Я нашёл в тебе своё завтра

Сынмин находит Минхо раненым под мостом у реки. Находит случайно, спускаясь вниз к воде, чтобы добраться до одного из оборотней своей стаи. Сынмин приятельствовал с этим альфой, потому что они вместе проходили обучение в академии селения. Оборотень не дождался Сынмина, который подлатал бы его раны - погиб. Именно в тот момент, когда Ким уже собирался уходить, чтобы сообщить вожаку о ещё одном умершем, он замечает движение за опорами моста. Совсем близко от него. Естественно, это заставляет напрячься и сжать посильнее в руке кинжал, что до этого висел на поясе в ножнах. Медики обычно не перекидываются в зверя во время боя, потому что в человеческом обличии они полезнее для раненых. Кинжалы и арбалеты - единственные средства обороны медиков. Сейчас альфе явно понадобится обороняться, потому что, он уверен, свои не стали бы прятаться от него. - Кто здесь? - громко спрашивает Сынмин, очень надеясь, что голос не выдаёт его страх. Кошачье племя коварно и опасно для волков, поэтому не бояться было бы глупо. Война между их народами идёт столько, сколько помнит себя Ким. Он родился уже во времена конфликта. Его с детства учили ненависти к собратьям оборотням кошачьего семейства. Впрочем, за время, проведённое на фронте, Сынмин убедился в безжалостности врага. Был у них однажды в отряде мальчишка-пантера. Его один из волков подобрал в лесу ещё ребёнком, пожалел маленькую жизнь и привёл в стаю. Мальчика звали Хёнджин, на тот момент ему было семь, как и Сынмину. Они росли вместе, вместе окончили академию, вместе начинали свой путь в отряде. Хёнджин нашедшего его волка называл папкой, всё с малолетства вокруг него крутился. Всем казалось, что Джини искренне полюбил свою новую семью да стаю волков принял безоговорочно. И ведь никого не насторожило, что Хёнджин омега, а так на войну рвётся. Он постоянно кричал, что хочет стать как папка, наверное, поэтому подозрений и не вызвал его энтузиазм. Омеги тоже вступали в отряды при должной подготовке, пусть желающих было и не так много. Хёнджин вот стал медиком. Он вместе с Сынмином лечил раненых и, надо сказать, что выполнял свою работу на отлично. Не опускал руки, даже если приходилось под проливным дождём ползать по мокрой земле в ночь, до рассвета, а то и дольше, таскать покалеченных сослуживцев в лагерь. Сынмин всегда удивлялся выдержке омеги. Никогда не понимал, что Хёнджина держит на поле боя. Он ведь невероятно красивый, так что ему труда не составило бы найти альфу посостоятельнее и жить в своё удовольствие. А нет, этот с папкой своим в отряде ошивался, постоянно в чужой крови испачкан был, в сторону завидных женихов даже не смотрел. Зато с особой нежностью обрабатывал даже самые маленькие ранки молоденького волка Хан Джисона, а потом трепетно так целовал перебинтованные конечности своего оборотня. Сынмин только кривился от их слащавости, но ничего против не имел. Ему казалось, что Хёнджин был искренен, но Сынмин ещё никогда так не ошибался. Уже три лета пролетело с тех пор, как омега ушёл ко врагу. И ладно бы, сука, просто ушёл, так он сдал местоположение их лагеря! Кошки тогда вырезали больше половины отряда. Всё произошло ночью, никто из волков даже не успел среагировать. Стая понесла колоссальные потери, выжившим пришлось спасаться бегством. К счастью, Сынмин пережил ту резню. Джисону повезло чуть меньше, он потерял глаз, но хотя бы остался жив. Сынмин долго боролся за его жизнь, и смерть отступила. Вот кому не позавидуешь - папке Хёнджина, который был смертельно ранен и мучился после ещё несколько дней. Долго бедный волк бился в агонии, практически всё время находясь в бреду. Тяжело он умирал, не хотел прощаться с жизнью, но всё уже было решено за него. Вот так отблагодарил волка спасённый им котёнок. Кошачье племя никогда не забывает о своём происхождении, никогда не предаёт собственный род, никогда ни с кем не считается. Они все гордые, свободолюбивые, непримиримые с теми, кто не относится к их виду. Именно такой сейчас смотрит на Сынмина с лютой ненавистью, что становится страшно. Омега из кошачьих жмётся к балке моста, прикрывая рукой кровоточащую рану на бедре. Его лицо искривлено гримасой ужаса, а тело бьёт крупная дрожь. Он очень испуган, но во взгляде сталь, что, кажется, если Ким приблизится, его порвут зубами за неимением ничего другого. Обратиться кошак в таком состоянии не сможет. И альфа уже готов воспользоваться кинжалом, чтобы закончить жизнь раненого омеги, но замечает его округлившийся животик. Кошак беременный. Этот факт приводит Сынмина в замешательство. Он понимает, что убить беременного омегу не сможет. Не в его это правилах, даже если перед ним враг. Ребёнок в животе этого врага ни в чём не виноват. Маленькая душа грехом ляжет на сынминовы плечи, волки верят в это. Наверное, поэтому большинство из них не убивают детей и беременных омег. Есть, конечно, исключения, но их не много. Например, тот волк, который ранил этого кота с большими зелёными глазами, смотрящими так злобно на Сынмина. - Не бойся, я тебя не трону. - заверяет альфа. Омега недоверчиво косится на него. Сынмину плевать. Он сейчас уйдёт и больше никогда не увидит это ненавистное отродье. Скорее всего, омежка погибнет от потери крови или подцепит заражение, если не обработать рану. Хорошо, если его соплеменники вернутся к разгромленному кочевью. Кошачьи никогда не строят селений, передвигаясь с места на место. Несколько дней назад разведчики волков наткнулись на одно из кочевий кошаков, тут же доложив вожаку о находке. На войне как на войне, поэтому волчий отряд напал, неся неминуемую гибель врагу. Кошачьи не ожидали нападения, перевес был на стороне волков. Выжившие из кочевья бежали в лес, в основном это были дети и омеги. Альф волки не пощадили. Несколько омежек были захвачены в плен как трофей. Сынмину не очень нравилось это правило, потому что, обычно, пленников насилуют, а потом отвозят в селение, чтобы использовать как рабов для работы. Везёт не многим избежать насилия. Обычно, это те омежки, за которых поручается кто-то из альф. В большинстве случаев, из жалости, когда в плену оказываются совсем ещё молоденькие котята. - Чем-нибудь перевяжи рану, иначе сдохнешь. - советует Сынмин найдёнышу, убирая кинжал обратно в ножны. Он делает несколько шагов прочь, когда из-за камня у самой кромки воды выскакивает совсем маленький ребёнок, бросаясь к омеге. Тот испуганно кричит что-то на своём языке. Скорее всего, просит бежать отсюда, но котёнок слишком мал, чтобы осознавать всю опасность. На вид ребёнку годика два или три, совсем ещё кроха. Сынмин наблюдает, как омега прижимает к себе малыша, пытаясь отползти подальше от альфы. Кошак стонет от боли, по щекам слёзы стекают ручейками, но он продолжает ползти. Ким понимает, что им здесь не выжить. Гарантий возвращения кошачьих нет. С таким малюткой беременному омеге точно придёт конец. Раненым он долго не протянет, тогда ребёнок останется один, обречённый на гибель от обезвоживания. Сынмин смотрит на маленький комочек в руках кошака, тяжело вздыхает и приближается к ним. Омега выставляет вперёд руку, как бы защищаясь, и скулит жалобно. Теперь в зелёных глазах мольба, отчаяние и просто вселенский ужас. Альфа осознаёт, что ему жаль обладателя этих глаз. Сам ранен, а всё равно пытается избежать расправы над собой и своими детьми, если считать неродившегося котёнка. Конечно, все взрослые сражаются за детей своих, но вот в этом раненом омеге есть что-то такое отчаянное, отчего Сынмин не желает его смерти. Без помощи кошачьи не справятся, загибнут, поэтому у Кима нет выбора. - Дай посмотрю, я медик. - медленно по слогам для понятливости произносит Сынмин, указывая на рюкзак с медикаментами за спиной. Он присаживается рядом с кошачьим семейством, но омега резко дёргается в сторону. Он угрожающе шипит на альфу, словно загнанный зверь. Сынмин осторожничает. Ему нужно показать, что он не хочет причинить боль. - Я помогу. - настойчиво говорит Ким, чтобы немного успокоить агрессивно настроенного омегу. Тот снова рвётся в сторону, стоит Сынмину протянуть руку к его травмированной ноге. Альфа, не взирая на сопротивление, аккуратно прикасается к оголённой горячей коже около раны. Чувствует на себе прожигающий взгляд, но не обращает на него внимания. Его цель осмотреть повреждения, а не играть в гляделки. - У тебя сильный разрыв мягких тканей. Возможно, перелом, но чтобы это узнать, мне нужно тщательнее тебя осмотреть. - объясняет Сынмин по ходу дела, и добавляет: - не здесь. Необходимо много света, а здесь темно. Омега щурится, с подозрением осматривая лицо альфы. Конечно, он не доверяет. Разве не странно довериться врагу? Но хотя бы больше не шипит и не пытается отползти, что уже победа. - Я перевяжу, ладно? - спрашивает разрешения Сынмин. В рюкзаке он находит бинт и кровоостанавливающую мазь. Волк не может сделать большего, пока полностью не осмотрит омегу. Возможно, потребуется операция, потому что рана огромная, вряд ли сможет затянуться сама. - Я шсмогу ходить? - вдруг спрашивает кот мягким шипящим голосом. Он знает язык волков, пусть и говорит коряво. Сынмин удивлённо приподнимает бровь, а омега выжидающе смотрит на него. Альфа готов признать, что удивлён. Омеги кошачьего племени очень редко изучают языки, потому что им не нужно касаться дел дипломатии. В войне они тоже почти не участвуют, только в случае крайней необходимости. Сынмин изучал обычаи и быт врага, он знает, что омегам из кошачьих запрещено даже говорить с чужими альфами, если этот омега замужем. У этого, очевидно, муж имеется. Ну, или имелся. На самом деле, Киму на это глубоко плевать. То, что он помогает сейчас зеленоглазому кошаку, тот должен быть благодарен своим детям. - Смогу сказать только после осмотра. Тебя нужно перенести в наш лагерь, чтобы я обследовал твою ногу. - под возмущенным взглядом омеги отвечает Сынмин. Он осторожно перевязывает рану, не реагируя на стоны кота. Тот что-то шипит на своём, альфа не понимает. Наверное, в него летят проклятия. Волк не возражает, пусть омега ругается, если ему так легче. - Нет! Не поиду в твоисш ла... - Лагерь. - помогает коту Сынмин освоить новое слово, потому что тот путается сильно в буквах. - Лагер. - послушно повторяет омега, пусть и не идеально: - менья убиютс там, да? Мои детси ошстанутся одни. - Вот о детях и подумай. Тебя никто не тронет, я возьму вас под защиту. Будете жить со мной, пока не решим, куда вас дальше отправить. Сынмин старается говорить медленно, чтобы чужаку было понятно. Он и сам не знает, зачем ввязывается во всё это, но маленькое испуганное чудо на руках у омеги заставляет его совесть проснуться. Котёнок так смотрит своими маленькими глазками, что в дрожь бросает. Сынмин теперь наверняка знает - он не сможет бросить семейство. - Обесчаешь? - спрашивает омега, а надежда в голосе сквозит отчаяньем. Кошак понимает, что у него выбор невелик: либо сдохнуть здесь и обречь на смерть своих детей; либо принять предложение Сынмина. Во втором случае, хоть какой-то шанс выжить есть. Альфа не гарантирует, что сто процентный. Волк готов признать - омега очень красивый. Кто-то из отряда может покуситься на это смазливое личико, тогда Сынмин не станет впрягаться. Зачем из-за чужака портить отношения с отрядом? Только этого альфе и не хватает! Он просто сделает своё дело - подлатает раненого кошака, поручится за него перед вожаком, а дальше не его дело. Омега просто будет на виду. Да, придётся делить с ним шатёр, но это временные неудобства. Когда отряд вернётся домой, кошачьих, скорее всего, отправят на какие-нибудь работы. Насчёт этого альфа не уверен, всё зависит от тяжести его ранения. Возможно, где-то и пригодится. Например, на кухне. В прочем, Сынмину не стоит забивать этим голову. - Обещаю. - практически не кривит душой альфа, ведь в лагере действительно намного безопаснее, чем под мостом. Во всяком случае, там тепло и есть еда. Проблема состоит только в том, как перетащить омегу в лагерь и не лишиться, например, глаз. Сынмин не уверен, что получится без последствий перенести кота на руках или спине. - Я должен позвать помощь. - предупреждает Сынмин, прежде чем выбраться из-под моста. Он снова взбирается по пологому склону от речного берега, минуя труп соплеменника. Ему он уже не поможет, а этим чужакам помощь нужнее. - Ты где шляешься!? - встречает альфу грозный выкрик вожака, стоит ему оказаться в поле зрения старшего. На самом деле, Чанбин отличный оборотень, пусть и мрачен не в меру. За все свои тридцать пять лет двадцать он провёл на полях сражений, лишь изредка возвращаясь в селение. Толковый он воин и неплохой вожак. Сынмин уважает этого волка так, что жизнь за него отдаст не задумываясь. Так уж он воспитан. - Я нашел кое-кого под мостом, хочу взять их себе... Так зеленоглазый омега попал в шатёр Сынмина.                           🐺🐱 Первые несколько дней в лагере омега пугается всего и шипит, стоит только Сынмину сделать лишнее движение. Альфе уже начало казаться, что он словил галлюцинации, когда разговаривал с кошаком под мостом. Ведь всё, что он слышал теперь, грозное шипение. Единственный раз омега позволил подойти к себе близко для того, чтобы Сынмин мог осмотреть нормально его рану. И альфа был прав, нужно наложить швы. Только с этим возникла проблема, так как швы явно нужно будет потом накладывать и на его лицо. Ну, хотя бы перевязать рану и обработать её кот Сынмину позволил. Правда, всё смотрел внимательно и грозно, пряча в своих объятиях маленького сынишку. Впрочем, малыш альфа и так большее время проводил на руках папы. Лишь иногда омега позволял ему немножко походить по шатру, но напрягался так, что даже костяшки на пальцах рук белели. Стоило Сынмину хоть шаг сделать по направлению к котёнку, снова он слышал шипение. Принесёт поесть и, не дай луноликий, подойдёт поближе - шипение. Во сне ворочаться начнёт - шипение. Из отряда к медику кто заглянет, тут совсем катастрофа, поэтому Ким сам изволил желание ходить к друзьям и пациентам. Омегу вообще не волновало, что как бы это шатёр Сынмина, а он тут гость. Альфе и так пришлось расположиться почти у входа, настелив шкур прямо на землю, чтобы не потревожить нервную систему королевской персоны. По крайней мере, кошак вёл себя именно так. Спустя пару недель напряжение стало спадать. Ну, или альфа привык уже к наглому постояльцу, он сам не понял. Но всё же шипение он теперь слышал только по особому поводу. Иногда даже разговаривал с омегой. Из разговоров этих узнал, что кошака зовут Минхо, а малыша Минки. Узнал, что омега упал с моста на камни, когда бежал в панике из кочевья, никто его не трогал. Чудо, что малыш в животе не пострадал. При осмотре даже пнул руку альфы несколько раз. Минхо тогда улыбнулся смущённо и сказал, что котёнок весь в отца. Вот, кстати, про отца выпытать ничего не удалось, кошак сразу замолкал, словно это тайна века. Сынмин особо и не лез, ни к чему оно. Захочет омега - сам расскажет, не захочет - его дело. Да и сложно, наверное, Минхо мужа вспоминать. А если этот муж погиб и гниёт где-то у реки, где кочевье у кошаков было, то сложнее вдвойне. - Тебе зачем брюхатый дикий омега с прицепом понадобился? - спрашивает как-то Джисон, пока они обедают на пожухлой осенней траве у шатра полевой кухни. Сынмин плечами жмёт и отправляет в рот очередную порцию жареной картошки, которую для волков готовил Феликс - поварёнок их. Милый омежка с очаровательными веснушками. В академии, да и после неё, всё с Хёнджином таскался. Лучшие друзья они были. Теперь Ликси поварёшкой на фронте управляется, альфы все от него в восторге, потому что добрый омежка очень да покладистый. Джисону с Сынмином, конечно, может и по репе настучать, но это по дружбе. В воспитательных целях, как говорит сам омега. - Жалко, - просто отвечает Ким. Больше он не знает, что сказать. Сгинули бы ведь там под мостом, а умирать страшно. Особенно, когда рядом погибает твой ребёнок, а ты сделать раненый с этим ничего не можешь. - Жалко у пчёлки. Они нас не жалеют. - стоит на своём Хан, указывая рукой на изуродованную часть лица, где раньше был глаз. У Джисона вообще глаза красивые были. Какие-то красно-коричневые, немного раскосые и добрые-добрые, словно кто-то какую-то искринку доброты туда поместил. Теперь его единственный глаз сталью буравит окружающий мир. Три года назад он перестал быть смешливым мальчишкой с вечной улыбкой на добродушном лице. Он словно окоченел. Превратился в изваяние. Волк просто пережил жестокое предательство от того, кого любил. Возможно, до сих пор чувства не остыли, но теперь это всё прикрыто лютой ненавистью. Сынмин знает, встреть сейчас они Хёнджина, Хан, ни секунды не сомневаясь, порвал бы его на куски. Сынмин не стал бы останавливать. - Минхо просто омега с детьми, он не представляет для нас угрозу. - говорит Ким, но только чтобы успокоить друга. Он уверен, что Минхо может быть опасен. Омега дикарь, от которого ожидать можно, что угодно. Он, бывает, смотрит с таким презрением, будто перед ним не оборотень, а какая-нибудь назойливая букашка. Тоскует по своим очень. Часто спрашивает альфу, сможет ли он когда-нибудь попасть домой. Естественно, ответ Сынмина не по душе кошаку. Он злится и резко прекращает разговор. А потом только зыркает диким зверем да шипит. Наверное, на многое омега способен ради того, чтобы вернуться к кошачьим. Конечно, всех волков ему не лишить жизни раненому, но вот Сынмина запросто можно. Например, ночью. Только альфа, скорее всего, как и Минхо, прекрасно понимает, что после кошаку не уйти далеко. Он ранен - первая причина. Вторая - беременному омеге с маленьким котёнком на руках не соревноваться по скорости бега со стаей здоровых волков. И третья, наверное, самая важная причина - Минхо не станет рисковать детьми. Сынмин заметил за время соседства с кошачьим семейством, насколько омега хороший родитель. Видит, как Минхо опекает Минки, как боится его потерять. Как волнуется сильно, если малыш отходит на расстояние хотя бы нескольких шагов от папы в присутствии альфы. Сынмину, конечно, не разрешено разговаривать или приближаться к котёнку. Альфа всё равно иногда пытается, потому что ему нравится Минки. Ким любит детей, а Минки ребёнок, пусть и из вражьего племени. Питать презрение к малышу не позволяет даже осознание того, что, скорее всего, котёнок станет воином, когда повзрослеет. Ну, это, конечно, если ребёнок снова попадёт к кошакам. У волков, в лучшем случае, ему светит стать кем-нибудь типа кузнеца или охотника, чтобы приносить пользу селению. Просто так стая дармоедов не держит. Сынмин считает, что это правильно. Особенно, после случая с Хваном. Нечего кошачьим делать в отрядах волков. Безопаснее, если они будут в селении под присмотром. - Эта тварь Хёнджин тоже был просто омега. Знаешь, такие обещания давал, что и не подумаешь, какую лживую суку я любил. Они все такие, Сынмин. Ты пожалеешь, а тебя никто жалеть не станет. - с горечью будто выплёвывает Хан. Он поднимается на ноги, наспех прощается и возвращается в шатёр к Феликсу. Спустя минуту альфа появляется снова, но лишь для того, чтобы уйти по своим делам. Сынмин остаётся один. Он понимает Джисона. Только между ними есть разница: Хан любил Хёнджина, а Сынмин жалеет Минхо с малышами. У Джисона личное. Сынмин лишь до возвращения в селение отвечает за чужаков - ничего личного. Никогда Ким не планировал завести роман с котиком. А с брюхатым котиком, который с лёгкостью может откусить голову и не поперхнуться, подавно нет. Минхо, конечно, красивый неимоверно, но с красоты дорого не возьмёшь. Омега хозяйственный должен быть, ласковый к своему альфе, покорный и, желательно, волк. Нет в предпочтениях Сынмина никаких беременных котов, шипящих грозно по любому поводу. Нет, точно нет.                       