они знакомятся в октябре, на какой-то пьянке по поводу хэллоуина, рока и молодости. у даши за плечами лестница в небо, упёршаяся в стеклянную крышу измены, сожжённые мосты старой дружбы, мешки под глазами и каре. у виолетты — бутылка водки в руках, кривая очаровательная улыбка и неумение доносить тошноту до туалета. даша не знает, почему тратит непозволительно много времени в ванной, чтобы привести упившуюся в хлам девушку в более-менее приличное состояние, вместо того, чтобы самой накидаться до такого же. но она почему-то тратит. и в целом не жалуется. только заботливо держит волосы, гладит по спине и умывает, пока та хихикает и сбивчиво рассказывает о себе.
виолетта, восемнадцать, бисексуалка, не в браке, дети есть. даша скептически смотрит на неё, спрашивая, какие дети в таком возрасте.
— кошачьи, — смеётся виолетта, сдерживая тошноту, и вытаскивает из левого нагрудного кармашка фотографию чёрного котёнка с подписью в углу «салем» и маленьким сердечком.
поинтересоваться, почему она таскает с собой настоящую фотографию в век смартфонов и облачного хранилища, некогда — у виолетты начинаются вертолёты. их лопасти не слышны, но атака стремительна и жестока. даше действительно жаль хозяина квартиры — пастельно-зелёные обои вряд-ли получится спасти. тут только переклеивать.
как-то так получается, что дашин телефон оказывается в кармане виолеттиной куртки, и вот они встречаются снова. обстановка получше: старбакс в центре, два гранд латте с карамелью, но дождь на пару с оранжевым уровнем угрозы нагоняют жуть и заставляют съёжиться от одной мысли, что надо выходить на улицу. на даше яркий жёлтый пуховик (очередная импульсивная покупка), широкие чёрные штаны, мартинсы с вечно развязывающимися шнурками и чёлка, заколотая крабиком с хеллоу-китти. виолетта влетает в обитель хипстеров и программистов взбалмошным пятном — она мокрая насквозь, в одной чёрной джинсовке поверх худи, короткие волосы прилипли к лицу, под ногами понемногу скапливается лужа. она ищет дашу в толпе, стоя на носочках и слишком старательно вытягивая шею, хмурится, закусывает щёку и повторяет всё снова. даше весело. она выглядит, как упавший в воду цыплёнок в поисках мамы.
— приветик, — здоровается она, плюхаясь на стул напротив. ботинки смешно хлюпают, она старается незаметно стянуть их, но получается плохо. даша всё равно замечает мокрые зелёные носки с пряничными человечками и леденцами. — погодка жесть.
они сидят у панорамного окна, за одним из немногих низких столиков, и выглядят, как в американском подростковом кино. виолетта закидывает ноги на батарею, скрытую деревянным коробом, жалуется, что от такой конструкции толку ноль, потому что, хоть и выглядит неплохо, основную функцию выполняет отвратительно. потом как-то незаметно её монолог перетекает в сторону университета, долгов по учёбе, душных преподавателей, общежития, о попытке продать домашнего паука, ссоре с соседями по этажу из-за банок и сковородки, сожительстве с набожной христианкой и буддисткой, которые бесконечно спорят, чья религия лучше, но в итоге проигрывают обе, потому что ни одна, ни вторая не могут нормально вытереть капли воды со столешницы после мытья посуды.
— нет, ты, конечно можешь мне сказать: «ви, это же просто вода в месте с водой, доебись ещё до речки», но разводы-то потом с сифом и тряпочкой убираю я.
даша закидывает голову и громко хохочет, привлекая внимание соседнего столика. из головы вылетает причина нахождения тут, она просто наслаждается моментом, улыбаясь напускному возмущению, активной жестикуляции, оглушительно-заразительному смеху, татуировкам на лице, руках и пальцах, выразительным зелёным глазам и манере речи с частой сменой интонаций, искажением слов и бурей эмоций в мимике. настолько наслаждается, что вспоминает про телефон только стоя в дверях, потому что виолетта предлагает обменяться телегой и как-нибудь погулять.
заводить знакомства точно не дашин конёк и абсолютно точно виолеттин талант. слегка неловкие переписки в телеграмме сглаживают смешные стикеры, фотографии салема и кружочки, где виолетта пытается отрыгнуть «привет». в целом весело и даша не жалуется.
