Фото после Парижа

Чхве Сынчоль был самым дерьмовым провокатором на свете. Он, признаться честно, никогда не умел подбирать нужный момент или слова, часто сводил все в неловкость или тупил до обидной крайности. Юн привык к этому, смирился и находил очаровательным. А потом случились те самые горячие фото, где он вроде и одет, а будто абсолютно обнаженный, и Чхве подгадал не только с контентом, но и со временем. Джонхан не был уверен, додумался до этого он сам, или кто-то более опытный в делах сердечных подсказал, что было бы неплохо вызвать на провокацию своего бойфренда, второй месяц к ряду болтающегося по миру из страны в страну. Возможно, Сынчоль просто скучал и пытался привлечь внимание. Возможно, даже не совсем с сексуальным подтекстом. Но в таком случае ошибка его была фатальной. Заваливаясь домой и оставляя чемодан с биркой в виде яичницы прямо у двери, Юн наспех скинул ботинки, стянул легкий тренч, закидывая на вешалку, не особо заботясь об аккуратности. Чоль был дома. Вода в душевой в их комнате шумела. Они списывались получасом ранее, и Юн заведомо предупредил его: подготовься. Сынчоль редко позволял завалить себя, все еще считая пассивную роль для себя, здоровенного бугая, постыдной. Чушь. Впрочем, он действительно соскучился и чертовски хотел Джонхана дома, в своей постели, дольше, чем на пару жалких дней до очередного перелета. — Я дома, — Юн мурлыкал под дверью душевой. Достаточно громко, чтобы его услышали даже за шумом льющейся воды. — Сейчас! — Голос Чхве раздался приглушенно. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы все же не приняться ковырять замок двери в ванную. И нет, Джонхану вовсе не было стыдно за то, что он уже умел ее вскрывать. Пару раз эти знания, примененные на практике, приводили их обоих к ярким оргазмам. Сынчоль всегда смущался, если его заставали врасплох. А смущаясь, он неизбежно превращался в самого очаровательного и самого сексуального мужчину на свете. Нет, он и без этого им был, но яркий румянец на его щеках в купе с влажными, здоровенными темными глазами, обрамленными углем длинных, чуть опущенных в томности ресниц. это было то, на что вставал крепко и бесповоротно. Как сейчас. Юн уже осматривал комнату на поиск наличия чего-то с острым краем. С тонким и острым. Чем можно было бы повернуть засов в замочной скважине. — Ты долго еще? — Выхожу! Тонкое и острое нашлось. Среди остального хлама, который Чхве успел натаскать в их комнату со всей квартиры черти пойми откуда нарисовался канцелярий нож. Юн дёрнулся было спешно к тумбочке, почти схватился за него, когда дверь в ванную с щелчком открылась сама, без физического насилия. Чхве Сынчоль был слишком одет, даже несмотря на то, что сверху на нем было ровно ничего. Широкие спортивные штаны с пятнами воды то тут, то там, вьющиеся после химической завивки волосы (дерьмово сделали. Торчало во все стороны, но смотрелось, все же, миленько) от влажности местами липли к лицу. Он только-только побрился, и на светлой коже не было ни намека на серость щетины. — Ты почему в штанах? — Ну ты бы хоть по-человечески поздоровался, прежде чем сразу к делу переходить, — Чоль картинно выделывался. Возмущался и смотрел так, будто ему-то все это вовсе не нужно. Это было ложью. Джонхан знал его слишком хорошо, чтобы не понимать, как старательно за возмущением и повышенным тоном со скачком интонация тот прячет смущение. — Привет, милый, — Юн мурчал это скорее потому, что хотел совсем капельку поиздеваться над Чхве. Ничего криминального, просто тот немедленно сдувается и прекращает выглядеть таким уж грозным. Джонхан любил его грозным. Любил, когда он, крупный, неповоротливый и грубоватый, наваливался на него, крепко прижимал своим весом к постели и лапал везде, где только придется. Любил, когда он нетерпеливо кусался между особенно резкими толчками, вцепившись пальцами ему в глотку перед самым оргазмом. Любил. И от того приходил в еще больший восторг от того Чхве, который показывался перед ним не то, чтобы часто, но всегда трепетно и волнительно. Прямо как в тот раз, когда Чхве проиграл в каком-то глупом споре, а по итогу расплачивался собственной задницей. Нет, они не спорили на жопу, спор был на кружевные чулочки, но чужие крепкие, шикарные бедра, обхваченные