R.I.P.

I. Охота прошла удачно, Дин в этом уверен. Другого объяснения тому, что у него дико раскалывается голова, он придумать не может, да и, в общем-то, не хочет. Он никогда не пил просто так. И он почти не удивляется, когда понимает, что вокруг, кроме обшарпанных стен мотеля, ничего нет. И Сэма тоже нет. Было бы глупо, если бы Сэм был. У Дина не входило в обыкновение брать брата с собой, чтобы отметить удачный исход дела. То есть, пропустить стаканчик-другой они могли и вместе, но после этого Сэм неизменно отправлялся отсыпаться, а он… зависело от ситуации. И в этот раз, по всей видимости, так и случилось. Поэтому нет, он не удивлен. Разве тем, что вторая половина кровати пустует – ведь обычно именно он уходит первым. Черт, да всегда он. Не в его привычках давать кому-то ложные надежды, хотя не то чтобы они появлялись хоть у одной. Должно быть что-то большее, что смогло бы сбить его с толку. Например, отсутствие телефона в кармане. Дин чертыхается сквозь зубы, озираясь в поисках мобильника, но с таким же успехом он мог бы искать иголку в стоге сена. Дин со злостью пинает тумбочку, даже не ощущая удара. До этого его… цыпочки не позволяли себе воровства – каждый шел на негласное соглашение, и ни о чем таком не могло быть и речи. Но эта оказалась с сюрпризом. Поэтому и свалила раньше него. Загвоздка была в том, что Дин не может вспомнить, какая она была, «эта». Как раз данный факт и попадает в разряд того, что может вывести его из колеи, и, надо сказать, делает это удачно. Если он и был идиотом, то не настолько, чтобы напиться в стельку до такой степени, чтобы забыть, что произошло до этого. Дин не помнит вчерашнюю охоту – все подернуто серой, тусклой дымкой, через которую он не может прорваться, блуждает в ней, как слепой. Неприятный, скользкий комок прыгает из горла куда-то в живот, и Дину почему-то становится холодно. Но он помнит название и адрес мотеля, в котором он и Сэм остановились, и Дин выдыхает. У него нет гребаной амнезии, как это часто показывают в дешевых мелодрамах, и черта с два, если он позволит какой-то там дрянной выпивке выбить из-под его ног почву. Нет, и все. Дорога в мотель, до которого всего полкилометра, в голове прорисовывается объемной картой, и Дин перестает балансировать на краю. Только гудящую голову хочется разбить о ближайшую стену. Он доходит до мотеля за минут десять, и это почти подвиг, потому что прямая траектория его пути изгибается ломаными и кривыми. Если бы он видел себя со стороны, то наверняка бы рассмеялся. Номер мотельной комнаты отпечатывается в памяти, впрочем, как и то, что ключей у него нет. И почему-то именно это бьет его под дых, и Дин чувствует себя так, словно его топили в болоте и еще плюнули сверху. Он колеблется, прежде чем постучать в дверь, и придумывает сотни объяснений тому, что не отвечал на звонки – а в том, что Сэм звонил, он уверен – но, если быть честным, он пытается оправдаться перед самим собой в том, что ему частично отшибло память. И он предпочел бы, чтобы дело было в выпивке, а не в каких-нибудь сверхъестественных причинах. Он слишком устал копаться в непонятном дерьме. Он поднимает руку, чтобы постучать, но как по таймеру в этот же миг дверь распахивается сама, и на пороге появляется Сэм, злющий, растрепанный, как молодой петух после драки. Дин не позволяет обрушиться лавине и говорит торопливо, но уверенно, не давая себе времени на раздумья: − Чувак, я слишком много выпил, и я не помню почти ничего из вчерашнего дня, мой телефон украла одна сучка и, прежде чем ты начнешь орать, знай, что мне хреново и я буду блевать. Сэм молчит, глядя как-то испуганно, глаза у него почему-то немного красные – и Дин думает, что, наверное, никогда больше не станет пить после охоты. Или будет искать бары с камерами слежения. − Я не предупреждал, да? – Дин неуверенно глядит на Сэма и впервые за это время так сильно ненавидит свою чертову недоамнезию. Вместо ответа Сэм отходит назад, пропуская его в комнату, и внезапно хватает со стола пульт от древнего телевизора, стоящего в углу. Дин вздрагивает, когда Сэм с почти звериным рыком запускает в него этот пульт. Он пролетает, не задевая Дина, но в глубине души тот был бы совсем не против – если бы это могло все вернуть на свои места. II. Сэм не разговаривает с ним полчаса, даже не смотрит в его сторону, и этот вариант устраивает Дина, которому хочется орать от головной боли. Только осознание того, что это разозлит Сэма еще больше, удерживает его, чтобы не взвыть белугой. На тридцать первой минуте Дин осторожно спрашивает Сэма, сколько его не было и что, вообще, вчера произошло, и Сэм, ушедший куда-то в параллельный мир своих мыслей, вздрагивает от неожиданности. Дин думает, что тот начнет ерепениться, но, к его удивлению, Сэм решает объявить перемирие. По крайней мере, Дин так растолковывает то, что он не продолжает дуться, а вполне спокойно отвечает. Оказывается, что предположение Дина было верным, и он действительно даже не сказал Сэму, что уходит больше, чем на пару часов. По мере рассказа Дин все больше убеждается в том, что это был не он, его подменили, потому что, черт подери, как такое могло вообще быть? Именно поэтому, скорее всего, память решила сжалиться над ним. Со слов Сэма выходило так, что он просто уходил за фастфудом, который должен был стать их ужином, впрочем, перед этим сказав, что вполне может и… немного задержаться, – на полночи или на всю. Такое бывало и раньше, когда настроение Дина прыгало от пятого к десятому, но ни разу до этого он не забывал сообщить Сэму о том, что остается. С их жизнью им приходилось отчитываться друг перед другом, но Дина никогда это не злило – он больше других понимал необходимость данных мер. Если бы Дин сильно захотел, он мог бы придумать себе хлипкое оправдание в виде того, что он был пьян, и пары алкоголя затуманили ему мозг или что-то в этом роде. Он мог бы огрызнуться, или закатить глаза, или… Дин молчит, а Сэм