потом они гуляют. сначала одни и недолго. проходятся по тц, выбирают футболки, смотрят на наборы лего, виолетта скромно признаётся, что у неё такого никогда не было, и вытягивают красного динозавра из автомата с игрушками — баловство и не больше. у даши от искренней реакции на всё в груди расползается что-то нежное, а пальцы тянутся к телефону, чтобы сфотографировать чужую улыбку и поднятые вверх руки, держащие новообретённого кирилла, как симбу. она фотографирует. памяти подобные вещи доверять нельзя, она слишком быстро и грубо всё искажает.
прогулки увеличиваются, как и время, проведённое вместе, и вот даша уже приклеилась к виолетте и знакомится с её друзьями. всё как-то немного скованно и зажато, но потом кто-то поскальзывается на луже, матерится как сапожник и атмосфера приятная и расслабленная. они ходят в кафе, на совсем не смешной стенд-ап, гаражные концерты маленьких групп, рейвы, пьянки и почему-то в боулинг. даше нравится, но она всё равно чувствует себя чуть-чуть лишней.
виолетта как-то зовёт компанию в суд — лиза, староста потока, разводится со своим мужиком, и её нужно поддержать. заседание больше похоже на клоунаду. вопрос «почему вы хотите развестись» задавать как-то неудобно даже судье, но она спрашивает, на что лиза выгибает бровь, показывает на пока-что-ещё мужа рукой и говорит:
— он вообразил себя наполеоном, а я не готова становится самопровозглашённой императрицей франции, когда там уже почти два с половиной века республика.
хиккан, стоящий в зелёном генеральском мундире, с бакенбардами и шпагой за поясом выглядит разбитым и непонимающим, что её не устраивает. виолетта, сидя с дашей на самом последнем ряду, кривляется, передразнивая его, даша кое-как сдерживает смех. в итоге их всё-таки выгоняют. сидя на промёрзшей лавке под зданием суда (виолетта уже трижды пошутила про «суда-туда», но каждый раз было смешно, как в первый), они приходят к выводу, что судья просто завидовала тому, что не могла угорать с происходящего сама.
когда они возвращаются в общежитие, чтобы отпраздновать новую холостятскую жизнь лизы, у даши развязывается шнурок. они в целом развязываются очень часто, тут не помогает ни натирание парафином, ни всевозможные способы завязывания бантиков. она и так идёт немного сзади, просто слушая идеи для обмывания знаменательного события, а когда приседает, чтобы поправить шнуровку, понимает, что, скорее всего, её опять забудут. она вроде привыкла к своему одиночеству и какой-то отстранённости от людей, но что-то всё равно колет в груди, а пальцы мелко дрожат, из-за чего она копается дольше обычного. встаёт, готовая бежать за всеми, снова чувствуя себя собачкой, но в двух шагах стоит виолетта и терпеливо ждёт.
остальные уже на перекрёстке, метрах в двадцати, а она вот стоит, улыбается и протягивает свою красивую татуированную ладонь, как ни в чём не бывало.
— хватайся, зай, а то эти без нас пить начнут.
руки у неё тёплые, несмотря на мороз, даша неосознанно переплетает пальцы и мелко улыбается уголками губ. виолетта ускоряется, кричит подругам, чтобы подождали их, машет свободной рукой и косит глаза, чтобы проверить, всё ли в порядке. даша думает, что, возможно, жизнь у неё не такой уж и отстой, а всё случившееся говно стоило того, чтобы сейчас нежность, поселившаяся внутри, зашевелилась и заменила мышцы, оставив только скелет, с натянутым поверх чувством свободы и лёгкости под кожей. до привычной тоски и потерянности совсем не было дела, они всё ещё держались за руки, даже догнав остальных, и даша наконец-то поняла — для виолетты она своя.
семнадцатого числа у ви (даша не особо поняла, когда начала называть её так, но ласковое прозвище греет душу и вызывает у этой самой ви улыбку от уха до уха) день рождения. съёмная квартира в какой-то новостройке с бесконечными этажами, уходящими в небо. отмечают на девятнадцатом, девятнадцать же. у даши огромный пакет с набором лего внутри и всратой надписью снаружи. он куплен скорее импульсивно, потому что какая-то внутренняя часть говорит, что виолетте точно понравится. она дарит последняя, скромно стоит в углу, пока та разворачивает подарок, и совершенно не ожидает увидеть слёзы. «дура», — шипит внутренний критик, но быстро глохнет под крепкими объятиями виолетты, которая неразборчиво шепчет благодарности и говорит, что всегда хотела себе такой конструктор. от сердца отлегает, даша мягко обнимает в ответ и хлопает по спине, успокаивая.
