившемся, но я настоял, чтобы на самой церемонии почти никого не было. Они могут увидеть нас и сказать свои слова в любое другое время. А сейчас я хочу насладиться тобой, Кацуки, и нашей первой ночью. Бакуго знал, что последует за церемонией. Он сам хотел сделать столько всего с Изуку уже очень давно: увидеть новые грани эмоций и чувств, увидеть каждый кусочек обнаженной кожи, провести пальцами и губами по чужому телу, собирая возбуждение и трепет. Он хотел, чтобы Изуку владел им полностью, как и Кацуки духом, желал ощутить с прошлой ночи еще больше, горячее. Изуку завел его в обитель, но не просто на огромный просторный луг, а в пещеру, выросшую здесь, видимо, лишь по прихоти хозяина. Кацуки зачарованно осмотрел это место, но долго не продержался. Он первым сдался, целуя Изуку, кусая губы, снимая церемониальные одежды с обоих. Кацуки отчаянно желал, и Изуку ощущал его желания вибрациями в груди. Мягкие покрывала на полу пещеры заглушили бы звуки, но Кацуки уже знал, что принципиально будет громким. И Изуку это до сбившегося дыхания полюбит.