Люблю тебя, Петра творенье

Саша любил быть в центре внимания, любил, когда им восхищались и одаривали шквалом комплиментов. Для него, на самом деле, это было чем-то обыденным, повседневным, ведь он - величественный Петербург, им невозможно не восхищаться: Александр умел очаровывать любого, с кем имел дело. Он точно знал, кто от него без ума, кто влюблён, а кто ненавидит из зависти, и главное: он умел этим пользоваться. Эта чёткая система не работала только с двумя самыми близкими людьми – с Костей и Мишей. И, если в первом случае, Романов изначально сам шёл на контакт, старался подружиться и не упускал возможности показать, как Екатеринбург ему дорог, то с Москвой всё было совершенно иначе. Екатеринбург часто выступал в роли невольного слушателя, когда Петербург в очередной раз критиковал Михаила Юрьевича, и не то чтобы он был руками и ногами за эту личность, но всё же рассуждали они с Сашей по-разному. Он мог критиковать методы управления страной, критиковать его политику в разных сферах, но Саша говорил больше о том, что Москва его не слушает, препирается, когда не стоит (всегда) и игнорирует его неделями, а потом провоцирует ссору и даже не пытается первым пойти на примирение. Словом, о насущных проблемах супругов, которые живут как кошка с собакой. Московский и правда нередко пренебрегал своими отношениями с Петербургом ради работы и страны, но потом обязательно стремился восполнить всё потерянное время и извиниться перед супругом каким-нибудь особенным образом: то приготовит на ужин какое-нибудь невероятное блюдо французской кухни, то приведёт в кино в совершенно пустой зал, а вместо фильма – смонтированный видеоряд из нескольких последних лет их совместной жизни. И в конце обязательно нужно подарить пышный букет, но так, чтобы он никоим образом не повторял ни один из предыдущих. В таких отношениях было совершенно невозможно жить мирно и никак друг друга не задевать из мстительности, но тем ценней были мгновения их мирного и тихого совместного времяпровождения, когда Саша жался к Москве всем телом и лишь мирно сопел на его груди вместо того, чтобы подчинить себе столицу буквально во всём, порой даже в самых абсурдных случаях, вроде выбора скатерти или сорта яблок. Для обоих это был своеобразный глоток свежего воздуха, когда они брали передышку и нежились в любви и ласке друг к другу. Москва до одури любил, когда разнеженный в его руках от поглаживаний и объятий Саша начинал издавать звуки, похожие на мурчание – знак полной капитуляции перед волей и словом столицы – делай с ним, что хочешь. В воспоминаниях Москвы, кажется, так было всегда, что сто лет назад, что двести. Уже тогда, в далёком 1826, Петербург начал мягче и терпимей относиться к нему – тогда это было практически незаметно и выражалось лишь в трепетных недолгих касаниях, долгих взглядах и откровенных разговорах по душам. Годы шли, Саша становился смелее, требовал большего и старался дать в ответ столько же любви, сколько брал. Только Миша никак не мог себя пересилить и позволить себе нечто большее с его Сашенькой, которого хотелось лишь оберегать и которому было страшно навредить. Москва не был дураком и прекрасно понимал, что их любовь должна пройти через множество испытаний  - характеры, время, взгляды и установки на жизнь. И не факт, что после всего их ждало долгое и прекрасное «вместе». В конце концов, они вечны и не хотелось бы потом вечность сожалеть о потере самого дорогого. Сейчас это лишь приятные воспоминания двухвековой давности, которым можно предаться в выходные, когда и раскрепощённый, раскрасневшийся от алкоголя Сашенька на глазах. Вот он в наваждении тянет к нему руки, утягивая в мягкий медленный ритм танца. Хотя это сложно назвать танцем, скорее, Петербург доверчиво покачивается в его объятиях, переступая с ноги на ногу и положив кучерявую макушку на плечо столицы. Наверняка, Сашенька сейчас думает, что он невероятно соблазнительный и сексуальный, а не пьяный неуклюжий трезвенник. А может, спустя двести лет Миша перестанет врать и открыто признает вслух, что его Петербург невероятно очаровательный и привлекательный. Даже, когда он пьяный танцует у Миши на кухне в абсолютной темноте, лицо освещают лишь яркие огни от фонарей и домов в центре Москвы – хотя, наверное, такой он даже более желанный. Такого покорного Петербурга хочется притянуть к себе ближе – грудью к груди – и тоже поддаться его ритму. Возможно, это называется капитуляцией, а возможно, ответный признанием.  В чём ему ещё нужно признаться Петербургу? Наверное в том, что только спустя двести лет, танцуя пьяный под кальянный реп на кухне, он понял – они справились, они выдержали и теперь они на самом деле «вместе». А может наоборот в том, что он был неправ и что давно нужно было сдаться во власть Романова, хотя бы в их личной жизни.  Похоже Миша всё же очень пьян… сколько же они выпили? Да и какая разница, Саша всё равно его или стукнет слабой изнеженной аристократичной ладонью, а может куснёт за изгиб шеи – где уже уютно пристроил свою голову и почти дремал с закрытыми глазами – и будет недовольно невнятно ворчать за такие признания в такой обстановке. Чёртов аристократ… Для Миши этот вечер уже стал самым любимым, а этот лёгкий покачивающийся танец намного лучше всех тех, что они танцевали на балах, прячась на плотно занавешенных балконах, когда лишь тонкая полосочка света просачивалась через тяжёлый занавес. Когда люди смеялись совсем рядом с ними и громко переговаривались – только потяни руку отдёрнуть занавес и их застукают… что бы тогда могло произойти. Наверное, очередное испытание, которое они бы стойко пережили. Вместе. Господь Бог, как же он его любит… Любит больше своего отечества. Властные сильные руки на хрупкой пояснице лишь сильнее сжимают в своём кольце самое главное сокровище величественной Москвы – Санкт-Петербург. Миша аккуратно целует любимого в переносицу, потом в кончик носа и безуспешно пытается дотянуться до  желанных приоткрытых тонких губ. Сашенька не помогает и лишь сонно мурчит, не поднимая головы. Господь… как же ему хорошо с этим человеком… Наверное это время всё же пришло. Миша осторожно наклоняется к уху Петербурга, чуть касаясь его губами, и с придыханием шепчет: — Люблю тебя, Петра творенье… Всё как двести лет назад на балу, на том самом балконе во дворце. — Люблю твой строгий, стройный вид. Всё как Саша любит – стихи гения, тихий хриплый шёпот любимого человека и искренние эмоции Миши, у которого сейчас душа на распашку. Так бывает только с его ненаглядным Сашенькой. Всё что любит Москва сейчас счастливо жмётся к нему и смазано рассеянно целует в любимые родные губы. Пора бы уложить Сашу спать… и самому обязательно лечь рядом, защищая от всего на свете даже во сне.