вечеринка в разгаре, алкогольные реки выходят из берегов, афтепати не будет, потому что от жизни нужно брать всё и сразу. общаться легко, но даша всё равно таскается за виолеттой хвостиком, чувствуя, что без неё просто потеряется в толпе знакомо-незнакомых людей. та только рада, в какой-то момент вообще берёт её под руку, принимая очередные поздравления от одногруппников.
пару часов спустя, они сидят в ванной, музыку слышно приглушённо, у битов в таком антураже какая-то своя атмосфера, слишком интимная и совсем слегка романтичная. даша наклоняет тяжёлую голову и кладёт её на бортик. в ванной тесно и темно, они соприкасаются коленями, она вообще, кажется, сидит на виолеттиных ступнях. экран телефона горит фиолетовым, они провели неприлично много времени в поисках правильного оттенка на пинтересте, долго не могли скачать из-за проблем с сетью, но в итоге выкрутили яркость на максимум, открыв изображение.
— даш, сейчас будет очень неловко. готовься, — говорит виолетта, смотря на неё решительно. белая плитка отливает лиловым, свет приятно очерчивает профиль ви, звуки затекают в уши монтажной пеной, а настроение такое возвышенно-расслабленное, как после травы. но даша не курила, в ней две бутылки пива, стакан сидра и рюмка армянского коньяка, не сказать, что она стала совсем восприимчива к алкоголю, это скорее последствия комфортной компании виолетты, которая сбивчиво бормочет, иногда проглатывая слова и окончания. — готова? тогда послушай. ты очень красивая. на этом, по сути, всё, что ещё мне сказать — не знаю, как тебе реагировать — тоже, но ты очень красивая. феминистки, вообще-то, считают комплименты внешности сомнительными. вообще-то, я с ними согласна. вообще, феминизм — это супер. но, раз феминизм не настал ещё, то позволь мне такую слабость: сказать что ты очень красивая. ничего тебе не обещаю, и ни в чём тебе не признаюсь. просто есть такой жизненный факт и я его констатирую.
даша соображает долго, выдерживает затуманенный взгляд и начинает качать головой в такт танцам щитов, доносящимся из-за двери, тихо подпевая. виолетта улыбается и тоже поёт, плохо попадая в ноты и пританцовывая. на втором куплете они уже кричат, неудобно извиваясь в своём узком чугунном мирке, не замечая, как кто-то стучит, требуя освободить помещение, потому что мишке плохо и она вот-вот заблюёт ковёр в арендованной квартире.
виолетта тянется вперёд первой, целует смазано и как-то мимо губ в первый раз, руки на коленях, непонятно, чьих, голова трясётся, и в целом всё как-то слишком неудобно — у даши быстро начинает болеть поясница, поэтому она отстраняется, хихикает на непонимающий взгляд виолетты и толкает её в грудь, садясь на бёдра. так получше, но ноги всё равно слишком длинные, упираются в стенки, а завтра будут все в синяках. но сейчас до этого нет дела, как и до выломавшей дверь насти и блюющей в унитаз совсем рядом мишель. они целуются долго, лениво и самозабвенно, как в последний раз, будто завтра не наступит никогда. если честно, даша совсем не против умереть прямо в этой ванной и остаться здесь на много-много лет, чтобы отыскавшие их палеоантропологи будущего не поняли, что тут такое творилось, и в какой музей везти останки.
по телу прокатываются иголочки онемения, но даше как-то наплевать, она зарывается руками виолетте в волосы, ероша на затылке, чувствует чужие на собственных плечах, ползущие то выше, то ниже, исследующие и дрожащие.
— тут человеку плохо, а вам лишь бы пососаться, — причитает настя, на что получает одновременно вытянутые факи, смех и очередной приступ тошноты от мишель.
у их первого поцелуя вкус алкоголя, табака и орбита «бабл-гам» и запах моющего средства для акриловых ванн и освежителя воздуха с ароматом летнего бриза. даше нравится.