наверняка внутри чуть ли не извергает молнии, но только напряженный голос и руки, сжатые в кулаки, показывают, что он на взводе. Дин заикается о вчерашней охоте, но на щеках брата мгновенно вздуваются желваки, и он затыкается на полуслове. Он сейчас не в состоянии бороться с надвигающимся ураганом и чувствует себя беспомощным котенком, которого окунули в ледяную воду. Потому что больше всего на свете Дин ненавидит неизвестность. Только на пятнадцатой минуте Сэм все же решает взглянуть на него, и Дин замечает огромные темные круги под его глазами. Они уезжают из мотеля через час, не обговаривая свой дальнейший путь, и Дину кажется, что Сэм вздыхает с облегчением и стремится поскорее убраться из этого города. Дин ни о чем не спрашивает. Рединг видится ему таким же заурядным городом Пенсильвании, как и все другие, и ничем его не привлекает. Он знает, что здесь родилась Мег Фостер из фильма «Чужие среди нас», и большего ему, в принципе, и не нужно. Они заселяются в таком же потрепанном временем мотеле, только в их комнате вместо зеленых обоев теперь синие, и Дин думает, что маленький городок в Теннесси мало чем отличается от предыдущего. Они останавливаются только потому, что Сэм решает, что Дин слишком плохо выглядит, и ему нужен отдых. Когда Сэм тихим, механическим голосом ему это говорит, Дин огрызается для порядка, но реальность кружится перед ним в диком плясе, и тело сдавливает тисками. Дин отлеживается целый день, а Сэм в это время копается в своем лэптопе, что-то выискивая. Когда Сэм сообщает, что нашел новое дело, Дин уже готов сорваться с места. Сэм говорит, что они едут в Пало-Альто, и Дин долго смотрит на него, но ничего не говорит. По глазам Сэма он не может понять, что тот чувствует по этому поводу, но примерно догадывается. Ему каждый километр в Канзас казался раскаленным ножом, врезающимся в пятки и распарывающим кожу до костей. Дин предлагает найти другое дело, но Сэм отказывается, яростно и зло, словно доказывает что-то самому себе. Больше Дин не говорит на эту тему, но еще несколько часов видит перед собой окаменевшее лицо Сэма и понимает, что ему самому будет сложно вернуться в этот город. Ночью Сэму снятся кошмары, в бреду он что-то хрипит и надрывно кричит: «Не надо!». Дин вскакивает, трясет его за плечо, и Сэм мгновенно просыпается, дикими глазами смотрит на Дина и не видит его. Наутро они уезжают и не говорят об этом. Но Дин догадывается, что брату снились огонь и Джессика. Просто он слишком хорошо помнит свои кошмары тогда, перед Лоуренсом. III. Дину хочется орать и послать все к чертям, когда становится ясным, что они ошиблись. Это случалось раньше не так уж и часто, но при этом Дин всегда выходил из себя. Они проехали чертовы тысячи километров до Калифорнии, чтобы узнать, что пропажи людей не имеют ничего общего с нечистью. Дин злится, но ничем не показывает этого. Сэм бледный, как смерть, почти не разговаривает, а когда они проезжают неподалеку от Стэнфорда, он даже не поворачивает в ту сторону головы. Они специально едут в мотель ближе к окраине города, хотя Дин не прочь уехать отсюда сразу же. − Если тебе это нужно, − тихо говорит он Сэму, еще до того, как тот сообщает о своем желании. Дину не требуется слов, чтобы понять, чего хочет Сэм. Тот смотрит на него с какой-то невыносимой горечью, от которой свербит в горле и хочется закрыть глаза. Но Дин лишь невесело улыбается и отворачивается. В искаженном отражении экрана телевизора он видит, что Сэм стоит у окна и, не отрываясь, долго смотрит на слепящее закатное солнце. Когда он поворачивается и вытирает глаза тыльной стороной ладони, Дин притворяется, что кроваво-огненные лучи ослепили и его. Ночью Сэм уходит, не говоря ни слова, и Дин остается ждать. Перед уходом он говорит Сэму, чтобы тот купил букет для Джессики и от него, и только потом приходит осознание, что уже слишком поздно, чтобы кто-то в это время мог продавать цветы. В ста метрах от мотеля Сэм перебирается через высокий забор чьего-то дома, срывает с клумбы несколько белых лилий и, оставив на пороге баксы, так же незаметно уходит. Уже два часа ночи, но Дин продолжает ждать. Он слишком долго смотрел в одну точку, не мигая, поэтому, когда ему в углу комнаты чудится чей-то смутный силуэт, Дин только прикрывает глаза. Под веками взрывается зеленоватым светом, а когда Дин открывает глаза, на противоположной стене он видит кроваво-красную надпись, словно выведенную чьим-то пальцем. Rage. Illusion. Prison. Надпись смазывается, на секунду превращаясь в аббревиатуру «R.I.P.». Дин моргает, и буквы исчезают, впитываясь в стену и оставляя после себя холодок и трупный смрад, который ему только кажется. Он выдыхает сквозь плотно стиснутые зубы, от чего воздух вырывается из его рта тихим переливчатым свистом. Дин откидывает голову и тихо смеется – словно по стеклу скребут железными когтями. Чья-то тень пробегает по стене, там, где пару мгновений назад были буквы, и Дин проводит рукой по лицу, стирая все, и продолжает ждать Сэма. Сэм возвращается через час и совершенно не удивляется тому, что Дин сидит на кровати в такой же позе, в какой он его и оставлял. Он старается открыть дверь бесшумно, проскользнуть призраком мимо, но брат не оставляет ему шансов. Сэм скидывает с себя куртку, и только теперь Дин замечает, что руки Сэма грязные, бурого цвета, и под ногтями – пыль и что-то похожее на запекшуюся кровь. Сэм не смотрит на него, но Дину не надо видеть его глаза, чтобы понять, что сейчас там нет ничего, кроме поглощающей, выжигающей внутренности пустоты. Сэм садится на кровать, опуская голову, и замирает, и Дин почти ощущает прохладу и запах дождя, исходящие от него. Он не решается шагнуть ни назад, ни вперед, не знает, что сказать, но, когда Сэм издает тихий всхлип, садится рядом. Поколебавшись, он протягивает руку и легко обнимает брата за плечи. Сэм воет громко, протяжно, на одной ноте. Они уезжают в пять утра, когда солнце только-только