***
Перед выходом из дома вся семья была крайне напряжена. Егор давился едой, хотя на самом деле Щукину кусок в горло не лез, Дима нервно ходил из стороны в сторону, а бедная мама пыталась усидеть на двух стульях. — Дим, ты есть будешь? — доносится крик матери из кухни. — Я уже поел, спасибо, — врет парень, в который раз осматривая свою новую форму. Да, черно-белая форма «Химика» кажется Диме чем-то абсолютно невзрачным и далеким по сравнению с ярко-красной формой «Медведей», которая торжественно лежит на кровати Егора. Дима кидает на неё завистливый взгляд, а внутри него неприятно щемит сердце, понимая, что когда-то и у него была точно такая же. Перед выходом из дома Дима пытается незаметно скрыться, опередив Егора, чтобы не пересекаться с ним. Идти до Ледового дворца вместе будет чем-то совсем неловким, скорее, они подерутся, нежели доберутся до игры без происшествий и травм. Однако Егор оказывается быстрее, и вот они уже вдвоем молча завязывают шнурки на кроссовках, угнетая друг друга столь близким присутствием, так как в их коридоре не так много места. — Мальчики, давайте! Удачи вам! И победы, — добродушно говорит мама, выбегая из кухни, чтобы поддержать своих вроде бы взрослых, но все ещё таких безусловных детей. — Победы кому? — презрительно хмыкает Егор, выпрямляясь во весь свой высокий рост. Мама неловко замолкает, так как она по привычке произнесла всё те же слова, которые говорила уже тысячи раз до этого, когда её сыновья играли в одной команде. Теперь же они стоят по разные стороны игрового поля, а в центре находится она — одинокая женщина и несчастная мать, измученная постоянными ссорами своих любимых детей. — Всем победы, — невнятно бормочет мама, пытаясь оправдать свою нелепую оговорку. И вправду, за кого ей теперь болеть? Она столько лет болела за «Медведей», но теперь в «Химике» играет её младший сын, поэтому она не может не поддерживать их обоих. — Мы все равно раскатаем их, — самоуверенно заявляет Егор, бросая враждебный взгляд на Диму, который наконец заканчивает с кроссовками и тоже встает, чтобы молча поцеловать маму. Он вновь проглатывает нападки Егора, не желая портить своими разборками настроение матери, которая так и мечтает помирить своих ненаглядных детей, правда, пока это выходит у неё безуспешно. Парням приходится выйти из дома одновременно. Дима уже начинает думать о том, чтобы поехать до дворца на автобусе, дабы не идти пешком по одной дороге с Егором, но, к счастью, брата во дворе уже ждёт Марина. Она спешно чмокает его в щеку, бросает Диме короткое «привет», а далее они с Егором просто уходят в противоположную сторону. Дима облегченно вздыхает, прикрывая глаза — теперь ему ничего не мешает пойти обходными путями до дворца, без риска столкнуться с братом. Во Дворце Дима стремительно проходит в раздевалку, боясь наткнуться на кого-нибудь из «Медведей». «Боже, мне с ними на лед выходить скоро, а я в коридоре пересечься с парнями боюсь», — думает Дима, поражаясь своей очевидной трусости. Однако столкнуться с бывшими сокомандниками все же приходится. Перед самым матчем Дима натыкается на Антипова, что, кстати, априори плохо, зная вспыльчивый и агрессивный характер последнего, а также на Кисляка, что тоже не есть хорошо, если учесть острый язык и язвительные шутки Андрея. — Опа, Димон, — уже слышит вратарь удивлённо-издевательский тон Кислого. — А я смотрю, у вас сегодня официально-деловой стиль, — хмыкает Андрей, намекая на черно-белую форму «Химика». — И тебе привет, — вздыхает Дима, подходя ближе. — Ну, и как там в «Химике»? — интересуется Антон как бы невзначай, в то время как Кисляк активно кивает, будто ему безумно любопытен ответ на данный