Я — твоё наказание

Постепенно смеркалось. На улицах ночного города уже практически пусто, только изредка проезжающие машины да цикады, громко стрекочущие в траве и кустах, нарушают лениво воцарившуюся тишину. — Ты прекрасен. — Жаркий шепот у уха, а затем Николай сглатывает, медленно и аккуратно ерзая, чтобы ненароком не столкнуть с себя красиво поставленную еду. — Нравится? Николай лежал животом на плоском холодном столе и не мог пошевелиться от слова совсем, потому что руки были вытянуты перед собой и заключены в металлические наручники, а ноги, расставленные широко, закреплены веревками. Гоголю было хорошо, до ужаса хорошо ощущать на своей спине влажность от кусочков суши, стекающую липкую сладость по ложбинке между ягодиц и плечам, который пачкал поверхность стола и пола, было особенно хорошо от осознания того, кто именно — это все с ним сделал. Кто заставлял почувствовать все зримые и незримые тонкости удовольствия. Хотя это была комната, ранее предполагаемая для офисной работы в ней, а никак не для ролевых игр — звучало довольно комично. — Да. — Гоголь тут же прикусил губу, сдерживаясь от стона, и в следующую секунду перед его лицом появились две черные перчатки — Достоевский навис над ним, оперевшись руками поперек головы, заставив Николая нервно облизать губы в томительном ожидании. Федор издал смешок и нагнулся ниже, задевая волосами оголенную кожу плеч, и щекоча её, он прикоснулся теплым языком к сладкой коже, плавно проводя по ней в попытке слизнуть жидкость. Николай порывисто выдохнул, сдерживаясь от желания дернуться из-за приятных прикосновений. — Что? Прости, не услышал. — Неожиданно сказал Федор ему прямо в ухо, и он почувствовал запах клинового сиропа из его рта. Боже. — Да! — Чересчур громко повторил Гоголь, ощущая быстрый укус за свою чувствительную мочку, а затем чужое дыхание опалило кожу его плеч и, собирая дорожку, прочерченную каплями, он опустился ближе к лопаткам, вызывая тем самым у мужчины глухой стон. Достоевский дразняще ухмыльнулся, всасывая в рот сладко-приторную кожу и продолжая неспеша прочищать себе путь языком. Он тихо мычал, передавая вибрацию, вызывавшую тихие вздохи у Николая. Он смотрел прямо на маячившие перед ним руки, с желанием примкнуть к ним губами, расцеловать, потереться щекой, но не мог, не мог, потому что тогда чёртов Федор его оставит. Сразу прекратить всё. Мужчина уже аккуратно схватил зубами и еле соприкасаясь с ним губами, взял один сашими, затем следующий и ещё, стараясь как можно меньше касаться "своеобразного стола" Он с особым аппетитом медленно поедал очередной ролл с его гребаной спины. Все тело чертовски затекло, ноги сводило, но Николаю было плевать, ведь сейчас, когда человек, которому ты доверяешь, исполняет твои самые сокровенные и грешные желания — совсем не хотелось прерываться на такие мелочи. Тем временем чужой шершавый язычок скользнул от копчика, влезая между ягодиц и с каким-то особым аппетитом напористо ввинчиваясь внутрь. Гоголь ахнул, ощущая неистовые движения внутри себя и заскреб ногтями по дереву. — О, Господи боже, блять!.. — Зашептал он, чувствуя, что язык Федора ввинчивается глубоко внутрь, вызывая дрожь в коленях и ещё больше неприглядного тумана, темноты в глазах. Достоевский прикрыл глаза, ощущая, как мускусный вкус плоти смешивается с клубничным кремом — ужасно вкусно. Он отстранился, слушая приятные звуки, издаваемые ртом Гоголя и наконец дотронулся до него, провел по спине, забирая с собой оставшиеся крошки и сироп, пробежался дальше, вгоняя это все сразу двумя пальцами в "сладкую" задницу мужчины. — Ты чертовски вкусный, —Федор начал набирать темп, умело попадая прямо по чувствительной железе внутри него. Николай распахнул глаза, резко вскидываясь и прикладываясь лбом к твёрдой поверхности стола, и звонко при этом постанывая. Обильное количество липкого сока теперь ощущалось абсолютно везде, даже на языке, где его точно не могло оказаться, мужчина чувствовал сладкий привкус. Гоголь ощущал, как на головке члена неудержимо накапливается дополнительное возбуждение — готовое взорвать его в любую секунду. Он подмахивал бедрами навстречу, сжимая губы и