поднимается из-за горизонта, и воздух чистый, как хрусталь, - вздохнешь, и весь мир разлетится вдребезги. Шум колес по гравию кажется Дину слишком громким, и хочется закрыть уши руками. Когда указатель со словами «Пало-Альто» остается позади, дышать становится чуточку свободнее. Дин еле слышно вздыхает, и в его вздохе – стальная глыба, которая тянет вниз. − Сэм… Сэм смотрит на него усталым взглядом, и слова замирают у Дина на губах, тают, осыпаясь где-то в глотке. Дин качает головой, чуть улыбаясь, и отводит глаза. Солнце светит очень ярко, в салоне тепло, но Дин, вопреки этому, застрял в каком-то леднике. Потому что Сэм слишком бледный, осунувшийся, бледная тень самого себя. Дин никогда не принимал его неуклюжие «Все в порядке» за чистую воду, особенно когда даже ребенок смог бы раскусить его, как гнилой орех. Но на десятом разе Сэм сорвался, наорал, психанул и хлопнул дверью. Вернулся через полчаса, виноватый и тихий, как побитый щенок. Он извинился, и они забыли об этом. Ну, Дин сделал вид, что забыл, но больше не лез к брату с вопросами – скрипел зубами и молчал. Поэтому ему все равно, и он только вздрагивает, когда они наезжают на прозрачный силуэт на дороге. Мужской – так ему кажется. Дин не видит лица призрака – оно как будто размазано черными красками, – а Сэм не видит вообще ничего. На лобовом стекле с жутким скрипом выводятся те три чертовы буквы, а потом растекаются копошащимися муравьями. Когда уже все стекло испещрено буквами, Дин прекращает спрашивать себя, что происходит. Reality Is a Pitfall Пожалуй, выпивка была слишком дрянной. Сэму он так ничего не говорит – ни про тот раз, ни про этот. Если ему подмешали наркотики и весь бред сводится к появлению каких-то призрачных молчаливых мудаков и бессмысленных слов, то это точно будет последнее, чем он станет волновать Сэма. А если он вдруг решит протаранить асфальт посреди дороги от внезапного приступа клинической смерти, тогда уже будет поздно об этом волноваться. Поэтому Дин решает сделать то, что кажется ему самым правильным в данный момент: он мысленно крутит пальцем вокруг виска и продолжает украдкой сверлить взглядом Сэма, с которым происходит хрен знает что. Нет, у него не вырастают рога, и не лезут клыки, это еще страшнее. После того как Сэм вернулся с могилы Джессики, Дину кажется, что там убили часть его, ту важную часть, которая делала Сэма его братом. Сэм больше молчит, уходит в себя, улыбается через силу, делая это так, словно для него нет в мире ничего сложнее. И это пугает Дина до чертиков, настолько, что ему хочется трясти Сэма до сих пор, пока тот снова не станет прежним. Он тоже чувствовал себя не в своей тарелке, когда они уехали из того проклятого дома в Лоуренсе, но… С момента гибели Мери на тот момент прошло больше двадцати лет, а Джессика умерла чуть больше года назад. Это наверняка сложнее. И еще это чертово чувство вины, которую повесил на себя Сэм. Дин решает дать брату время. А внутри ненавидит себя за то, что позволил ему вернуться в прошлое. IV. Это первая охота за черт знает какое время, и Дин ощущает себя хомячком, которого выпустили из клетки. Он не слишком-то верит в превратности судьбы, но все это время им не попадалось ничего подозрительного, и это было странным. Поэтому, когда Сэму звонит Бобби, и они после этого звонка резко срываются с места, Дин даже рад. Завалить гарпию – пустяк, ничего не выходящего за рамки. Дел-то: найти эту тварь где-то в лесу, расположенном совсем близко к городу, и при этом не попасться никому на глаза. Сэм предлагает разделиться, чтобы побыстрее отыскать гарпию, и если бы Дин знал, что это станет точкой невозврата, то он бы никогда не оставил Сэма одного. Но он уходит в одиночку куда-то в темноту, затягивая себя в ловушку. Дин останавливается только тогда, когда понимает, что оставил позади не одну милю, а вокруг, кроме деревьев, так ничего и нет. Он не может объяснить себе, откуда его настигла дикая, животная паника, поэтому, наплевав на это, Дин несется обратно, не слыша ветра, свистящего в ушах, и не чувствуя слабости. Но он все равно опаздывает, успевая настигнуть Сэма только тогда, когда его уже загружают в машину скорой помощи. Дин не задумывается над тем, как брат оказался на окраине леса, возле домов, он видит только его окровавленный бок и белое лицо, и от этого контраста тело Дина наливается тяжестью. Вся его сущность взрывается, хочет отыскать эту проклятую тварь и нашинковать ее на мелкие кусочки, но в бреду Сэм шепчет его имя, и Дин остается. Всю дорогу до больницы, которая кажется ему вечностью, Дин сидит рядом, положив руку Сэму на плечо, а тот смотрит на него мутным взглядом и беззвучно шевелит губами. Дина трясет от ярости, и, когда по лицу Сэма текут слезы боли, он клянется себе, что найдет эту мразь и отправит в ад. Сэма оперируют два часа, и за это время Дин изводит себя, мечась по коридору, кипя от злости и страха. Он сдувается, как воздушный шарик, когда слабого и серого Сэма везут в палату, и теперь точно знает, что брат поправится. Дин идет следом и нервно улыбается. В третий раз он видит эти идиотские иероглифы – по-другому не назовешь – в зеркале в палате Сэма. Слова сжимаются в те же три буквы, которые Дин уже ненавидит, хотя, не сказать, что раньше он радовался, видя их вместе. Reason. Imagination. Pain. Ему хочется разбить это треснутое зеркало с чертовой абракадаброй, стереть чертов силуэт, молчаливо взирающий него оттуда, и забыть обо всем. Забрать Сэма и уехать куда подальше. Дин отшатывается от зеркала и все время до утра смотрит только на брата. Сэм, вопреки переживаниям Дина, приходит в себя на следующее утро. Дин сидит на стуле, где и провел всю ночь, и, когда Сэм открывает глаза, тихо говорит ему: «Привет». Вся палата залита солнечным светом, и от этого Сэм почему-то кажется меньше, чем он есть на самом деле. Сэм смотрит на него расфокусированным взглядом, явно не понимая, что происходит, и Дин