щелком ткани, и сам смущающийся Чхве в них смотрелись так, что к делу перешло неизбежно. Сынчоль собирался сказать что-то ещё. Собирался забалтывать его для того, чтобы хоть немного оттянуть момент собственной беззащитности. Глупость чистой воды: процесс в роли пассива ему до дрожи нравился, но совладать с внутренним мужиком из Дэгу, который вообще-то искренне верил, что давать в жопу — это не про него, все еще не выходило. Другое дело, когда речь шла о Джонхане. Нежный, аккуратный, хрупкий, он буквально создан был природой для того, чтобы стонать и изгибаться, мечась на постели, насаженным на его член. Что нашел привлекательного в таком виде вовсе не изящного Чоля сам Джонхан — Чхве откровенно не понимал. Ему, впрочем, стало уже и не очень-то важно, но все ещё чуточку стыдно, когда его без пяти минут муж, между прочим, подкрался ближе и, не скрывая самой хитрой улыбочки на свете, сжал в ладонях его задницу, подтягивая ближе к себе. От Джонхана пахло улицей Парижа. Чоль не был уверен, что умеет настолько хорошо отличать запахи, чтобы знать наверняка, но почти точно знал — так пах бы город, о котором в фильмах вечно трубят про любовь. Джонхан к тому времени ещё не рассказал ему, конечно, что на деле на улицах Парижа сплошь и рядом мусор и бомжи. — Кто сказал тебе сделать и скинуть такие фотки, а? — Пальцы у Юта тонкие и длинные. Он легко поддел ими край чужих штанов, не без удовольствия отмечая, что белья на Чхве все же нет, и залез пальцами дальше, сминая задницу уже так, кожа к коже. Сынчоль, всегда трепетно чувствительный, от этого сам повел бедрами чуть ближе, прижался к нему и выдыхнул судорожно от накатившего возбуждения, прежде чем все же выдавить из себя. — Джошуа. — Так и знал, что ты сам такое не сделал бы, — Юн прижимался губами к его уху. Забрался пальцами дальше, меж ягодиц, повел подушечками по хорошо смазанной, растянутой дырке и слегка надавил. Так, чтобы Чоль вцепился в его предплечья. — Подожди. Подожди, серьезно. Давай хотя бы на постель, — ему абсолютно точно нужна крошечная пауза. Потому, что бугай из Дэгу неожиданно резво и громко возмущен тому, как ноги подкосились от прикосновений к дырке. Джонхан знал это. Он его всего вдоль и поперек знал. И давил пальцем, проталкиваясь внутрь лишь на одну фалангу. Чхве почти захлебнулся воздухом. Просил же. — Не спеши так. Пожалуйста? — Сынчоль заламывал широкие брови, и в купе с завитыми не слишком удачно, но очень миленько волосами, выглядел так, что хотелось зацеловать его до смерти. Если бы не крепко стоящий член в штанах, шов на которых пришлось неловко поправлять, чтобы не давил так больно, Джонхан бы так и сделал. А пока его мальчику абсолютно точно требовалось расслабиться. Это было не тяжело. Не когда ты наверняка знаешь, что нужно делать. Пришлось все же подтолкнуть Чхве к кровати. Сдернуть с него штаны, прежде чем заставить опуститься на ее край, а после устроиться на коленях на полу и самому. Они были вместе достаточно долго, чтобы не смущаться и медлить. Нужно было только загрести собственные отросшие темные волосы назад (ни хуя, все равно лезли в лицо и мешались) прежде чем коснуться головки губами, обвести ее языком и, наконец, обхватить, втягивая щеки и вскидывая взгляд прямиком на Чхве. Тот, кажется, всякий раз слегка забывал как дышать. — Джонхан… — Просто расслабься, — выпустив член изо рта, мурлыкнул Юн, скользнув губами по стволу ниже. Чхве казалось, он сдохнет прямо тут, когда Юн обхватил губами и мошонку. Втянул ее в рот, посасывая. Повел по длине пальцами, между большим и указательным оглаживая раскрытую, влажную от слюны и естественной смазки головку. Это всегда работало безотказно. Сынчоль потянул его к себе сам, впился в губы, принялся наспех расстегивать чужую идиотскую рубашку. Пуговицы не поддавались, и пришлось резко дернуть в разные стороны. Нитки затрещали и раздался стук пуговиц по деревянному полу. — Эта рубашка пиздец дорогая, — на деле без возмущения зашептал ему в губы Юн, стягивая с себя остатки тряпки. — Куплю такую же, — Чхве дергал уже чужой ремень. Возбуждённым, аккуратным он никогда не был. — Ты забылся, — Юн тихо засмеялся, когда Чоль прижался губами к основанию его шеи, оставляя пару засосов на тонких ключицах, схватился его за тощие