на моих коленях

***

Хакон долго и муторно ковыряется с замком на коробке, пока с победным свистом не достаёт из неё знакомую полосочку. Даже игнорирует смешок за спиной, понимая, что малец стебётся над его долгими потугами. Не всегда, знаете ли, приходится иметь дело со взломом, если можно найти того, кто всё сделает за тебя. Вот и приходится ковыряться в поте лица над крошечным замком. Да и плюсом, сложновато делать это, когда зрение падает от возраста и постоянных попыток чтения в свете обычной уфешки. Да и пальцы, отбитые Вальцем, дрожат. Не гнутся и не слушаются своего хозяина, так же, как и он сам своего «начальства» В прошлом и в настоящем. Шебуршание за спиной становится активнее. Быстрый взгляд в сторону и становится понятно, что к чему. Эйден время зря не терял и осматривал каждый уголок и застенок. Ковырялся в контейнерах, вытаскивая на свет божий куски металла для лезвий и всяких нужных побрякушек. Разные тряпочки засовывал в свой, похоже, необъятный рюкзак. Даже умудрился найти бинты вполне приличного качества и, кажется, отложил кучку в сторону, делясь добычей. Очаровательное зрелище. И вот что без него делать?       — Ты ищешь Святой Грааль или эту очень важную штуковину?       — Можно сказать и так.       — И как ты только справлялся все эти годы,если даже простую коробочку открыть не можешь. Я бы ее просто…       — Ногой открыл?       — Угу.       — Я так и думал. Практичный ты человек, малыш. Вот только с ней надо бережнее обращаться. Мужчина спиной видел, как закатываются глаза у парня. Не нужно было даже гадать. Очевидная реакция на все его подколы практически у всего его окружения. Вот только менять себя он вообще не собирался. Привычки дурацкие, выработанные годами, уже вцепились крепко в характер и прогрызли себе ходы через сердце и душу. Эйден щурится на него с подозрением, но подпускает к себе безумно близко. Даже не отстраняется. Хотя куда сейчас деваться. Он пытается доверять, хотя Киллиан пару часов назад говорил ему об обратном. Крепкая ладонь источает непривычно приятное тепло, и с трудом получилось сдержаться. Плечо нежно ноет, а бёдра от неожиданной тяжести обжигает. Хакон не находит ничего лучше, как устроиться на чужих ногах, чтобы «закрепить отношения». Эйден смотрит чуть размыто на него и вдруг хватается за бок, сжимая пальцы крепко, крепко. Пользуется моментом и случаем. и это почему-то смущает привыкшего ко многим поворотам сюжета бегуна. Недо интим и безумно чистый взгляд совсем не подходили обстановке и ситуации, но они всё же присутствовали, и от этого не уйти. Сложно игнорировать тот факт, что «облапывания» были. Поёрзывания привлекают внимание, но пилигрим не собирается отпускать добычу. Ему безумно интересен биомаркер. Вот только Хакон на его бёдрах привлекал больше внимания. Сам виноват: угнездился как у себя в убежище, так ещё и сбежать пытается. Совесть же надо иметь.       — Так тебе нужен биомаркер или ты хочешь меня слопать, малыш?       — Если только это можно совместить. Тяжесть в груди увеличилась вдвое. От чувства вины за откровенное враньё и за использование в собственных целях с дальнейшим устранением с пути. Эйден же всего этого не замечает или просто умело делает вид, (что непонятно, причём для них двоих) доверчиво подставляя руку. Вокруг запястья оборачиваются тут же пальцы и нежно гладят выступающие косточки смазанным быстрым движением. Парень приоткрывает рот, когда ему протягивают ремень, и сжимает его зубами, увидев во взгляде напротив слово «прости». Боль, пронзившая тело, ударяет со всей дури в голову, и Хакон от чужих судорог чуть не улетает на пол. Он впечатывается своим лбом в тот, что напротив, и держит всеми своими силами парня на одном месте. Не хватало