вопрос. — Нормально. Тренер, команда, шайба, клюшка, коньки. Всё как и везде, — устало говорит Дима, смотря куда-то под ноги, так как смотреть в глаза бывшим друзьям просто сил нет. — А мы уж думали, ты там с мячом на роликах бегаешь, — произносит Кислый, и Антипов громко смеется. Дима лишь закатывает глаза, уже знатно привыкший к плоским шуточкам Кисляка. И всё бы ничего, но на горизонте появляется брат — как всегда статный, высокий, широкоплечий, с уверенным взглядом в родной ярко-красной форме. — О, Щука, — тут же переключается на Егора Андрей, — а мы тут с Димоном болтаем. — Зачем? — непонимающе изгибает он свою густую бровь, даже не смотря в сторону младшего. — Развездываем обстановку и настрой «Химика». — А чего там разведывать? Они и так проиграют, это всем ясно. У них, говорят, новый вратарь — дырка. Антон с Кисляком тут же начинают смеяться, а на лице Егора ни одна мышца не шевелится. Ему, кажется, вообще не до смеха. Капитан выглядит мрачно, и Дима понимает, что этим мраком он питается от него. Парень вздыхает и, стиснув зубы, просто напросто уходит от греха подальше, не желая своим присутствием отравлять брату жизнь. И себе заодно. Игра начинается слишком живо. К несчастью, Дима и правда пропускает пару шайб в начале — он даже не знает, слова ли Егора сбили его боевой настрой или это просто «Медведи» превосходно играли. Это была первая игра Димы против своей прошлой команды, и морально ему было так тяжело стоять в воротах проклятого «Химика», встречаясь взглядами с бывшими друзьями, что как настоящие звери накидывались на ворота противника, желая забросить как можно больше шайб. Или, может быть, отомстить таким образом Диме? Парень уже и сам не знает. Однако в середине второго периода Егор собственноручно забрасывает Диме такую красивую и эффектную шайбу, что восторженными криками взрывается весь стадион. Но больше пропущенной шайбы Диму расстраивает другое. Егор как будто не имел перед собой цель забросить шайбу, чтобы выиграть матч. Он словно старался изо всех сил только ради того, чтобы шайбу пропустил именно Дима. Ведь даже забросив шайбу, Егор не побежал первым делом обниматься и радоваться с «Медведями», всё, что он сделал — это медленно, но так уничтожающе окинул Диму презрительным, самодовольным взглядом, полным холодной ненависти. Будто забросить шайбу родному брату было для него сегодня самой главной задачей. В перерыве между вторым и третьим периодом они сталкиваются в коридоре друг с другом. — Малой, ну, и? Что скажешь? — издевательски подходит Егор к Диме, одной рукой ловко снимая с головы красный шлем. — Я же говорил, что у «Химика» вратарь — дырка. — Отвали уже, а, — даже у такого терпеливого человека как Дима в какой-то момент сдают напрочь нервы. Эти издевки Егора уже порядком надоели младшему. — А что такое, в чем проблема? Или ты вдруг вспомнил, что не в своих воротах стоишь? — «Свои ворота» — это те, которые я защищаю в момент игры, ясно? — пытается спокойно объяснить Дима, но голос предательски срывается, а сам он теряется под пристальным взглядом ярко-голубых глаз брата, которые морозят его сейчас холоднее любого льда, на котором им столько лет довелось играть. — Быстро же ворота «Химика» для тебя «своими» стали, — небрежно бросает Егор, а затем, толкнув брата плечом, уверенно проходит мимо. Благо Диме удается удержать равновесие, но вот проконтролировать рвущееся наружу желание накинуться на старшего и выцарапать ему все глаза — задача куда сложнее. В третьем периоде неожиданно «Химик» берет реванш. Гаврилов забрасывает сразу две шайбы, тем самым счет становится 3:4. Ситуация крайне опасная для обеих команд, а потому хоккеисты играют как в