пробует еще раз: − Эй, Сэмми. Сэм поднимает на него взгляд, щурясь от яркого света, и внезапно улыбается – наконец так, как давно уже не хватало Дину: ослепительно и светло. Дину становится немножечко легче. Он встает и, сделав шаг к кровати, легко сжимает его руку, улыбаясь в ответ. И чертовски пугается, когда почти в этот же миг улыбка Сэма пропадает, его лицо искажается в выражении невыносимой боли, губы превращаются в тонкую полоску и белеют. Дин отскакивает от кровати, в ушах звенит, но, к счастью, в ту же секунду, когда он собирается нестись и звать на помощь, дверь палаты распахивается, и заходит доктор. Дин сползает по стене, пока медсестры тащат капельницу, обезболивающее и все то, что он вообще никогда не хочет видеть рядом с Сэмом. Сэма выписывают через неделю – вернее, он попросту сбегает оттуда, несмотря на все громкие протесты Дина. Дину плевать на все, что может случиться, и он готов продержать Сэма в больнице месяца два – до полного выздоровления, но Сэм убеждает его, что все в порядке. Точнее, пытается убедить. И хотя Дину не нравится его замогильный вид, он скрепя сердце уступает. Пока Сэм выздоравливал, он пытался найти эту чертову гарпию, но, как ни пытался, так и не смог. Тогда он был слишком зол, чтобы вернуться в больницу к Сэму, и бродил по пустынным улицам, пугая бездомных котов. Уже намного позже его немного отпустило, но черта с два, если он сможет об этом забыть. Они поселяются в мотеле, потому что Дин категорически против того, чтобы двигаться дальше, пока Сэм полностью не встанет на ноги. Сэм огрызается, закатывает глаза, практикует «щенячий взгляд», но Дин непробиваем. Но, по крайней мере, он ничего не говорит, когда Сэм вновь лезет в свой лэптоп, наверняка выискивая какое-то срочное дело, которое могло бы заставить их немедленно сорваться с места. Дин лишь смеется, глядя на это, но Сэм не обращает внимания. Крысится и глядит мрачным взглядом. Дину скучно, и он сам хочет побыстрее ехать дальше, но он в этом никогда не признается. И от ужасного чувства скуки его тянет на философию. По ящику показывают какую-то дребедень, и Дин машет на все рукой. Только покатывается со смеху, когда в документальном фильме про привидений ведущие серьезным, трагическим голосом вещают о том, что прозрачные друзья водятся, в основном, в заброшенных старинных особняках. И защищаться от них нужно луковицами. Дин чуть ли не умирает от хохота, призывая Сэма разделить с ним восторг по поводу тупости людей, но тот лишь отмахивается, дернув плечами, и с сосредоточенным видом продолжает щелкать клавиатурой. Когда программа заканчивается, Дин уже не в силах хохотать, поэтому он молча сидит, переваривая новую и «полезную» информацию. − Молчали бы, − бурчит он, − если сами осознают, какую чушь несут. Сэм лишь хмыкает, не отрывая взгляда от экрана лэптопа, а Дин продолжает рассуждать: − Но один интересный вопрос они все-таки затронули, − он, похоже, разговаривает сам с собой. – Хотя все равно на него не ответили. Но это, наверное, к лучшему, моя психика еще и этого не выдержала бы. Он фыркает, рассматривая, как в мареве летает пыль по комнате, и задумчиво тянет: − И все же, правда, куда мы их отправляем? − Кого? – Сэм поднимает глаза, глядя на брата, и Дин отмечает про себя, что Сэм выглядит все еще слишком изможденным, чтобы они могли сдвинуться с места, но, тем не менее, непринужденно отвечает: − Ну, всех. Всю нечисть. − В Ад? – предполагает Сэм, снова повернувшись к лэптопу. − Не знаю. Но они ведь… не все плохие. Сэм молчит и, когда Дин думает уже, что он уснул, отвечает: − Значит, не все. Дин вспоминает, как ведущие программы яростно доказывали, что мертвые возвращаются обратно, потому что хотят отомстить, потому что у них есть неоконченные дела, потому что их тянет домой, - то единственное, что на самом деле являлось правдой. И думает совершенно о бессмысленной вещи, от которой его пробирает смех. − А ты никогда не задумывался о том, что экстрасенсы… ну, не все жулики? – спрашивает он у Сэма, улыбаясь. − Это ты к чему? − Ну, они тут, − он кивает головой в сторону телевизора, − говорят, что так ушедшие души на небесах общаются с нашим миром. − Боже, − стонет Сэм, прикрывая глаза ладонью. – Тебе нельзя смотреть эти чокнутые документальные программы и фильмы с Патриком Суэйзи – ты начинаешь нести бред, − он заглушает смешок и снова возвращается к работе. − Иди ты, − беззлобно огрызается Дин. – Я просто подумал, ну а вдруг у них, правда, есть там что-то… Они могли бы позвонить своим по призрачному телефону или отправить сюда призрака почтового голубя с весточкой. Ну, чтобы тут знали, что у тех там все в порядке, что они расположились с удобством, скучают, любят, ждут… все дела, − и, подумав, чуть ехидно добавляет: − Или призрачный е-мейл, например. − Голубь-призрак, какой абсурд, − Сэм, не выдержав, смеется, и Дин, сначала для вида надувшись, тоже сползает вниз по дивану, сам поражаясь этой чуши. И только когда через прикрытые веки замечает, что Сэм, прекратив смеяться, хватается за левый бок с болезненным выражением, все документальные бредни вылетают из головы. − Ты в порядке? – Дин обеспокоенно смотрит на него, и Сэм, молча показав ему большой палец, поспешно отводит взгляд. Сэм вновь поворачивается к лэптопу, напряженный, как скала, и Дин ни капли ему не верит. И отстраненно думает, что, когда Сэм полностью поправится, надо будет почаще включать подобные программы и обсуждать увиденное – получается и Сэма разговорить, и действует лучше анекдотов. По крайней мере, Дин только сейчас понимает, что это был первый раз за долгое время, когда Сэм засмеялся. V. На следующей вылазке они лажают по новой. В этот раз не везет Дину, хотя не то чтобы это было что-то страшное. Старинный особняк, как и положено, пыльные картины, затхлые стены, паутина на люстрах. Это все слишком-слишком глупо, но не перестает быть правдой. И Дин точно не ожидал, что вмешается что-то еще. Ему