🐱🐺 Пара месяцев совместной жизни Сынмина с котами пронеслись незаметно. Приближалась зима. Волки собирались перед холодами покинуть лагерь, чтобы перейти на новое место для зимовки. Возвращение в селение было запланировано на следующий год, потому что дальняя дорога в позднюю осень могла грозить болезнями и смертью от обезвоживания волкам и их пленникам. К тому же, есть риск, что отряд заметят кошачьи, ведь больше нет в лесах зеленых зарослей, которые помогают скрыть передвижение группы оборотней. Но всё же кошаки не так страшны, как чёрная лихорадка, что способна скосить большую половину отряда наповал. Стоит лишь одному хиленькому оборотню захворать и беды не миновать, потому что цепная реакция не заставит себя ждать. Тут медики будут почти бессильны, Сынмин знает это наверняка. Как знает и то, что у него имеется ещё несколько пациентов с увечьями. Они точно не преодолеют самостоятельно расстояние до селения. Тащить их слишком накладно и долго, а бросить жестоко. Стая никогда своих не бросает. Чужих, впрочем, тоже, поэтому пленные кошаки идут в счёт стаи, а двое из них скоро родят. На совете отряда и это учитывалось. Вряд ли пузатые кошачьи выносливы настолько, чтобы двигать фиг знает сколько вёрст наравне со всеми. Альфы, что присутствовали на совете, согласились с Чанбином - время для возвращения в селение потеряно. Они слишком задержались в этих лесах. Теперь нужно уйти куда-то в другое место, потому что лагерь, окружённый голыми деревьями, как на ладони для врага. Пришло время делать зимовье. - Мы решили, что с утра выйдет разведывательная команда, чтобы найти место для нового лагеря. - объясняет Сынмин омеге, когда возвращается в свой шатёр: - Надо успеть до прихода зимы. Тебе рожать скоро, да и рана твоя даёт ещё о себе знать. Минхо что-то тихо мычит, соглашаясь. Он сидит на ложе, широко расставив ноги, руки уложив на огромный живот. Ему тяжело. Альфа подмечать стал, что на красивом лице появляется время от времени гримаса усталости. И кошак перестал проявлять агрессию по пустякам. Только иногда зыркнет злобно, если Ким что-то скажет не то или сделает что-то не так, но ничего больше. Сынмину теперь разрешено разговаривать с Минки и даже играть с ним. Пару раз альфа брал котёнка с собой к Феликсу на кухню за едой. Кошак позволил и это. Ледяная стена между ними начала таять, что проявлялось в некотором доверии, которое Сынмину удалось заслужить. - Сегодня нога не беспокоила? - как бы между делом спросил Сынмин, усаживаясь на свою половину ложа. На полу спать стало холодно, поэтому кошаку пришлось смириться с компанией альфы на тёплом настиле, что он смастерил когда-то для себя. Для себя таскал тонкие брёвнышки и лапки елей; для себя застелил всё тёплыми шкурами; для себя притащил пару шерстяных пледов с шатра-склада, где у волков хранится вся утварь, одежда, лекарства про запас. Короче, наглого кота на собственном ложе в планах Сынмина предусмотрено не было. И, после скандального разговора с шипением в главной роли, они решили, что им всем вполне хватит места на тёплом настиле. Правда, первые несколько ночей, альфе едва удавалось сомкнуть глаза из-за пристального взгляда на свою персону. Ещё и излюбленное омегой шипение не совсем похоже на колыбельную, но Сынмин слышал именно его, стоило хоть немного пошевелиться. Те несколько ночей высыпался лишь Минки, беззаботно сопя у папы под боком. Сынмин даже завидовал котёнку, ведь его никто не пытался зашипеть до смерти. Теперь, спустя время, кошак остудил свой пыл, вполне нормально реагируя на альфу. Почти идилия, как сказал Феликс. - Пошсти не болить. - отвечает Минхо. Для верности своих слов омега ещё привстаёт и демонстрирует Сынмину бедро, оголяя то место, где была рана. Сейчас там только безобразные шрамы на синюшной коже, почти совсем затянутые. Правда, ходить Минхо ещё больно, поэтому он хромает, но прогресс виден чётко. По крайней мере, перевязка ране больше не требуется. - Если бы ты позволил ещё в самом начале наложить швы, то всё давно бы прошло. - ворчит альфа, привычно укладываясь на самый край настила, подальше от спящего Минки. На улице стемнело уже давно, малыш устал за день, вот и уснул. Обычно они ложатся спать все вместе. Котёнок зачем-то ждёт папу и Сынмина, и засыпает только тогда, когда взрослые устраиваются рядом. Альфа ловит себя на мысли, что ему всё больше нравится Минки. Сынмин совсем не хочет привязываться к ребёнку, но, похоже, тут он проиграл. Минки милый очень и наивный. Он не понимает, что находится в лагере врага. Когда малыш ходил с Сынмином к Феликсу, успел познакомиться с парочкой волков, свистнуть у Джисона булочку и влюбить в себя их поварёшку. Ликс сказал, что не пустит больше Кима на кухню без котёнка. Очаровательное чадо успели обсудить все. Некоторые комментарии Сынмин, конечно, не желал бы слышать, но так уж получилось, что пришлось. Минки повезло, что он маленький очень и не понимает, что говорят волки. Не понимает, что кто-то предпочёл бы убить его как муху, ведь мальчик из кошачьих. Не понимает, что некоторые взгляды наполнены злобой. Он просто ребёнок, а дети видят и принимают всё иначе. Например, того же Сынмина котёнок видит как друга, как хорошего человека, который угощает его вкусными компотами и ягодками, играет с ним. Не чувствует малыш их разницу. Не понимает, что Сынмин враг. Доверяет доброму волку, а этот добрый волк совсем иной. Вот от этого осознания сердце альфы стонет периодически. Ему почему-то не хочется, чтобы малыш Минки когда-то возненавидел дядю волка. Наверное, Сынмин немножко понимает теперь папку Хёнджина. Да, совсем немножко понимает. - А ешсли бы ты знал шхоть каплю этикеть моего племьени, то вшсё бы поняль! Мать Земиля не просшает поруганьных омьег, но ты шслишком глуп для ошсознания этого. - парирует Минхо, ложась рядом с сыном так, чтобы видеть Сынмина. Альфа укоризненно качает головой. Ох, уж этот Минхо! Язва, а не омега. И как с ним справлялся его альфа? Хотя, перед мужем, наверное, кошак был другой. Сынмин-то чужой. Волк. - Знаю я ваш этикет, шипелка! Тут другое, понимаешь? Я медик, и намерения у меня были помочь, а не просто трогать тебя. Неужели ты думаешь, что я стал бы насиловать раненого беременного омегу? Я не настолько пал. - зачем-то объясняет альфа кошаку. Тот смотрит так серьёзно своими озёрами зелёными, поджимая небольшие пухловатые губы. Конечно, не верит. - Ты вольк, Сшинмин. - говорит Минхо, словно этим всё сказано. Ну да, аргумент. - А ты кот. - подхватывает альфа правила омеги: - и это ничего не меняет. Я никого не насилую, Минхо. Не все волки плохие. Омега долго молчит, а потом желает спокойной ночи, как бы подчёркивая, что не желает продолжать разговор. Сынмин и не стремится ему что-то доказывать. Разве в чём-то переубедить вредного такого? Пусть думает о спасшем его альфе что угодно. Его право. Минхо всё равно лишь временная помеха в жизни Сынмина. Омега с малышом Минки появился однажды в его шатре, так же однажды и уйдёт. Альфа отпустит их без сожаления и продолжит жить дальше. Как когда-то станет коротать дни в одиночестве, ни с кем не придётся делить ложе, никто на него шипеть не будет. Вот и славно! А то расшипелся, истеричка! Сынмин в собственном шатре как в гостях из-за этого постояльца строптивого! Про Минки альфа и подумать плохо не может, потому что он славный котёнок, но вот папа его слишком уж изображает из себя персону королевских кровей. Сложно ему ведь с ребёнком беременному, а он гордость показывает, помощи никогда не попросит. Хоть бы раз натуру омежью показал: заплакал или, например, слово доброе Сынмину сказал. Да хоть что-нибудь! Так ведь никакой благодарности не дождёшься от такого спесивого! Ким вообще не понимает, зачем ему сдалась эта благодарность, но было бы неплохо. Наверное, всё дело в том, что Сынмин альфа. В его характере быть завоевателем, а Минхо неприступная крепость. Вот и хочется подобающего отношения к себе, а не взгляд свысока. "Дождёшься от него!" - думает с досадой Сынмин, прикрывая наконец слипающиеся глаза.                            🐺🐱 Новый лагерь было решено строить у подножия горы на поляне, с двух сторон прикрытой холмами. Идеально для волков, желающих остаться незамеченными. Холмы и горы практически полностью скрывают поляну, что идёт только в выгоду отряду. Тем более, погода с каждым днём всё ухудшается. Построить для себя жилище нужно в кратчайшие сроки, потому что старые шатры не пригодны в холода. Именно поэтому волки трудились от рассвета до поздней ночи. Ни у кого не было в планах замёрзнуть этой зимой. Во время строительства Минхо всё время крутился рядом с Сынмином. Уговоры уйти и не мешаться под ногами не возымели эффекта. Ругаться тоже не помогло, волк получил только излюбленное кошаком шипение в ответ и какой-то веткой по голове. Феликс тогда ржал как не в себе. Сынмин даже пожалел, что стал строиться по соседству с поварёшкой. Друг вечно тут как тут со своим любопытным носом. И с Минхо веснушка познакомиться успел. Сынмина обсудили до самых косточек, тот только злиться успевал. Джисон, когда приходил, зараза, смотрел сочувствующе, но иногда напоминал Феликсу какие-нибудь позорные истории с участием Сынмина, чтобы добавить баек в копилку омег. Правильно говорят, что общее дело сближает. Феликса с Минхо сблизило так, что даже малыш Минки теперь бывало гостил несколько часов у поварёшки. Феликсу, так же как и Сынмину, очень понравился котёнок. Минхо ему, видимо, тоже понравился, раз на нервы Киму действовал теперь не один, а два омеги. Но хотя бы строительство временного домика продвигалось быстро, что не могло не радовать. Всё же кошак немножко помогал, не смотря на беременность. Где-то что-то подаст; веточки ненужные поможет оборвать; сухой травы на крышу натаскал; откуда-то припёр небольшую железную печурку, на которой можно было готовить. Наверное, Феликс дал. У этого хитрого барахольщика много чего припрятано на чёрный день. И с кошаками он, гад, легко общий язык находит. Умудрился не только Минхо очаровать, но и какого-то мальчика альфу. Он молоденький совсем, ещё по-детски милый. Сынмин, если честно, удивился, когда увидел его в лагере. Пленные омеги обычное дело, но не альфа. Ким даже у Чанбина об этом спросил. Вожак сказал, что он мелкого лично оставил. Мелкого, кстати, Чонином звать. Ему где-то пятнадцать-семнадцать всего, а всё же спрятал от волков нескольких ребятишек котят в своей времянке, когда стая напала на кочевье, да до последнего пытался их спасти. Чонину повезло, что Чанбин был тем, кто решил заняться времянкой мелкого альфы. Вожака поразило, что такой хилый на вид кошак умереть готов, но не подпустить огромного волка к детям. Чонин остался в стае из-за храбрости своей. Теперь присматривает за пленными омегами и котятами, пока Чанбин присматривает за ним. - В селении понадобится этот малой. Он слишком к детям привязан, это его и спасает. Характер-то у него бойцовский. Если бы не котята, он бы давно дел натворил. Нравится мне этот Чонин! Ох, нравится! - сказал как-то Чанбин, когда они с Сынмином отвлеклись от строительства на перекус. С того места, где они сидели, было хорошо видно мелкого альфу и Феликса. Кот помогал омеге с крышей, умело настилая на брусья и ветки сено, потом сверху покрывая это всё шкурами. Знал он толк в строительстве временных жилищ. Можно сказать, повезло Ликсу, что он приобрёл такого рукастого поклонника. Пусть мелкий, а управляется не хуже многих бывалых волков. - Феликсу, похоже, он тоже нравится. - подмечает Сынмин, наблюдая, как омега смеётся над чем-то, что ему показывает Чонин. Языка-то вражеского поварёшка не знает, а малой не говорит на волчьем, вот и общаются жестами. Сынмину сразу в голову стучится мысль, что ему повезло с шипелкой. Минхо не приходится объяснять на руках, что ты хочешь сказать. - Феликс добрый просто слишком. Привадил, как он думает, несчастного котика. А этот котик при другом раскладе не пожалел бы нашего поварёнка. Война, знаешь, не игрушки. - со всем знанием дела говорит Чанбин. Сынмин полностью его поддерживает, но не упускает возможности поглумиться. - Ты же сказал, что малой тебе нравится! - Не путай. Решимость его мне нравится, характер его. Но Чонин всё ещё враг, как ни крути. Если понадобится, я выпотрошу его не раздумывая. Он же что угодно выкинуть может, поэтому к кошачьему приставлены несколько надзирателей из альф. За ним постоянно следят. За омегами тоже. С врагом расслабляться нельзя. Ты тоже запомни это, Сынмин. Жалеешь своего Минхо, это хорошо, но не теряй бдительность. Кошачье племя коварно. Ты к ним по-доброму, а они потом кинжал в спину вонзят. Поэтому мы стараемся держать их в ежовых рукавицах, понимаешь? Сынмин понимает, поэтому кивает согласно. Почему-то не возражает на слова Чанбина, что Минхо его. Его так его, лес с ним! Живут всё равно вместе, едят вместе, спят вместе. Даже ребёнка воспитывают вместе. Иногда кажется, что альфа действительно приобрёл семью. Когда Минхо начал более-менее ходить нормально, сразу занялся делами по хозяйству. Постоянно ворчит, что Сынмин свинья, а не волк. Обещает выкинуть альфу из домика, если он не перестанет разбрасывать вещи где не попадя, и называть пучки душистых травок, что кругом развесил омега в новом жилище, вениками. Вот недавно Минхо ещё и готовить начал, как печурку притащил. Феликс поднатаскал немного нового приятеля, ведь тот только кошачью стряпню кашеварить и мог. Так время быстро летит. Сынмин ведь только, кажется, вчера нашёл раненого дикого омегу под мостом, а сейчас кошак уже вовсю командует в домике, построенном ими. Ну, почти построенном. Осталось только крышу утеплить да стены кое-где подлатать получше. Ещё альфа у их плотника люльку заказал для малыша, что на свет может попроситься в любой момент, и кроватку побольше для Минки. Домик хоть и не вместительный, но сойдёт. До холодов больше и не сделаешь. Тем более, приходится ещё и другим помогать, чтобы в просак не попасть. Сторожки сделать тоже нужно, ведь дозорным мёрзнуть совсем не улыбается. На морозе да в метель много не подежуришь. - Ладно, волчара, работать пойдём! - хлопает по плечу Сынмина вожак и протягивает ему миску пустую: - скажи своему омеге, что хорошо он стряпает. Сынмин кивает и улыбку довольную спрятать пытается. Хоть Минхо ему и никто, а гордость всё равно берёт. Вон какой пленник у него ладный! Правда, тут ещё разобраться нужно, кто из них пленник, судя по поведению омеги. Сегодня Чанбин только порог переступил, а этот ворчит уже, что Сынмин таскает всех с грязными ножищами, а настил потом менять придётся. Вожак даже опешил. Сынмин, в прочем, тоже, поэтому предложил Бину в знак извинения отобедать с ним. Минхо не возражал. Видимо, понял, что и кому ляпнул. Сразу любезным таким стал, хоть и не извинился лично. Хитрый такой, зараза! А, главное, гордый, чтобы перед волками извиняться. Не королевское это дело, видимо. Не кошачье. Прижиматься по ночам к волку, наверное, тоже не кошачье, но Минхо делает это регулярно. Скорее всего, мёрзнет, поэтому ластится неосознанно к тёплому боку альфы. Сынмин не против, пусть греется, раз мерзляк такой. Киму так-то тоже теплее, когда кошак жмётся. Только вот он уже насквозь пропах каким-то цитрусовым запахом омеги. Лимоном или чем-то вроде, не разобрать. Сынмин не любит цитрусовые, но очень боится полюбить. Очень боится попасть в ловушку.                          🐱🐺 Схватки у Минхо начинаются в начале зимы. Волки как раз закончили стройку до конца. Малыш словно ждал подходящего момента, чтобы появиться на свет. Явно пойдёт не в Минхо. Такой бы родился во время переезда в новое, ещё недостроенное, жилище. Ко всему прочему, скорее всего, в ночь. А может, вообще по пути до места зимовья. Но котёнок не унаследовал вредность папы, поэтому родился днём в тёплом домике. Минки в это время был передан Сынмином Феликсу из рук в руки, иначе в этот день одновременно смерть и новая жизнь всколыхнули бы стаю. Сынмин явно был бы прибит непутёвым омегой, если бы Минки раньше времени познал все прелести рождения. Вместо него прелести рождения познал Ким. Это были вторые роды на счету медика. Первые он принял за пару недель до этого у ещё одного кошака, который попал в стаю брюхатым. У того кота родился маленький альфа, Минхо же подарил миру очаровательного омегу. Крошечного малыша, который мило фыркал и смотрел вокруг большими испуганными глазами. А Сынмин держал его на руках и думал, что никогда не забудет эти глазки. В груди щемило, словно это он сейчас стал отцом, а не какой-то другой альфа, про которого Сынмин ничего не знал. И усталый взгляд Минхо говорил лучше всяких слов - омега был благодарен. Наконец-то, спустя столько времени, Сынмин добился хоть какого-то тепла. - Ты молодец, шипелка. Ты такой большой молодец! - похвалил альфа Минхо, укладывая рядом с ним новорождённого кроху: - вот так, вам теперь отдохнуть надо. Ты поспи, а потом я тебя осмотрю. Отдыхай. И, когда Сынмин уже собирался уйти, омега поймал его за руку, чем немного удивил. Минхо никогда не разрешал медику прикасаться к себе без дела, наоборот вообще словно боялся обжечься, поэтому избегал трогать альфу. Только ночью неосознанно. А теперь сам за руку взял. Сынмин не хочет признавать, но ощущение тепла от прикосновения нежных пальчиков ему нравится. Альфе нравится, как Минхо смотрит на него. - Сшпасибо, Сшынмин. - тихо благодарит омега, тут же смущённо отворачиваясь. Сердце альфы, казалось, остановилось в тот момент. Тогда он понял, что Минхо уже не просто пленник. Шипелка что-то значимое в этом домике и в жизни Сынмина. Минки и этот новорождённый малыш тоже важная часть сынминового существования. Это как семья. Это то, чего никогда не было у альфы. Отец погиб на фронте, когда Ким был совсем маленький, а папе вовсе не был нужен сын. Папа всё свою личную жизнь устраивал по кабакам, пока Сынмин рос сам по себе. Вырос сам, сам вступил в академию, сам пошёл в отряд. Всё сам. Некому было поддержать молодого альфу, кроме друзей. Вот друзья и были опорой Сынмина всё это время, а теперь появился строптивый омега с малышами. Появился и перевернул мир альфы с ног на голову. Сынмин теперь чувствовал ответственность за семейство кошачьих в своём домике. Их домике. Теперь он делал не только то, что хотел сам, а как будет удобно всем домашним. Он стал нужным кому-то. И, если не Минхо, то Минки альфа точно был нужен. Котёнок всегда встречает Сынмина объятиями, когда тот приходит домой откуда-либо. Малыш смеётся рядом со старшим альфой во время их игр; забирается на колени и обнимает, если Ким дома; делится вкусняшками, которые даёт ребёнку Феликс. Минки хороший котёнок. Новый кроха, которого Минхо назвал Ёнбоком, тоже хороший. Сынмину нравится возиться с ним, когда Минхо отдыхает. Нравится даже по ночам вставать вместе с омегой, если малыш в люльке начинает плакать. Минки в это время, обычно, перебегает к Сынмину, пока папа занимается братиком. Когда Минхо возвращается на ложе, малыш уже сопит рядом с альфой, потому и остаётся вместе со взрослыми до утра. Да, пришлось сделать снова одно большое спальное место для себя и Минхо, потому что пространства в домике не так много, чтобы занимать его бездумно. Нужно было поместить ещё каменный очаг, что альфа расположил посередине домика; стол с полкой для кухонной утвари снизу; печку, которую притащил омега; различные полочки резные, так же подаренные поварёшкой. Зачем эти полки нужны во времянке, Сынмин даже не догадывается, но спорить с омегами не стал. С ними спорить себе дороже. - Мы не месшаем тебе? - спросил однажды ночью Минхо, когда вернулся на ложе, покормив Боки. Минки, как обычно, спал уже около Сынмина, перебравшись