последний раз, применяя множество силовых приемов и используя максимум нецензурных слов. Диме, кстати, удается взять все летящие в него шайбы, но истинное наслаждение он получает тогда, когда ловит точный бросок Егора. Брат, не сдержавшись, раздраженно бьет клюшкой по льду и прикусывает губу до крови — Дима прекрасно знает, что Егор делает так, когда очень злится. И Диме сейчас отчего-то нравится бесить старшего всеми способами. Теперь и для Димы выиграть не для команды, а для того, чтобы утереть нос собственному брату становится первостепенной необходимостью. До конца периода остаётся пять минут, в данный момент, по сути, решается судьба обеих команд, а оттого хоккеисты становятся ещё упорнее, агрессивнее. Дима старается изо всех сил, такое ощущение, что это не простой матч в регулярном чемпионате, а по меньшей мере настоящие Олимпийские игры. Время на табло медленно, но уверенно истекает, а Дима настроен что ни на есть решительно. Он бьется насмерть, но в какой-то момент не сразу замечает Антипова, который несется с шайбой в его сторону со скоростью света. Секунда — и… резкий удар, оглушающий звук внутри шлема, призрачное видение шайбы в сантиметре от своих глаз, боль в шее и… Дима дальше не в силах соображать. Внезапно весь шум бушующей арены, тревожный свисток судьи слабо меркнет в сознании парня, а перед глазами сквозь витиеватую решетку начинает расплываться и лёд, и взволнованные хоккеисты, и общая картина игры. Дима чувствует, как начинает невыносимо болеть голова, особенно в том месте, куда пришелся удар о шлем, а потому его тело теряет равновесие, и он беспомощно опускается на лед, ощущая, как ему не хватает воздуха, а из носа, кажется, хлещет фонтаном кровь. Он падает навзничь, закрывая глаза, так как тошнота подступает к горлу, но Дима не в силах даже позвать на помощь. Всё, что ему удается сделать — это издать жалкий, беспомощный хрип, не свидетельствующий ни о чем хорошем. Он слышит взволнованные голоса игроков своей команды, которые толпятся вокруг него. Кто-то дёргает его за плечо, пытаясь привести в чувства, а кто-то безостановочно сыплет глупыми вопросами по типу «Ты как? Все в порядке? Эй, ты живой?». Однако сквозь весь этот гул Дима слышит что-то до боли знакомое, родное и до жути обеспокоенное. Егор летит через всё огромное поле в зону соперника, расталкивая всех игроков на своем пути. — Дима! Дима! — орет он так, что сам рвет себе глотку, а как оказывается возле лежащего на льду брата, падает перед ним на колени и тут же говорит в лихорадочном бреду: — Дима! Малой! Ты слышишь? Это я, Егор, — он отталкивает всех парней от своего брата, кричит, чтобы они не приближались к нему, а сам судорожно переворачивает Диму на спину, стремительно стаскивая с него заметно испорченный шлем, так как решетка оказывается напрочь выгнутой под напором тяжелой летящей шайбы. От осознания того, что она остановилась буквально в сантиметре от глаз Димы, у Егора леденеет сердце, и кровь в жилах стынет. Что было бы, если бы шайба добралась до его светлых глаз? Егора передергивает, и он видит, что решетка буквально залита кровью, а потому он с нескрываемой злостью откидывает шлем в сторону, вглядываясь в смертельно бледное лицо брата. Тот так и лежит на спине, не шевелится, глаза закрыты, всё лицо залито кровью из носа, а под правым глазом уже начинает наливаться огромный синяк. — Малой! Эй, Дима! — Егор плохо понимает, что происходит, но он хорошо знает случаи, когда вратарям прилетали шайбы в лицо, голову — и абсолютно никогда это не заканчивалось ничем хорошим. Вплоть до сотрясения мозга все эти происшествия всегда казались чем-то немыслимым и опасным. Егор даже смотрел на ютубе