первое свидание проходит у даши дома. она сильно расстраивается, что сливочный соус к спагетти подгорает и получается слишком жидким, но виолетта приносит с собой салема и тот ест с удовольствием, лениво машет хвостом и ласково трётся головой о ноги, прося добавки. после ужина они переходят в гостиную, если её можно так назвать. квартира на самом деле маленькая — студия в тридцать квадратов. пока диван сложен — гостиная, когда расстелен — спальня. салем крутится на ковре, гоняясь за пакетом, виолетта рассказывает о сегодняшнем дне, болтая вино по бокалу, даша слушает и задаёт вопросы, иногда вставляя что-то о себе.
тему прошлого они затрагивают как-то случайно: виолетта спрашивает, откуда у даши шрамы на предплечье, та как-то слишком небрежно признаётся, что сделала их сама.
— не говори так о них, — просит виолетта, протягивая руку и поглаживая через тонкую ткань футболки. — это доказательство твоей борьбы с самой собой и с миром. за такое ветеранам медали на грудь вешают.
даша скромно улыбается, двигается ближе, соприкасаясь коленями, и думает, что никто про её селфхарм ещё не отзывался с таким участием и пониманием. типичная реакция — смех и подколки, которые она, скрепя зубы, поддерживала, чтобы не обидеть собеседника. то, что она себя саму обижала значения как-то не играло.
виолетта закатывает рукава и вытягивает руки, демонстрируя тату с внутренней стороны. даша проводит по ним подушечками пальцев, касаясь едва-едва и слегка щекоча, но потом замечает маленькие точечки в районе вен. непонимание в глазах встречается с пожиманием плеч.
— кололась.
виолетта не сильно парится по поводу того, что употребляла. рассказывает всё, как есть: и про мамин абьюз, и про компанию не ту, и про подростковый бунт без табу и мозгов, и про изнасилование, и про сердечный приступ от передоза. даша слушает внимательно, сжимая чужую ладонь, гладит пальцами тыльную сторону и почему-то совсем не чувствует жалости, просто принимает всё, как есть. виолетта за это благодарна очень: чужое сожаление в глазах стоит поперёк горла и вообще ни к месту, она не для этого историей своей делится. не от хорошей жизни так себя вела, конечно. но что теперь, до конца дней своих из этого трагедию строить? ну да, было хуевато и срано, но прошлое прошло, что было то тоже прошло, и вообще всё иллюзия и голограмма, выпей энергетик и не парься, философию оставь доцентам кафедры. молодость всё простит.
дашу от искренности этой прорывает, слова выпадают изо рта сами, как крошки при попытке аккуратно съесть песочное печенье — хоть усрись, но что-то всё равно окажется на одежде. рассказывает про бывшего, за которого почти замуж вышла, про измену, про сломанное мироощущение, которое до сих пор лечит с психологом, и далее по списку детских травм. виолетта гладит её по волосам, прижимая к себе, целует, куда может дотянуться, и шепчет, что они со всем справятся. даша верит ей больше, чем самой себе. что-то нежное внутри разрастается, заполняя собой абсолютно всё, а потом сжимается в клубочек и заползает в сердце, заставляя то биться чаще.
свидание перерастает в два, три, пять, и вот они уже месяц в отношениях, а виолетта появляется в общежитие только, чтобы взять чистое бельё. салем живёт у даши на постоянной основе, потому что так дешевле, чем таскать шоколадки и бутылки водки вахтёрам, да и коту проще без бесконечных благовоний и соседских склок. вещей тоже становится всё больше: гитара занимает почётное место в углу прихожей, ноутбук стоит на кухонном столике, фотографии висят там и тут, прицепленные на офисный пластилин, коробки с негативами, ещё не отснятой плёнкой и принадлежностями для тату шаткой башенкой ютятся между дверью на балкон и шкафом, мешая ходить курить. даше нравится обжитость и лёгкая небрежность сожительства.
прожорливая сеть родимых улиц-катакомб играет новыми красками, когда они гуляют, держась за руку под недовольно скошенные взгляды прохожих, которым почему-то не всё равно. виолетта к этому относится просто и с юмором, дразня национальную гомофобию поцелуями в людных местах, радужными значками на сумках и рюкзаках. она в целом как-то совсем в менталитет этот сраный не вписывается: не разучилась радоваться, стыдится разве что стыда, привлекает к себе внимание не потому, что у неё «проблемы» и ей «нужна помощь», а потому что хочет показать себя миру. просто шалость, граничащая с конституцией рф.