со своей кроватки. В домике было темно. Лишь лунный свет пробивался сквозь небольшое окошко в крыше, предназначенное для выхода дыма, да угли ещё краснели в очаге. Минхо альфа видел плохо, но очертания его тела просматривались хорошо. Он был красивым даже так. Сынмин ведь не слепой и не дурак, чтобы не признать привлекательность омеги. Он альфа. И вообще, не из железа сделан. Ещё и гон скоро, что пугает. Сынмину придётся уйти куда-то на несколько дней, чтобы не причинить вреда Минхо. Чтобы никому не причинить вреда. - А куда я вас дену? - вопросом на вопрос отвечает альфа: - я обещал, что возьму вас под защиту. Как видишь, выполняю обещание. Вы не стесняете меня, шипелка. С вами наоборот веселее. Так что не волнуйся насчёт этого. - Я просшто... Сзнаесшь, другие омьеги из насших... Они... Исх... - Хочешь сказать, что я тоже тебя насиловать должен? Сынмин понимает, о чём хочет сказать Минхо. Пленные омеги многие служат подстилками для волков. Избежали такой участи только малыши да беременные кошаки, один из которых Минхо. - Нетс. Я прошсто боюсь, чшто ты отдасшь менья кому-то другому длия утесх. Ты шсам менья трогать не сштанесшь, я знаю. - сбивчиво тараторит омега, что Сынмин его едва понимает: - Сшубина альфа, у которьёго он живьёт, даёт друзиям длия утольения посхоти. Я не схочу... - Мать луна, да не отдам я тебя никому! Что за глупости, шипелка!? - возмущается Сынмин не слишком тихо, потому что слова омеги бьют обидно. Стал бы он держать Минхо столько времени рядом, чтобы потом отдать на надругательства волкам!? Ещё и с детьми! За кого омега его принимает вообще!? Неужели до сих пор не понял, что Сынмин неплохой оборотень? Альфа ведь лечил этого дурака, заботится о нём и его котятах, ни разу не обидел. Вот что значит кошачья натура! К нему по-доброму, а он всё косится с подозрением, всё обвиняет в чём-то, предположения глупые строит. От этого горько очень Сынмину. Он, вроде как, прикипел к кошачьему семейству, потому что нашёл в них что-то ценное. Не было у него никогда нормальной семьи, а тут хоть и чужие, но всё-таки въелись в сердце. Случилось то, чего Ким так боялся. - Минхо обидьел Сшинмина, да? - взволнованно интересуется омега, а голос дрожит, словно он сейчас заплачет. - Нет. Не обидел. - быстро говорит в ответ альфа, чтобы не усугубить ситуацию: - спи уже. Спокойной ночи. - Сшпокоиной ночщи. Сынмин прикрывает глаза. Слышит, как не ровно дышит омега, но не трогает его и ничего не говорит больше. После родов такое бывает, Сынмин читал об этом в академии. Организму омеги, чтобы придти в норму, требуется время. В этот период оборотни очень уязвимы. Почти как в течку. Только в одном случае нужно хорошенько трахнуть омегу, а в другом проявить чуткость и понимание. Сынмин старается быть внимательным и помогать кошаку во всём, даже в готовке. Правда, тут Минхо только бурчит, потому что Ким в этом деле ужасен. Но посуду помыть или что-то почистить пойдёт, так что этим он и занимается, если берётся подсобить. Ещё в привычку Сынмина вошло носить из домика с припасами для омеги булочки сладкие или варенье земляничное, которое тот любит. Со склада натаскал тканей, когда Минхо как-то обмолвился, что шьёт неплохо. Впрочем, и правда неплохо. Даже замечательно, потому что многие в стае оценили новую рубашку и жилет Сынмина, что ему пошил шипелка. Кто-то даже заказал и для себя обновку, в замен притащив какой-то подарок омеге. Альфа заметил, как омега начинает раскрываться всё больше, привыкать к новой жизни. Разговоры между ними стали более откровенными. Минхо всё же рассказал, что его мужа убили тогда в кочевье, когда он пытался задержать волков, пока Минхо сбегал с Минки. Омега видел, как кто-то из их стаи вцепился в шею его кошака. Именно эта картина стала роковой для Минхо. Он бросился на помощь мужу, но оступился и упал с моста на камни. Так он и стал пленником во вражеском лагере. Пленником и вдовцом. И тяжело ему было говорить об этом, Сынмин видел. Минхо всё ещё любил своего мужа. Верным кошак оказался. Берёг свою любовь так, что альфа позавидовал погибшему кошаку. Как-то горестно стало на душе, погано. Почему, Сынмин не понял. Просто вот защемило в груди, заныло сердце волчье, будто кто-то когти острые в него вонзил. Не стал альфа на этом внимание заострять, пропустив ту скуку странную как песок сквозь пальцы. Вернулось всё на круги своя. А однажды, прямо перед самым гоном, Минхо пришёл к Сынмину, когда тот топил парную, чтобы помыться и искупать котят. Омега, судя по нервным движениям пальцев, волновался очень и взгляд отводил, насколько это было возможно. Ким уже начал опасаться, что что-то произошло. Он замер напротив Минхо, выжидающе смотря на него, слушая сумашедшую дробь своего сердца. - Ну? - поторопил альфа шипелку, потому что занят был, да напугал его кот своим волнением. Омега робел. Всё крутил перстенёк на безымянном пальчике правой руки, а щёчки стали совсем румяные, словно наливные яблочки по осени. Такого стеснения у этого кота Сынмин ещё не видывал. В диковинку, чтобы Минхо перед ним краснел да боялся и двух слов связать. - Сшинмин, ты... У тебья сшкоро... Твой запасх... - начал неуверенно омега, ещё ниже опуская голову. Сынмин глубоко вздохнул, набираясь смелости на будущий разговор. Не привык он с омегами обсуждать свой гон, но Минхо всё же живёт с ним под одной крышей, не отвертишься. - Да, у меня скоро гон, шипелка. Я уйду на это время из домика, не переживай. - старается успокоить кота альфа, но тот, кажется, только больше начинает нервничать. И через секунду Сынмин понимает, почему. - Я мосгу помошть тебе. - пуще краснея, выдал омега. Сынмин едва не подавился собственной слюной от подобного предложения. Кто вообще надоумил Минхо сказать такое? Как в этой красивой головке родилась мысль отдаться врагу? Сынмин же видит, как омега скучает по своему мужу, своему племени, по своей привычной жизни. Минхо дарит Сынмину свои потрясающие улыбки, но они фальшивые; рассказывает с такой теплотой о том, что было до плена, лишь в те моменты становясь уязвимым; наблюдает всё за альфой пристально, словно опасается чего. Сам, вроде, ведёт себя так, будто всю жизнь жил с волком и командовал им, но кроется в этом подвох. Джисон часто предостерегает, чтобы Сынмин не заблуждался. Кошки они и есть кошки. Хитрость их главная черта. Хрен их приручишь! Проще тетерева в лесу поймать и говорить научить, чем добиться доверия от кошачьих, если ты не один из них. Только Минхо так смущается иногда мило, так у него ушки и щёчки краснеют, что хочется верить этому. Хочется думать, что ты особенный волк для омеги, а не просто один из стаи врага. Хочется обмануться, но... - Долго думал? - сердито спрашивает Сынмин, а потом который раз уже объясняет: - я не собираюсь тебя насиловать, шипелка! Это против моих правил, ясно? Хватит делать из меня монстра! - Нет, ты хоросший! Я не хостел обисшать Сшинмина, просшто... - затараторил омега, зачем-то выставляя перед собой руки, словно защищался: - просшто ты шспас нашс, заботисшься и... - И ты так решил меня отблагодарить? - перебивает Сынмин кота, потому что не может больше слушать бред. В ответ он получает неуверенный кивок, и из его рта вырывается разочарованный стон. За что ему это!? Чего этот омега глупый такой невыносимый!? Хоть бы раз Сынмин дал повод думать о нём в подобающем ключе, так он даже не смел смотреть похотливо в сторону шипелки! Да, Минхо сногсшибательно привлекательный, но есть рамки, которые установлены между ними по праву рождения. Волки из стаи пусть хоть лис ловят и насилуют, а Сынмин не станет. Чужой это омега. С чужими детьми в придачу. Как альфа посмеет тронуть кого-то, кто не принадлежит ему? Кто не хочет его? Как вообще против воли можно брать живое существо? Мерзко. Удовольствия никакого, ещё и чудовищем потом себя чувствовать станешь. А тут ребятишки ещё. Им в глаза как потом смотреть, если папу их так обидеть? Нет, Сынмин не пойдёт на это. Не в этой жизни. - Не дури, Минхо. Ты готовишь мне еду и держишь домик в чистоте, большей благодарности мне и не надо. - старается как можно мягче преподнести свои слова альфа.  И омега губы поджимает, ещё что-то сказать хочет, но не произносит и слова. Только головой снова кивает и сбегает быстро в сторону дома, прихрамывая. Память о былой ране всё таки осталась. Сынмин долго ему в след смотрит, а на душе паршиво. Никогда, наверное, не поймёт Минхо, что не всяк волк подлец. Альфа ему ведь жизнь спас не для того, чтобы на ложе тот его ублажал. Неужели у кошачьих нет совершенно такого понятия как "сострадание" или "доброта"? - Недоразумение ходячее! - ворчит Сынмин себе под нос, а потом продолжает заниматься своим делом. Парная сама себя не истопит, пока он обиду тут стоит душит. И ведь действительно задело. Очень задело. Так, что внутри тревога какая-то поселилась, противно оседая по телу. Так тот осадок и остался с волком, печалью отзываясь в добром взгляде. Понял альфа, что пропал, становясь уязвимым для Минхо. Отныне он был уязвим.                         🐺🐱 Это случилось в самые метели, когда зима перевалила за вторую половину. Тот случай заставил Сынмина испугаться очень и понять кое-что для себя. Случай, который научил Минхо немного доверять волкам. В тот день омега остался в домике с детьми. Сынмин с другими альфами находился в охотничьем шатре. Они готовились выйти в лес на охоту, потому что мяса почти не осталось. Им приходилось ради стаи идти в непогоду. Дожидаться благоприятных дней было слишком накладно. До того времени волки и пленные кошаки могут ослабнуть без нормальной пищи, тогда им зиму точно не перенести. А если нападение, то точно проигрыш. Вот и решили волки охотиться, не смотря на метель. Сынмин уже выходил из шатра, переговариваясь с Чанбином о дальнейших планах, когда в его грудь врезался кто-то скулящий и дрожащий от холода. Всё произошло так быстро, что альфа не сразу признал Минхо. Когда понял, что тот плачет да прибежал к нему без верхней одежды, испугался не на шутку. Сынмин втащил почти насильно омегу в шатёр, тут же скидывая с себя шубу, чтобы закутать в неё дрожащее тело шипелки. - Что случилось? Альфа очень боялся услышать ответ, но ему необходимо знать, почему плачет его вредный омега. Он даже обхватывает чужое мокрое лицо ладонями и немного приподнимает, чтобы Минхо смотрел на него. Кот позволяет. - Я ужье везде ишскал, его нет нигдье. Я ведь тольско отверьнулшся, а он ишсчез будьто... Я потерияль его! Я плёхой омьега, Сшинмин! Я плёхой папа! - заскулил омега. Зарыдал ещё сильнее. А зелёные глаза словно пелена какого-то безумия накрыла. Сынмин испугался пуще прежнего. Испугался, потому что понял, к чему ведёт шипелка. - Минки? Боки? - спросил он, чтобы уточнить. Если Минки, то малыш мог уйти сам, никто не виноват. Боки, так придётся кому-то глотку перегрызть. Сынмин ведь даже церемониться не станет. Он сразу предупреждал всех, что кошачьи под его защитой. А теперь, когда они стали намного большим, чем просто пленники под присмотром, альфа за себя не ручается. Когда-то, может, и не стал бы связываться, но не теперь. - Минки. Он высшел, пока я отвлёксия на Боки.... Я искаль! Я весь лагер ошсмотрел, его нет нигдье! - снова запричитал несчастный омега, ручками цепляясь в рукава сынминовой рубахи. Альфа обернулся к вожаку, бросая на того умоляющий взгляд. Пусть охотятся без него, Сынмин должен найти котёнка. Замёрзнет ведь в такую метель их Минки. Разве ж он заслужил такую участь? Маленький, беззащитный бродит где-то на холоде. Как ему, страшно, наверное! - Все слышали!? - громко выкрикнул Чанбин, привлекая внимание всех альф, что находились в шатре, к себе: - у нас в лагере пропал котёнок! Поднимаем мохнатые задницы и на поиск! Только детских смертей нам ещё и не хватало. Последнее предложение вожак сказал намного тише, скорее всего, для себя. А Сынмин почувствовал благодарность. Конечно, сподручнее искать вместе, а не одному бегать в непогоду кругами. Альфа не был уверен, что кому-то это ещё надо, но Чанбин доказал обратное. Да и волки возражать не стали, покорно согласились с вожаком. - Шипелка, иди домой. Иди к Боки, ладно? Ждите нас там, не мёрзни. - бормочет Ким омеге перед тем, как выйти из шатра в метель. Он обращается в волка тут же, у охотничьего шатра, другие давно уже в зверином обличии. "Расходимся! Обыскать каждый сугроб, каждое дерево осмотреть! Не халтурить, от этого зависит жизнь ребёнка! И осторожничаем, иначе кошаки быстро о нас прознают!" - пронеслось в мыслях каждого волка голосом вожака. Оборотни разбежались в стороны, каждый выбрав своё направление. Сынмин был с группой, что ушла в лес. Он думал только о том, что обязан успеть найти Минки живым. Не найдёт, наверное, умом тронется. Альфа так любит этого котёнка, что уже и жизни без него не представляет. Случись что-то с малышом, кто будет таскать Сынмина к Феликсу по поводу и без? Кто будет прибегать по ночам к нему на ложе, сворачиваясь рядом маленьким комочком? С кем ему тогда доставать Минхо, чтобы тот смешно ворчал и сердито хмурился? Кто будет любить Сынмина просто за то, что он Сынмин? Да, есть ещё крошка Боки, и он не менее важен, чем Минки, но малыш альфа словно родственная душа Сынмина. Маленький разбойник с заразительным смехом, как у папы. И ещё... Альфа не хотел говорить об этом даже Минхо, потому что омега его на куски порвёт - Минки назвал Сынмина отцом пару дней назад, когда они вдвоём шли к своему домику от Феликса. Волк, правда, не знает, откуда котёнок это взял, но шипелка вряд ли станет разбираться. В прочем, Сынмин догадывается, кто мог научить Минки так называть альфу. Кроме Ликса и не кому. Омега с веснушками учит языку волков малышей котят, своего Чонина и всех желающих омег. Говорит, что ему нравится возиться с пленниками. Скорее всего, он и изучил с Минки то, что Сынмина просто насквозь пробило. Он пообещал себе, что позже даст Ликсу по шее, если Минхо раньше не прознает и не придушит альфу тёмной ночью. Шипелка может. Сынмину иногда кажется, что омега с таким характером любого альфу построит. Никого ведь не боится, даже Чанбина. Лишь иногда бывает, голову низко опустит да щёчками порозовеет, когда Ким на нём взгляд задержит ненароком. Непроизвольно это происходит. Сынмин не контролирует себя, просто начинает наблюдать за омегой, копошащимся с детьми или готовящим еду. Улыбается он красиво. Так красиво, что волк подвисает. Скоро, наверное, будет на Чонина походить, который щенячьим взглядом смотрит на их поварёшку. Сынмин уже думает, если мелкого спросить, что Феликс сказал недели две назад, пока стряпал обед, тот всё без запинки ответит. И не смотри, что молоко на губах не обсохло, а как сторожевой пёс рядом с полюбившимся омегой. Сынмин даже не сомневается, что когда весной у омег начнётся течка, Ликс в этом году под надёжной защитой. И, возможно, мелкий облегчит жар Феликса, если тот позволит. Вот Сынмину Минхо точно не позволит, придётся снова свалить из домика на несколько деньков как в собственный гон недавно. И почему у омег течки начинаются по весне, а гон Сынмина приходится на зиму? Несправедливость какая! Хорошо, что Джисон к себе пустил, пока безумие не прошло. И только вот всё вошло в привычное русло, как Минки пропал. И куда он делся такой малюсенький? Сынмин уже все лапы износил, пока метался туда-сюда по лесу, стараясь уловить запах котёнка. Сильный ветер и холодные льдинки снега сильно мешали, сбивая обоняние и заставляя глаза слезиться. А может, эти слёзы по волчьей морде совсем не от холода? Может, это рвущееся от боли сердце истекает солёной влагой. И, когда надежда уже почти иссякла, Джисон подал сигнал. "Эй, папаша, я нашёл твоего котёнка! Иду к лагерю, завершайте поиски!" Сынмин со всех ног бросился обратно к домикам. Другие волки только посмеялись, когда он припустил вперёд, не разбирая дороги. Ему всё равно, что там кто о нём подумает. Главное, Минки нашёлся. Сынмин, наверное, сейчас всю морду Джисону расцелует. Друг нашёл его Минки. Вернул. Ким первый прилетел в лагерь, едва не снеся своей тушей парочку домиков. На месте не было ещё даже Джисона, поэтому Сынмину хватило времени обратиться и кое-как нацепить на себя шмотки. Руки сильно дрожали и не слушались, поэтому рубаха осталась едва застёгнута. "И хрен с ней!" - подумал в сердцах Сынмин, бросаясь наружу из охотничьего шатра, где волки оставили одежду. Джисона с Минки на руках он увидел сразу же. Друг уже подходил к домикам. Он был совершенно голый, но Сынмина это волновало тогда меньше всего. Всё его внимание сосредоточилось на ребёнке, который отчаянно жался к тёплому телу оборотня. Беззащитный малыш, который мог сейчас погибнуть. Сынмин мог потерять своего маленького друга. - Держи своё сокровище, плакса! - подтрунивает над Кимом Джисон, передавая ему испуганного котёнка. Только сейчас Сынмин понимает, что плачет. Смотрит на маленькое чудо замёрзшее в своих руках и успокоиться не может. Теперь папка Хёнджина не казался ему глупым из-за своей привязанности к кошаку. Он-то ведь тогда тоже стал глупым. - Спасибо. - только что и может сказать волк Хану, а тот отмахивается. - Береги мальца, Мин. Славный он у вас и храбрый. Даже одноглазого волка не испугался. Горечь мелькнула в холодном взгляде Джисона, но какая-то искорка доброты всё же разбавила теплом этот взгляд. Сынмин на секунду увидел старого Сони в постоянно хмуром теперь друге. - Сынмин, малого омеге своему верни и присоединяйся к охоте! Джисон, айгу! - прикрикнул откуда-то из-за домиков Чанбин, а потом большой чёрный волк метнулся в сторону леса. Хан обернулся тут же и последовал за вожаком, махнув перед этим Сынмину мохнатой головой. - Мать луна, Минки, зачем ты убежал, малыш? - мягко спросил волк, прижимаясь губами к мокрой от снега макушке ребёнка. Тот непривычно тихо сидел на руках Кима, тёплой щёчкой прижимаясь к оголённой груди оборотня. Он едва слышно пробормотал что-то на своём детском лепете, который Сынмин не понял. Не страшно. Страшно было ещё несколько минут назад, сейчас уже не страшно. - Пойдём к папе, он нас ждёт. Минхо ждал. Минхо стоял на входе в их домик, всё ещё в шубе Сынмина. Заплаканный, замёрзший, испуганно озирающийся по сторонам. Он ждал. А потом ревел как маленький, обнимая Минки, и расцеловывал того с ног до головы. Сынмин со счёта сбился, сколько раз омега сказал ему "спасибо". - Это Джисон его нашёл. Мы искали, и Сону повезло найти Минки. - всё же решил альфа присудить лавры тому, кому они полагались: - а малыш совсем волка не испугался, представляешь? Весь в тебя. - Нет. Я тогда осчень ишспугалшся  тебья, а тепьерь... Не боюшсь. Ты хоросший, Сшинмин. Ты осчень хоросший. Так сшто мой шсын храбрее менья. А потом омега внезапно подаётся вперёд. Он рукой хватается за ворот рубахи Сынмина и тянет её на себя, заставляя альфу немного наклониться. Волк, кажется, забывает как дышать, потому что практически невесомый поцелуй касается уголка его рта. - Сшпасибо. - шепчет ещё раз Минхо, одаривая тёплым дыханием кожу на щеке Сынмина, а потом быстро скидывает с себя чужую шубу и протягивает настоящему владельцу: - возьми, замёрзньешь. После Минхо быстро исчезает в домике вместе с Минки, оставляя альфу одного. А Сынмину вдруг становится жарко, не смотря на метель. И цитрусовый аромат, что шлейфом остаётся после омеги, больше не кажется ужасным.                        