подборку с самыми страшно прилетающими шайбами вратарям, и он всегда сочувствовал бедным хоккеистам, что оказались подвергнуты таким мощным броскам. Но Щукин и думать не хотел, что когда-то он будет так сочувствовать своему младшему брату. — Дима! Пожалуйста, — Егор все ещё пытается привести его в чувства, силясь с рвущейся наружу истерикой, но его буквально оттаскивают от Димы, предоставляя проход врачу. — Что с ним? — Егора сдерживают за руки два пацана из «Химика», и при любом другом раскладе капитан бы уже давно съездил им клюшкой по голове, но сейчас он не может тратить на них ни секунду своего драгоценного времени. Врач в это время что-то судорожно соображает, проводит какой-то короткий осмотр и машет рукой в сторону трибун. А потом Диму уносят на носилках, так как сам он находится в полной отключке. — Что с ним?! — бешено спрашивает Егор у врача, пока тот отвечает что-то навроде «потом видно будет». И парню хочется этого недопрофессионала порвать на части, так как давать в такой ситуации настолько размытый и абстрактный ответ представляется Егору чем-то поистине издевательским. Когда Егор оказывается возле Макеева, тот наклоняется к нему и как всегда — четко, убедительно, уверенно произносит: — Егор, я всё понимаю. Ты переживаешь за брата, ситуация и вправду кошмарная. Но у нас осталось четыре минуты. Пожалуйста, настройся на победное окончание матча и доиграй это ничтожное время. Сейчас ты брату уже ничем не поможешь, но о Диме позаботятся врачи, его увезут в больницу, где специалисты точно знают, что делать. Я более чем уверен, что с Димой всё будет в порядке. — Сергей Петрович… — Егор хочет возразить, сказать, что он даже на коньках уже держаться не в состоянии, но видя пронизывающий до глубины души взгляд тренера, тут же соглашается и понятливо кивает. Макеев прав. Четыре минуты ничего не решают для Димы, но являются ключевыми для всей команды. Егор, как её капитан и центральный нападающий, просто не может взять и покинуть поле боя. Это не в его правилах. Именно поэтому парень отыгрывает матч до конца. «Медведи» выигрывают «Химика» со счетом 5:3. Финальную шайбу на последних тридцати секундах Егор забрасывает второму вратарю соперников чисто машинально и очень радуется, что забросил её всё же не Диме.***
Дима не знает, в какой момент он очухивается. Кажется, это происходит постепенно, так как он не сразу понимает, что с ним, и где он находится. Голова нещадно трещит, перед глазами плывет, нос ноет, а шея болит ужасно. Минут десять он лежит молча, словно пытаясь понять, что вообще происходит. Нежно-голубые стены не выглядят привычными обоями в их с братом комнате, да и кровать прогибается как-то чересчур по-другому под его весом. Дима пробует повернуться, но боль сковывает тело, и он шипит, жмурясь. — Малой? Дима? — слышит он сквозь звон в ушах родной голос, полный беспокойства и напряжения. Дима раскрывает глаза и пытается собрать воедино расплывающийся образ старшего брата, что тревожно нависает над ним, а затем видит два больших ярко-голубых глаза, смотрящих на него испуганно и взволнованно. — Егор? — шепчет Дима, так как говорить в полный голос у него нет сил. Но он словно не верит в то, что брат сейчас здесь, рядом. — Слава Богу, — облегченно выдыхает Егор и запускает руку в русые волосы, оттягивая их назад, чтобы привести себя в чувства. — Ты живой. Дима не совсем помнит, что было, а потому робко спрашивает: — Из-за чего я вырубился? Кажется, шайба попала мне в лицо, и я сильно ударился головой… — Да. Она погнула решетку в шлеме, ещё чуть-чуть и… — Егор хочет сказать «и ты бы остался без глаз», но передумывает. — И плохо бы было, в общем. А потом ты потерял