всхлипывая от добавляющихся пальцев, раскрывающих его ещё шире, все ещё находящихся в силиконе. Пальцев, таких музыкально-длинных, тех, который одним прикосновением могут убить столько людей, а ему приносят лишь удовольствие. Достоевский молча улыбнулся, снова нагибаясь к нему и оставляя несколько мягких, наравне с жёсткими, яростными движениями сзади, поцелуев по горячей плавящейся спине. Николай толкнулся назад, прогибаясь и ощущая, что вот-вот кончит, он закусывал щёки, пытаясь сдержать в себе слишком сильные вспышки наслаждения, но в этот миг все оборвалось — руки покинули его тело, с характерным пошлым хлюпаньем, заставляя разочарованно замычать обделенного мужчину. Достоевский задержался взглядом на распухшей дырочке своего партнёра, невольно облизываясь и резко замахнулся, ударяя прямо по его ягодицам, заставив звонко вскрикнуть Гоголя. — Ты же не думал, что я так просто тебе дам, что ты хочешь? Николай смаргивал наваждение, пытаясь вернуть себе хоть частичку былого самообладания, покинувшего его ещё в самом начале их игры. — Посмотри на меня, — мужчина медленно поднял голову, ощущая, как соленая капля пота скатывается по лбу на переносицу. Он сглотнул, с трудом фокусируя взгляд на брюнете, стоящем и голодно улыбающимся перед ним, на противоположной стороне стола, — умница. — Достоевский сверкнул своими аметистовыми глазами и протянул ладонь, медленно провел ею по влажной щеке и, убирая мешающие белые пряди волос, взял парня за подбородок, заставляя его запрокинуть голову ещё сильнее. В глазах продолжало двоиться, мешая полностью сосредоточиться на мелькающей картинке, чёрт, как же это прекрасно. Гоголь улыбался и прикрыл глаза, слегка усмехнувшись — прекрасно понимая, как такие невинные действия заводят Федора ещё больше. — Такой покладистый. Он пару мгновений любовался его лицом, а затем резко отпустил, заставляя, ничего не подозревавшего Николая, больно стукнуться подбородком о дерево и тихо зашипеть. Ещё пару секунд спустя рядом с ним маячила белая миска, наполненная свежей и сочной красной ягодой в сбитых сливках— клубнике. Гоголь поднялся, облизываясь и с нетерпением потянулся пальцами к аппетитному блюду, за что тут же шлепок по рукам. Он взглянул на Достоевского в притворной обиде, наконец осознанным взглядом разглядывая его: мужчина был одет в белую рубашку, скрывающуюся наполовину за темной жилеткой, черные обтягивающие брюки и с сексуальными перчатками на ладонях. Изящные пальцы взяли одну из крупных красных ягод за зеленый хвостик и подняли над миской, заставляя несколько белых капель упасть на стол. — Открой рот, — Николай беспрекословно подчинился, приоткрывая свои покрасневшие губы и, ощущая, как, теплые из-за комнатной температуры, сливки опадают сверху с ягоды ему на язык, и затем скатываются тонкой струёй прямиком в чувствительную глотку. Через несколько секунд он почувствовал и саму клубнику; осторожно касаясь её и посасывая красный кончик, Гоголь не отрывал разноцветного взгляда от коварных глаз Достоевского. Николай вобрал ягоду глубже, прикрывая глаза и продолжая слизывать сладкий крем с неё, совсем не спеша откусывать. — Знал бы ты, как сейчас выглядишь, Гоголь. До чего пошло и развратно, — блондин улыбнулся и всасывая клубнику целиком, начал медленно вытаскивать её, и снова заглатывать, будто у него был сейчас член во рту. Он не видел, как глаза Федора загорелись больше, как свободная рука начала подрагивать от желания прикоснуться, от желания вставить ему в рот свой пенис и заставить отсасывать прямо с этой чертовой ягодой во рту. Запихнуть прямо глубоко в глотку. Гоголь наконец ухватился зубами за нежную мякоть и проколол её, с наслаждением катая по языку маленькие красные кубики, а после те долго жуя. Из-за отсутствия рук он был довольно неуклюжим, почему на его губах появились пятна сока, стекающие вниз по подбородку, которые Николай тут же пытался поймать, пока дожевывал саму клубнику. Достоевский подавил в себе смешок, отбрасывая ненужную зелёную верхушку в сторону и беря следующую ягоду, прекрасно заметил, каким умоляющим взглядом на него смотрел парень — он успешно проигнорировал. Мужчина оторвал