определенно это надоело. Поэтому когда он вновь, в четвертый раз, видит этот гребаный черный силуэт без лица, он срывается с места, оставив Сэма позади, и орет во всю глотку. Он пролетает лабиринты комнат, не обращая внимания на вопли брата позади, пытаясь нагнать это «нечто», но точно так же он мог бы собирать руками воздух. Поэтому для него становится неожиданностью, когда «нечто» вылетает из-за угла и просто одним взглядом отправляет его в стену. Дин ощущает тупую, тянущую боль в конечностях и слышит грохот в голове, но не может пошевелиться. Призрак – или что это на хрен там – улыбается. Дин не видит лица, но почему-то точно знает, что он улыбается. Чувствует это. Дин не оставляет попыток сдвинуться с места, но замирает, когда призрак поднимает руку и в воздухе принимается выводить слова. − Боже, избавь меня от этого дерьма, − хрипит Дин. – Да что это, на хрен, значит?! Но существо, даже не пошевелившись, продолжает писать на воздухе пепельно-золотым. Return Is a Promise Дин моргает, и слова, вспыхнув тремя первыми буквами, исчезают, словно их и не было, осыпаются пылью. Призрака тоже больше нет. Сэм прибегает через полминуты, злющий, как черт, с огромными испуганными глазами, но Дин все еще сидит на том же месте. И если ему и хочется что-то сказать Сэму, из его глотки не вырывается ни звука. Но уже через минуту слова вылетают против его воли, льются потоком отчаяния и усталости, и, когда последнее слово тает на губах, Сэм – бледный тысячелетний старик. А Дин и сам слишком запутался, чтобы суметь подумать над этим. Поэтому он не сопротивляется, когда Сэм уводит его оттуда и везет куда-то на протяжении дня… а может, нескольких лет. Они почти не разговаривают, пока едут куда-то; Дин видит перед собой чертову кашу из всех слов, они выстраиваются цепочкой и снова смешиваются – так что невозможно уловить сути. Что видит Сэм, его мысли – все остается для Дина за занавесом неизвестности, и только по белым костяшкам пальцев и сжатым рукам Сэма он может понять, что не он один что-то скрывает. Но Дин молчит. И только когда они проезжают указатель, на котором облезлыми буквами выведено «Рединг», он решается на вопрос. − Сэм, зачем мы снова здесь? − Увидишь, − напряженным голосом отвечает Сэм, в блеклом свете фонарей возле дороги он кажется почти прозрачным. Дин только пожимает плечами. Может, в другой раз он бы не успокоился, пока не вытряхнул из брата все то, что его пожирает, потому что – Боже, какой же он идиот – это наверняка и есть та причина, по которой Сэм такой уже на протяжении… Вот ведь черт. − Сэм, какое сегодня число? − Тридцать первое. − А месяц? Сэм все время словно ждал этого вопроса, потому что сжимается весь в дрожащий, беззащитный комок и не отвечает. Судорожно глотает врывающийся через открытое окно ночной воздух трясущимися белыми губами и смотрит только на дорогу. Туман клубится вокруг, захватывая внутрь, забирая свет… Реальность возвращается к Дину только тогда, Импала тормозит. Он на автомате выходит, не задаваясь вопросами «Где и как?», слепо бредет за Сэмом, который выглядит так, словно на него сверху навалили тонны цемента и заставили в одиночку нести по болоту. Когда Сэм вдруг стремительно останавливается, Дин не успевает этого заметить и врезается ему в спину. Сэм отскакивает от него так, словно его ударили током. − Да какого… − взрывается Дин, и та реальность, которую он столько пытался догнать, падает на него сверху, придавливая обломками. Он натыкается на пустой, мертвый взгляд Сэма, направленный в одну точку, и опускает глаза. Он не этого ожидал. Определенно.

Dean Winchester 24.01.1979-24.06.2006 I have you in my heart, brother. Forever. Rest In Peace

Белое надгробие, высеченные пепельно-золотым слова, засохшие до черноты четыре розы… Все как положено, когда… − Теперь ты знаешь, − глухо говорит Сэм, не смотря на него, и будто не в силах больше стоять, отходит в сторону и садится на пожухлую траву. Глядит на черное небо, в ночных сумерках кажущееся слишком высоким, задрав голову и сжав зубы, - словно запихивает слезы и крик как можно глубже. Больше всего на свете Дин ненавидел неизвестность. До этого момента. Слова мешаются в одну кучу, беспорядочно запутываясь, вырываются наружу только судорожными вздохами. Хотя на улице наверняка достаточно холодно, чтобы вместе с ними вылетали и белые облачка пара. Это слишком глупо – не замечать, что ты не дышишь. Дин медленно поднимает взгляд от плиты и даже не вздрагивает, когда видит перед собой знакомый силуэт. Они молча прожигают друг друга взглядом, но Дин видит его лицо и только теперь понимает, что все это время он смотрел в зеркало. Его отражение чуть заметно кивает ему и в следующее мгновение исчезает, рассыпавшись пылью. Пыль обретает очертания знакомых трех букв и взлетает к темному небу. Дин провожает ее взглядом, наконец-то понимая смысл всех тех посланий, понимая, что они и были ответом на его вопрос. Эти слова и фразы значили слишком много. Он садится рядом с застывшим Сэмом и говорит первое, что приходит в голову: − Чувак, − он придирчиво осматривает себя – и наконец-то видит на самом деле, − как я за все это время не заметил, что просвечиваю? Сэм хрипло смеется, но на середине смех обрывается в рыдание, и он поспешно прикусывает щеку. Туман, все это время закрывающий от Дина происходящее, рассеивается, и все кажется слишком абсурдным для понимания. Хотя у него было оправдание – до этого он никогда не был призраком. А спросить у других как-то не удавалось. Он хотел жить и свято верил в то, что живет. Черт возьми, он даже не понял, что умер. Он не замечал того, что не ел, не спал, не видел своего отражения в зеркале, не сидел за рулем Импалы, не замечал, что его не видели и не слышали другие… Все, кроме Сэма. Это было бы чертовски странно, не осознавай он смысл тех посланий. И это было правильно – из всего того, что случилось, действительно правильно. VI. − Ты чертов ублюдок, − тихо