сознание. — Этого уже я не помню, — вздыхает Дима, пробуя шевелить пальцами рук и ног, чтобы прийти в себя и взбудоражить застывшую кровь в заметно ослабленном теле. Он поворачивает голову к окну, но тут же шипит от боли, прикусывая губу. — Малой, осторожнее! Ты ещё и шею повредил, когда голову повернул. Не делай сейчас резких движений, — предусмотрительно говорит Егор, все ещё большой тенью нависая над бледным Димой. — Ты, может, сядешь? — хмыкает младший, устало прикрывая глаза. — Не могу, — честно признается Егор. — Я уже тут полдня хожу, никак не могу упасть. — Серьезно? — Дима удивлённо вскидывает вверх густые темные брови. Признаться честно, он крайне поражен подобным поведением брата. — А мама знает? — Нет. Я не сказал ей, чтобы не волновать. Сразу после игры рванул к тебе в больницу… врачи сказали, ты отойдешь через некоторое время. Матери соврал, что мы пошли тусить с пацанами. Страшно было ей говорить, учитывая то, что она и так вся на нервах из-за нас, — и Егор впервые стыдливо прикусывает губу, пряча глаза. Быть может, Диме кажется, но Егор словно искренне сожалеет о том, как вел себя все это время. — Кто выиграл то? — Дима решает перевести тему. — Мы. Но, Дим, это уже неважно. Тем более «Химик» проиграл только потому, что у них тебя не было. Ваш второй вратарь был совсем сырой. Дима молча оглядывает напряженное лицо брата и вновь откидывается на подушку, чувствуя, как отвратительно ноет шея. Нос, кажется, тоже нехило так пострадал, судя по боли, что парень сейчас испытывает. Егор с сожалением осматривает младшего брата. Его большой синяк несколько ниже глаза уже начинает потихоньку темнеть, как и синяк на четко очерченной скуле, и распухший нос от удара. Русые ресницы устало подрагивают, а серо-голубые глаза смотрят куда-то вдаль очень измученно, вымотано. Светлые взъерошенные волосы слабо блестят на солнце, что пробивается сквозь тонкие шторы в больничную палату, лаская своими теплыми лучами пшеничную голову несчастного вратаря. — Знаешь, я всегда знал, что ты псих, — внезапно произносит Егор, натыкаясь на уже заведомо враждебный взгляд Димы, привыкший к внезапным проявлениям агрессии со стороны брата, а потому готовый в любую секунду держать оборону. — Я сейчас не об этом, — спешит переубедить младшего Егор. — А к тому, что до сих пор не понимаю, как ты решился стоять в воротах. В хоккее вообще считается, что вратари немного… «того». Не каждый подставит себя под шайбу, летящую со скоростью двести километров в час. На это может решиться только очень смелый и самоотверженный человек. И… я всегда удивлялся тому, что именно таким человеком является мой младший брат. Дима слушает Егора молча, не перебивая и словно задерживая дыхание. Он редко слышал от него такие слова, особенно в последнее время, когда отношения между ними стали подобны острию мачете. — И я очень сильно испугался, когда ты… когда это всё случилось, — признается Егор, облизывая пересохшие губы. — Я, кажется, слышал твой голос до того, как потерял сознание. Ты звал меня, — тихо подтверждает Дима, кивая. — Да. Я действительно испугался. Раньше с тобой никогда не приключалось ничего страшного, поэтому я, возможно, начал обесценивать тебя и твои труды, твою смелость. Однако это было очень незрело. Ты каждый день рискуешь собой, своим здоровьем и даже жизнью — и я не должен воспринимать это как должное. Знаешь, подобных игр и побед у меня будет ещё очень и очень много. А младший брат у меня всего один, — Егор вздыхает, опуская голову вниз. — И я не хочу, чтобы с тобой случилось что-то серьезное. Дима молчит, смотря на брата как завороженный. Парню до сих пор не верится, что Егор и вправду говорит ему