🐺🐱 - У Минхо течка скоро. Совсем капризный стал. Нет, я не говорю, что раньше он был паинькой, но сейчас я в ступор просто впадаю от некоторых его выходок. - жалуется Сынмин хмельному Феликсу, приобнимая того за плечи. В прочем, сам он был не менее пьян. Стая отмечала приход весны, веселясь у разведённого костра посреди лагеря, вот все и наклюкались. Ну, то есть, все волки. Кошачьи сидели по домикам, будто опасаясь, что им вред причинят. Правильно, кстати, боялись. Пьяные волки не хозяева своему разуму. Расслабленный организм требует адреналина, чтобы удовлетворить внутреннего зверя. Чужие омежки со сладким запахом перед течкой отличный способ скоротать время. Да и не только чужие, свои омеги тоже подойдут, поэтому только альфы хорошенько пригубили браги, как те были таковы. Сынмин ушёл с Феликсом. Не любил альфа гулянки шумные. Не любил, когда омег обижают. Выпил немного со всеми вместе да слинял под шумок. У поварёшки тихо, спокойно, а главное, тепло. На улице-то ещё морозно - весна лишь успела вступить в свои владения. Днём, конечно, солнечно, но к вечеру мороз забирает. Настоящее тепло только через пару-тройку недель ждать нужно. А пока придётся довольствоваться тем, что даёт природа. - Может, дело не только в течке? Может, в тебе? - с какой-то улыбкой подхалимной спрашивает омега, взглядом прожигая Сынмина, кажется, насквозь. Альфа фыркает недовольно. С чего это в нём дело? Он не даёт Минхо никаких поводов злиться. Наоборот, помогает. Внимательно относится к котятам. Особенно после того случая с Минки. Малыш перепугал своим исчезновением Сынмина почти до смерти, второго такого потрясения не хочется. Даже если в тот день альфа получил поцелуй как вознаграждение за возвращение котёнка. Долго после отходил волк, стараясь успокоить бешено стучащее сердце. А потом улеглось всё само собой. Сынмин не стал спрашивать, Минхо больше не проявлял никакой нежности. Лишь во взгляде теперь лучилось тепло, а не презрение дикое. Да и вообще омега мягче стал. Даже, бывает, позволяет прикоснуться к себе. Нет, лапать не позволяет, но, например, до плеча дотронуться можно, чтобы привлечь внимание, если вдруг Минхо в себя уйдёт. У него бывает такое, что витает где-то в своих мыслях, ничего вокруг не слышит. Раньше Сынмин не замечал подобного в поведении шипелки, теперь вот заприметил. Скорее всего, это из-за течки скорой. И слёзы по ночам без повода тоже. Альфа уже несколько раз просыпался, потому что омега начинал плакать. Причину, естественно, Сынмину, по мнению кота, не обязательно было знать. Он фыркал что-то на своём, отворачивался и затихал. Сынмину ничего не оставалось делать, кроме как снова засыпать. Лезть с вопросами грозило истерикой. Альфа подозревает, что это от скуки по дому. Ещё и течку в этом году омеге придётся пережить без мужа. Вот о нём, кстати, разговоров больше не было. Не нужно, считает Сынмин. Минхо от этого ещё больнее будет. Сынмину тоже. - Я ничего плохого не делал. - тихо бормочет альфа, а Феликс закатывает глаза. - Ты просто слепой мудак! - отвешивает комплимент омега, а потом, словно вспоминая что-то личное, добавляет с обидой: - все вы альфы мудаки! Вот тут Сынмин вообще не понимает, с чего такая немилость. Что они, альфы, видеть-то должны? - А с этого момента поподробнее? - всё же решает уточнить Ким. Он сглатывает. Во рту сухо как в пустыне. Видимо, отходняк начинается. Пил он немного и довольно давно по времени, чтобы алкоголь начал выветриваться. А может, аромат жасмина, что так сильно в нос бьёт, причина этой сухости. Омеги все сейчас пахнут зазывающе, что голова кругом. Дома тоже цитрусовым запахом всё пропитано, даже сам альфа. Он с каждым днём всё сильнее боится, что не сдержит зверя. Наверное, на днях нужно будет уже свалить к Джисону. Нечего до беды доводить. Вот и Ликс не боится друга, если в свой домик гостем пустил. Впрочем, бояться и правда не надо, от омеги за версту пахнет другим альфой. Видимо, Чонин всё же зря время не теряет. - Ага, сейчас! Так я тебе всё и рассказал! - упрямится поварёшка, смешно сводя бровки вместе: - намёки понимать научились бы сначала! - Мы просто прямолинейны. Это не плохо. - заступается Сынмин за альф, потому что не все они мудаки: - омеги тоже бывают... Ну... Вот Хёнджин, к примеру. Феликс хмыкает. Плечи сразу опускает, будто пытается стать совсем маленьким. Хотя, куда ещё? Поварёшка и так миниатюрный. Таких на руках только носить да прятать от всего мира в своих объятиях. Сынмин сколько раз говорил другу, что чудесному такому нечего на фронте делать, а тот всё равно упорно шёл. Упрямый. - Хёнджин был моим другом с самого детства. Мини, я уверен, что Джин взаправду любил своего папу. И Джисона. Он, знаешь, как любил Джисона? Так не придумаешь. Я не знаю, что случилось три года назад, но не верю, что на это не было причины. Это... Я не могу объяснить, понимаешь? Просто чувствую, что не всё так просто. - как-то глухо пробормотал омега. Сынмин сто раз успел пожалеть, что поднял эту тему. Только Ликса расстроил. - В любом случае, Хёнджин кот. Он к своим ушёл. По сути, предательства и не было. - говорит Сынмин то, во что сам не верит. Просто Феликса успокоить нужно. А так, разве нельзя считать предательством то, что сделал Хван? Волки спасли его, вырастили как своего, никогда не упрекали в его природе, а он отплатил кучей потерянных жизней. Причинил боль тем, кто заменил ему родную семью. И, если папка его отстрадал, то Джисону придётся нести это бремя всю жизнь. И Феликс вот, добрая душа, всё кручинится. Близко к сердцу воспринимает каждую мелочь, а тут не просто мелочь - целая трагедия. - Ты, кстати, чего домой не идёшь? - спрашивает Ликс, будто только опомнился. Скорее всего, тему переводит с болезненной. - Я выпил, а там Минхо со своим дурманом. Боюсь не сдержаться. - честно отвечает Сынмин. Сложно ему, когда рядом шипелка. Последние пару дней совсем невыносимо. Видимо, течка со дня на день начнётся. Завтра Сынмин обязательно поговорит с Джисоном о временном сожительстве и сразу переедет, чтобы не ходить по острию ножа. Сам себя не простит, если Минхо возьмёт против воли. Разве можно такого красивого обижать? Он же улыбаться совсем перестанет, а Сынмин пропадёт без этой улыбки. Совсем зачахнет, если шипелка в открытую ненавидеть его станет. Он и так от тоски уже извёлся. Попал всё-таки в капкан чувств, что так умело расставил строптивый кот. И черт его знает, как из этого капкана теперь выбраться! - А я, значит, не омега!? У меня, понимаешь, дурмана нет!? - воинственно возмущается Ликс, ручками неуклюже упираясь в бока. Выглядит комично, словно мышонок обиделся на кота. А если учесть, что омега под градусом, то комичнее вдвойне. - Классный ты, не вопи! И дурман есть, но твой мелкий пометил тебя так, что не позаришься. - идёт на мировую Сынмин, похлопывая разбушевавшегося друга по плечу. Феликс остывает. Рассказывает альфе, что Чонин настырный очень и милый, но маленький. Омега не подпускает малого из-за возраста, а сам давно сдался чарам альфы. Нравится кошак Феликсу до дрожи, только разница в возрасте у них большая. Вот Ликс и страдает, но мелкого держит на расстоянии. Ну, как на расстоянии? Обнимать себя позволил да целовать, и полно. Боится черту переступать. Сынмин советует всё же сдаться, но получает только укоризненный взгляд в ответ. Чувство такое, словно разозлённый ангелочек посмотрел, потому что Ликс до невозможности милый. Понимает волк малого, почему он именно на этого омегу позарился. Феликс добродушный слишком, светлый. Таких омег теперь днём с огнём не сыщешь. Сынмин если бы мог, тоже влюбился бы в Ликса. Не свезло. Волку, оказывается, больше по душе сварливый, строптивый, непокорный зеленоглазый кошак с манией величия. Вот запал, зараза, в душу, не вытащить никак оттуда! Так хочется, бывает, приласкать его, чтобы грусть выгнать из сердечка омежьего, да куда там! Это сердечко чтобы покорить, нужно быть никем иным, а мужем Минхо погибшим. Пусть шипелка перестал выпускать шипы, но кошачья натура говорит всё за него. Он, может, когда и посмотрит ласково, а всё душой где-то далеко. Ушёл бы Минхо уже давно к своим, знай он новое место пребывания племени кошачьего да за детей не боясь. Ушёл бы точно. Сынмин постоянно опирается на историю с Хёнджином, чем себе только больнее делает. Но истину не скроешь, непокорно кошачье сердце волку. Хван ведь всю жизнь практически провёл в стае, а остался верен своим. Не смотря ни на что, остался верен. Вот они какие эти кошки! Минхо не исключение. Он просто временное прекрасное видение, с которым Сынмину придётся расстаться, только стая вернётся в селение. Опасно рядом держать шипелку. Для стаи опасно. Для Сынмина опасно, потому что чувства его рвутся, как птичка из закрытой клетки. Только бы эта птичка не оказалась фениксом! Испепелят такие чувства всё вокруг, Сынмин одержимым станет. Нельзя так. В этом случае, ведомый любовью больной, волк так же становится опасен для своих. Ошибок Ким наделать не хочет. Тогда лучше в петлю, чем голову потерять из-за чужака. Сынмин чувствует, что стоит на грани упасть в пропасть чужого имени. Он уже на краю.                          🐱🐺 - Ты гдье был!? - строго спрашивает Минхо, только Сынмин переступает порог домика: - приходьил Джисшон, шспрасшивал о тебье. Тебья не было на праздьнике, Сшинмин. Альфа смотрит за спину омеги на спящих сладко малышей и приставляет палец к губам, призывая того быть потише. Ишь разфуфырился, фурия! Дети же спят, зачем сцены устраивать? - Я был на празднике, шипелка. Был, но ушёл раньше. - оправдывается Сынмин, желая погасить искры злости в зелёных глазах. Чего так разошёлся? Волк, конечно, понимает, что гормоны шалят, но не на всех же кидаться! Или Сон что неладное сказал? Обидел? Сынмин холодеет изнутри. До него вообще только доходит, что в домике был другой альфа в его отсутствие, а у шипелки течка на носу. Это злит очень сильно. Сынмин практически рычит, когда сокращает расстояние между собой и омегой, внимательно осматривая того с ног до макушки. Аромат цитруса сильнее ударяет в голову, чужим альфой не пахнет от кота. Если только жасмином, но это Феликса аромат, и исходит он от самого Сынмина. Злость спадает, остаётся только дрожь странная от близости омеги. Волк первый раз бесцеремонно нарушает чужие границы. У Минхо от такой наглости округляются глаза. Альфа надеется, что не получит сейчас когтями по морде. - Джисон что-то сделал!? - решает уточнить Сынмин, чтобы успокоиться окончательно. Шипелка отрицательно мотает головой. Потом вдруг принюхивается к ароматам в домике и резко отталкивает альфу от себя. Сынмин даже дёрнуться не успевает, как Минхо стремительно хватает с полочки большую деревянную ложку, снова подлетает к альфе и бьёт ей по волчьему лбу. Тот хватается за ушибленное место, с непониманием смотря на взбешённого Минхо. - Дурьяк! - выкрикивает омега, ещё раз прикладывая Сынмина ложкой. Тот перехватывает руку кота с деревяшкой, чтобы больше не огрести. Омега дёргается назад, пытаясь освободиться, а когда не удаётся, просто шипит угрожающе, замирая на месте. Сынмин смотрит, как злые слёзки собираются на пышных ресничках Минхо, полностью теряя понимание происходящего. Котята, не смотря на шум, спокойно сопят в своих кроватках. В домике полумрак - в очаге ещё догорают поленья. Лишь двое взрослых идиотов скандалят посреди ночи, потому что... А Сынмин и сам не знает, почему. - Шипелка, я у Феликса был, поэтому задержался. Чего ты? - мягко уговаривает волк, ведь совсем не хочет, чтобы Минхо плакал. - У другого омьеги быль, бальда!? Дешспот! - ругается Минхо, снова дёргаясь прочь. От шока альфа руки разжимает, выпуская омегу из хватки. Тот, почувствовав свободу, отскакивает в сторону неаккуратно, тут же падая на настил под ногами. Снова шипит, а потом отползает к стене и разворачивается спиной к Сынмину, обиженно сопя и шмыгая носом. И чего он такой глупенький? Боится, что волк омегу другого домой приведёт, а семейство кошачье выставит? Не собирается Сынмин прогонять шипелку с котятами. Как он без них? Да и зачем ему другой омега, если этот в душу запал? Пусть строптивый, пусть не любит, а альфу всё равно к нему тянет. К нему и детям. Так что нет, расстаться с ними выше сил волка. Минхо, конечно, об этом не знает, поэтому, наверное, так отреагировал на чужой запах. Его страхи можно понять, ведь некуда ему больше идти. В стае вряд ли отыщется порядочный волк, который не возжелает красивого кошака на ложе. Да и кто согласится взять двух ребятишек впридачу? Скорее всего, таких не найдётся. А племя кошачье ушло. Точнее, что осталось от племени. Схоронились где-то. Да разве сейчас отыщешь? Кто ещё Минхо отпустит к своим? Никто. Он пленник, а не гость в стае. Так что, кроме Сынмина и нет никого, где было бы сподручнее жить омеге с котятами. Отсюда и истерика. Волк просто не видит другого объяснения. Есть, конечно, ещё вариант, но он отпадает сразу. Не может Минхо испытывать никаких чувств к Киму. Это глупо. Это где-то на периферии грёз волка. Шипелка никогда бы не сдался. Сынмин изучил уже повадки и характер омеги от и до, так что нет. Очень хочется, но нет. Теперь ещё и успокаивать Минхо надо, потому что альфа действительно дурак.  - Эй, шипелка. - тихо зовёт Сынмин, медленно приближаясь к плачущему коту: - ты чего? Феликс друг, шипелка. Я не брошу вас, поверь. Я же обещал. Альфа легонько касается рукой дрожащей спины Минхо. Тот вздрагивает от прикосновения, но больше не убегает и не дёргается. Сынмин осторожничает. Легонько поглаживает спинку омеги, едва касаясь пальцами тёплого тела под мягкой туникой нежно салатового цвета. Боится, что шипелка и это воспримет в штыки. Но тот, вопреки думам альфы, не противится. Сидит тихо у стенки, низко склонив голову на коленочки. Уже не плачет, но носиком ещё шмыгает да издаёт ещё какой-то звук, больше похожий на мурчание. У Сынмина от этого мурчания в животе всё сводит. Он знает, что это значит - коту нравится что-то. А что Минхо сейчас нравится может, кроме прикосновений волка? Совсем чувствительный его омежка стал. Волку вот-вот срочно уходить нужно, иначе поздно станет. Дурман и так уже голову кружит. Дурман этот заставляет пригнуться к шипелке да оставить легкий поцелуй на макушке. Пусть считает, что Сынмин вернул тот первый, подаренный ему Минхо. - Ешсли будьешь трёгать других омьег, я тебья выгоню из дома! Будьешь в лесшу жить, кобьель! - ворчит омега, а сердце Сынмина пропускает удар. Внутри становится очень жарко, по коже мурашки бегут. Он не успевает ничего сказать или сделать, как Минхо поворачивается к нему и обнимает. Обхватывает ручками торс Сынмина, устраиваясь щекой на чужой груди. Первый раз такой ласковый. Первый раз альфа без опаски остаться покалеченным сжимает в объятиях строптивого омегу. И так тепло на душе! Так бешено колотится волчье сердце! Такая нежность рождается в груди. Даже если всё не по-настоящему, а из-за выгоды какой, всё равно потрясающе. Альфа согласен даже так, только бы чувствовать этот восторг. - Не буду. - смеётся Сынмин, в руках покоя своё счастье ретивое: - если ты драться больше не будешь. Минхо фыркает и немного отстраняется, своими зелёными глазами разглядывая чужое лицо, словно что-то найти там пытается. Сынмин в ответ смотрит на омегу. - Обесчай! - требует кот с таким серьёзным видом, будто это обещание что-то изменить сможет, если всё пойдёт под откос. А может, омега просто понял, что Сынмин не нарушает обещаний. Или у кошачьих это что-то значимее, чем у волков. Альфа не знает, но ему не сложно сделать так, как хочет Минхо. Ему важно делать так, как хочет Минхо. Он, в конце концов, хочет самого Минхо себе. - Обещаю, шипелка.                                🐱🐺 Сынмин выцеловывает нежную шейку Минхо около пахучего местечка, что так сладко сочится ароматом цитрусов. Омега стонет красиво, выгибаясь навстречу ласкам и мокрым поцелуям. Немного хриплый голос от громких стонов и криков ещё больше возбуждает альфу. В прочем, его возбуждает любой вздох и каждое движение шипелки, разгорячённого течкой. Сынмин всё таки попался на крючок хитрого омеги. Засыпал вчера с мыслью, что нужно прямо с утра сбегать к Джисону, потому что разум не совсем функционировал из-за течного омеги рядом. Проклятая течка началась ночью. Волк ещё тогда хотел сбежать, но Минхо попросил остаться хотя бы до рассвета. Сказал, что в горячке может не совсем себя контролировать, а в домике ещё и дети. Сынмин должен был уйти с рассветом вместе с котятами, за которыми согласился присмотреть Ликс, пока папа не придёт в себя. Несколько дней шипелка находился бы один в домике, лишь иногда навещаемый тем же Феликсом, потому что омежка точно не посягнёт на честь кота. Но всё пошло не по плану. Во всяком случае, не по плану Сынмина, потому что, он почти уверен, у омег всё так и планировалось. В общем, пробуждение альфы было более чем приятным - он проснулся от поцелуя жадного, подаренного желанными губами. Естественно, детей в домике уже не было. Зато был почти обнажённый Минхо, оседлавший бёдра альфы и захвативший в плен поцелуя его губы. Луноликий, как же невероятно пахло от омеги! Как он был прекрасен в одной полурастёгнутой тунике! Как просил ласки, ерзая сверху на возбуждённом теле Сынмина! Естественно, альфа не сдержался. И первый раз был таким напористым, что омега практически задохнулся от крика. Он плакал под альфой от удовольствия, пока Сынмин вбивал податливое тело в ложе; исцарапал волку все ягодицы и бёдра, прося большего; извивался как заправская шлюха на члене альфы. Кричал так, что, наверное, в лагере их слышали все. Сынмину было всё равно, потому что ещё ни с кем он не чувствовал такого удовольствия как с шипелкой. Ни с кем ему не хотелось остаться хоть на всю жизнь, лишь бы это никогда не заканчивалось. Ни к кому он не испытывал даже половину тех чувств, что в нём разжигал строптивый кот. Ну, или уже не совсем строптивый. Строптивые не отдаются кому-то, кого считают врагом; не целуют с упоением ненавистные губы; не выстанывают так красиво чужое имя; не проявляют столько нежности к чужому альфе. Именно таким и был второй раз: нежным, чувственным, с ласковыми поцелуями. Эти поцелуи до сих пор горят по всему телу. Они словно растворяют Сынмина в безумии, погружая глубже в пучину похоти. Он уже запутался, сколько раз овладевал омегой, но тот всё горит весь и не собирается отпускать волка. За целый день они лишь раз перекусили - Сынмин заставил. И то жареное мясо с картофелем осталось недоеденным, потому что Минхо снова втянул волка в жаркий поцелуй, который получил продолжение. Сынмин, правда, надеется, что это последний заход на сегодня, иначе он сотрётся. Да и поспать бы уже надо. Альфа видит, что устал не только он. Омега выглядит слишком замученно, с меньшей энергией насаживаясь на чужое естество. А всё равно просит не останавливаться. За Сынмина цепляется, словно от этого зависит его жизнь. Ужасно ненасытный омега! С таким напором шипелки, Сынмин думает, что слишком быстро выйдет из строя. Минхо просто иссушит волка ещё до окончания течки. Но альфа справляется.  