ещё покалечиться лишний раз. И так всё симпатичное личико в шрамах. Дрожь вскоре прекращается, и тяжелое дыхание ударяет в грудь, где прячется пилигрим, пытаясь успокоиться. Паника охватывает обжигающим пламенем, когда индикатор фиксирует зашкаливающий уровень заражения в крови. Алый блеск в глазах и на биомаркере оглушает, поэтому бегун соскакивает на пол, чтобы вытолкнуть не понимающего ничего парня на улицу. Тот, собрав все косяки и углы, подгоняемый криками и рычанием летуна за спиной, пытается попасть в нужный ему коридор. Полутьма и огромное количество хлама, которое лезет под ноги, сбивают с пути, но видимый вдалеке дневной свет вскоре озаряет лицо.       — Ты справился, малец. Я даже горд, — Хакон, видимо вспомнивший свои корни, порывисто касается губами обеих щёк, которые тут же вспыхивают румянцем.       — Эу, что за нежности? Эйден отфыркивается, смущаясь, но почему-то зеркалит всё это. И даже вытаскивает из чужой прически свалявшуюся в крупные комочки пыль и мелкий мусор. Увидь их кто-то со стороны, то точно бы пошутил про молодожёнов или про «друзей с привилегиями». Неловкость кружится вместе с огрызками листьев, и от этого мурашки собираются между лопатками в одну большую кучку. Совершенно не требовалось проверять состояние пацана, но Маттиас руки свои загребущие тянет к окольцованному запястью и, увидев зелёные деления, успокаивается. До поры до времени. Через неделю-полторы хочется всё повторить. Пилигрим перерывает все доступные ему каналы связи и ищет в округе зелёную накидку. Своеобразная прелюдия с последующей перчинкой в виде острой боли почему-то зацепила. Не каждый день такое случается. Видимо и прочувствовать вновь появилось желание. Обычно организм и душа игнорились, поэтому стоило что-то изменить. Разобраться в потребностях в угоду молодости и новому опыту. Что вот он теряет? Всегда можно притвориться, будто ничего и не происходило, замолчать ситуацию и разойтись, как миротворцы после пятиминутки у Айтора в кабинете. Повод появился сам, как и пропажа. Хакон притащил бинокль, хоть и с треснутыми линзами, но это лучше, чем ничего. Эйдену даже не нужно включать чутьё, чтобы заметить яркую свежую царапину на щеке и заметно перебитые костяшки. Обветренная красноватая кожа очень уж бросалась в глаза, как и потемневшие мешки под ними. Сразу обухом по голове прилетело чувство неправильности от слетевшего с языка предложения передохнуть с бутылкой пива. По-совиному наклонив голову, мужчина хитро улыбается и принимает просьбу, пуская в оборот. Ему несложно поделить свое личное время с тем, кого нужно обчистить на важный Вальцу ключ. Уютный закуточек на одной из крыш был встречен одобрительным кивком. Заготовленный алкоголь и небольшой запас еды с ещё большим энтузиазмом. Большего и желать не нужно в нынешних то условиях. Взмокнув от бега и лазанья по зданиям под собственное смущение и любопытные взгляды, Эйден решает сменить шмотки. Даже предлагает тоже самое сделать Хакону, и тот на удивление соглашается. Даже сам в наглую протёр тело влажной тряпкой, используя одну из банок с водой (стоило разрешения спросить прежде чем брать). Захмелев под немного выдохшимся градусом, но вполне себе вкусным. Пилигрим осмелел. Его движения чуть приторможены, а перед глазами окружение уже начинает терять свои чёткие очертания. В груди от этого тепло, и с каждым новым глотком жар нарастает. Щёки уже пылают немного тем самым редким румянцем, что обычно не наблюдался на его лице. Может, поэтому подманить несостоявшегося друга пальцем и усадить его к себе на колени не показалось чем-то странным. Хакон тоже не контролирует совершенно ситуацию и беспечно пристраивает ладони на чужих плечах, стараясь не свалиться на пол. Несчастный стул под весом двух не маленьких мужчин скрипит, но держится, разве что немного шатается при резких движениях. Всё же бегун не мог просто сидеть, он ёрзал, пытаясь устроиться поудобнее.       — Тяжелый…это так на тебя груз прожитых лет давит, старик?       — Хммм, может быть. Или у тебя слабые колени, которые между прочим очень острые.       — Ой, да ну тебя.       — Вредина, — Эйден злобно начинает пыхтеть и неожиданно показывает кончик языка, прежде чем отвернуть голову в сторону, — ну точно маленький ребёнок. Маттиас хочет задать вопрос, но молчит. Смотрит на скулу напротив со свежей ссадиной и синяком чуть ниже, который уже немного начал наливаться некрасивой желтизной. У парнишки даже синяки под глазами постепенно по глубине фиолетовости их оттенка скоро начнут догонять те, которые уже давным-давно обосновались на лице мужчины. Грустное зрелище, но безумно притягательное. Пальцы сами ложатся на тонкий шрам у ключичной впадинки и очерчивают практически ровную дорожку до нахмуренной брови. Эйден перестаёт делать вид, что ему всё равно и что его тут нет. Косится теперь, пытаясь просчитать каждое новое движение. Интерес блеском отражается в глазах, и опьянение загущает его, реализуя в ответную реакцию. Ласкается и ластится неумело, пытаясь, видимо, кому-то подражать. Разве что только не урчит и не виляет воображаемым хвостом. Хакону нравится смотреть на это и тем более сидеть на чужих бёдрах. Он прекрасно понял, почему именно в таком положении оказался, ведь не первый день принимает в свою сторону попытку флирта. Биомаркер будто призывно подмигивает своими зелёными делениями, поэтому и губы касаются нежной кожи запястья именно там. Чуть ниже места застежки ремешка, где пахло пролитым пивом и немного мускусом. Смешно зажмурившись от щекотки, Эйден ещё сильнее розовеет и слепо тычется губами к лицу напротив. Хмельное состояние разума подсказывало ему, что так и нужно. Так правильно и так он сможет, наконец, расслабиться. Не важно, что они оба знакомы совсем немного, но так ведь проще. Никогда не знаешь, станет ли этот вечер последний в жизни. Можно ведь выйти утречком на улицу и наткнуться на летуна или на что похуже. Хакон был очень притягателен не только внешне, но и с харизмой у него проблем не было. Характер, конечно, выёбистый, да и шутки не смешные, но вот смех приятен на слух, как и бесконечные пустые разговоры с бешеным французским акцентом.       — Тебе понравилось то, как я тебе нацепил биомаркер? Надеюсь, это хоть сгладило ту боль. Неприятные ощущения, меня от воспоминаний аж пробрало.       — Угу… я поэтому тебя и позвал.       — Мало?       — Да.       — А если я скажу, что спал только с женщинами и никогда не целовал мужчин?       — Пойму, что ты пиздишь.       — Ты не дурак и не слепой. Ещё добавлю тебе плюсик. Подкат сработал частично, и пилигрим сильнее покраснел. Маттиас прекрасно понимает, что опыта у того совсем нет, и с молчаливого согласия начинает вести сам. Их первый поцелуй легкий и полон зажатости. Сложно разжимать губы и направлять язык куда следует, когда совсем в этом не разбираешься. От жара чужого тела, давящего сладко на бёдра и грудь, Эйден стонет и всё же приоткрывает рот. Влажный и горячий язык очерчивает края острых и, похоже не совсем человеческих зубов, и по нёбу сразу растекается вкус железа. Капелька крови и мелкая царапина, от которой бегун шипит, но всё же углубляет поцелуй. У него в затылку стекает волна тепла и концентрируется где-то в копчике. Видимо тоже хвост воображаемый успел отрастить. Пилигрим понимает, что держится ровно только благодаря ладоням на собственных щеках. И пальцам, что массируют нежную кожу за ушами и почёсывают ласково загривок. Волосы там мягкие, хоть и чуть-чуть влажные от пота. Вот Хакон и получал двойной бонус. Искры удовольствия покалывали в груди, и складывалось ощущение, что внутрь попало шампанское высокого качества, а не низкосортное пиво. Ёрзание становится активнее, и теперь становится ясно, что они оба возбуждены. Каждое касание импульсом отдаётся и напоминает очень деликатную и контактную драку. Потому что Эйден льнёт, липнет и исследует своими руками всё, до чего может дотянуться. Залезает под бесконечные слои одежды и, полностью распустившись, осторожно мнёт бока, а после и грудь.       — Вам всем там мёдом намазано что-ли? — парень тут же недовольно зыркает.        — ДА! И больше ни с кем не поделюсь. Хакон улыбается и прикусывает кончик носа, заигрывая и дразня. Сложно отрываться от поцелуев, но побаловать себя всякими глупостями то можно иногда. Ему легко и хорошо, а смущение пилигрима перемешивается с его собственным. Нежный микс из неуверенных эмоций, но в тоже время желанных. Они оба ниже пояса, твердые и возбуждённые, что каждое трение отдаётся горячими импульсами. Одновременно больно от того, что ткань сковывает и в тоже время очень хорошо. Первый покус и засос ложится неровным туманным пятном на чистую от шрамов сторону шеи. Эйден выдыхает стон и воздух из приоткрытых губ, понимая, что его безумно сильно развозит. Если бы не спинка стула и не крепкие ладони, он бы точно растёкся в довольную лужицу на полу у чужих кроссовок. Тёплое чувство концентрируется в животе и сворачивается там урчащей кошкой, играющейся со стайкой, похоже, что бешеных бабочек. Хакон гладит теперь именно там и не спускается ниже кромки джинс и максимум, что делает — ослабляет ремень. Щадящее расстёгивание пряжки уменьшает давление, но легче особенно не становится. Наличие большого опыта не означает, что смелости и уверенности будет полно. Всё же дрожь в руках присутствует, и бегун не совсем понимает, что делать толком. Он редко оказывался в интимной близости с теми, кто имел опыт, только с самим собой и терялся каждый раз. И всё же с пилигримом оказалось тяжеловато. Тот с непривычки активно толкался между ягодиц и, кажется, успел уже кончить один раз уж точно. Нетерпеливость, жажда новых знаний и ощущений захлестнула его полностью, что даже «держать себя в штанах» не получалось у него.       — Ты целуешься отвратно, малыш…ауч. Не кусайся!       — Так научи и не будь занудой.       — У нас ещё полно времени для этого или это было одноразовое помешательство?       — Ты придурок.       — Сам знаю, chérie. Эйдену дискомфортно от влаги, но ещё больше его заботит чужой стояк. Неловко расстегнув ширинку и опустив взгляд, он немного замешкался, но собрался с духом. Нижнее бельё хоть и было застирано тёмным, но всё же разглядеть на них приличное пятно от смазки было легко. Хакон облегчённо шипит и стонет, когда под ткань проникает ладонь. Она сухая и безумно горячая. Сильную пульсацию крови они чувствуют оба, и от этого уверенность в каждом последующем действии постепенно крепнет. Смущение окрашивает в бордовый щеки, облизывая торчащие скулы, и чтобы его скрыть, француз взатяг целует. Будто бы парень «под ним» был последней в его жизни радостью или сигаретой. Тот же радуется возможности практики или просто делает вид, что не замечает очевидных вещей. По искоркам в совсем не наивных сейчас глазах стало всё понятно. Поднимать белый флаг и полностью капитулировать — совсем не выгодное решение. Когда привычка руководить, управлять всём процессом в одиночку и понимать, что всё идёт точно так, как задумано, или даже лучше. Вот так обычно проходило сие мероприятие. Хакон старается не выпускать из рук бразды правления и давит своим обаянием. Прикрывает ресницы, напрягает мышцы рук, заставив сбиться дыхание