Когда-то у меня было платье, прекрасное платье.
Столь тонкая вещь!
Светло-голубое, словно небо,
С незабудками, разбросанными тут и там.
Интересно, сколько отец выпьет сегодня и заявится ли он к ней в комнату? Он не срезал замки, потому что она редко запиралась. К тому же, она подставила под бронзовую дверную ручку спинку стула враспор, так что ему пришлось бы попотеть, чтобы забраться внутрь. А забравшись, он не найдёт там никого и спьяну потащится к себе спать. Это немного успокоило Дакоту. Такое было не впервой; так было весной, когда сажали кукурузу, и в этом сезоне всё пройдёт так же. Её пугало, что это становилось уже нормой, и всё было как бы в порядке вещей. Подвязав узлом подол платья, она остановилась в хлёстких стеблях кукурузы, которую пока не успели собрать в самый первый и самый жаркий день работы. Она надеялась, что Сойка никуда не ушёл с поля и ждёт на их месте. Он мог бы отправиться на временный ночлег с другими мужчинами, вымотанный после целого рабочего дня. В конце концов, это отец с братом ехали на комбайне, а он шёл пешком вместе с другими сборщиками. Но раз прошлой весной он её не покинул, то почему должен был уйти сейчас? Дакота давно не бегала в кукурузе ночью, но тропы, проложенные отцовскими ногами, знала, как Отче наш. Она шла по одному ей ведомому внутреннему компасу, понимая по небу примерное положение поля и того, что где находится. Дакоту учили старые друзья-сборщики, она не забыла их науки. Кукурузное поле ночью — место особенное. Там легко напугаться; кажется, стебли были живыми и шептались. Сойка не раз говорил, что так и есть, и кукурузе надо сначала что-то отдать — прежде, чем собирать её. Дакота знала, что Старый Лук, которому перевалило за пятьдесят пять, и лицо у него было изрезано морщинами, как обезвоженная почва в знойное лето, принёс с собой в этот раз живого зайца в мешке и перерезал ему горло серпом, чтобы кровь брызнула на стебли. Он молился на языке омаха, чтобы кукуруза не забрала никого из племени в этом году, и чтобы сбор урожая прошёл спокойно. Потом он выпотрошил зайца и закопал потроха в одной части поля, той, что смотрит на запад, а тушку — в другой, восточнее. На следующее утро, только после этого ритуала, индейцы спокойно приступили к работе. Чёрные и до этого угрюмо ходили вдоль поля за комбайном, только без толку. Они были куда ленивее и плохо управлялись с кукурузой. Дакота бежала так быстро, что платье заплеталось между ног. Под подошвами её калош хрупали опавшие стебли и земля. Она слышала из дома песню и вся покрывалась холодным потом. Ей казалось, как бы быстро и далеко она ни бежала, но песня была постоянно за спиной.Надену его — и от счастья летаю,
Так часто носила, что всё поистлело…
И вот его больше не оказалось.
Дакота неуверенно остановилась. Ей показалось, она заблудилась в кукурузе, и посмотрела вокруг, чтобы понять, куда идти. Вытерев со лба пот тонким рукавом белого лёгкого платья, поверх которого из голубого хлопка был шитый нитью фартук, она сделала короткий вдох. В вырезе высоко вздымалась девичья тяжёлая грудь. Дакота рано оформилась и не была, как это оказалось модным в больших городах, тонкой и бесплотной, с куриными грудками и мальчишеским лицом. Всё, что было в ней плотского, чувственного и женского, расцвело за это лето. Сойка не видел её несколько месяцев. Что он скажет? Дакота подумала, что пошла немного дальше нужного, и ей стоит вернуться назад и свернуть влево, по тропе, проложенной Джошем. Она попятилась и беспокойно заломила брови. А потом кто-то схватил её за плечи, и она громко завизжала. Визг прервался, когда ей на рот положили ладонь, и очень знакомый голос рассмеялся в ухо: — Ишь ты, напугалась… Кто бы подумал, что я застану тебя врасплох! Ну тихо, тихо, девочка. Крик по полю далеко разносится. Ты же не хочешь, чтоб твой старик в одних кальсонах выбежал палить по нам. Она резко развернулась и посмотрела снизу вверх на Сойку. Он был не то чтобы высок, но всё же выше неё. Сойке уже тридцать три, и за весь этот долгий день даже он дьявольски загорел на солнце. — Я тебя убью! — прошипела она и стукнула его по плечам. Сойка усмехнулся. — Начинай. Неряшливые пряди свисали вдоль его лица до подбородка; растрёпанная чёрная коса лежала между лопаток из-под чёрной же фермерской шляпы, какие носили многие в резервации. Он был в синей аккуратной рубашке, расстёгнутой на загорелой до коричневой бронзы груди. Худощавый