На третий день к вечеру жар отступает. Совершенно замученный омега засыпает крепко в объятиях не менее уставшего Сынмина. Только вот глаз сомкнуть от роящихся в голове мыслей волк никак не может, как и не может всё насмотреться на шипелку. Спящий Минхо выглядит слишком мило, что хочется защищать его ото всех. Хочется никогда не выпускать его из своих рук. Хочется забыть, что завтра, скорее всего, всё закончится. В волке нет веры в свою нужность. Точнее, не совсем так, потому что он явно нужен Минхо как гарант безопасности для себя и котят, но не нужен как альфа. Лишь на момент течки, чтобы облегчить боль и жар. Своеобразное лекарство. Верить в искренность кошачьих не приходится. Опять же история с Хёнджином не даёт покоя. Сынмин постоянно проводит параллель между произошедшим три года назад и происходящим сейчас. Он боится. Боится, что однажды пленные омеги заставят волков поплатиться за "гостеприимство". Боится, что Минхо будет среди них. А как иначе? Разве выберет шипелка неволю и волка, который его и подверг этой неволе? Пусть спас, но привёл туда, откуда нет выхода. Во всяком случае, просто так не уйдёшь. Кошачье племя свободолюбивое. Кочуют они племенами то тут, то там. Волки же привязаны к одному месту. Если бы не война проклятая, сидели бы спокойно у себя в селении, не мечась от лагеря к лагерю. Сейчас ведь снег сойдёт, снова менять местоположение придётся, потому что в тёплое время года кошаки активничать начинают. Это зимой затишье, летом жарко во всех смыслах. Вот и бегает стая с место на место. А у Сынмина теперь не только он сам. Теперь волк семью приобрёл, за которую отвечает. Которую он любит так, словно не чужие они. Да и как чужими их назвать? Кого? Минхо? Или Малютку Боки, что светит улыбкой беззубой, лишь волк рядом замаячит? Или шалуна Минки, который Сынмина считает отцом? Спасибо Феликсу, удружил! Минхо когда узнал, вроде как расстроился сначала, а потом робко так сказал, что пусть. Сынмин думал, что омега разозлится сильно, а тот удивил. И теперь удивил, когда течку с волком провёл. Подпустил. В прочем, сам же и был инициатором их соития. Альфа совсем запутался в разгадке этого кота, честно. Вроде, колючий как ёжик был, и вдруг ни с того ни с сего ласковым стал. Подозрительно очень. И думы от этого в голову тревожные приходят, хоть сердце и трепещет от чувств нежных. Сердце боится отвергнутым стать. Минхо ведь подпустил, а вдруг на попятную пойдёт? Сынмин тогда с тоски ошалеет.  Только омега снова удивляет Сынмина с пробуждением. Не отталкивает; не шарахается от альфы как от прокажённого; не пытается убрать чужие руки от своего тела. Сам ближе придвигается, чтобы между их лицами практически не осталось пространства. Смотрит затуманенными со сна глазками. Смущенная улыбка трогает его красивые губы, которые Сынмин накрывает своими, снова не получая никакого отпора. Волк чувствует шаловливые прикосновения пальчиков шипелки кожей обнажённого живота. Каждое касание словно разрядом молнии по телу, дыхание становится неровным. Волк снова требует взять игривого омегу, но Сынмин останавливает чужую руку, что медленно продвигалась к его паху. Хватит. Они оба слишком вымотаны, чтобы продолжать. Организму нужна еда. Ещё не мешало бы помыться, а то их тела отнюдь не блещут чистотой. - Какой ты ненасытный. - с придыханием от накатившего желания шепчет альфа, заставляя ушки Минхо покраснеть: - давай, сначала приведём себя в порядок, ладно? - Лядно. Я осчень хосчу кусшать. - соглашается омега, прекращая свои домогательства: - и детьей увидьеть хосчу. - Да, я тоже. - вторит волк тихо. Минхо улыбается мило. Вообще выглядит очень мило после пробуждения. Шипы больше не выпускает, а во взгляде нет стали. Там только нежность и грусть непонятная в этих омутах зелёных. А ладошки миниатюрные находят своё пристанище на груди альфы, слегка поглаживая горячую кожу. Щёчки розовеют красиво, придавая омеге большего шарма. Сынмин не может сдержать себя, снова приникая поцелуем к мягким губам, что с готовностью раскрываются в ответ. Жар чужого рта, просящие стоны, неоднозначные поглаживания юрких пальчиков чуть ниже живота делают своё дело - член Сынмина наливается кровью. И Минхо получает то, что так просит. Альфа овладевает им. И омега скулит протяжно, выгибаясь красиво в спине. Невозможно поверить, что это тот самый кот, который так грозно шипел да смотрел с презрением. Сынмин до сих пор не верит, что мотива скрытого у шипелки нет. Только, каков этот мотив? Обезопасить себя и котят посредством волка? Может, одурманить альфу, чтобы потом воспользоваться его чувствами? Чем руководствовался Минхо, ложась под волка? Не просто так всё, подозревает Сынмин. Где-то есть подвох. "Нашёл время думать о глупостях!" - ругает сам себя альфа, ниже склоняясь к омеге, чтобы оставить мокрый поцелуй на его шее. Какой же этот кот бессовестный и ненасытный! Как же он ёрзает на члене в погоне за удовольствием! Как скулит! Как сводит Сынмина с ума! И ведь заставляет поверить, что ему правда очень хорошо. Да и где усомниться, если он так льнёт? Так глаза закатывает, стоит волку глубже толкнуться в омежье лоно. И умоляет не останавливаться. Сынмин в эти моменты совсем растворяется в ощущениях. Сам говорил, что отдохнуть надо, но так хорошо трахать этого омегу. Только этого омегу. Никогда волк никого больше так безумно не хотел. Минхо появился и разрушил все его установленные правила. И пусть всё не правда, Сынмин не хочет ничего менять. "Ты следуй за сердцем в своё завтра, Сынмин. Только сердце способно подсказать, где ты найдёшь счастье." - так когда-то сказал подрастающему Киму папка Хёнджина. Раньше эти слова воспринимались Сынмином как глупость, теперь хочется послушать старого волка, даже если потом придётся пожалеть.                            🐱🐺 Стая переселяется на берег реки к густым зарослям кустов, когда прохладные дни сменяет жара. Снова строятся временные домики. Волки и пленные кошачьи заняты строительством с утра до вечера. Охрана стаи усиливается, потому что разведывательные отряды пару раз нарывались в лесу на кошаков. Те были настроены очень воинственно, поэтому у Сынмина снова появились раненые пациенты. Медику приходилось теперь днём обхаживать раненых, лишь затемно возвращаясь в шатёр, где его ждала вкусная еда, шумные малыши и Минхо. Его Минхо. В стае все знали об отношениях волка и его пленника. Знали, что Сынмину не приходится насиловать омегу, тот сам отдаётся ему. Знали, что двое котят Минхо относятся к альфе, как к собственному отцу. Конечно, не все были довольны сложившимися обстоятельствами, но после того, как однажды Чанбин приструнил одного выскочку, никто не лез к Киму и его семье. Вожак сам был скептически настроен к отношениям волка и кота, но позволял Сынмину играть с кошачьей семьёй в дочки-матери. Сказал, правда, что если что-то пойдёт не так, он обязан будет действовать исходя из ситуации, но больше ничего. Сынмин принял это. Понял. Всех он понимал. Волки просто опасаются, что дел Ким наворотить может, котом одурманенный. Никто кроме Феликса не верил, что Минхо искренне нежность к волку проявляет. Вот тот светился как факел в ночи, стоило шипелке обнять Сынмина. А уж если поварёшка становился свидетелем поцелуя друзей, то едва не лопался от счастья. Хорошо, что он их ночью не видел, а то точно бы сердце не выдержало. У Сынмина вот скоро член не выдержит, отвалится. Минхо оказался действительно ненасытным в плане ласк, что не упускает ни одной возможности уединиться с волком. И ластится всё, угодить старается, прозвищами милыми называет. Ведёт себя так, словно кто-то память ему отшиб да приказал любить волка. Не бывает ведь так. Поэтому тревога всё таится в сердце Сынмина. Боится он очень, что однажды не станет Минхо и котят. Боится, что проснётся утром, а омеги нет рядом, нет Боки в его люльке, нет Минки. Кстати, о Минки. Малыш теперь называл Сынмина батей, потому что Феликсу нужно отрубить язык. Выучит, гад, котёнка чему-нибудь этакому, а альфа потом от Минхо огребает! Нет, насчёт бати, конечно, омега не злился, а вот, например, слово "шельма" в его адрес коту очень не понравилось. Ликс потом оправдался, что он так Чонина назвал, а малыш услышал. Специально поварёшка котёнка не учил такому. И Минхо поверил. Конечно, с кем тогда шипелка сплетни разводить будет, если Феликса отвадить? Сынмин это не то. Сынмин ведь не будет сам себя обсуждать да Чонина в придачу. А этим двоим тарахтелкам только встретиться и всё, языками чесать могут хоть до рассвета, если не разогнать. Бывает, Минхо ещё помогает поварёшке на полевой кухне накормить стаю. Шипелка старательный очень, готовит хорошо. Во всяком случае, Сынмину очень нравится. Нравится, что Минхо так влился в повседневную жизнь волков. Правда, не все довольны, но это их проблемы. Пусть смотрят косо, пусть есть отказываются, пусть ворчат, никого это не колышет. Тем более, большинство не против, что Кошак вместе с Феликсом на кухне заправляет. Не против малышей, которые находятся там же, потому что оставить их не с кем. В прочем, многим котята даже нравятся, а другие терпят. Связываться с вожаком никто не хочет. Драки с Сынмином тоже. - Я вот смотрю на всех омег пленных, дикие они. Обрати как-нибудь внимание на взгляды их, словно прихлопнуть тебя хотят этим взглядом. Хрен приручишь такую заразу! А твой другой совсем. Сначала, да! Сначала готов был глотки рвать похлеще всех остальных вместе взятых, хоть и раненый был. А теперь смотри каков, а? Ты только в поле зрения появишься, а он уже светится весь. Ворчливый, правда, матюками обложит хоть стой, хоть падай, но ручной совсем. - говорит как-то Чанбин Киму за обедом, наблюдая за Минхо. Омежка помешивает похлёбку в котелке, попутно болтая с Феликсом, который держит на руках Боки. Минки же сидит на лавке рядом с Сынмином, уплетая редиску, которую ему дал поварёшка. Погода немного испортилась, посылая дожди в эти леса, но под навесом сухо. Только ветер задувает, ероша одежду и волосы жующих волков. Сынмин уже тысячу раз просил Минки идти к папе в шатёр кухоньки, потому что туда ветер не попадает, но тот остаётся непреклонен. Заболеет ведь, упрямец маленький! Волку ничего не остаётся, как накинуть малышу на плечи свою жилетку, чтобы не мёрз. - Всё дело в отношении, Сынмин. - между тем продолжает вожак: - других омег сразу волки использовали как подстилки на ложе, а ты ухаживал за своим, с детишками его возился. Вот он и оттаял. Доброе отношение твоё позволило кота приручить. - Не ты ли сам говорил, что кошачьи непокорны? - напоминает вожаку Сынмин. Раньше Чанбин говорил совсем другое. Он другому волков учил. - Говорил, отрицать не стану. Только всё познаётся наблюдением, Сынмин. Каждый урок жизни прожить нужно да заприметить. Любое существо, оказывается, покорить можно, если подобрать нужный подход к нему. Других омег ломали, истребляя их волю. Ты не нарушал дозволенных границ, не пытался к чему-то принудить, не вёл себя как рабовладелец, вот и получил свою награду. Да, Минхо твой кот, но он всё ещё омега. Он увидел в тебе альфу, который сможет обеспечить будущее для его детей, понимаешь? - Понимаю. Да, наверное, Сынмин понимает. Ещё он понимает, что других вариантов у Минхо всё равно не было. Иногда альфа задаёт себе вопрос: а если бы сейчас появился погибший муж шипелки, остался бы тот в стае? Вот если бы кошак оказался живым, как бы всё обернулось? Ушёл бы его Минхо? Скорее всего, ушёл бы. А потом Сынмин смотрит в зелёные глаза, в которых нежность плещется, и думает иначе. Нет, не ушёл бы. Как бы он ушёл после всего, что было? Это нужно совсем бессердечным быть. А разве бессердечные могут так целовать, как Минхо? Разве станут такие обихаживать альфу, который безразличен? Да и под силу ли бессердечному так сыграть привязанность, что даже Чанбин поверил? И Сынмину хочется верить, потому что он любит Минхо. Он очень сильно любит Минхо, отсюда и страх потерять омегу. И глупые мысли порой совсем съедают сознание. Ещё и глупый Джисон. Нет, он не проявляет агрессию и ничего не говорит, но смотрит иногда так тоскливо, что хочется сквозь землю провалиться. Он просто знает, что такое быть преданным. И однажды сказал Сынмину, что когда Хёнджин смотрел на него, он тоже видел в тех глазах нежность. Хёнджин тоже целовал, так же был ласков, а потом практически уничтожил. И эти слова друга, эти взгляды тоскующие, этот безобразный шрам на лице Сона, это всё и рождает сомнения в душе. Отпускает, конечно, когда Минхо рядом, но потом снова всё возвращается. И это ужасно. Ещё ужаснее то, что волк готов хоть умереть, но быть до конца со своей семьёй. Пусть Минхо сбежит, убьёт, покалечит - не имеет значения, Ким до конца будет рядом, пока сможет. Пока омега ему позволяет. А временами, бывает, Сынмину стыдно становится за свои сомнения. Стыдно, потому что омежка его всем своим видом показывает, что никакой корысти нет в его отношении к волку. - Они так шсмотрят на менья. - однажды ночью говорит Минхо, когда они оба не могут уснуть из-за грозы. Дети спят рядом в безопасности, прижимаясь своими маленькими тельцами ко взрослым. Везёт им, думает Ким. - Кто? - решает уточнить волк, потому что понял ровно ничего. Вспышка молнии освещает шатер, и альфа на секунду видит красивое лицо шипелки. - Наши омьеги. Они ненавидьят менья. Говорьят, что я предатель. - поясняет Минхо, а потом тянется рукой к Сынмину, чтобы пальчиками пробежаться по его губам: - я поньимаю их, но я хочью быть шс тобой. Минхьёка не верьнуть, а ты рьядом. Ты шсовсем мой, понимаесшь? Я чувшствую тебья здешсь. И омега прикладывает ладошку к груди Сынмина, стараясь не потревожить Минки, который прижался к волку. Волчье сердце замерло на секунду, чтобы потом забиться с удвоенной силой. - Не обращай на них внимания, шипелка. Нам хорошо вместе, остальное не важно. Им обидно просто, что с ними по-другому обращаются, вот они и вымещают злость на тебе. Альфа чужую руку берёт своей и легонько целует пальчики. Новая вспышка молнии озаряет всё вокруг. Минхо приподнимается немного, чтобы поправить на Боки покрывало, которое почти сползло с котёнка. Малыш омега забавно чмокает губами во сне, отчего Сынмин улыбается. Волк очень любит этих детей. Любит возиться с ними, любит учить Ёнбока чему-то новому, любит с Минки ходить на рыбалку, любит их смех. Он хотел бы ещё ребятишек, чтобы их было не меньше пяти, но условия не позволяют. В режиме войны быть ответственным за большую семью накладно. Всю жизнь ведь потом себя винить будешь, что не уследил. Да и Минхо вряд ли согласится понести от волка. Ему двоих котят поднять нужно, а ежели ещё волчат? Трудно это. - Я зьнаю, но мне обидно за них. Ты у менья хоросший, а их мусчают. В насшем племьени нельзя позьволиять чусшому альфе касаться себья. Я позьволил, вот они и ненавидьят менья. Я вину чувстьвую, но не могу тебья оттолькнуть. Ты мой вольк. - Да, я твой волк. - подтверждает Сынмин: - а если я твой волк, то зачем нам кто-то ещё? Тем более, ты не единственный из ваших, кому в стае повезло больше, чем другим. Сынмин намекает на Чонина и омежку Бомгю, который был взят в плен беременным, как и Минхо. Его под крыло взял сам Чанбин сразу после рождения котёнка в начале зимы. Нет, вожак не спит с кошаком, но обижать не позволяет, обеспечив омеге спокойную жизнь без насилия. А Чонин, наверное, и рад бы был, если бы Ликс его изнасиловал, но омега вредничает. Сам смотрит на своего мелкого так, что едва слюна не капает, а не даётся. Альфа как лис вертится вокруг поварёшки, словно тот хрупкая ваза, но каждый раз его ждёт облом. Сынмин и Минхо сделали ставки уже, когда малой наконец-то завалит Ликса, ведь когда-то же оно произойдёт. Не может не произойти, если поварёшка так мается от своей симпатии к Чонину. Минхо часто рассказывает Киму о Феликсе, да и вообще обо всём. Считает, что у омеги не должно быть секретов от своего альфы. Для кошачьих входит в обязанности не таить ничего от партнёра. Сынмин много раз говорил шипелке, что не всё ему говорить надо, потому что у всех секреты должны быть, но пока безрезультатно. Минхо упрямый и, если что не так, обматерит с ног до головы или скалкой по голове приложит. Зато потом мириться с ним приятно, вбиваясь в изнеженное тело, ловя поцелуями чужие стоны с податливых губ. Почему-то всегда так и получается мириться. Пару раз даже в медицинском шатре было, когда омега приходил к волку, чтобы извиниться. Извинялся так, что потом с лица Сынмина довольная улыбка не сходила ещё долго. Другие волки только хмыкали понимающе, но не лезли не в своё дело. Альфа хоть за это был им благодарен, иначе сдох бы от неловкости. - Мне повезьло больсше вшсех, зубашстик. У менья ешсть ты. - смущённо шепчет Минхо, а Сынмин тонет в своих чувствах ещё глубже.                        🐱🐺 Трава на поляне, где совсем недавно играли гепард с волком, довольно высокая, чтобы скрыть два обнажённых тела в своей зелени. В прочем, никого из них двоих не волнует, что кто-то увидит наготу разгорячённых оборотней. Пускай. Сынмина, например, волнует только Минхо под ним и его губы, в которые волк впивается голодными поцелуями. Им в первый раз за несколько дней удалось вырваться вдвоём из лагеря. Джисон услужливо согласился взять Минки на рыбалку с собой. Точнее, волка и просить не пришлось, он только рад провести время с малышом альфой, сам предложил порыбачить. Правда, по плану Сона Сынмин должен был идти с другом и котёнком, но Минхо забрал своего альфу с реки под предлогом сходить за земляникой. Минки не впервой оставаться под присмотром Джисона, поэтому Минхо был спокоен. Ким тоже. Сынмин вообще удивился сильно, когда однажды пришёл в свой шатёр от пациента очередного и увидел там не шипелку, а Сона с детьми. Тот объяснил, что Минхо с Ликсом стирать на реку подались, а его оставили с мальками. На вопрос о Чонине, Сынмин получил ответ, что малого припрягли на кухне. Сынмин тогда долго смеялся  над двумя альфами, что пали жертвой бытовухи, но вскоре получил по шее от своего ворчливого омеги. Сам под каблук башмачка шипелки попал и пошёл покорно сооружать сушку для белья, пока лично не стал ею. Смеялся уже Джисон да дразнил друга по чём свет стоит. Совсем как раньше. Ким заметил, что общаясь с его котятами, Сон становится прежним добрым волком. Малыши словно исцеляли разбитую душу друга, он постепенно раскрывался заново для всех. И если это было не чудо, то что же тогда? Чудо и любовь Минхо. Теперь Сынмин не сомневался, что между ними не просто какая-то игра, придуманная хитрым омегой. Шипелка ждал его каждый раз, когда альфе приходилось присоединяться к патрульному отряду. Ждал. И встречал замученный весь недосыпом да волнением. Обнимал так, что Сынмин начинал сомневаться в целостности своих костей. И плакал, снимая напряжение, в объятиях своего волка. А если, не дай луноликий, Ким чуть где поранится, то истерики омеги не миновать. На уши всю стаю шипелка поставит. Такой вот он у Сынмина. А потом всё целует и гладит, будто боится, что исчезнет его волк. Нет, не придумать так. Так только чувствовать нужно. Сынмин вот на данный момент чувствует, что его разорвёт, если он не войдёт в лоно шипелки. И волк делает это. Из-за обильной смазки, стекающей по сладким половинкам вниз, член альфы скользит внутри омеги без проблем. Сынмин двигается быстро, хватаясь руками за сочные бёдра шипелки, который выгибается от каждого толчка альфы. Такой прекрасный, что хочется вырезать его изображение на сердце, чтобы навсегда запомнить. Запомнить, как красиво Минхо приоткрывает губы, выпуская стоны изо рта; как пальчиками в горячей истоме цепляется за траву; как выгибается навстречу альфе; как капельки пота блестят на покрасневшей от возбуждения коже; как красиво смотрятся руки Сынмина на теле шипелки. Как вообще чудесно они выглядят вместе. Такой красивый Минхо с убийственным взглядом зелёных глаз и простой Сынмин с добрым сердцем. С сердцем, которое пожалело когда-то беременного врага с малышом на руках, а теперь бьётся только для них. Теперь он не понаслышке знает, что такое дорожить кем-то настолько, чтобы собственной жизни не жалко. И лишь ветер свидетель да палящее солнце, как волку хорошо с этим омегой. Как дыхание сбивается, а горячие поцелуи становятся кусачими. Минхо прикусывает губу альфы с протяжным стоном, переходящим в рык. Ноготки впиваются в бронзовую кожу на боках волка. Сынмин морщится от боли. Он чувствует, что тело Минхо начинают бить конвульсии оргазма. Стеночки мышц вокруг члена альфы сокращаются, сдавливая его внутри. Волк понимает, что долго не продержится и изливается, совершив ещё несколько глубоких толчков. Звонкий собственный стон пробивается сквозь шум в ушах. Волк вслепую находит губами чужую шейку, расцеловывая солёную