у Эйдена, и, цепанув кончиком пальца чужой подбородок, отклоняет голову, чтобы поставить засос. И всё же оставались стоны, которые совершенно не получалось контролировать. Они вырывались их груди совершенно случайно, и пилигрим не хотел, чтобы они приглашались и уж тем более не прекращались. Проявив ловкость и внимательность, в перерывах между тягучими поцелуями, он нарочно усиливал амплитуду движений своей ладони, а второй, свободной перехватывал руки бегуна, чтобы тот даже не вздумал закрывать собственный рот. Доминировать они могут и вдвоём, просто каждый в своей области.       — Хочешь послушать?       — Да. Не вижу ничего, что могло бы тебя смутить, — Эйден выкручивает сердечный ритм на максимум и от этого градус в крови будто бы подскакивает ещё выше.       — Мои жены не особо то любили их. Им не нравилось, что я громче чем они…       — Ну и дуры. Хакон только собирался открыть в возражении рот, как заметил тёмное полотно румянца на щеках пилигрима. Видно было, что старался сдержаться в словах и выражениях. И вполне искренне же высказал своё мнение, пытаясь вплести в него. Пальцами своими длинными не забывает в этот же момент работать. Опуская ладонь вверх-вниз сжимая и разжимая, будто это тренажёр для рук. Выжимает досуха сперму через какую-то минуту после небольшого диалога и слизывает слишком уж рьяно белёсые капли, попавшие на щеку бегуна. Её было все же слишком много. Краснеть, как самый отборный и свежий помидор, Эйден начинает практически сразу. Сжимает губы в тонкую ниточку и комкает собственные штаны, чуть ли не оставляя на них ещё больше дырок. Маттиас неловко усмехается и чешет подбородок, пытаясь придумать какое-нибудь оправдание парню, чтобы тот не сгорел от стыда и уж точно не перестал с ним общаться. Прекрасно же понимал: что тому ничего, гениально, а голову не взбредёт. А самое первое, что там появится, так это мысль о побеге и последующем молчании. Бывали уже такие случаи. Натуралы, которые просто «случайно решили попрактиковаться в поцелуях с увереным би» и друзья, которые «просто проводят хорошо время вместе, чтобы потом после трёх кружек пива быстренько перепихнуться и разойтись, будто ничего и не было». Ведь так же проще. Для них.       — Прости, если переборщил, — пилигрим щекочет носом голую кожу шеи, которая всё ещё пощипывала от свежих засосов.       — Всё окей, малыш. От такого натуралом быть ты не перестанешь. В пьяную голову все что угодно взбрести может, да и руки себя контролировать перестают… Понимаю, — Хакон трещит без умолку, стараясь заполнить своим щебетанием неловкую пустоту, совершенно не замечая, как с каждым словом все больше и больше суровеет лицо парня.       — Я разве говорил, что «натурал»?       — Оу… вот это уже интересно, — мужчина даже не стал обижаться на то, что его перебили и теперь уже с большей заинтересованностью посмотрел на своего «любовника». Сверху открывался прекрасный вид на открытые ключицы, покрытые розоватым пятном смущения и жаром от не выветрившегося алкоголя. Под ними затаилась парочка родинок, одна из которых разделилась на две половинки старым шрамом, проходившим, кажется, от самой груди. Их вообще было много, и родинок, и шрамов, но последних все же больше. Расстроившись отсутствию ярко выраженных веснушек, но обрадовавшись глазам, цвета утренней морской волны, что вблизи, оказались ещё ярче и притягательнее, Хакон улыбается. Эйден же просто невольно щупает его за бёдра и млеет от громадного прилива тепла. Приятное физическое ощущение после оргазма уже испарилось, но ментальное засело в грудине и свернулось там, урча. Алкогольная аура постепенно растворялась, и стеснение схватило когтями за спину, заставив сгорбиться. Спрятать лицо в вырезе футболки