подобные вещи. Это что-то невероятное… словно это какая-то злая шутка, сон, после которого Дима проснется, и снова наткнется на лед ярко-голубых глаз, которые пронзают его своим айсбергом. — Но всё обошлось, я, кажется, в норме, — прерывает затянувшееся молчание Дима, вглядываясь в обеспокоенное лицо Егора, чтобы хоть как-то разрядить тревожную обстановку. — Я бы не пережил, если было бы по другому, — честно говорит брат и, минуту подождав, добавляет: — Дим, я… Я сам не свой был всё это время. Я злился и ненавидел тебя, говорил всякие гадости, потому что мне хотелось сделать тебе больно и неприятно. Я как ребенок обиделся на тебя, потому что… не хотел принимать тот факт, что ты перешел в другую команду. Мы с тобой с пяти лет на льду, сколько тренировок и матчей вместе пережили. И каждый раз, будь то победа или же поражение, я знал, что всегда могу разделить свою боль и радость рядом с тобой — младшим братом, который принимает меня любого, а также хорошо умеет успокаивать и поддерживать, заботиться обо мне. Хотя всё должно быть наоборот… Да и в команде ты для меня всегда являлся самым близким человеком, как ни крути. Мне было очень больно терять тебя, поэтому я вел себя очень глупо, пытаясь испортить тебе жизнь своими высказываниями. Но на деле я просто… скучал очень. И ревновал тебя. К новой команде. Когда ты ушел, для меня словно две трети нашей команды за раз исчезло. Настолько сильно ты был значим для меня в этом коллективе. Но сейчас я всё понял! Мне и самому надоела и опротивела эта дурацкая война, которую я вел уже чисто из принципа. Сегодняшний день дал понять мне, что я дорожу тобой ещё больше, чем мог себе когда-либо представить. Теперь ты можешь спокойно играть за «Химик». Да хоть за «Стальных лис» или «Ледяных королей»! Я любой твой выбор приму. И пусть мы будем играть в разных командах, знай, на наши братские отношения это никак больше не повлияет, — и Егор смаргивает скупую слезу, что наполняет его глаза, и берет Диму за руку, примирительно пожимая её. — Прости меня, малой. — И ты меня прости, — Дима слабо улыбается, не в силах произнести ничего более в ответ на душераздирающий монолог старшего. На душе мигом становится так светло, радостно и спокойно, что Диме уже совершенно без разницы на полученную травму и чертов матч. Ему нужно переваривать всё сказанное Егором, а потому он молчит, зная, что брат поймёт его и без лишних слов. И хоть Егор дал добро Диме играть за кого угодно, для себя парень уже четко решил — ни за какую команду, кроме «Медведей», он точно больше играть не сможет. А раз в «Медведи» для него вход закрыт, значит, и с хоккеем придется расстаться. Дима и вправду попробовал играть за других, и у него ничего не вышло. Всё-таки морально он все ещё был наручниками прикован к тем самым воротам, с которых начинал свой тернистый хоккейный путь. Математика, всё-таки математика — сложный выбор падает в её пользу. Но в данный момент ни хоккей, ни учеба совершенно не волнуют Диму. Всё это они обсудят позже. А сейчас он просто чувствует себя слишком хорошо, свободно и слишком радостно, лежа на больничной койке и держа сильную руку брата в своей руке. Дима осторожно поглаживает запястье Егора, вырисовывая на нем пальцем замысловатые узоры, значение которых ведомы только ему самому. — Я люблю тебя, капитан-придурок, — от всего сердца признается Дима Егору и, кажется, самому себе. — И я тебя, вратарь-псих, — смеется Егор, и Дима больше не видит в его голубых глазах ледяное царство и Антарктиду с айсбергами. Лёд внезапно оттаивает, и теперь в глазах брата виднеется чистое, безоблачное небо с лучезарно приветливым солнцем, которое тепло греет и ласково успокаивает.