от пота кожу. Минхо тяжело дышит и поскуливает едва слышно от ласки альфы. По его щёчкам стекают слёзы, которые Сынмин собирает поцелуями. - Ты такой чувствительный. Самый прекрасный. - шепчет альфа, заваливаясь на бок рядом с Минхо и заключая его в крепкие объятия: - ты делаешь меня счастливым, шипелка. - Мне осчень нравиться, когда ты говорьишь так. Називаешь менья шипьелкой. В животье сразу теплё становьится. - отзывается омега. Над его головой на травинку приземляется какой-то жучок, которого Сынмин отбрасывает в сторону, чтобы насекомое не забралось в разлохмаченные волосы Минхо. Он думает, что готов признаться в любви впервые в открытую. Почему-то хочется сейчас. - Я люблю тебя. - шепчет альфа на самое ухо шипелке, что тут же краснеет ужасно: - я очень люблю тебя и наших детей, Минхо. Я хочу привести вас в свой дом, когда мы вернёмся в селение. Я не позволю вас забрать. - Чешсно? - плаксиво спрашивает омега, ручками обвивая чужую шею. Он забирается сверху на Сынмина, утыкаясь своим лбом в лоб альфы, а тёплые капельки слёз как дождинки одна за другой орошают лицо волка. Минхо плакса ещё та, не гляди, что приложить может да обругать! - Честно, шипелка. Я ещё никогда не был так честен. Ну-ка, хватит плакать! Просто поцелуй меня, если то желание взаимно. И омега целует. Жмётся ещё ближе, дрожит всем телом. Сынмин боится, что умрёт от счастья. Он смеётся, когда губы обретают свободу, и ловит чужую улыбку в ответ. Тёплый ветерок ласкает их нагие тела, невдалеке шумит река. На летнем лугу летают пёстрые бабочки, а Минхо рассматривает их и всё говорит какие-то глупости альфе. Говорит и говорит то, что в голову приходит. Сынмин слушает и вставляет свои реплики, чтобы поддержать разговор. Ему нравится просто болтать с шипелкой, обнимая тёплое тело рядом с собой. Нравится носиться по поляне и берегу реки в облике волка, играясь с гепардом, в которого обращается омега. Нравится просто брести бок о бок по лесу параллельно шумящей воде на исходе дня. Не нравится только то, что они натыкаются на знакомый мост вдалеке. Мост, где всё началось. Настроение шипелки тут же меняется и он спешит к этому мосту, не взирая на оклики альфы. Сынмин срывается следом, но гепард намного быстрее волка, так что шипелка скоро скрывается из вида. Альфой овладевает паника. Он боится потерять Минхо навсегда. Когда волк достигает моста, сначала не видит гепарда, а потом замечает его лежащим на земле посреди руин старого кочевья. Альфа и не знал, что их лагерь так близко от этого места, иначе держался бы подальше. Никогда бы не позволил Минхо увидеть развалины его прежней жизни. "Шипелка?" - осторожно зовёт Сынмин, приближаясь. Омега сначала не реагирует, а потом медленно поворачивает голову в сторону альфы. В любимых зелёных глазах стоят слёзы, на морде осела печаль. "Здьесь был мой домьик. Мы сждали ребьёнка и были сшча..." "Счастливы. Вы были счастливы, Минхо." - подсказывает тихо альфа, потому что некоторые слова ещё очень сложны для кота. "Да, так." - между тем продолжает омега, не обращая внимания на подавленное состояние волка: - "у нашс было обысчное племья. Мы не хотьели войны. Мы боялишсь её. У нашс не было дошстаточно обороны, чтобы засчищатьшся. А вы вошспользовальшсь шаншсом и унисчтожили всьё, чем мы сжили. Вы сзашставили нас ненавидьеть себья есщё больсше." "Ненавидишь меня, да? Это ты хочешь сказать? Хочешь отомстить?" - трактует всё по-своему Сынмин. Он ложится на землю рядом с Минхо. Чувствует тепло чужого тела, потому что шипелка совсем близко. И в воздухе очень приятно пахнет цитрусом от омеги и хвоей от альфы. Гепард оборачивается, долго смотрит на волка, а потом кладёт голову на чужие лапы, прикрывая глаза. Волк легонько прикусывает округлённое ушко кота, тут же проходясь по месту укуса языком, извиняясь. "Пойдьём домой, там детьи." - вместо ответа предлагает Минхо, мягко отстраняясь от альфы, и встаёт с земли. Червоточина сомнения стучится в сознание. Сынмин снова не уверен ни в чём. Ясно только одно, Минхо всё ещё скучает по кошачьим. Скучает по своей старой жизни и винит волков. Альфа не станет спорить, ведь так и есть - стая напала на кочевье. Стая разрушила привычное существование племени Минхо. Стая за всё несёт ответственность. Война не оправдание. Во всяком случае, для кошачьих. - Сшинмин! - окликает шипелка, когда они практически достигают лагеря. Оба уже в человеческом обличии, с корзинкой земляники, которую они оставляли за старой корягой на берегу вместе с одеждой. - Что-то случилось? - спрашивает обеспокоенно альфа, обращая всё внимание на Минхо. Тот шёл немного позади, позволяя Сынмину вести их к стае. Оба были предоставлены своим мыслям, поэтому волк немного испугался. Что там могло прийти в голову его неугомонному омеге? Чужая душа потёмки ведь, а душа Минхо тем более. - Я тут вшспомнил... - омега замолкает, приближается к Сынмину и берёт его руки в свои: - мне папа говорьил однасжды, что ешсть на шсвете только мой счеловек. Он и ешсть моё завтра. Папа шсказал, сшто шсердечко моё узнает его. И... Я не думаль, сшто моё завтра шсреди врага. Я так позьдно нашёл тебья, когда уже принадлесжал другому. Я почушствовал тебья, понимаесшь? Ты мой вольк. - А ты мой кот, Минхо. - шепчет Сынмин, чтобы не спугнуть момент. Он притягивает омегу ещё ближе к себе, руками опоясывая его талию. Шипелка первый подаётся вперед, чтобы соединить их губы в поцелуе. Он льнёт к альфе, пальчиками сжимая жакет на его груди. Такой нежный, что недобрые мысли отступают в мгновение ока. Где-то там в памяти всплывают лишь слова папки Хёнджина о завтра. Вот Сынмин и нашёл того, кого хочет забрать в это завтра. Кому хочет посвятить всю жизнь. Сынмин нашёл своего Минхо.                          🐱🐺 Это случается осенью. Деревья в лесу уже начали терять листву, а дожди стали частыми гостями в местности, где осели волки. Стая собиралась уходить наконец-то в селение спустя два долгих года. На днях было запланировано разведать путь да и выдвигаться сразу после. Волки в предвкушении, наверное, потеряли бдительность, поэтому Сынмин наткнулся в лесу на белого тигра. Наткнулся недалеко от лагеря, но подать сигнал об опасности не было возможности, как и сбежать. Волк лишь пятился назад, стараясь не провоцировать кошака напасть. Тигр же, похоже, был спокоен и не спешил трогать врага. "Меня зовут Чан." - зачем-то представился кот, чуть склоняя голову для приветствия. Сынмин если не был шокирован, то удивлён точно. Зачем эти любезности? Коты уже откланиваются перед тем, как убить? Какие интеллигенты! А этот ещё чисто говорит на волчьем, что не подкопаешься. Интересно, долго учил? Так заморочился, чтобы врага понимать. "Что ты хочешь?" - решил всё же узнать волк. Он не станет скрывать, что боится. Не смерти боится, а больше никогда не увидеть Минхо и котят. Больше ни разу не обнять своего омегу, не услышать первое слово Боки, не поиграть с Минки. А если Сынмин вдруг сейчас погибнет, они станут страдать? Сколько времени им потребуется, чтобы забыть? Страшно думать, что тебя забудут те, кого ты любишь. Страшно бросить их на произвол судьбы. Очень страшно знать, что кошачья семья останется в стае без его защиты. "Мне нужно поговорить с твоим вождём." - меж тем просит тигр. Много хочет, мало получит. С чего это кошаку встречаться с Чанбином? Вроде, кучу лет им не нужно было говорить, вместо этого совершая набеги и наглядно демонстрируя силу зубов да когтей. "Вожаком." - исправляет Сынмин, а потом уточняет: - "с какой стати я должен вести тебя в лагерь?" Тигр недовольно рычит, всем своим видом показывая, что ему не нравится дерзость волка. Сынмин отступает назад ещё на несколько шагов. "Меня не нужно вести в лагерь. Я приду через два дня на это место, а ты просто скажи вож...вожаку, что я хочу с ним мирно поговорить." - отвечает Чан, пристально смотря на Сынмина жёлтыми глазами. Как у Минки, зачем-то подмечает волк. Глаза его Минки жёлтого цвета. "Ты знаешь местоположение нашего лагеря?" Это знать было важно. Возможно, придётся уходить раньше запланированного. Опасно оставаться на берегу, когда об этом знают кошаки. Даже те два дня можно не прожить без подстраховки. "Нет. Местоположение лагеря мне не известно. Поверь, наша встреча спонтанна, но я желал встретить кого-то из волков. Я искал вас. Тебе знаком Хван Хёнджин?" - выдаёт тигр, а у Сынмина внутри всё переворачивается. При чём тут эта тварь!? Мало крови пролилось, благодаря Хвану!? Вот и прошлое постучалось нежданно в закрытые двери. "Ага, знаком. А лучше бы нет. Надеюсь, теперь ему всё нравится в родных пенатах? Хотя, знаешь, похер! Привет ему можешь не передавать, и сам не приходи. Добром это не кончится, тигр. Бывай!" - высказался Сынмин и поспешил покинуть компанию кошака. Удивительно, но никто не кинулся на него. Волк беспрепятственно начал путь в лагерь. "А если я скажу, что Хёнджин никогда не предавал вас, ты поверишь мне?" - услышал Сынмин крик в след и замер на месте. Что? Волк медленно обернулся, снова встречаясь взглядом с тигром. Жёлтые глаза не врали. "Это была подстава, волк. За ним проследили и узнали, где у вас лагерь. Его забрали той ночью как и некоторых омег, а потом устроили бойню. Предупрежу сразу твой вопрос, выбор пал на Хёнджина, потому что он один из нас. Ему мстили за предательство. До сих пор мстят. Я помочь ему хочу." - пояснил тигр, снова приближаясь к Сынмину. "Зачем?" - это всё,что мог выдавить из себя волк. Что-то внутри треснуло, как лед на реке весной. Многие убеждения оказались ложью, если Чан говорил правду. "Ты любил когда-нибудь?" - просто спрашивает тигр в ответ. Сынмин усмехается. Любил ли он? Любит. До одури любит, что готов стелиться к чужим ногам. "Люблю." - решает быть честным волк. "Я тоже люблю, и ему нужна моя помощь. Наше кочевье вы уничтожили год назад, я выжил и присоединился к племени, которое забрало Хёнджина. Понимаешь, ему не протянуть долго. Это как проклятие, что упало на его плечи за то, что он забыл своих предков. У нас это карается медленной смертью. Я не хочу, чтобы он умер, поэтому искал вас. У меня есть предложение к вашему вожаку. Прошу тебя, волк. Я вернусь через два дня, просто ждите. Через два дня на рассвете я буду здесь. " И тигр ушёл, больше не добавив ничего. Сынмин в прострации добежал до лагеря. Волк переполошил всю стаю, пока искал Чанбина, ведь в собственном шатре того не было. Вожак нашёлся в гостях у Бомгю. Он разговаривал о чём-то с омегой, усевшись перед ним на краю ложа. Сынмин перепугал обоих, когда бесцеремонно ворвался в шатёр. Бомгю вскрикнул и схватил своего ребёнка, который играл в какие-то цветные дощечки там же на ложе. Чанбин, в свою очередь, поднялся навстречу Киму, прикрывая собой омегу и котёнка. Ну, или Сынмина, ведь тот обратиться-то человеком обратился, а вот накинуть что-то на голое тело не удосужился. - Если ты решил похвастаться своим стручком, то перепутал шатёр, Минхо тут нет. - с издёвкой проворчал вожак, а потом, видимо,  проанализировал состояние Кима и добавил: - что случилось? - Бин, я в лесу наткнулся на кошака! Он хочет с тобой поговорить. - сразу перешёл к делу Сынмин, обматывая бёдра платком, что ему протянул Чанбин. - Твою ж! Что ему нужно!? Знает, скотина, где наш лагерь!? Значит, другие тоже знают!? - начал паниковать вожак, приправляя это всё крепким словцом. Сынмин на всякий случай отошёл подальше от разгневанного альфы. Омега же наоборот поднялся с ложа и что-то на кошачьем тихо спросил у Бина. Вожак ответил так же на кошачьем, потому что знал вражеский язык. Бомгю после опустил взгляд, задумчиво  промычал что-то и снова вернулся к ребёнку. - Его зовут Чан. Он из бывшего племени наших кошачьих. Сказал, что не знает о лагере, но искал его... - решил сначала прояснить Сынмин, а потом рассказал о Хёнджине. Разговор вообще вышел весьма тяжёлый. Чанбин много матерился, а в завершение сказал, что нужно собрать альф в его шатре, чтобы решить вопрос усиления охраны лагеря. Насчёт Чана, очень помог Бомгю, подтвердив, что тот говорил правду. Тигр из бывшего племени омеги, да ещё и из главенствующей семьи. К тому же, оказалось, что Чан младший брат погибшего мужа Минхо. Вот откуда королевские замашки шипелки, он и правда из благородных. И почему раньше Сынмин не мог сам узнать что-то о своём омеге? Хотя, кто бы ему рассказал? Чонин если только, но он больше с Феликсом болтает, потому что хрен его поймёшь. Ликс как-то понимает, а Сынмин и не старался. Да и боялся он про прошлое своего шипелки разговор вести, потому что точно сдох бы от ревности, пока слушал. Лишь пару раз Минхо ему что-то говорил о своём муже, но быстро замолкал под тяжёлым взглядом волка. А потом занежит в знак извинения, хитрый лис, Сынмин и злиться перестаёт. Как тут сердиться, если этот со своими ласками лезет? - Ладно, пойду я. - говорит Ким, когда становится ясно, что разговор окончен. - Иди-иди, бабкин развратник! Нечего тут перед дитём прелестями светить! Оденься сходи, а то устроил представление! - ругается вожак, и под эту ругань Сынмин выходит из шатра. Так удачно выходит, что едва не сталкивается нос к носу с Минхо, который шагает с Феликсом со стороны реки. В руках омеги деревянный ушат с вещами, отсюда альфа делает вывод, что шипелка с поварёшкой снова ходили стирать. Ещё, исходя из своего внешнего вида и прищуренных глаз любимого омеги, Сынмин делает вывод, что ему конец. Так же, видимо, думают и волки вокруг, которые в миг забросили все дела, с интересом наблюдая за драматической сценой, что развернулась прямо перед их мордами на радость зрителя. - Я всё объясню, шипелка! - с паникой в голосе, почти прокричал альфа: - всё совсем не так, как кажется! Я не был с Бомгю... Точнее, Бомгю был там, но там ещё был и Чанбин... - Так там есщё быль и Чаньбин!? - приторно протянул Минхо, и стало сразу понятно, о чём он подумал: - ты хоть бы прикрылься, животьное посхотливое! Бешсовешстная твоя морда! Омега уже кричал, никого не стесняясь. Когда он передал в руки Ликсу ушат да выбрал одёжу поувесистее, волк понял, что умрёт в самом расцвете сил от руки любимого. Прям сказка! Только альфа не очень сказки любил, особенно с плохим концом, поэтому рванул обратно в шатер Бомгю. Везение отказало волку ещё в предыдущем раунде, поэтому по воле рока он столкнулся с бедным омегой Бина, который, видимо, решил выглянуть на шум. От столкновения, естественно, волк и кошак оказались на земле. Ещё и платок, зараза, свалился с бёдер Сынмина, являя миру все его прелести. Ну, как миру? Бомгю, во всяком случае, увидел. Снова. Покраснел сразу от стыда как спелая земляника да прикрыл ладошками лицо. Чанбин, стоящий чуть в стороне с котёнком на руках, по привычке обложил всех и вся матом, усадил малыша на ложе и хотел уже бросится спасать своего подзащитного омегу, но не успел. Не успел, потому что Минхо влетел в шатёр первее. Далее началось действительно представление, потому что два здоровых волка едва смогли заломать омежку, который верещал на всю округу и до смерти перепугал Бомгю с его котёнком. Последних пришлось отправить в шатер к Чанбину. В прочем, никто и не возражал, быстренько покинув поле боя пока целы. Шипелку же приструнил вожак, всё ему объяснив, пока Сынмин прижимал к ложу дерзкого кота. Вот уж действительно шельма ему достался! Шороху навёл мама не горюй! Ким даже побоялся представить, что с ним будет, если он вдруг решит сходить налево. Нет, он не собирается, даже в мыслях не было, но вот если представить... - Это же чума, а не омега! Сынмин, ты его трахай что ли почаще, чтобы с ума не сходил! - ворчит Чанбин, только всё стихает: - разбирайтесь тут сами, а я пошёл, пока по второму кругу не искусали! - а потом уже на улице, видимо, зевакам закричал: - а ну, разошлись по своим делам! Нече тут рожами торговать! Сынмин только вздыхает глубоко и переводит всё внимание на ревнивца своего неугомонного. - Ну, что? Видишь, невиновен я. - говорит он: - а ты, глупый, драться сразу. Зачем мне кто-то другой, если у меня есть ты? - Я ишспугалшся, что перешстану быть тебье нужным. Ишспугалшся, что ты насшёл замьену мне. - просипел Минхо, а из глазок по вискам покатились слёзы. Он всхлипнул горько, поджимая обиженно розоватые сочные губки. Сынмин отпустил из захвата руки омеги, потому что он больше не представлял опасности, и обхватил ладонями чужое лицо. Губами альфа собрал слезинки тёплые шипелки, а потом вовлёк кота в поцелуй. Нежный поцелуй без всяких намёков. Просто демонстрация любви. - Ты всегда будешь нужен мне, Минхо. Выбрось все глупости из головы и больше никогда так не думай. Я люблю тебя, понимаешь? - уговаривает волк своего глупого омегу, чтобы тот окончательно успокоился. Минхо же вместо ответа вовлекает Сынмина в новый поцелуй - более требовательный. Альфа не перестаёт удивляться отсутствию стыда у этого омеги. А когда нежные пальчики спускаются вниз по нагому телу, прикасаясь к естеству Сынмина, стыд отступает и у него.  - Мы на чужом ложе, искуситель. - всё же пробует остановить безумие альфа, едва его губы обретают свободу. Шипелка смеётся звонко, а потом проводит рукой по члену волка вверх вниз, вырывая стон с чужих губ. - Ладно, ты сам напросился! - предупреждает Сынмин, начиная срывать с Минхо одежду, а в чужих глазах пляшут бесенята.       🐺🐱 Белый тигр, как и обещал, пришёл спустя два дня. Чанбин и альфы уже ждали его в лесу на месте. Кошак был в обличии человеческом, что значило мирный его настрой. В прочем, волкам ничего не оставалось, как поверить врагу, ведь агрессии от него или его соплеменников не было. За прошедшие пару дней никто не потревожил стаю. Предполагаемого нападения так и не произошло. Если это и была уловка, то тигр решил действовать сейчас. И, когда кошак появился в поле зрения волков, они заметно напряглись. Их было не так много, остальные остались охранять лагерь. Есть предположение, что Чан просто отвлекающий манёвр, а основная цель кошачьих - захватить берег. Если расклад такой, то омежки врага да дети снова попадут к своим, а омеги волков окажутся в плену. Этого допустить нельзя, вот большинство альф и остались на стрёме в лагере. Сынмин был среди тех, кто пошёл в лес, потому что вожаку и остальным, возможно, понадобится помощь медика. Хотя, медику самому едва помощь не понадобилась вчера вечером, когда он сообщил Минхо о планах вожака. Точнее, о том, что он в группе с вожаком. Если бы не Минки, прикрывший собой волка от разгневанного папы, то пиши пропало. А так, строгое замечание от котёнка, что батю бить нельзя, рассмешило взрослых, и омега заметно успокоился. А потом сказал, что либо идёт со своим волком в лес, либо никто из них двоих не идёт вообще. Слова и приказ вожака, как всегда, успешно проигнорировались. Минхо рвал и метал всю ночь, матерясь не хуже Чанбина в гневе. Кот стоял на том, что ему нужно встретиться с Чаном и поговорить лично, иначе может случиться беда. Своего вредного шипелку Сынмин едва уговорил сидеть на месте, потому что тот рвался пойти с альфой очень настойчиво. Волк омежке рассказал о Чане ещё в тот день, когда первый раз столкнулся с тигром. Минхо тогда не скрыл счастливую улыбку и добавил, что рад услышать хорошую новость. Новость эта заключалась в том, что Чан жив. Для кошачьих тигр был отличным подспорьем дальнейшего выживания. Он мог заново поднять племя с колен. Шипелка радовался тому, что о кошаках есть кому позаботиться. - Насш восждь вряд ли пересжил ту боиню с вами. Минхёк умьер тосже, я видел. Сзначит, Чан восзглавит племья, когда оно сшмосжет шснова шстать шсвободным. - сказал тогда Минхо. И объяснил, что сейчас племя под крылом другого, пока не сможет окрепнуть достаточно, чтобы продолжить выживать самостоятельно. Взаимопомощь племён кошачьих впечатляет, Сынмин признаёт. Волки тоже принимают пострадавших оборотней из других стай, но, как правило, обездоленные остаются навсегда - разбитые стаи не возрождаются. У котов вождь не подчиняется новому вождю, а принимает помощь и выжидает момент, когда его племя будет готово снова кочевать. Единственное, что было непонятно шипелке, мотив тигра. Точнее, нет, мотив как раз был понятен - любовь. Омегу возмутило, что Чан сильно рискует жизнью, приходя в тыл врага. Возмутило, что кошак готов пожертвовать собой из-за кого-то одного, когда ответственен за целое племя. И непонятно было совсем, как тигр спасать Хвана задумал. Неужто натравит волков на племя, приютившее разбитых кочевников? Совершит такую подлость? - Хёнджин его безумие. Влюблённые с головой не дружат. Уж поверь, шипелка, я знаю об этом не понаслышке.  - тихо пробормотал Сынмин на возмущение Минхо, получив в награду крепкий поцелуй. Но шипелка не один переживал. Сынмин переживал не меньше. Он надеялся, что им действительно не предложат вторгнуться в кочевье кошачье, чтобы забрать Хвана. Возможно, если бы у альфы не было Минхо и котят, он бы поддержал такое предложение. Но теперь волк не хочет, чтобы его омега возненавидел его. А он возненавидит, попробуй стая снова принести беду в его племя. Нет, Ким точно не пойдёт никуда, даже если приказ вожака будет именно такой - нападение. Только на самом деле всё было ещё хуже, чем предполагал волк... - Тигр предложил обмен! - громко провозгласил Чанбин после разговора с кошаком один на один. Тот же стоял подле вожака, смело осматривая альф, собравшихся вокруг. Он не боялся. Во всяком случае, в его взгляде не было страха. И он был крепок во всех смыслах. Чан имел вполне внушительную мускулатуру и держался достойно перед волками. Он обладал многими качествами для того, чтобы быть хорошим вождём. Он и был, если учесть то, как легко ему удалось проникнуть практически в логово врага. Умеет он договариваться. - Обмен? - переспросил кто-то из группы. Чанбин оглянулся на кошака и легонько кивнул головой. Это было сигналом говорить. Вожак просил Чана объяснить самому. - Да, обмен. Скоро настанут холода, поэтому мы уходим на зимовку из этих мест. Возможно, наше племя больше не вернётся сюда, поэтому я прошу отдать нам наших омег и детей, которые попали к вам в плен. В замен мы вернём волков, что захватило наше племя. Я клянусь матери Земле и вашему богу, что не блефую. Я предлагаю обмен сегодня вечером у моста, где был когда-то наш дом. Я прошу поверить мне, даже если это невозможно. Пожалуйста, верните наших омег домой. И альфа склоняется в почтительном поклоне перед врагами. Для гордых кошаков считается позором склониться перед волками, но Чан делает это ради племени. Сынмин впервые видит настоящего вождя, которого хочется уважать. Только не до этого ему сейчас. В груди у волка сводит всё болью, потому что его семью могут забрать. Он может потерять тех, кем дорожит больше всего на свете. И кулаки невольно сжимаются от бессильной злобы. Во рту становится очень сухо, словно волк несколько дней не видел воды. - А чего? Дельное предложение! - между тем высказывается кто-то из волков. Сынмин не понимает кто, потому что в ушах звон, словно туда сверчков напихали, а перед глазами красная пелена. - Ага, дельное! А если подстава!? Мало нам стычек с кошаками летом было!? - возражает ещё кто-то. А потом какофония звуков сливается, превращаясь в кашу. Сынмин слышит волков, но их голоса какие-то искажённые, будто он находится глубоко под землёй. - Да молчи ты! Своих вернуть не хочешь в стаю!? И от этих заодно избавимся! - А они мне и не мешают! - Во-во, мне тоже! - А мне мешают! - Да, ну? Чего-то ты не говоришь, что твой омега тебе мешает, когда на ложе с ним забавляешься! - Тихо! - орёт Чанбин, прекращая балаган: - мы скоро возвращаемся в селение, племя кошачьих тоже уходит из этих мест! Это последний шанс спасти своих из плена, так воспользуемся же им! Если подстава, то отобьёмся - не впервой! Но с нами будут омеги и котята кошаков, и это наводит на мысль, что никакого подвоха нет! Не думаю, что кто-то станет рисковать своими омегами ради расправы над врагом, если он не глуп! Чан первый за кучу лет, кто осмелился придти с просьбой, а не слепо напал на стаю! Я не вижу причин отказывать ему! Сынмин, правда, хотел сдержаться. Он не хотел новых склок, но в нём клокотал гнев. Прямо сейчас он терял себя вместе с теми, кого приобрёл чуть больше года назад. - Я не отдам Минхо! - грубо выкрикнул волк, убийственным взглядом смеряя кошака. Нет, он не чувствовал ненависти лично к Чану, сейчас он ненавидел всех. Он готов был разорвать всех, только бы никто не посмел забрать у него омегу с малышами. - Этот твой Минхо никогда тебе не принадлежал! Очнись, Сынмин! - пытается усмирить волка один из альф. - Ты подобрал брюхатого омегу с ребёнком и заявляешь на него свои права!? Ты трахаешь его, не более! Он из их рода и принадлежит другому, не станет он твоим! - поддерживает друга другой волк, указывая пальцем на кошака. Сынмин почти рычит и едва не устраивает драку. Чанбин вовремя хватает его за предплечье, удерживая на месте. - Не кипятись, Сынмин. Гнев никогда не был помощником никому. Ты сделаешь только хуже.  - предупреждает вожак. Это заставляет Кима успокоиться. Точнее, сдержать себя от глупостей. Он понимает, что сейчас не в том состоянии, чтобы принимать верные решения. - Минхо жив? Я счастлив это услышать! Хорошая весть для нашей семьи! - между тем восклицает довольно тигр, а потом добавляет то, что заставляет Сынмина погибнуть внутренне: - Минхёк всё это время думал, что его омега мёртв. Он вину чувствовал, а теперь я смогу принести спокойствие брату. - Минхёк же погиб! Минхо сказал, что он погиб! Сынмин уже понимает, что проиграл, но продолжает хвататься за последние ниточки спасения. Как же жить ему без шипелки и малышей? Он обещал оберегать их, привести в свой дом обещал. Минхо вот последнее время всё про селение расспрашивает в предвкушении попасть туда. Он ведь даже колодцев никогда в жизни не видел, оттого и интерес его горит ярче - в селении много нового. Минки тоже хотел на домик волка посмотреть. Сынмин уже обещал котёнку смастерить личную спаленку для него да качельки во дворе. Ещё песочницу, чтобы Минки и Боки строили домики из песка. Надо было видеть счастливое личико малыша! А теперь что? Теперь, получается, батька врал? Первый раз в жизни Сынмин не сможет выполнить обещание. - Мой брат был сильно ранен, но выжил. Он до сих пор борется с последствиями вашего нападения, поэтому сейчас пред вами я, а не он. - спешит пояснить Чан, а потом с вызовом смотрит на Сынмина и добавляет: - Минхёк имеет все права на омегу, данного ему богами. Нарушение клятвы считается высшим грехом, волк. Я от лица брата требую вернуть то, что тебе не принадлежит. Минхо из знатного рода и омега главенствующего альфы, поэтому он ценен для племени. - Минхо не вещь, которой можно распоряжаться! Пусть сам решит, чего он хочет! - гневно кричит Сынмин, всё же выходя из себя. Чанбин снова утихомиривает разбушевавшегося волка, кулаком ощутимо пихая того в грудь. Кто-то сзади хватает Кима за руки, чтобы дел не натворил. Волки просят успокоиться. - Я всё сказал. Сегодня на закате мы будем ждать вас у моста для обмена. Минхо должен быть там, иначе никакого обмена не будет. Он часть моей семьи, и я хочу его вернуть. Прошу тебя, волк, будь благоразумен, не гневай богов. На этом и закончилась встреча с тигром. Он ушёл, снова кланяясь волкам. В прочем, Чанбин ответил тем же. А Сынмин всё понимал, но не желал подчиняться. Ему было пусто. И эту пустоту нечем заполнить, потому что из него сейчас словно душу вырвали. Забирают его счастье, уводят как скотину безвольную. Не спросят даже, чтобы предпочёл шипелка. А действительно, кого бы он выбрал? Если бы не эти гнусные правила и законы, остался бы Минхо в стае? - Эй, Сынмин, не будь эгоистом. Не думай, что одному тебе больно. Просто найди в себе силы держаться как подобает альфе. Твой Минхо влюблён в тебя как мальчишка. Думаешь, ему легко будет уйти? Ты лучше не сделаешь, если будешь представление устраивать. Вас всё равно разлучат, потому что он принадлежит не тебе, поэтому постарайся достойно проститься с ним. - просит Чанбин. Только сейчас Сынмин замечает, что он с вожаком остался наедине. Остальные волки уже ушли к лагерю. - Я люблю его, понимаешь? Привык, что у меня есть семья. Они шумные такие и характер у шипелки будь здоров, но мои они. Я не хочу их потерять. А ещё... - судорожный вздох прерывает речь Кима, но он быстро приходит в себя, не смотря на влажные дорожки от слёз на щеках: - я теперь понял кое-что. Раньше не понимал, а теперь, когда я знаю о Хёнджине, я понял. Понял, что чувства не зависят от вида. Привязанность тоже. Кошачьи могут любить и волков, если к ним подход найти. Всё дело в отношении к ним, ты был прав когда-то. Мои убеждения, что нельзя приручить кошачьих, разбились вдребезги. - Вот видишь. Мы враги, Сынмин, но это ничего не значит. Война не должна сеить ненависть в сердцах ко всему живому. Если ты превратишься окончательно в животное, назад не повернуть. Омеги они нежные существа, что ласки требуют да заботы. Ты своего Минхо очень быстро приручил, заботясь о нём и его детях. Он был счастлив с тобой, но пришло время его отпустить домой. Хотя бы ради остальных омежек и ребятишек, потому что им не всем сладко в стае живётся. Конечно, каждый тоскует по дому и родным. Даже Минхо, пусть и не показывает этого. Мы с Бомгю, знаешь, тоже только общий язык нашли. Он пугливый очень, но мне доверяет. Сам ещё молоденький совсем, а малыша воспитывает. Ребятёнок его мне нравится, смешной он. Я скучать по ним буду, Сынмин. Привык, что ответственность несу за них. Я же не мальчишка давно, а семьи у меня нет. Никого нет, кто бы ждал дома. С ними не так одиноко было, но я отпущу их. Знаешь, почему? Потому что думаю не только о себе. Им дома лучше будет, а нашим волкам и Хёнджину у нас. Вот хотя бы Хёнджина пожалей, ему не сахарно у кошаков. И Джисон снова как в воду опущенный ходит. Они же твои друзья, разве нет? Вот и думай. Думай. А что тут думать? Чанбин как всегда всё по полочкам разложил, не оставив Сынмину никакого права голоса. У него больше нет вариантов, кроме как согласиться. Поджав хвост, отдать своего омегу другому альфе.                        🐱🐺 - Сшинмин! Посчему вы так дольго? - ворчит Минхо, когда волки возвращаются в лагерь. Омега с детьми возятся около шатра, видимо, ожидая Сынмина. Малыш Боки разглядывал какой-то камешек, что подобрал с земли. Минки копался в песке, что для котят натаскал альфа с берега реки ещё в мае. Минхо просто наблюдал за детьми, чтобы они что не учудили очередной раз. Но стоило только волку приблизиться к своей кошачьей семье, каждый из них отвлёкся от своих дел, чтобы поприветствовать его. Две маленькие липучки тут же повисли на Сынмине, что-то ему рассказывая. Волк почти не понимал, что лепечат котята, но старался улыбаться и отвечать хотя бы дежурными фразами. Он изо всех сил старался не заплакать. Малыши у него действительно громкие и уже такие большие. Волк помнит, когда впервые увидел Минки. Котёнок был таким маленьким, а сейчас уже вон какой мужичок тяжеленный! И самостоятельный такой! На рыбалку с волками бегает, батьку от разгневанного папы спасает, братика уму-разуму учит, Феликсу на кухне стряпать помогает. А Боки? Недавно, вроде, родился, а уже топает во всю и лепечет что-то по-своему. Глаза у него папины красивущие. Вырастет, отбоя от поклонников не будет, Сынмин это точно сказать может. Хотелось бы волку увидеть их повзрослевшими, но нельзя. Он просто отпускает детей из своих объятий, стараясь не показать боль. Не нужно им знать. Они маленькие, им соврать можно что угодно. Например, что батя потом придёт, а потом они и забудут. Про настоящего отца Минки ведь не вспоминает, вот и о Сынмине забудут. Возраст у них такой, волк не станет обижаться. Главное, сам никогда их не забудет. - Я уже ишспугалшся, не шслучилошсь ли чего? Как просшло? - спрашивает Минхо, ручками обвивая торс Сынмина. Как обычно ласкается, целует альфу в щёку - приветствует. Не знает он, как сейчас тяжело его волку. Не знает, а Сынмину предстоит рассказать ему. И альфа обнимает крепко своего шипелку. Наверное, последний раз. Наверное, это всё. - Вы возвращаетесь домой, Минхо, - шепчет он сухими от волнения губами, ими же прижимаясь к макушке любимого омеги. Минхо замирает. Он легонько руками отталкивается от альфы, чтобы немного освободить пространства между ними, и глазами бегает по чужому лицу. Будто не верит. Улыбается как-то безумно, словно в секунду с ума сошёл. А глазки блестят непролитыми слезами. Самые чудесные зелёные глазки на свете. - А когда... - омега давит всхлип, продолжает: - когда ты забьерёшь нашс обратно? Сынмин не сдерживается. Он хватает глупого омегу, крепко прижимая к себе. Лицо быстро намокает, а в груди давит всё так, что воздуха не хватает. - Я не приду, шипелка. Я никогда вас не заберу. Мин... - Я никуда не поиду, поняль!? - перебивает Сынмина отчаянный выкрик шипелки: - ты шсам говорил, сшто Минхо твой! Тепьерь выгоньисшь!? И удар кулаками в спину как добивающий. Нужно рассказать, пока омежка не разошёлся. - Минхёк жив, шипелка. И он требует тебя домой. Я ничего не могу сделать, понимаешь? После этих слов омега рвётся из рук волка и отходит от него на несколько шагов. Его глаза широко раскрыты, а губы дрожат от подступающих рыданий. - Как?... Как жив? Он же... Я же видел... И Сынмин рассказывает ему всё, что узнал от Чана. Рассказывает о сделке, о Минхёке. Рассказывает о том, что Минхо обязательная часть сделки. Дома очень ждут омегу с малышами. Сынмину не идти против всех. Не заберёт он с собой в селение семейство кошачье. Ничего не получается у них. И он хочет снова обнять Минхо, но слышит знакомое до боли предостерегающее шипение, а потом омега его отталкивает. Больно становится почти ощутимо. Сынмин принимает это. Не принимает Минки, который бросается к Сынмину на руки, чтобы защитить. Минхо тут же скрывается в шатре, оставив Сынмина и детей на улице. Альфа не идёт за ним, чтобы не тревожить. Он ясно всё понял, когда на него нашипели. - А может, камешки пойдём собирать на крышу песочного замка? А завтра я помогу вам его построить, а? - притворно весело интересуется Ким у котят, получая одобрение в ответ. Пусть Минхо побудет один, чтобы дети не видели его истерику. Не дай луноликий, драться полезет к альфе, перепугает малышей. Лучше Сынмин немножко поиграет с ними на прощание, камешки пособирает, которые уже не понадобятся. Запомнит их смех, звонкие голоса, насколько они озорные. И батей ведь его больше никто не назовёт; не прибежит ночью на ложе, чтобы устроиться под боком; не потащит к Феликсу за вкусняшками. Ничего этого больше не будет. Поэтому волк возится с малышами до тех пор, пока они не начинают мёрзнуть. По дороге домой альфа с котятами заглядывают к поварёшке. Тот, конечно, уже в курсе, что ждёт стаю на закате - заплаканный весь. В курсе, потому что Минхо здесь. Сидит на лавке в углу, держит какой-то узелок в руках и плачет. Тут же старается утереть лицо, лишь появляются дети и Сынмин. - А кто ко мне пришёл? Ну-ка, пойдём посмотрим, что у меня для вас есть! - щебечет Феликс, сразу отвлекая котят на себя. Он уводит их в закуток кухни, что у Ликса был отгорожен шкурами. Оттуда слышатся веселые голоса, к которым присоединяется ещё голос Чонина. Значит, мелкий альфа дома. Они с поварёшкой совсем недавно стали жить вместе. Наверное, даже месяца не прошло. Смог таки малой завалить Феликса. Спор, кстати, выиграл Минхо. Ликс, зараза, и тут словно подыграл своему лучшему другу! А теперь разлука их ждёт впереди. Интересно, Чонин тоже уйдёт вечером? Он же, наверное, сможет остаться? Или нет? О нём же не знают в племени. Личина каждого скрыта за абстрактным "омеги". И, если бы Сынмин не вышел из себя в лесу, Минхо тоже был бы просто одним из. Никто из кошаков не был бы осведомлен, что омега главенствующей семьи жив. Сынмин сам во всём виноват. Он мог бы оставить шипелку рядом, но погубил всё своими руками. Жалеть поздно, но волк очень жалеет. - Я у Ликшса ошстанушсь, пока нашс не забьерут. - сообщает Минхо, а Сынмин стоит посреди шатра, словно его медведь по башке дубинкой шибанул. Альфа не знает, что сказать. Не знает, что сделать. Ему просто хочется забрать своего омегу и детей домой. Чтобы всё как раньше. Чтобы Минхо сейчас стряпал что-нибудь у печурки и ворчал на каждого, кто лезет под руку. Чтобы Сынмин тискал котят, а заодно специально выводил омежку из себя, потому что тот смешно ругается. - Я приду попрощаться. - просто говорит волк, присаживаясь на скамью рядом с Минхо. А что ещё он сейчас может сказать? Что ему жаль? Кого это волнует. Что любит? Лучше не надо. Что проводить не сможет? Так Чанбин приказал, потому что боится, что Сынмин делов натворит. Он бы, наверное, натворил. - Не присходи, детьи плакать будут. - а потом кот думает немного и добавляет: - и я. - Ты уже плачешь, дурачок. - ласково бормочет волк, протягивая руки к красивому лицу омежки, по которому снова текут слёзы. Он осторожно прикасается пальцами к покрасневшей коже, нежно стирая влагу с неё. Напрасно, потому что новые жидкие хрусталики капают ему на пальцы. - Мне так больно, зубашстик. Я ведь думаль, сшто Минхёк умьер. Я думаль, ты моё завтра. Ты же... А я предаль, понимаесшь? Я тебя целёвал, ты любьил менья, я... - Всё хорошо. Ты не знал. Теперь всё встанет на свои места, шипелка. Видимо, не я твоё завтра, ты прав. Я опоздал, потому что так поздно встретил тебя. - с сожалением говорит альфа, а потом поднимается со скамьи, становясь напротив Минхо: - ну что, пришло время прощаться? Будь счастливее всех, ладно? Скажи малышам, что я люблю их. Они вырастут достойными оборотнями, я знаю. Не позволяй их никому обижать. Прощай, шипелка. Сынмин успевает сделать только несколько шагов прочь, когда Минхо стремительно вскакивает со скамьи и хватает волка за руку, останавливая. Омега трясётся сильно, как от холода, а на бледном лице заметно выделяются изумруды глаз. - До вшстречи, Сшинмин. Не будь таким жешстоким сшо мной. Давай будьем верить, сшто сшудьба подарьит нам когда-ньибудь вшстречу. Не васжно черешс дешсять или двадцать лет, я надеюшсь увьидеть тебья шснова. Я осчень буду шскучать. Я усже шскучаю, зубасштик. Сшто мне сделать, сштобы не шскучать? И Сынмин обнимает плачущего омегу, который цепляется за него так, будто умрёт, если альфа отпустит его. Да Сынмин и сам, наверное, умрёт, если отпустит. Так они и стоят продолжительное время, не двигаясь. Хватаясь друг за друга как за спасение. Пачкая друг друга слезами. Стоят, пока Сынмин мягко не отстраняется, чтобы уйти. Зачем-то целует шипелку в, солёные от слёз, губы. Кот не отталкивает. Он дрожащими руками зарывается в волосы альфы, жадно отвечает на поцелуй. Оба понимают, что это конец. Это прощальная нежность. Всё, что у них останется - воспоминания. Со временем, может, и воспоминания сотрутся, но след их сохраниться. Сынмин хочет уберечь хотя бы образ своего шипелки в памяти. Хоть что-то. А сейчас пора прощаться. - Помни, что я тебя люблю, шипелка. Никогда не забывай. Я твой волк. - напоследок говорит Сынмин, окончательно выпуская омежку из своих объятий. Тот только скулит жалостливо и взгляд прекрасных зелёных глаз тупит вниз. Всё ещё дрожит весь, словно лихорадку подхватил. Волк сдерживает себя из последних сил, чтобы снова не обнять любимого омегу. Чтобы не забрать его с котятами и не сбежать куда-нибудь подальше отсюда. Нельзя ведь так. Нельзя. Без шипелки обмена пленными не будет, а этого допускать нельзя. Значит, придётся уйти и навсегда оставить тех, кто стал альфе семьёй. - А я твой кот. - шепчет Минхо в ответ, разрывая сердце волку на лоскуты маленькие. После этого альфа спешно уходит, чтобы совсем не потерять рассудок. Нет, домой идти желания нет. Там столько воспоминаний о потерянном. Волк сбегает в лес, и стая слышит его заунывный вой, пока оборотень поёт прощальную песнь своим грёзам и разбитому сердцу.                          