один раз в августе ей за такое прилетает. компании парней быдловатого вида с пивом и в спортивных костюмах не нравится, что виолетта просит отъебаться от них и не пытаться познакомиться, потому что они уже в отношениях. один хватает её руку за что получает по лицу чёткий правый в скулу. она выходит почти победительницей с разбитым носом и сломанной рукой, громко смеётся, сидя в такси по пути в медпункт и убеждает дашу, что ей совсем не больно и не страшно. а вот даше очень страшно.
в голове ядовитым плющём вьются мысли, навязанные воспитанием и собственными комплексами. о том, что отношения с девушкой — это не серьёзно, о том, что в итоге всё закончится расставанием и тем, что она найдёт себе нормального парня, за которого выйдет замуж. среди какофонии вызывающих отвращение голосов она слышит собственный, тихий и почти незаметный, которому очень хочется верить, что это что-то нежное между ней и виолеттой — навсегда. как в мультфильмах и сказках, где долго и счастливо. даша за него цепляется, как за спасательный круг и шепчет одними губами, что у них всё будет хорошо. виолетта кладёт голову ей на плечо, переплетает пальцы здоровой руки и говорит, что ради неё и умереть готова.
— я буду иметь в виду, но только попробуй, ви, — даша косит глаза и незаметно оставляет смазанный поцелуй где-то между влажной от пота макушкой и виском. — я тогда умру, припрусь к тебе в загробную жизнь и придушу за такой идиотизм.
виолетта улыбается, показывая покрытые розовой плёночкой из крови и слюны зубы.
— забились.
новый год они отмечают втроём: виолетта слишком устала от бесконечной учёбы и людей с потока, даша вымотана из-за заказов перед праздниками. на плече рюкзак с сэндвичами и кофе в термосе, салем сидит на плече в вязанном свитере, с интересом поглядывая на незнакомую наружу. держатся за руки, шагая по пустой заснеженной улице, бродят от дома к дому, заглядывают в окна первых этажей. кое-где сидят уставшие коты, где-то висят толстые шторы, пропускающие только жёлтый свет старых лампочек. случайный мужчина высунулся наполовину на улицу в одной серой майке-алкоголичке, и курит, а рядом, положив лапы на подоконник и открыв рот, стоит большая немецкая овчарка. у виолетты в кармане пакет лакомства, они подходят, спрашивая, можно ли покормить.
— этого? — мужчина кивает на пса. — да сколько влезет, чебупель у меня как пылесос.
чебупель радостно гавкает и съедает угощение в два укуса. они напоследок стреляют сигареты, потому что забыли свои, желают друг другу хорошего нового года и уходят курить на детскую площадку, смотря на салют, наполовину закрытый крышами домов. кроме хлопков и отдалённого лая звуков нет, салему всё равно, он лежит между девушками, положив мордочку на лапы. даша достаёт термос и отдаёт виолетте сэндвичи.
когда часы бьют двенадцать, виолетта доедает последний кусок, а даша всё так же тянет уже остывший кофе из одноразового стаканчика. желать друг другу ничего не хочется, да и нет особой нужды.
виолетта кажется грубой со всеми своими шутками про секс, наркотики и рок-н-ролл, но даша знает, что это скорее приятный образ клоуна, от которой смешно близким и ей самой. внутри у виолетты океан романтики и ласки, в котором даша тонет по собственной воле. виолетта пишет ей песни, простенькие, не претендующие на что-то гениальное, но трепетное до слёз и интимное, только для них двоих. клеит стикеры с записками по квартире, когда не успевает что-то сделать, готовит завтрак в постель по воскресеньям и приносит чай, когда даша засиживается допоздна за работой. курит, сидя на балконном подоконнике рядом с каланхоэ в белом горшке и болтает с цветком, потому что в какой-то программе по дискавери-ченел утверждали, что это помогает росту и развитию растений. возится с салемом, как с собственным ребёнком. подмечает все мелочи в поведении друзей и, в особенности, даши. покупает сигареты, когда они вот-вот закончатся, чтобы в самый ответственный и стрессовый момент всегда можно было посмолить чапман браун.
даше кажется, что она делает недостаточно, чтобы показать, как она благодарна, как ценит и как виолетта для неё дорога, но старается изо всех сил. она мягко целует виолетту после тяжёлого дня в универе, позволяет спать у стены, чтобы балконные монстры до неё не добрались, покупает любимые карамельные конфеты, звонит в поликлинику, когда нужно записаться к врачу. дует на ушибы и царапины, таскает с собой разноцветные пластыри, потому что виолетте пораниться на раз-два, меряет температуру, прикасаясь своим лбом к её, готовит маленькие сюрпризы в виде парных вещей, ужинов в ресторанах и поездкок в подмосковье. в подарок на новый год даже вяжет шапку-бини — получается кривовато, но виолетта в восторге и протаскает её, не снимая, всю зиму.