верхушку у клубники и, аккуратно взяв в рот с одной стороны, медленно склонился над покрасневшим лицом Гоголя в ожидании действий. Парень не заставил себя долго ждать, и, улыбаясь тому, как раскрылись темные губы Федора вокруг предмета, взялся за другой конец, заглытвая, собравшиеся упасть вниз белёсые капли с нее. Они не отрывая ни на секунду друг от друга взгляд, практически одновременно сделали укус на бедной ягоде, все приближаясь к заветным манящим губам другого. И Гоголь уже с большим нетерпением представлял вкус чужого языка у себя во рту, как всё внезапно оборвалось: Достоевский дразняще отстранился, не позволяя себя поцеловать, на что Николай тихо выругался, несдержанно дергаясь в стальных тисках и вздыхая. — Что, уже не выдерживаешь? — Съязвил брюнет, пробегаясь по его лицу более осознанным взглядом. — О, нет, дорогуша, я только играюсь. — Николай улыбнулся, с вызовом глядя на него исподлобья и откидывая мотком головы мешающие длинные пряди волос, прилипшие за все это время к влажному лицу. Федор лишь понимающе хмыкнул, беря в руки миску, полную фруктов и в очередной раз обходя стол. Гоголь поерзал из-за вернувшегося ощущения холода, пытаясь предугадать следующие действия Достоевского. Он услышал какой- то чавкающий звук скольжения, а затем ощутил, как что-то мягкое и небольшое проникает внутрь него, заставляя непроизвольно хныкнуть и распахнуть глаза из-за неожиданности. Осознание быстро и беспощадно прошибло его насквозь: мужчина собирался трахнуть его чертовой ягодой. И это неимоверно будоражило ещё больше, без того почти не соображающий мозг. Поступательные движения ненадолго прекратились, когда Федор достиг фруктом его простоты, заставляя взметнуться всем телом вверх. Он легко погладил его по пояснице, беря в ладонь следующую ягоду в креме и резче, чем в прошлый раз, запихивая ее в податливый анус. Гоголь тихо засмеялся, прерываясь на стоны, от ощущения новой проникающей в него ягоды. — Я знал...Что ты это обязательно сделаешь..! — Он подавил вскрик из-за того, что Федор сильно надавил пальцами на фрукт, который так хорошо сжимали нежные стенки дырочки, заставляющий другие несколько массировать чувствительное место внутри него. Брюнет промолчал и отстранился от Гоголя, давая временную передышку и в открытую наслаждаясь своим "творением": последняя слегка клубника выглядывала из порозовевшей задницы, не вместившиеся внутрь сливки уже вытекали наружу, пачкая бледную кожу бёдер, а после ног, оскверняя. Боже, как же ему хотелось уже просто вытрахать этого мужчину. Невыносимо, ужасно, прекрасно. Николай попытался двинуться и тут же перестал, сдерживая стон из-за того, как предмет переместился следом за ним, он закусил губу от непередаваемого словами восторга. Такой специфичный способ удовольствия, который не каждому придется по вкусу, чертовски нравился им обоим. Сумасшедшие. Достоевский медленно провел пальцами по напряжённой коже ягодиц, чуть оглаживая и ощущая подушечками, как же дрожат мышцы партнёра. Он в очередной раз опустился перед растраханной задницей Гоголя и примкнул губами к ягоде внутри него, вытаскивая ту зубами и, начиная есть прямо рядом с ней. Николай слегка покраснел, кусая щёки и тихо мыча от смешанных ощущений. Гоголь мог громко расхохотаться в тихом месте среди людей, мог начать танцевать на публике, мог заговорить с незнакомым человеком, да черт возьми, ничего практически не смущался и не стеснялся, кроме, как неожиданно выяснилось на досуге, этого. Конечности покалывало и нещадно сводило, продолжая напоминать о себе, что надо бы сменить позу, Гоголь уже держался только благодаря столу под ним. Федор примкнул к нему сильнее, тяжело дыша и хватаясь ладонями за крепкие бедра, притягивая к себе ещё ближе. — Вот чёрт, я скоро кончу, — блондин издал обречённый и прерывистый выдох, выгибаясь и заламывая себе пальцы рук от наслаждения, сзади же раздалось одобрительное гудение, распространяющее волны наслаждения по всему телу Николая. Он крупно вздрогнул, ощущая, как внутрь присоединились ещё и пальцы Достоевского, видимо, чтобы подтянуть ближе к выходу. следующую клубнику. Гоголь из последних сил сдерживался, чтобы