🐱🐺 - Не знаю, зачем говорю это тебе, но не хотел твой Минхо уходить. Всё оглядывался назад и плакал. Он ждал тебя. - пьяно бормочет Джисон, чуть склоняясь к Сынмину, который сидит по другую сторону стола. В шатре у поварёшки жарко. А может, жарко от выпитого алкоголя, Ким не уверен. Уверен только в том, что больше ему и жить не для кого. Нет у него ни Минхо, ни Минки, ни Боки. Никого нет. Есть только пустующий шатёр да никому не нужные кроватки. Ещё любовь глупая, что пламенем грудь сжигает. Сожаление, естественно. Куда же без него? И тоска, как гвоздь программы. - А что бы я сделал? Только бы кошаков раздраконил и на волков натравил. Кто бы мне потом "спасибо" сказал? - едва внятно бормочет Сынмин. Явно, с брагой ему надо завязывать. С утра хреново будет как пить дать! Рядом плюхается Ликс, своими изящными руками обхватывая шею Кима. Омежка бледный как смерть, потому что переживает не меньше альфы. - Никто, кроме Минхо. Он мне говорил, что никогда так счастлив не был, как с тобой. Руки бы на себя наложил, если бы не дети. Так он сказал вчера перед уходом. Он же... - поварёшка прерывается, чтобы глубоко вздохнуть, а голос всё равно дрожит: - наш Минхо мечтал жить с тобой и детьми в твоём доме. Надеялся, что ты позовёшь его замуж, не побоишься осуждения. Он ведь считал, глупый, что...что нечист он для тебя, Сынмин. Считал себя поруганным, если был уже альфа у него. Он так боялся, что ты найдёшь кого-то более подходящего, а он ненужным станет! - Я же говорил, что влюбился он как мальчишка!  - отзывается Чанбин, который сидит тоже здесь: - только Сынмина вчера вечером не было у того моста проклятого, а я был! Я смотрел в мертвые глаза шельмы его неугомонной! Я держал на руках ребёнка, которого нянчил с первых дней его жизни, обречённый отдать малого навсегда! Я провожал Бомгю, а он так и уничтожал меня надеждой во взгляде! Он просил меня этим взглядом  передумать, понимаете!? И Хёнджина я обнял первый! Он израненный весь плакал в моих руках, а я боялся даже сказать что-то! Я так устал! Я задолбался быть вожаком, потому что это сложно до чёртиков! В гробовом молчании Чанбин опрокидывает в себя очередной стакан браги, а потом громко шмыгает носом. Феликс следует примеру вожака и наполняет брагой свой стакан, но подошедший Чонин не позволяет омеге выпить его. Он отбирает у поварёшки алкоголь, что-то говорит ему на кошачьем и обнимает со спины, соединяя руки на груди омеги. Малой всё же остался. Чанбин не стал возражать, когда не увидел мелкого альфу среди кошаков перед обменом. Никто его и не хватился. Как сказал вожак Сынмину, у моста всё прошло гладко. Чан и сам Бин контролировали процесс, не позволяя своим огрызаться. После просто разошлись в разные стороны, получив назад тех, кого потеряли в конфликтах. Ким этого всего не видел, он встретил уже ночью нескольких товарищей, которых мысленно похоронил. Волк очень рад был их снова лицезреть живыми и здоровыми. Судя по их улыбкам, они были не менее рады встрече. Тяжелее всего прошёл осмотр Хёнджина. Тот сразу забился к дальней стене отведённого ему шатра, стоило только Сынмину сделать шаг внутрь. Омега не узнал того, с кем провёл кучу лет бок о бок. А когда волк приблизился, Хван начал отчаянно звать Чана, но вместо кошака явились Чанбин и Джисон. Чудо, но омега подпустил вожака. Сынмин в тот момент вспомнил своего Минхо в самом начале их пути. Вспомнил, что тот тоже не подпускал медика и всё шипел. Красивый и неприступный был. Что Хёнджин сейчас, что Минхо тогда - оба тонули в отчаянии. Только шипелка ко врагу попал, поэтому так себя вёл, а Хван даже своих не признаёт. Сынмин боится представить, что с бедным омежкой вытворяли кошаки, чтобы довести его до такого состояния. Пока медик осматривал изуродованное шрамами и ожогами тело, вожак укачивал Хёнджина в своих руках. Тот поскуливал жалобно и дрожал, но не дёргался. Лишь при обработке ран пытался прикрыться, стоило Киму коснуться повреждённой кожи на бёдрах омеги или, например, на ягодицах. Скорее всего, боялся изнасилования. А его насиловали и часто. Сынмин понял это, исходя из увечий в самом сокровенном месте. Там не было живого места от кровавых разрывов и болячек. Как это всё вытерпел бедный Хёнджин, Сынмин мог только догадываться. Как он мог ходить, тем более. Вселяло надежду только то, что больше этого не повторится. Омега дома. И рядом Джисон, который не отходил от шатра Хвана всю ночь, а потом всё пытался сократить между ними дистанцию, чтобы его не боялись. Хёнджин не мог вспомнить даже альфу, которого любил. А ещё, почти не разговаривал. Только Чанбину сказал, что больно ему, когда Сынмин раны обрабатывал. Да имя Феликса всё повторял и плакал, стоило поварёшке показаться бывшему лучшему другу на глаза. Это уже было прогрессом - Хёнджин помнил хоть немного из своей прошлой жизни. Наверное, если бы его папка был жив, всё оказалось бы намного проще. Связь этого волка с названным сыном была очень сильна. Старый оборотень помог бы вытащить сына из его плачевного состояния, но увы. - Как там Хёнджин? Мне зайти сегодня? - как раз к своим мыслям спрашивает Сынмин Джисона, который тут же хмурится. Больно ему видеть омегу таким. Пока пару часов назад Феликс укладывал Хвана поспать, Джисон сказал Сынмину, что ему дико стыдно. Стыдно, что все четыре года ненавидел омежку, которому на самом деле требовалась помощь. Он боялся, что когда Хёнджин поправится, не простит альфу. Это глупости, по мнению Сынмина, потому что не только Джисон был в заблуждении, но друг действительно чувствовал вину. - Ты пьян, не нужно его тревожить. Ликси наложит мазь на его раны, он не пил. Алкоголь может испугать Джини. - со знанием дела говорит Джисон. Сынмин с ним согласен, но... - Ты сам пьян. Оставишь его без присмотра сегодня? - кивает Ким в сторону друга. - Я с ним посижу. - тут же вставляет Феликс, хотя больше занят сюсюканьем с Чонином, чем разговорами с друзьями. - Ему бы поправиться хоть немного за неделю, потом выходим в селение. Больше тянуть нельзя. - оповещает всех Чанбин. Джисон тут же начинает возмущаться, что неделя слишком короткий срок для исцеления его омеги. Сынмин молча соглашается, но не спорит. Тянуть действительно нельзя, иначе придётся снова остаться на зимовку в этом лесу. Снова в голову лезут непрошенные воспоминания. Картинки памяти возвращают Сынмина в их с Минхо зимний домик. Вот они вместе строят этот домик; вот на свет появляется Боки; вот Минхо ворчит привычно, потому что Минки вновь забрался к Сынмину на ложе; вот альфа впервые обнимает шипелку; а вот омега совсем послушный стонет под ласками волка. И это всё было. Это всё ушло вчера вечером вместе с Минхо и детьми. В шатре остались их вещи, потому что омега забрал совсем немного; на земле перед шатром песочная куча, так и не ставшая замком; на берегу реки корявые рисунки на песке, которые совсем недавно рисовали котята для Сынмина. Видеть всё это настолько сложно, что неделя до ухода в селение волку покажется адом. Лучше вообще не просыхая бухать, но так совсем можно спиться. Сынмин никогда не был алкоголиком. В прочем, семьянином он тоже никогда не был, но появившийся однажды в его жизни кот всё изменил. Сейчас волк многое бы отдал, только бы вернуть своего омегу с малышами. Только бы прийти домой, а они там. Шумные как всегда, но такие любимые! Он бы больше их не отпустил никуда. Привёл бы в свой дом, как они и хотели, постарался бы сделать их счастливыми. Но вот именно, что "бы". Теперь научиться нужно снова быть прежним одиноким медиком. Оборотней лечить, а вечерами возвращаться в пустой шатёр, где никто не ждёт. "Ничего." - говорит себе волк: - "ничего, переживу."                            🐺🐱 Алкоголь подействовал на ура, и Сынмин, в отличие от прошлой бессонной ночи, вырубился быстро. Наверное, сыграла ещё и усталость. Волк был вымотан. И не столько физически, сколько морально. Он чувствует, что потихоньку начинает сходить с ума. Горе действительно затуманивает мозг. А когда посреди ночи Сынмин услышал голос Минки в своей голове, испугался не на шутку. Нет, не малыша своего он испугался, а перспективы никогда не стать прежним. Медик как никто знает, что означают слуховые галлюцинации. Он становится безумным. Ему нельзя сходить с ума. Кто тогда поможет раненым, если на всю стаю осталось только два медика? Остальные трое пропали ещё летом. Волк догадывается, куда они делись, но старается не думать об этом. Скоро ещё долгая дорога ждёт стаю. Наконец-то они вернутся в родные края. Вернутся далеко не тем составом, которым выдвигались из селения два года назад. Стая заметно обмельчала. Оставшимся очень нужен медик, поэтому нельзя сдаваться своей тоске. А голос в голове всё зовёт : "Бать! Бать!". И на грудь что-то давит сильно, затрудняя дыхание. Извернуться не получается, это что-то обвивает ещё и шею, заставляя альфу поддаться панике. Сынмин резко просыпается, руками хватаясь за кого-то тёплого на себе. Он сначала ничего не понимает и хочет резко откинуть незванного гостя, но замирает, стоит только разглядеть знакомые черты лица. В груди образуется ком, что теперь действительно не позволяет дышать нормально. - Бать, Сябин зевёт. - сообщает котёнок, не обращая внимания на шоковое состояние альфы. Для котёнка, конечно, не происходит ничего странного, потому что он маленький. Наверное, просто считал прогулкой всё время, пока его не было дома. В его крошечном мире всё по-другому. Там, видимо, не предусмотрено разлуки с Сынмином навсегда. Но как он вернулся? Сбежал? А дорогу как нашёл? С кем-то пришёл? Где тогда другие, если в шатре с волком только Минки? Башка совсем не варит спросонья да с бодуна. В прочем, хрен с ним со всем! Альфа обнимает чудо своё маленькое, стараясь не дышать на него перегаром. Мозг соображает вообще туго, поэтому о том, что малыш говорил что-то про Чанбина, альфа вспоминает только тогда, когда этот самый Чанбин влетает в его шатёр, матерясь направо и налево. - Ёб твою мать, Сынмин! Сколько тебя ещё ждать!? Я уж испугался, что ты сдох тут, а мелкий твой тебя оплакивает! - орёт вожак, отчего даже в ушах звенит. - Не надо мою мать. - сипит Сынмин, морщась от головной боли: - её и так без тебя... - А ну, поговори мне тут! Пошли быстро за мной! - продолжает ругаться Чанбин: - совсем распоясался молодняк, ты погляди! Раньше слово альфы закон было, а теперь творят не пойми что! Любовь им подавай! Законы не чтят! Богов не бояться! Тьфу! Ещё не хватает парочку лисичек притащить да змей с болот восточных, вот тогда полный комплект будет! И этот тоже... Эх! Завёл я себе сыночка взрослого под старость лет сразу с внуком, чтоб их! Ну, на кой я ему молоденькому такому, а? А этот дьявол!? Ох, шельма так шельма! Хитрющий какой, палец в рот не клади! И под эти трели Сынмин шёл за вожаком, пока тот вёл его в свой шатёр. Да это всё ещё матом приправлено было, что даже деревья вокруг чуть-чуть и покраснели бы. И непонятно ничего было Сынмину, что там и почём. У него голова теперь не просто болела, а грозилась отвалиться и укатиться куда-то, где потише. Но главное, что у Кима на руках сидела его маленькая обезьянка. Его Минки, который снова вернулся домой. И, Сынмин клянётся, больше никому его не отдаст. Как когда-то старый волк до конца защищал своего Хёнджина, так и Сынмин будет стоять до конца за сына. Пусть его настоящий отец предъявляет сколько хочет, не расстанется волк с малышом. Минки его котёнок. Его счастье маленькое, ради которого хочется жить. Частичка любимого омеги, потерянного так глупо. Желтоглазый малыш тигрёнок. Сынмин почему-то уверен, что когда придёт время, Минки станет оборачиваться тигром. - И что мне с вами делать, господа хорошие? - устало спрашивает Чанбин, вваливаясь в свою обитель. Сынмин входит следом. Смесь запахов тут же ударяет в нос. Помимо перегара и ароматов альф присутствуют ещё несколько. Один из этих запахов волк выделяет сразу, потому что он выбит в памяти так, что не сотрёшь. Но сначала на глаза Сынмину попадается Бомгю, который скромно сидит на самом краю ложа, поглаживая спящего рядом сына. Минхо же с Боки на руках стоит чуть в стороне. Завидев альф, он чуть вжимает голову в плечи и приподнимает несмело уголки губ, словно извиняется. Сынмин не верит своим глазам и на всякий случай закрывает их на пару секунд, но ничего не меняется от этого. Шипелка здесь. И волк бросается к своему омеге, чтобы заключить его в крепкие объятия. Его и крошку Ёнбока, который совсем не понимает, почему эти два взрослых дурака плачут. Он просто хлопает зелёными глазками да морщится забавно, когда Сынмин целует его щеки и маленький носик. Минки же тихо сидит, прижимаясь к волку. А Минхо свободной рукой гладит лицо и волосы альфы. Спускается на шею, захватывает плечо, что не занято котёнком. И всё шепчет что-то, Сынмин не разбирает его слов. Волк просто затыкает эти губы поцелуем, который, кажется, длится бесконечно. А потом ещё один. И ещё. Неприлично, конечно, так целоваться в чужом шатре на глазах у детей, но прекратить это не получается. У Минхо слишком желанные губы, слишком нежные, самые сладкие. И боится Сынмин, что это всё сон или мираж. Вот проснётся он сейчас в своём шатре, а никого нет: ни шипелки, ни крошек его. - Не просгоняйте нашс. - просит Минхо, лишь его губы обретают свободу: - я хостел шсмиритьшся, правда, хостел быть пошслушным, но...Минки прошсился осчень к тебе, а я... Мой папа шсказал, шсто я долсжен шслусшать шсердце, а оно не принадлесжит Минхёку. Оно твоё, Сшинмин. Папа посмог уйти нам рано утьром, пока вшсе шспали. Бомгю шсо мной посшёл. У него никого в плесмени не ошсталошсь. Упомянутый Бомгю встрепенулся, услышав своё имя, и что-то быстро протарахтел на кошачьем. Чанбин укоризненно покачал головой. - А коли вернутся за вами? Тоже мне, беглецы! Дурные головы, хоть бы о детях подумали! Им-то эти перебежки на хрена!? Да и себе нервы мотаете! Кошаки нагрянут, беды не миновать! - всё ругается Чанбин, а потом переходит на вражий язык, видимо, чтобы ещё и Бомгю понимал. Тот только губы поджимает и покорно молчит - ждёт. Минхо теснее жмётся к Сынмину, лицом утыкаясь ему в шею. Все трое малышей спят, не обращая внимания на крики и своё положение. Вымотались совсем в дороге, ведь если вышли они рано утром, то весь день и часть ночи были в пути. - Отчаянный ты у меня, шипелка. Теперь я вас никому никогда не отдам, слышишь? Я едва не потерял вас. - шепчет Сынмин на ушко своему омеге, пока Чанбин собирает все кошачьи матюки. - Пушсть я буду прёклят богами. Пушсть мать Земьля отвернёться от менья. Пушсть шсобшственное племя шсчитает менья предательем. Пушсть. Я тебья люблю. Я не любил ниского так шсильно, сштобы сжить без него невосмосжно. Тебья люблю. Понимаю, сшто предал вшсё и вшсех, а не могу по-дрюгому. - так же шепчет омежка, тёплым дыханием согревая кожу на шее альфы. У Сынмина и внутри всё нагревается от слов Минхо. Никогда он, строптивый, так прямо не говорил о любви. А теперь волк знает. Знает, что шипелка не играл с ним, не было фальши в его поцелуях и ласках. И, если не верить словам, то поступками омежка доказал даже больше, чем было нужно. Это ведь насколько сильно он любит, чтобы всю жизнь перечеркнуть ради своего волка: отчизну забыть, отца своих детей оставить позади, уйти из родного племени и родных покинуть. Сынмин намного слабее своего шипелки, потому что покорно отдал любимого, боясь законы нарушить. - Больше мы не расстанемся, обещаю. - заверяет волк омегу и оставляет на его макушке лёгкий поцелуй. - Эй, хватит там шушукаться! Дуйте уже к себе! Потом со всем остальным разберёмся, чёрт с вами! Всё равно мира с кошаками никогда не было и, похоже, не будет! Спать валите, едрит вашу за ногу! Тебе... - вожак указывает на Сынмина, - ...ещё к переходу пациентов своих готовить, а то сам всех на спине потащишь, если носилок не хватит! Я не шучу, Ким Сынмин, запрягу как лошадь и попрёшь всех на горбу! Кошак твой ребятишек пусть готовит в путь, да вещички собирает раз решил под волка косить! Хотя, бешеной собаке сто вёрст не дорога! Вон они с дитями наперевес откуда притопали, выдержат! Потом альфа переключился на Бомгю, снова переходя на чужой язык. Судя по, в миг посветлевшему, лицу молоденького кота, ему нравилось то, что говорил вожак. Минхо тоже, потому что он лукаво улыбнулся, схватил Сынмина за руку и потащил из шатра на улицу. - А что Бин говорил Бомгю? - спросил Ким, когда уже растапливал очаг у себя, чтобы спящим котятам было теплее. За весь предыдущий день волк так и не удосужился обогреть шатёр. Он и не заходил сюда практически, чтобы с ума не сойти. - Шсказал, сшто Бомгю ошстанетшся шс ним, потому сшто его сшатёр занят. А Гю так боялшся, сшто васш восжак его не примет. Больсшой вольк вшсегда осчень был добр к насшему Бомгю и его котьёнку, вот он и посшёл шсо мной. Его альфа грубий был, взял Гю, когда ему было вшсего тринадьцать. Засштупитьшся некому было, из родьных папа пошследним погиб, когда Бомгю был малюшсеньким шсовшсем. - рассказывает Минхо, а сам подходит к Сынмину и обнимает его со спины, укладывая голову на плечо волка. От него привычно пахнет цитрусом. Нежные ручки холодные, волк чувствует это даже через ткань рубахи. - Чанбин хороший, а ругается только для вида. Но это на омег распространяется, а меня и правда запрячь может, если я разопсею. - шутит Сынмин. Минхо приглушённо смеётся, а потом целует альфу в шею, чуть прикусывая кожу. Снова он за своё, бесстыжий! Сынмин чувствует, как горит всё внизу живота, в паху тяжелеет. Он поддаётся ласке, чуть откидывая голову, чтобы Минхо мог беспрепятственно исследовать губами его шею. А потом, в какой-то момент, их губы встречаются, сливаясь в едином танце поцелуя. Сынмину для этого приходится развернуться к шипелке и притянуть его ближе к себе. - Я боялшся, сшто больсше никогда не шсмогу так шсделать. - негромкое бормотание омеги достигает слуха волка, когда они просто стоят у очага в объятиях друг друга. Огонь задорно жуёт дрова, которые потрескивают, выпуская в воздух снопы искр. Становится заметно теплее. - Я тоже. - отзывается альфа, а потом вдруг зачем-то вспоминает слова Ликса вечером и решается предложить: - шипелка, ты хочешь, чтобы я стал полноправно твоим альфой? Примешь мою клятву? - Ты... Я же... У меня же... - Всё равно. Я хочу этого, понимаешь? Пусть осудят, к чёрту их всех! Ты рядом будешь! Мой будешь, а остальное всё неважно! Ты хочешь? И Сынмин встревоженно замирает, наблюдая за прозрачными слезинками, что собираются на пушистых ресничках любимого. - Я подумаю. Я... Ну, шсперва нужно пошсмотреть на твой дом, а потом ресшить, шсможесшь ли ты шсодержать менья и детьей. А вдруг ты врунисшка? - пытается шутить сквозь слёзы Минхо, а Сынмин обиженно пыхтит. - Ты вредный... Возмущения так и остаются невысказанными, потому что рот волка оказывается занят чем-то более приятным. Шипелка целует жадно, отчаянно, словно всю жизнь только и ждал этого момента. И цитрусовый аромат струится возбуждением, сигналя альфе действовать. Только нельзя так, как он хочет, потому что в шатре котята. Сынмин просто подхватывает омежку на руки и аккуратно укладывает на ложе. На их общее ложе. Всё у них теперь общее будет. - Я хосчу. Я осчень хочу, зубашстик. - выдыхает шипелка между поцелуями: - я присму твою клятву, Сшинмин. Я насшёл в тебье шсвоё завтра.