и гибкий, как всегда. Это в нём не изменилось. Разве морщин в уголках узких глаз прибавилось. — Я рад тебя видеть, — нежно сказал он и сжал обе ладони Дакоты в своих натруженных руках. — Как дела твои, винчинчала? — Получше, чем были, — улыбнулась она и крепко обняла Сойку за шею, повиснув на ней. Он рассмеялся и обнял её в ответ, похлопав по спине рукой. — Господи, Пресвятая Дева. Я так беспокоилась за тебя! — Что со мной будет? — удивился он и скривил губы. — У меня всё по-прежнему. Летом на полях, зимой на лесопилке. — А это что? — она взяла его за руку и подняла на уровень своих глаз. Ладонь у него была крест-накрест туго перевязана. Он поморщился. — Порезал серпом. Всё заживёт. Ну? Говори. Что у тебя нового? Я о себе рассказал. — Долго же ты говорил. — Слово — серебро, но только не со старыми друзьями. Обещаю, соберусь с мыслями и наскребу пару историй. А сейчас Сойка в нетерпении. Прошу. Дакота развернулась от дома лицом к бескрайнему полю. — Я заканчиваю школу в этом году, — начала перечислять она. Сойка обнял её рукой за плечо и кивнул. — Воште. — Ещё Бесси, наша корова, отелилась той весной, помнишь? Сойка хмуро кивнул. — Отец продал телёнка в июле, купил мне чудесную зимнюю накидку, подбитую куницей. Знаешь, какая я в ней красивая? — Воштело! — довольно сказал Сойка. — Лела вохпи. — Джош решил не уезжать на учёбу, — вдруг помрачнела Дакота и опустила подбородок. — Хочет остаться на ферме и помогать отцу. Сойка покачал головой и ничего не сказал. Залитые лунным светом, они брели между рядов кукурузы, слушая, как та им что-то шепчет. — Лучше бы он отправился восвояси. — Я тоже этого хочу, Сойка, но не всё так просто, — вздохнула Дакота и положила голову ему на плечо. — Когда отец рядом, он ещё держится. Но когда того нет… — Он смотрел на отца и учился у него, — сказал Сойка и исподлобья взглянул вперёд. — Думал, так нужно обращаться с женщинами, и что он им бог, если он мужчина. — Он просто глупый мальчишка, — скривила губы Дакота. — Ты живёшь в таком месте, где никто ничего не говорит мужчине, если из его дома пропадает женщина, словно всё так и нужно. Женщина здесь — его собственность. И говорит «да, дорогой» и «как скажешь, дорогой», потому что мужчина привык это слышать. В городе немного лучше, — он нахмурился. — Тебе нужно уехать туда. — Поэтому я и налегла на учёбу, — подхватила Дакота. — Чтобы поступить в этот колледж… — Я забыл его название, — сдался Сойка. — Но помню, что тебе подойдёт. Ты любишь математику. — Мисс Кёрсти считает, я смогу поступить сама. — Дакота разволновалась и убрала светлые волосы за уши. Прядь снова выбилась. Сойка заправил её обратно. — Она обещала, что поможет составить рекомендательное письмо. Но я уверена, что отец меня не отпустит. — Конечно, нет, — сказал он. — Кто будет готовить ему вкусные обеды, и на кого он сможет спускать всех собак, когда напьётся или будет зол? И кто-то всё ещё должен убирать его дом. — Хоть бы он женился, — страстно выпалила Дакота. Сойка улыбнулся. — Я мечтаю, чтоб он встретил женщину и взял её в жёны! Она родила бы нового ребёнка, а я… я бы смылась. — Он не отпустит тебя так просто, — грустно заметил Сойка. — Даже с другой женщиной под боком. Он к тебе привык. Ну да ладно. А что твои друзья? Как дела вообще в школе? Что случилось за лето? И Дакота рассказала ему всё, что было. Она говорила и о том, как Джош подвозил её в школу на Родстере, и о том, что ей до конца прошлого года удалось сдать самый полный список прочитанных книг из всей параллели. И что осенью к ним в гости хотела приехать родная сестра её матери, тётя Эстер, и что она, Дакота, этого ждёт не дождётся. Она не видела тётю с похорон матери. Как бы она хотела уехать к тётке жить в Сент-Луис! Но вряд ли та захочет её взять… у неё там свой магазин готовой одежды, а с ним много хлопот. Да и нужна ей она, Дакота МакДонаф, дочка богатого фермера, Френка МакДонафа, ворчливого, себе на уме, с мясистой шеей и холодными голубыми глазами. С Френком вряд ли кто хотел бы связываться. И что раньше в школе училось полно ребят из бедных семей, и все науки преподавали так себе. Зато были Минутки добродетели и Минутки патриотизма. Но очень скоро, когда в сентябре она вернётся в класс, придётся браться за ум. В конце этой весны она немного просела в табеле с английским языком и тригонометрией и планировала это исправить. Ведь это были её любимые предметы, и просела она в них не