становится идеальным вариантом. От тёплого дыхания пробегают мельком мурашки, и даже волосы на загривке будто бы поднимаются. Бегун щекотно целует в шею и до куда может дотянуться, забираясь пальцами под немного влажную футболку. Безумно захотелось выпить и погрузиться обратно в непонятное забвение. Там и думать не нужно, и чувства по другому вспыхивают. В углу вдруг резко падаёт тот самый необъятный по вместительности рюкзак, и от грохота мужчины вздрагивают. Эйден начинает смеяться первым, разряжая обстановку, пока его уже более расслабленно гладили по спине. Настроение быстро выравнивается под какой-то комфортный уровень, подавляя неловкость. Даже стул перестает противно скрипеть и раздражать. Расцепляться по каким-то непонятным причинам не хотелось, но липкость на коже от пота и других телесных жидкостей подталкивал к другим действам. Хакон соскальзывает с нагретых коленей, напоследок смачно чмокнув парня в щёку. Француз внутри него не мог перестать пристраивать собственные губы на чужом лице, особенно когда этого уж очень хочется. Сложно удержаться, когда в ответ на каждые ласки подставляются вновь, принимая правила игры.       — Душно у тебя, малыш. Мне дышать даже тяжеловато. Натопил ты убежище с генератора будь здоров.       — В следующий раз не буду перебарщивать, старик. Сейчас можно немного приоткрыть окно или дверь. Я бы вообще вышел…       — А он будет? — у Хакона щемит сердце, но виду он не подаёт.       — В этом деле у меня опыта вообще не имеется, но если не оттакливают тебя мои «выходки», то не вижу причин всё заканчивать. Эйден уползает в сторону окна, с громким протяжным скрипом отодвигает в сторону снятую наспех с гвоздя доску и подставляет мордочку свежему ветру. Сложно было не заметить, как довольно он зажмурился и как быстро покрылась мурашками оголенная кожа. Именно в этот момент, смотря на развернувшуюся перед ним картину спокойствия и умиротворения, бегун выдыхает. Зацелованный, вымотанный самой обычной дрочкой, он остался совершенно довольный, что даже изодранную до самого мяса губу закусил от кульбит бабочек в животе. Кресло становится неприятным препятствием на пути, поэтому подобраться тихо и акккуратно не получается — только под маты. Хотя нежный чмок в ушибленный локоть как-то сгладил момент. Забираться обратно на колени было бы перебором, но соблазн был очень и очень велик. Пришлось ограничиваться пристраиванием «загребущих рук» на бёдрах. Смущаться бессмысленно, вот и пилигрим относительно спокойно реагирует, прижимаясь спиной к груди, вжимаясь в неё как можно сильнее. Тепла и уюта безумно не достаёт, что даже от таких мелочей зудит в груди. Биомаркер призывно начинает скрипеть стоит чуть высунуться за пределы света уф-ламп. Приходится отодвинуться обратно к спасению, пусть хоть и временному. Фиолетовый цвет и свет идёт не всем, так как Хакон убеждён, что его морщинки, хмурые изгибы на лбу и лёгкая седина в волосах становятся порядком тяжелее. Но Эйден всматривается в каждый изгиб и чёрточку, запоминая на будущее. Ему хочется узнать побольше, даже если это всё в скором времени обернётся катастрофой. А чуйка подсказывала и вела к этому на довольно сильной тяге. Может, именно поэтому, забив на советы Киллиана, парень врывается в новый ему мир отношений. Выскребает уважение и доверие к себе, помогая раскрываться не только в «козлином» ключе Хакону, получая в ответ правду. Горькую, обидную, но не скрытую липкой ложью. И всё ради того, чтобы при каждом удобном случае размещать его на своих коленях, целовать и давать себя окольцовывать во всевозможных смыслах. И пусть Вальц продолжает бессмысленно ждать свой ключ-ВГМ пока одна из его «верных» шестёрок выбирает его названного сына вместо начальства.