бедра. — Сегодня ты снизу, малыш. Малыш. Сынчоль терпеть не мог, когда его так называли, хотя в тайне находит это милым. Почти возбуждающим. Малыш. Джонхан толкнул ладонью его в грудь, заставляя лечь на спину, прихватил под бедра и дёрнул их выше. Так, чтобы видеть все. То, каким беззащитным в этот момент выглядел обнаженный Чхве с раскрытой, блестящей от смазки дыркой — сплошное безумие. — Ну что ты там не видел-то? — Он хныкал. И Юн, вскидывая взгляд, с удовольствием отмечал, как краснота от смущения ложилась пятнами не только на щеки, но и широкую, крепкую грудь. — А ты думал, будешь скидывать такие фотки безнаказанно? Представляешь, сколько народу на них подрочило? Тебе стоит оставлять такие вещи только для меня, Сынчоль-а. Джонхан намерено растягивал его имя, и Чхве чувствовал, как дразняще головка чужого члена проехалась по дырке туда-сюда пару раз. Он намерено не входил. А хотелось до того уже, что аж почти зудило. — Попроси, — выдал вдруг Юн. И Сынчоль жалобно захныкал, закрывая лицо руками. Собирался пару долгих мгновений, и сдавлено от рук у лица выдал почти бурчащее. — Пожалуйста. — Я не услышал, — Юн перехватил его за его руку, потянул прочь от лица. Второй он придерживал чужое бедро и ничего не мог поделать с тем, что Чхве закрывал пальцами собственные глаза, словно ребенок играющий в прятки. Скользнул языком по пухлым, искусанным губам и чуть хрипло повторил наконец. — Пожалуйста. — Хороший мальчик, Татту-я, — Джонхан мурылкал котом, а не разговаривал, выпуская запястье Чхве из собственной хватки. — Я тебя потом так выебу, что ты неделю сидеть нормально не сможешь, Юн Джонхан, будешь как тогда… Угрозы перекрыл протяжный стон. Юн, придерживая себя у основания, все же выполнил просьбу. Он не мог не пялиться на то, как его собственный член медленно входил, обхваченный чолевой тугой дыркой. Пришлось чуть двинуться вперед коленями по постели, чтобы войти до конца. А потом держать себя в руках пару долгих мгновений, чтобы не навредить. Чхве бывал снизу не достаточно часто для того, чтобы не особо париться по поводу сохранности его задницы. Но достаточно, чтобы по его выражению лица и дыханию Юн понял, что начинать медленно двигаться уже можно. Он всегда хорошо подбирал угол. Ровно так, чтобы головка от каждого движения проезжалась по простате. Повернув голову, Чоль пытался спрятать лицо в сгибе собственного локтя, жмурился и жутко краснел. Он не стонал толком, но хныкал так, что крышу сносило. Вот так, толчок за толчком, он вбивал суровому парню из Дэгу в задницу простую истину: снизу быть тоже ахуенно приятно. Пришлось выйти чуть погодя, подпихнуть Чхве в бок и хрипло шепнуть «давай, повернись», прежде чем он оказался перед ним на коленях. Уже получивший член, Чхве почти переставал смущаться и охотно подставлял задницу сам. Прогибался, ложась грудью на постель, сжимал в пальцах постельное белье под собой, сам подмахивал бёдрами навстречу, а лицо все равно прятал в собственных руках, скрещенных перед ним. То и дело потирался кудрявой челкой о собственные предплечья. Ему нравилось. Чертовски нравилось то, как Юн сжимал его бока, сминал задницу, оглаживал пару очаровательных чмочек на пояснице. Нравилось, как он чуть наваливался, толкаясь быстрее и резче. Нравилось слышать звуки шлепка тела о тело и чужое хриплое дыхание. А ещё чертовски нравилось, что Джонхан всегда, наплевав на просьбы и недовольства, кончал внутрь, попутно доводя его самого ладонью. Кончать, пачкая постель под собой, сжимая внутри Юна и ощущать, как чужая горячая, вязкая сперма заливала его изнутри — было особенно стыдно, если совсем честно. Ровно как и то, что во время оргазма стонал он всегда достаточно громко, а сам Джонхан был привычно тихим. Бедра мелко тряслись, ноги ватные, ни черта не держали. Постельное белье придется менять, а ещё потом долго-долго слушать от Джонхана то, какой он блядски хорошенький. Пиздец, если честно, но он был чертовски рад тому дома. — Ты потом неделю сидеть не сможешь, — напомнил ему Сынчоль бурчаще. Больше из вредности того парня из Дэгу. — И я тебя, малыш, — Юн жался губами к тату в виде оливкового дерева на его спине. Фотки получились здоровскими. А в Париже было круто, но все еще не так, как рядом с Чхве Сынчолем. В любой позиции.