говорит Сэм, обрывая пальцами травинки. – Тебя никто не просил меня спасать… И тем более умирать за меня. Воспоминания вспыхивают обрывками, так ярко, что можно ослепнуть. …Это обычная охота на оборотня, только дождь льет так, словно кто-то проделал дыру в небесах, и вся вода, скопленная там, обрушилась на землю. Это точно не могло стать причиной для отлынивания от работы, но… стало причиной тому, что произошло. Слишком скользкая земля, мокрое оружие – и все полетело в тартарары. Когда Сэм падает, выронив ружье, и оборотень несется на него, намереваясь налететь сверху, Дин не колеблется. Пули в плечо оказывается достаточно, чтобы отвлечь его внимание от Сэма, но не везения и хорошей погоды – чтобы можно было покончить с тварью раз и навсегда. Дин никогда бы не подумал, что его обрез может дать осечку из-за дождя, но долбанная вода залила все – буквально все. Удара ножом хватает только, чтобы разозлить оборотня еще сильнее и дать себе немного времени, чтобы кинуться вперед, уводя тварь подальше от брата, и оторваться самому. Хоть чертовы оборотни бегали определенно быстрее людей, но уж точно не были умнее. Когда до обрыва остается считанный метр, Дин резко останавливается, еле устояв на ногах, и поворачивается к твари. Где-то вдалеке, за занавесом ливня, угадываются очертания бегущего к ним Сэма – по крайней мере, Дин смутно слышит, как его зовут по имени, но не шевелится. Оборотень, увидев, что жертва стоит, прибавляет ходу, готовясь накинуться и повалить ее. За секунду до того, как оборотень, подпрыгнув, налетел бы на него, Дин падает на спину и подбирается для удара, сжавшись как пружина. Оборотень, как и надеялся Дин, пролетает мимо, но каким-то невероятным способом на последней секунде тормозит на краю обрыва. Дин точно никогда более не повторил бы этого трюка: не поднимаясь, он резко выпрямляет ноги, до этого прижатые к телу, и сильнейшим толчком отправляет тварь куда-то в пустоту, в бушующую реку. Встав, он смотрит вниз, во тьму, откуда эхом доносится полный ужаса вой, и криво усмехается: − В один конец, мразь. Все происходит слишком быстро. Если бы Дин мог ожидать этого, все случилось бы иначе, но… Чертов ливень, чертова грязь, чертов обрыв… Он поворачивается, чтобы уйти отсюда и вернуться к Сэму, но нога, скользнув по покатой глине, тянет его вниз, к краю. Слишком мокро, чтобы он мог зацепиться за что-нибудь, как-то удержать равновесие… Перед тем, как полететь в бездну, он совсем рядом слышит дикий крик Сэма, так четко, словно грохот ливня отошел на второй план. Поэтому он не боится. − Я ничего не помнил, − отвечает Дин, видя перед собой воспоминания, как кадры на кинопленке. – И почему я… очнулся в каком-то левом мотеле. − Я знаю, я понял это сразу, как ты заявился ко мне на порог, − Сэм не замечает, что острые края травинки режут ему пальцы. – Ты думал, что прошел один день. На самом деле я уже… успел найти тебя и… Слова даются Сэму с трудом, и Дин, которому легче просто потому, что он мертв, заканчивает за него: − …похоронить. Сэм, сглотнув, продолжает: − На самом деле прошло пять дней, и тогда я уже собирался уезжать. …Все в этой комнате напоминает о Дине: неровно застеленная кровать, чуть уловимый аромат его любимого одеколона, сумка с вещами, приваленная к стене. Сэм физически больше не может здесь находиться, он словно заперт в вакууме и задыхается. Когда он заканчивает собирать сумки – свою и Дина – остается только гнев на брата, чистый и острый, как стекло. Какого черта его понесло куда не просят? Какого черта он решил, что он может принять на себя удар вместо него, Сэма? Больше всего на свете Сэм ненавидит его за это и хочет, чтобы все оказалось кошмаром. Не в силах быть в комнате, где даже воздух, казалось, пропитан Дином, он распахивает дверь, чтобы убраться отсюда хоть на несколько минут, и, наверное, умирает на месте, потому что… На пороге стоит Дин – немного нервный, виноватый и… прозрачный. Внутри Сэма что-то разрывается на части с противным треском, мир вертится перед глазами, хотя брат… призрак брата, стоящего на пороге, остается ясным. Сэм молча смотрит на него, опираясь одной рукой о стену, чтобы не упасть. Внутри разваливаясь на части с пугающей быстротой. Дин лепечет что-то про то, как он много выпил и ничего не помнит, и, хотя Сэму сложно удержаться в этой реальности, он слышит каждое слово. Желудок сворачивается в комок, когда из всего этого Сэм выхватывает главную суть: Дин не знает, что он… что его… Боже. Не в силах выдавить из себя и звука, Сэм медленно убирает руку от стены отходит в сторону, надеясь на то, что вся его выдержка не полетит к чертовой матери. Он не может оторвать взгляда от брата, хотя и нестерпимо смотреть на него. В следующую секунду он понимает, что все-таки не может сдерживаться, и, не имея возможности высказать все Дину в лицо, хватает пульт и, взревев, швыряет в брата. Пульт пролетает сквозь Дина и разбивается о стену, но тот, похоже, этого не замечает. Это окончательно разламывает Сэма на тысячу осколков. Ему хочется завыть в голос и хлопнуться в обморок подобно истеричке, или убить Дина еще раз, самому. Сев на кровать, он отворачивается к стене и прячет лицо в ладонях. Его душа уже пять дней лежит в реанимации и теперь держится на последнем издыхании. На окровавленной ниточке. Когда стена самообладания становится чуть крепче, чем «хлипкая», он начинает говорить – тихо, чтобы голос не сорвался – всякую чушь, лишь бы Дин поверил в то, что он не помнит «вчерашний» день потому, что пошел отмечать удачную охоту. Никогда в жизни ложь не ложилась на его плечи таким тяжким грузом, но у него не хватает смелости сказать Дину правду. Если Дин узнает, он уйдет. А Сэм не готов потерять его еще раз. Не сейчас. − Сколько месяцев? – Дину не нужно слов, чтобы понять, что прошел не один день и даже не одна неделя. И когда Сэм говорит чуть слышное «Два», ему чудится странный звук. Если бы у него было сердце, он бы