Как Евгений Попович змея предубеждений воевать ходил

Хороший день начался еще прошлым вечером, когда случайное знакомство закончилось улыбками и радостью. Я поставил будильник на пять и тихо вырубился абсолютно счастливым. Сад находился недалеко от меня, доехал я на удивление быстро. А вот дальше началось… Оно. Будни. Сады для детей с отклонениями всегда пахнут странно. Вроде бы, они и ухоженные, и в них пахнет едой и бассейном, как и везде, но есть что-то такое… особенное. После разговора с методистом я вошел в отведенную мне группу. Аутисты – тяжелое зрелище. Ни привычных криков, ни группок детей, ни легкой, будто «солнечной» атмосферы. Игрушки, расставленные на полках, и картинки на стенах будто издеваются, подчеркивая контраст между зацикленностью в себе – и огромным миром вокруг. Занятия с такими детьми проводятся недолго, но я всегда выкладываюсь до головной боли и тошноты. По одной простой причине – а кто, если не я? Вот и на этот раз я старался подать материал так, чтобы даже мне самому захотелось сесть за маленький столик и слушать незнакомого дядю, который только что вторгся в мой привычный мир и нарушил то, что я, может быть, строил вокруг себя годами. После занятия ко мне подошла воспитатель – едва ли старше меня, она выглядела замученной и как будто бы тоже «сама в себе». Светлые ее волосы были собраны в тугую косу, придавая миловидному личику ненужную остроту, а узкая юбка до колена явно была ей ненавистна. Тоненькое колечко на большом пальце и отсутствие естественного кокетства перед мужчиной – мы понимающе улыбнулись друг другу. Она поблагодарила меня за занятие, мы еще немного поговорили, периодически совершенно по-детски хихикая над ситуацией – надо же, встретились - два одиночества. Вскоре, мне стало пора уходить. Мы на равных обменялись рукопожатиями, она быстро накропала что-то для методиста, сунула мне и пошла к детям. А я поднялся на последний этаж тихого, шуршащего трубами сада. Методист меня чуть ли не расцеловала, но самое интересное пошло дальше. Она вдруг стушевалась, промямлила что-то и предложила пройти к заведующей… Знаете это чувство, когда в школе ведут к директору? Оно. - Итак, Евгений. Меня зовут Ирина Викторовна. Я посмотрела ваше досье, очень приятно, редкость, чтобы мужчина так блистал. Грамоты, хороший диплом… Даже опыт работы есть. Вы, безусловно, молодец. Мы готовы вас принять, но есть одно «но», довольно для нас значимое. Вы хотите у нас работать? - Да, естественно, мне очень понравился сад, такая теплая атмосфера… - Это очень хорошо. Видите ли, наш сад отличается очень высокоморальными требованиями. Мы никогда не были замечены ни в каких компрометирующих связях и поэтому… У меня будет к вам просьба. Вам нужно состричь Ваш чудесный хвост и заменить его приличной стрижкой, достойной взрослого мужчины. Вы сами понимаете, мы работаем с детьми… Вы же не хотите, чтобы вас сочли геем или педофилом? - Конечно нет, но я не понимаю… - Скажите, Евгений, неужели ваша невеста не говорила Вам, что длинные волосы - это двусмысленно? – «тонко» намекнула Ирина Викторовна, постукивая по столу карандашиком. Я опешил: - Я сейчас, к сожалению, с ней подолгу не вижусь – она проходит стажировку в Америке, – привычно соврал я, – но, поверьте, мы оба не видим ничего предосудительного в моем имидже. - Однако, Евгений, так или иначе – длинные волосы – признак, что у мужчины проблемы с этим. Вам нужно что-то с этим сделать. Я мог бы многое рассказать им о том, как стриженные наголо мальчики умеют одним движением завести любого. Мог бы рассказать, что такое – танец, что такое истинный язык тела, когда не важна ни длина волос, ни рельеф тела, но каждое движение – как вызов, каждое заставляет хотеть и сходить с ума. Да что там, я мог бы рассказать о том, как женщины с невзрачной внешностью примерных домохозяек, продают мальчиков и девочек, попавших в детские дома, в рабство, когда секс – это меньшее из зол. Я мог бы много рассказать, как такие же, как она, подсаживали детей на наркотики, чтобы после вывести на панель: туманных, ничего не понимающих. Я мог бы рассказать ей, как работал в центре помощи жертвам изнасилования и педофилии, и как ни одна дрянь из тех, кто насиловал своих детей, чужих, из тех, кто отлавливал на улицах и в подъездах, у гаражей и библиотек – ни один, из этих, с позволения сказать, людей, не делал и доли того, что делаю я. - Но ведь если человек выбрал себе такой путь, значит, это его Судьба, разве нет? Мы же не ругаем детей, когда они играют не так, а иначе, – отвечаю я и снова сжимаю зубы, понимая уже, что зря, понимая, что это мне аукнется. Но не могу сдержаться. Начинают холодеть пальцы от немой ярости. - Что? Евгений, вы же умный человек, откуда в вас такая ересь? Все эти «неправильноориентированные» - просто люди, которым хочется показать, что они не такие, как все, что они особенные, вот они и придумывают себе всякие глупости. Молчу, понимая, что надо бы сейчас согласиться, но не могу переступить через себя. Тянется, тянется время, и я уже готов просто встать и уйти, но как же документы? - Ох, Евгений, засиделись мы с вами. Скажите, как вы относитесь к нашим требованиям? - К сожалению, - я на секунду запинаюсь, думая, соврать ли что-нибудь в меру романтичное? Ведь тогда я мог бы здесь работать… - К сожалению, я не могу согласиться. Жалко, что я отнял Ваше время. Расшаркиваемся, и я ухожу. На прощание захожу в группу – воспитатель долго смотрит на меня, прежде чем улыбнуться. - Жень, не взяли? - Нет, – мотаю головой, всё еще не остыв после «беседы». - Меня заставили волосы отращивать. Сказали: «У детей должен формироваться верный поло-возрастной стереотип». Ты не волнуйся. Всё хорошо будет. Спасибо тебе. - Тебе спасибо. Я пойду. Деткам от меня привет, ладно? - До свидания, Жень. Вот так, специалисты по работе с «не такими» ищут самых «таких», которые только есть.