не начать умолять и не кончить только от одного гребаного рта Федора. Он не видел, как мужчина прикрывал глаза, как отстранялся и заправлял за ухо мешающие темные волосы, чтобы потом снова продолжить очень уж порочную трапезу, но сладко возбуждающую трапезу — представлял в мыслях и облизывался, подавляя в себе стоны от таких картинок. — Только попробуй и тогда точно не получишь главный приз, — раздалось приглушённо и хрипло позади, обдавая ягодицы горячечным воздухом. О, блять. Николай поджал губы, надавливая ногтями на бедное дерево и царапая его, чуть ли не сдирая их со своих пальцев. Брюнет опять прижался губами полностью к его анусу, слегка покусывая нежные стенки зубами и, вызывая звонкое мычание у партнёра, проводил пальцами по бокам, сжимая, собирая остатки сока с его участков тела. Он всегда вовремя останавливался, специально отводя его от края, от приятной пропасти, в которую Гоголь желал окунуться, Федор Достоевский — настоящий демон искуситель во плоти. Наконец брюнет поднялся с колен и облизал испачканные губы и, протерев те тыльной стороной перчатки, слегка похлопал пальцами по часто сжимающемуся анусу Гоголя. Николай вздрогнул, тихо скуля от неимоверного напряжения и черных пятен перед глазами, мешающими нормально и четко видеть. Он несдержанно толкнулся назад, как бы призывая Достоевского к более активным действиям, на что тот лишь провел ладонью по его спине: успокаивая, раздразнивая ещё больше. Гоголь решал: сдаться и начать умолять или же ждать того от брюнета, который вероятно сам уже на пределе, но зная его — точно будет терпеть и ждать до последнего. Черт. Рука двинулась дальше пробежавшись пальцами по лопаткам и зарывшись в мокрые белые локоны на затылке, ероша те, а после резко дергая назад. — Просто скажи эти несколько слов, Николай. — Блондин подавился очередным стоном, ощущая поцелуи и укусы у себя на задней стороне шеи. Он закусил внутреннюю сторону щеки, дергаясь от ощущения чужой одежды, прямо возле зудящей задницы. Мужчина и в правду намерен был все таки пойти ему на уступки, чтобы наконец получить заветную разрядку, но вдруг резко передумал удерживая себя от порывов и заглатывая не произнесенные слова обратно. — Только после тебя. — Он вызывающе улыбнулся, после чего Достоевский расплылся в улыбке, ненадолго сжимая руку сильнее, а после отпуская того и уходя в конец комнаты. Гоголь неожиданно взметнулся, распахивая глаза и пытаясь обернуться назад, чтобы увидеть его. — Ну тогда развлекайся сам. Посмотрим, насколько тебя хватит, — брюнет опустился в зелёное бархатное кресло, беря в руки какую-то книгу, до этого мирно покоившуюся на столе, и начиная с наигранным интересом читать. Гоголь фыркнул, закатывая глаза и невольно ерзая, попробовав ослабить давление веревок, что лишь больно проехались по щиколоткам, заставляя прикусить от раздражения губу. В начале ему было не так сложно, но спустя несколько минут, Гоголь всё ещё ощущал неутихающее возбуждение, из-за не желающих уходить из мозга фантазий, ощущал непозволительно широко свое открытие нутро, что было довольно сложно терпеть. Он несколько раз толкался в воздух, пытаясь дотронуться хотябы немного до столешницы — безрезультатно, она слишком высоко для этого, будто специально, нет, точно намеренно. Сзади преспокойно шуршал страницами Федор и попивал, недавно сделанный черный чай, будто его вовсе и не напрягало, что сейчас происходит. Николай с досадой поджал губы, практически беззвучно стукая кулаком по столу. — Чёрт, ладно! Пожалуйста, Достоевский, я умоляю тебя.. — Тихо произнес Николай, опуская вниз голову. Наверняка этот проклятый демон сейчас наслаждается тем, что вечно свободолюбивый Гоголь так унижается перед ним. — Хм... — Достоевский сделал искренне задумчивое выражение лица и замолчал, ожидая продолжения его слов. Он ненадолго задержался взглядом на так и не прочитанных им строчках. — Прошу, вставь в меня свой член и возьми на этом столе, — голос блондина звучал так жалко и хрипло, что было приятно слышать ушам Федора. Он мечтал об этом настолько долго, все ещё не желая заканчивать их игру. — Нет. — Он сам прикусил губу и незаметно нервно