решил, что это оно упало на землю и разлетелось вдребезги. Сэм два месяца жил с ним, с призраком, сумев скрыть это. Но Дина больше волнует, каково было Сэму. Он бы так не смог. Слетел бы с катушек на первой же неделе и отправился бы следом. − Сукин ты сын, − цедит он сквозь зубы, и Сэм поднимает на него взгляд. В этот момент Дин понимает, что было бы проще, если бы он умер… совсем и бесповоротно, не возвращаясь к брату. Не убивая его своим присутствием. Видимо, Сэм читает это в его глазах, потому что неистово трясет головой. Дин кидает взгляд на свою могилу, затем смотрит на Сэма и чуть печально улыбается. − Не ври мне. И тем более себе. Ты должен был отпустить меня. В ответ Сэм начинает говорить, яростно и быстро, затыкая Дина, не позволяя ему наносить новые раны. Хотя он и так пережил уже шестьдесят два дня по маленькой смерти в двадцать четыре часа… Каждое слово – камень, висящий на душе, которую он не мог освободить, и по мере того, как Сэму становится легче, все больше рушится Дин. − В Теннесси мы остановились, − Дин кивает, вспоминая, но прошлая ложь Сэма не беспокоит его, − и там, копаясь в архивах, я нашел какой-то ритуал. Думал, что это хоть как-то поможет… Знаешь, тогда мне казалось возможным все – даже воскрешение. Было очень сложно достать для него все необходимое, на это ушло две недели, но ты… все равно не понимал этого. Он не уточняет, насколько было сложно. И что он для этого делал. Это уже неважно. Сэм горько усмехается и смотрит, как царапина, оставленная травинкой, засыхает. Он чувствует легкий холод, исходящий от Дина, который сидит совсем рядом, и зябко пожимает плечами. − Ритуал нужно было проводить в определенном месте, и эта загадка оказалась слишком простой. «Там, где все началось и все закончилось, однажды, но не впервые», − Сэм сглатывает. – Так я придумал нам дело в Пало-Альто. − А потом ты соврал, что ошибся. Сэм кивает головой, не глядя на Дина, и хоть он чувствует, что с каждой секундой ему словно становится легче дышать, слова даются ему с трудом. Приходится вспоминать то, что так хотелось забыть. − Ты решил, что я пошел на кладбище к Джессике – хотя я на самом деле сначала был там. А потом… В общем, ничего не получилось, − пустым голосом отвечает Сэм. – Появилось много света, и все. То есть… я понесся в мотель, а там был ты. Ты… − Я понял, − Дин мягко перебивает брата, останавливая его от необходимости говорить эти слова. – Там все еще был прозрачный я. Сэм не отвечает, и дрожь пробегает по его рукам. − Гарпию ты тоже выдумал, − Дин не спрашивает – утверждает. И впервые чувствует нарастающую злость. – Не знаю, какого черта ты там устроил, но ты попал в больницу! Дин прожигает его яростным взглядом, но Сэму, похоже, все равно. − Бобби сказал мне, что в Иллинойсе живет кое-кто, кто зовет себя посланником архангела. – Дин с сарказмом фыркает, но Сэм не обращает внимания. – У нас не было причин верить, но и не верить – тоже. Сэм молчит мгновение, собираясь с мыслями. − Я тогда цеплялся за малейшую возможность… …Сэм смотрит, как Дин уходит все дальше в лес, и, когда уверяется, что он не увидит, разворачивается и направляется обратно на дорогу. Дом «посланника» он находит быстро. Сам хозяин дома в этот момент копается в клумбах с тюльпанами, и по его виду Сэм не сказал бы, что в нем есть что-то необычное. Обычный мужик средних лет, в потертых джинсах и серой майке. Но он кивает на осторожный вопрос Сэма, посланник ли он, поэтому Сэм выкладывает все торопясь, глотая слова – боясь, что «говорящий с архангелами» может исчезнуть. И когда тот отвечает, что не сможет помочь Дину, он напирает сильнее, пытаясь этим удержаться от безысходности и пучины боли, которая давно дожидается его. Под конец он почти кричит – и этим нажимает на кнопку на детонаторе. Только когда мужик резко выхватывает из штанов пистолет и выстреливает, он понимает, что от отчаяния попался на развод к этому долбанному сумасшедшему, выдающего себя от худшей жизни за чертового посланника архангела. Не то чтобы у Сэма был опыт в этих делах, и он знал, существуют ли они на самом деле, но было плевать. Он никогда не действовал настолько опрометчиво и глупо, но все это было мелочью по сравнению с тем, что… С Дином. Когда он возвращается в реальность, то видит расплывчатый силуэт Дина, смотрящего на него с испугом, и, чувствуя легкое покалывание и холод на плече от его руки, закрывает глаза. Услышав тихое «Не надо», он отпускает себя и позволяет впервые за долгое время горячим слезам течь по лицу. Острый холод на плече намного ощутимее, чем обжигающее тепло на щеках. Дальше – он не помнит ничего, до тех пор, пока не открывает глаза в следующий раз. Сэму кажется, что он наконец-то попал в Рай. Он смутно видит Дина в ослепительно ярком свете, который улыбается ему, и с облегчением думает: «Наконец-то». И улыбается в ответ, ощущая, как умиротворение и покой захватывают его в свои объятия. Все правильно. Так будет легче. Когда вдвоем. Дин подходит ближе, окруженный ореолом света, и сжимает его руку в своей ладони. Мир Сэма в очередной раз разваливается на части, когда он ощущает от этого мороз на коже, и на этот раз – окончательно. − Ты думал, что тоже умер, − медленно говорит Дин, пронзая Сэма взглядом. – Ты хотел этого… Идиот! – орет он, не сдерживаясь. Сэм не остается в долгу: − Ни черта ты не понимаешь! Вообще ничего! И это отрезвляет Дина покруче ведра ледяной воды. Вот так сразу – без сопротивлений. − Да, наверное, ты прав. Извини. − Тогда я потерял веру, − пропустив слова Дина мимо ушей, продолжает Сэм. – Я пытался вызвать демона пер… − ЧТО? – Дин вскакивает с места, смотря на брата сверху вниз ледяным взглядом, и от этого Сэму действительно становится холодно. − Никто не пришел, как видишь, успокойся! – зло огрызается он, и Дин прямо-таки видит сожаление в его глазах. Ему нестерпимо хочется вмазать Сэму по физиономии, и он почти готов сделать это, но вовремя приходит