совсем по своей вине. Тут она подобралась к тому дню, как это случилось, и вздохнула. Сойка чувствовал, что рассказ подводил его к чему-то, будто Дакоте хотелось… и не хотелось говорить одновременно. Он не стал настаивать. Она помедлила и неохотно продолжила: — И из новостей, наверно, это всё. Я тебя ждала всё лето, но ты не приходил. С самого мая ждала. — Ты знаешь, я не мог просто так заявиться к тебе на поле, — сказал Сойка. Его узкие индейские чёрные глаза, окружённые ресничным тёмным краем, видели больше по лицу Дакоты, чем она говорила. — Я рад, что сейчас мы смогли увидеться. Не знаю, сможем ли завтра. — Я выбегу в тот же час, как отец напьётся, — уверенно сказала Дакота. — Он начинает с пива, а заканчивает виски. Его вырубит. Обязательно. — Он не будет пить каждый день, моя хорошая, — покачал головой Сойка. — Он же не планирует сдохнуть во время сбора урожая. Хочешь немного посидеть? — Хочу. — Я тоже. Ноги гудят. Они сошли с тропы и устроились среди шепчущей кукурузы прямо на земле. Дакота сняла фартук, вывернула его наизнанку и подложила под платье, чтобы не испачкать подол. Ночной ветер трепал на худощавой фигуре Сойки его синюю аккуратную рубашку с поднятыми рукавами, и видно было, какое жилистое у него тело — как у беговой лошади, всё — кожа, немного мяса и гладкие длинные мышцы. Он закурил. Заложил сигарету между губ и неторопливо затянулся. Затем выдохнул дым ртом, выпустил его из ноздрей. Дым овеял бронзовое тёмное лицо, белые зубы и чистые, яркие белки глаз. — Я думала, вдруг что случилось, пока ты отсутствовал. — Призналась Дакота. Сойка сухо покачал головой и перехватил сигарету двумя пальцами. Он поморщился. — Весна была плохая. Всё, что заработал, быстро потратили. Сэм заболел. Тяжело заболел, понимаешь. Аделин продала землю. Сэма мы вылечили, но, сама знаешь… — Землю? — озадачено повторила Дакота и опустила взгляд. Она знала, что для Сойки земля была всем. — Так нужны были деньги? — Не только из-за Сэма, — заметил Сойка. — Весна была плохая. Я говорил. Да… много бед. Амбар сгорел. У Лука пристрелили лошадь. Они долго сидели молча. Сойка курил, Дакота мяла юбку своего белого платья. Что-то напряжённо обдумав, она подняла на Сойку лицо, осветившееся догадкой: — А если бы она пошла в банк с закладной… — Кто же дал бы ей закладную? — Но нашим соседям давали. — Ваши соседи — белые уважаемые люди, — от усмехнувшегося Сойки это звучало как оскорбление. — А моя сестра — нет. Дакота приуныла, Сойка выглядел безразличным. Он снова затянулся и закивал, выдыхая дым по новой лёгким седым клубом. — Да. Вышло как вышло. Назад не воротишь. Чего зря языками чесать. — И они имеют на это право, Сойка? — заволновалась Дакота и взяла его за запястье. На нём было повязано несколько плетёных чёрных шнурков и камней с дырочками. Местные говорили, такие носят колдуны и шаманы, Сойка говорил — это на удачу. — Разве индейские земли можно купить? — А как же твой папаша обзавёлся этими четырьмя сотнями акров? — спокойно спросил он. — Они законов не нарушили. Есть такой документ, который это позволяет. Ты, может, не слышала про такой Акт Доза? Дакота растерянно покачала головой. Её длинные светлые волосы, заплетённые в косу, растрепались у скул. Вид у неё был тревожный, виноватый. Будто бы она отвечала за все поступки всех своих предков, ныне живущих на этой земле. Эта юношеская горячность. Это умение мыслить чёрно-белыми категориями. Сойка смягчился взглядом и погладил её по щеке тыльной стороной ладони. Она ещё ребёнок, как ни крути. Совсем дитя. Многое не понимает, но поняла бы, если б объяснили толково. — Ну вот, спросишь в школе, — пробормотал он. — Ладно, куколка. Вставай. Пока дойдём до дома, будет глубокая ночь. — Уже пора? — разочарованно протянула Дакота. Сойка поднялся и подал ей руки. — Я тебя провожу до окошка, — обещал он, — и пойду тоже спать. Завтра начинаем работу в пять часов, пока солнце не так жарит. Мы с парнями соберём то, что срезали накануне, в мешки, а потом выйдет твой папаша на комбайне. — Сойка… — покачала головой Дакота и быстро обняла его. — Спасибо, что пришёл. Я скучала. — Я тоже, — задумчиво ответил он. — Я тоже. И надеюсь, ты все новости мне рассказала. Он внимательно посмотрел на неё. Так, словно видел насквозь, что она думает и что пытается от него утаить. Но Дакота знала, что лжёт ради его блага, и кивнула. — Клянусь, всё. И, солгав, взяла его за руку и пошла к ферме.