провел пальцами по обложке. Гоголь чуть ли не зарычал, проклиная: Федор точно потом ответит за все то, что сделал и делает с ним сейчас. — Блять, Достоевский, пожалуйста! Дай мне просто кончить, я не могу уже терпеть, прошу, умоляю, чёрт возьми... Пожалуйста! — Не сдерживаясь, захныкал Николай. Только ножкой топнуть не хватает, которой он не может это сделать, а так хотелось бы для достоверности. Достоевский тут же вернул к нему горящий пламенем не распустившейся страсти взгляд и хлопнул книгой, возвращая ту на свое законное место. Послышался скрип, а затем тихие плавные шаги, Гоголь затаил дыхание, облизывая губы, а затем услышал щелчок. Мужчина молниеносно расправлялся с веревками на его ногах, а сам дал ключ от наручников, которым Николай еле как, но воспользовался, наконец освобождаясь и вставая на ноги, чуть ли не спотыкаясь о них. Правда ненадолго: Федор грубо повернул его к себе, яростно впиваясь в губы и сбросив на пол чёртовы кандалы, посадил на него Николая. Тот в свою очередь довольно промычал в рот, с остервенением вгрызаясь в чужие губы и оттягивая, сжимая его темные волосы, он ощутил, как ноги раздвинули, и к нему уже прижималось голое горячее тело любовника. Николай нетерпеливо потерся, ощущая яркие вспышки удовольствия, прожигающие его, словно огонь. — Да, ещё, ещё... — Он тяжело дышал, чувствуя собственнические укусы на груди, шее, плечах, поцелуи на лице и руку всё ещё в черной перчатке на своем колом стоящем члене уже на протяжени часа точно. — О! Ха.. Движения ладони увеличивались, медленно надавливая под яйцами, а после яростно надрачивая по всей длине, и Гоголь закатил глаза, содрогаясь в оргазме, сжав при этом плечи Достоевского настолько сильно, что на них останутся потом синяки. Федор улыбнулся, ощущая на себе липкую сперму и тут же засунул в него свой член, сразу насаживая на полную длину, и заставляя Николая откинуться назад, ударяясь головой и спиной о бедную мебель. Плоть раздирало от несмазанного инородного предмета, хоть тот и находился в презервативе, но Гоголь почувствовал короткую вспышку боли, приятной боли, тут же затмившейся наслаждением. Достоевский тихо зарычал, нагибаясь следом за ним и закинув его ноги себе на плечи, мужчина начал двигаться, постепенно ускоряясь. Парень закричал, закусывая свои пальцы и гадко ругаясь. — Да, да, да, да! Сильнее! Хах, да...! — Гоголь вцепился руками за стол, совсем не обращая внимание на то, как он опасно качается под ними из стороны в сторону, и поднял туманный от слез и удовольствия взгляд на Достоевского. — О, боже, поцелуй меня, блять! Федор беспрекословно выполнил эту просьбу, смыкаясь с ним губами и глубоко проникая в податливый рот языком. Он впился в его упругие бедра ногтями, натягивая на себя ещё сильнее, глядя прямо в то и дело закрывающиеся разноцветные глаза. Они глазами друг другу в вечной любви признавались, Наплевав на людей, на мир, на целую вселенную, Им злобно кричали: "безумцы!" А они лишь смеялись на это и отвечали: "Безумцы меняют мир, дорогуша!" Николай отстранился от него в беззвучном крике, проваливаясь в очередной яркий оргазм, уходя далеко за грань, но продолжая медленные движения бедрами на встречу партнёру. Достоевский крепко сжал расслабленные руки Гоголя, сжимая зубы и с глухим стоном изливаясь внутрь него. Николай прикусил губу, ощущая себя настолько чувствительным и грязным, каким не был никогда. — Кажется, я скоро потеряю сознание. — Хихикну блондин, тяжело дыша. Он замычал, почувствовав, как из него медленно выходит Федор. — Надеюсь, от удовольствия. — Федор самодовольно ухмыльнулся, помогая ему подняться. — От твоих выходок, — прищурился Гоголь, ущипнув того за щёку и на подкашивающихся ногах подошёл к дубовому шкафу, открывая его в поисках салфеток. При каждом шаге бедра слипались из-за сладкой субстанции на них. — Сам попросил, — парировал брюнет, тут же ловко поймав кинутую ему коробку влажных полотенец. — Я лишь усовершенствовал. — Ты лишь прикрываешься этим, — ответил Николай ухмыляясь и стирая с себя последствия их игрищ. — Возможно, — он коротко улыбнулся ему, ощущая жжение на спине и плечах от царапин, оставленных Гоголем.