понимание, что это бесполезно. Все еще кипя от злости, он вновь садится рядом с братом на траву. − А потом ты еще вздумал смотреть всякую дребедень про призраков и рассусоливать на тему экстрасенсов, призраков почтовых голубей и жизни на небесах! − гневно выпаливает Сэм, и Дин невольно чувствует себя предателем. − Я… ну, извини, я не знал. − Да пошел ты! – Сэм яростно отбрасывает травинки, которые он покрошил на сотни кусочков, и поднимается. Дин встает следом. Теперь, когда кусочки мозаики встали на свое место, он, вопреки тому, что когда-то неизвестность бесила его, не чувствует облегчения. Наверное, он был бы идиотом, если бы чувствовал облегчение от того, что он призрак. И теперь каждый из них понимает, что стоит на кону. Одному сейчас придется уйти, другому – остаться. И ни один не хотел ни того, ни другого. Хотя мало кто их когда-нибудь о чем-нибудь спрашивал. Это ведь их жизнь, сумасшедшая, сумасбродная… она у них была. Все сказанное Сэмом перетекло тоннами к Дину – и теперь его словно что-то тянуло вниз, что-то, что делало его присутствие здесь обременительным. Они глядят друг на друга, не зная, что сказать, что сделать, и секунды цифрами протекают перед глазами. − Ну что… − Дин широко улыбается, но уголки губ чуть подрагивают. – Вот и хэппи-энд? И хоть Сэм старается смотреть мрачно, слишком сильно блестящие глаза выдают его с головой. А Дин ненавидит сентиментальные финалы, всегда ненавидел. − Придурок, − бормочет Сэм дрожащим голосом. Больше всего на свете он желал освободиться и не чувствовать пожирающей сутки напролет боли от присутствия не-Дина рядом. Его призрачная тень – это не Дин, как бы Сэму ни хотелось в это поверить. А он, черт задери этот мир, так хотел поверить… Хотел, чтобы Дин остался. Даже такой. Пусть такой – хоть Сэм и знал, что это ад на земле для обоих. Не укладывающееся в голове, ужасающее «всегда» без старшего брата казалось ему страшнее. И это было неправильно. Ненормально. Невыносимо. − Ты не думай, что я стремлюсь поскорее свалить от тебя, − наплевав на все, серьезно произносит Дин. – Но так будет лучше для всех. − Да ладно? – цедит Сэм сквозь зубы и ненавидит брата за то, что тот говорит правду. Дин вздыхает – и его вздох как тихий шелест сухих листьев по асфальту. − Это не жизнь для тебя. А я тем более… − Знаю, ты Каспер, − со смешком отвечает Сэм, не замечая, что глаза горят – и жжет так сильно, словно в них насыпали пепла. Дин усмехается и чувствует себя немного свободнее. Молодец, брат. − Знаешь, что я тебе скажу, Сэм: бросай на хрен эту охоту. − Последняя напутственная речь старшего брата? – получается слишком жалко. − Я серьезно. Сам видишь, что бывает. К сожалению, я понял это немного поздно, − криво усмехается Дин и, чуть повеселев, добавляет: − И я там хочу хоть немного отдохнуть от вида твоей занудной физиономии, − ехидничает, старается разрядить обстановку – как и всегда. Даже после смерти он остается самим собой, и от этого Сэму становится чуточку легче. Шарик, эти два месяца сдавливающий грудь, немного уменьшается в размерах, наконец-то позволяя вздохнуть – хоть и не полной – грудью. Нет ни света с небес, ни умерших родных, ни проводников ангельской канцелярии или каких-то голосов – Дин просто чувствует, что его время пришло. − Мне пора, Сэмми, − и сразу отходит подальше, чтобы не было искушения остаться еще хоть на день. Сэм смотрит на него, прожигает взглядом, будто стараясь впечатать в память образ навечно, но выглядит спокойным – спустя вечность, разбитые кулаки, сотни ночных кошмаров и долгие одинокие мили. Только зубы стиснуты неестественно крепко. Дин ждет, улыбаясь внутри, и оказывается прав. Это ведь Сэм, у которого никогда не было проблем с сентиментальными финалами. − Дин, пока ты не ушел, я… Но Дин моментально поднимает руку, останавливая поток ненужных слов. Заученное правило. − Эй, старик, − он дожидается, пока Сэм не посмотрит ему прямо в глаза, и, хотя взгляд остается серьезным, говорит весело и звонко: − Дитто. На этот раз Сэм действительно смеется. − Я же говорил: тебе определенно нельзя смотреть фильмы с Патриком Суэйзи. И словно становится моложе на сотню лет. − Смотри мне. И веди себя примерно, − Дин пытается выдержать грозный тон. – Я буду за тобой присматривать. Сэм хмыкает – то ли пытается сдержать смешок, то ли – всхлип. − Иди уже, − произносит так, как будто посылает Дина в кондитерскую за булочками, хотя никогда еще слова не давались ему так тяжело. Даже тогда. Дин приподнимает уголок губ в дерзкой ухмылке и поднимает ладонь с растопыренной пятерней в прощальном жесте – словно это действительно недолгое «Пока», а не вечное «Прощай». Сэм моргает, и в следующую секунду Дина уже нет. На этот раз – окончательно. В жизни Сэма остаются только белое надгробие, пепельно-золотые слова на нем и четыре высохшие розы. Сэм медленно опускается на траву и, не выдержав, взвывает раненым волком. И теперь не чувствует прохладного покалывания на своем плече. Оставшийся осколок камня, режущего душу, разваливается на части, осыпаясь капельками тепла и оседая на сердце. На кладбище падают первые лучи последнего – августовского – солнца. Спустя месяц Сэм сидит на продавленном диване в доме у Бобби, к которому заехал попрощаться перед дальней дорогой. Он надеется, что странное, почти незаметное чувство, что скребет острыми коготками, не позволяя ему двигаться дальше по пути, на который его направил Дин, все-таки исчезнет. И когда ночью Сэм вдруг слышит странный звук и ощущает почти невесомое дуновение ветра по лицу – словно кто-то совсем рядом взмахнул призрачными крыльями – он понимает, что этот момент настал. Все в порядке. Я буду ждать. Тяжелый колючий шарик в груди, где-то возле сердца, наконец-то лопается. Сэм улыбается. Можно сказать, фик написан по этому коллажу: http://s43.radikal.ru/i099/1310/59/cd961ce488e6.jpg И сопливая песня в тему, угу. Я сопливых дел мастер левел 80. http://pleer.com/tracks/838461oUZ