весна приходит неожиданно, светлеет раньше, темнеет позже. закаты отливают красным, стены квартиры красиво отражают лучи, гранёные стаканы на столе выглядят, как калейдоскопы, шипящий рэд-булл со льдом напоминает розовое вино. виолетта сидит на столе, болтая ногами, смотрит на дашину спину, пока та готовит рагу. что-то мешает собраться с мыслями, она часто вытирает ладони о тонкие домашние штаны. салем сидит на стуле, жалобно смотря чёрными глазками, наклонив голову вбок, как будто знает, что крутится в хозяйской голове.
— даш, — зовёт виолетта тихо-тихо, не хочет, чтобы её услышали. даша оборачивается и смотрит нежно-нежно, кивая головой, мол, слушаю. — меня из универа отчислили вчера.
даша откладывает деревянную лопатку, выключает газ, цепляет пальцами подбородок и оставляет поцелуи вперемешку со словами поддержки на лице. виолетта плачет беззвучно, только поджимает губы и шмыгает носом, утыкаясь в плечо и сжимая вязаную жилетку от безысходности. ей не то, чтобы очень хотелось стать экономисткой, но какая-то часть личности, давно заткнутая за воротник, но почему-то ещё живая, с противным язвительным голосом цыкает, закатывает глаза и говорит, что это было ожидаемо. виолетте с её амбициями и философией «живи моментом» только в притоне и гнить.
— ви, — дашина щека прижата к макушке, а руки гладят по спине, переключая внимание с загонов. — ничего страшного. ты прекрасна и без высшего образования, твоя доброта, яркость, душевность и теплота не исчезнут, если ты не получишь корочку. и я никуда от тебя не исчезну. ты поплачь сейчас, чтобы негатив не копить, а потом мы с тобой рванём в путешествие, чтобы ты развеялась, хорошо?
виолетта всхлипывает, кивает и обнимает в ответ.
они собирают одежду в две сумки по восемнадцать литров и личные вещи в два рюкзака, оставляют салема друзьям, прыгают в поезд и едут в неизвестность. позади мегаполис, из окна с интересом смотрит чёрная чаща и лесные заросли, в одних наушниках на двоих играет космос на потолке — даша случайно вытащила группу из каких-то закромов спотифая и слишком хорошо прочувствовала песни.
ездят много и долго, редко задерживаясь в городах больше, чем на сутки.
нижний новгород.
казань.
тольятти.
самара.
люди везде одинаковые, от них не получается сбежать, но они упорно пытаются, покупая всё новые и новые билеты. время переваливается за одиннадцать, виолетта лежит на верхней полке, ворочается и кряхтит как старуха. в вагоне тишина, если не считать стук колёс и дашиного сердца. она считает удары и слушает чужое дыхание. оно выравнивается через пару минут, когда виолетта отключается. до утра.
отключается и её рука свисает сверху. тонкая как прутик, покрытая татуировками, чернеющими в темноте, и пальцами хрупкими и длинными. с такими ей бы аккорды зажимать или девиц (чем она и занимается). видны очертания только, и даша вообще не уверена, что это всё — не мираж от переутомления, потому и тянется к ней — аккуратно, робко даже, и когда касается, то умирает. внутренне. почему-то.
она тёплая и мягкая до одури. не то чтобы даша никогда не держала виолетту за руку, — да и не только за руку, чего греха таить, просто сейчас чего-то нежного в этом всём гораздо больше. в посыл вложена возвышенность и чистота.
дашина ладонь чуть-чуть больше в размерах, с кучей линий, которые вроде и что-то значат, но она так и не запомнила ничего, кроме того, что самая короткая, почти незаметная, — размер члена её возлюбленного. как хорошо, что гадалке она тогда не заплатила, и свадьба, дети и дача под москвой так и не сбылись.
виолетта спит, но чуть сжимает ладонь в ответ.
в красноярске они тратят неприлично много времени и денег, в основном на всякое барахло. натыкаются на секонд и виолетта примеряет ужасный серый блестящий пиджак, как у того странного одноклассника из далёкого прошлого, у которого ещё дипломат потёртый на углах был и бесконечные анекдоты про английскую палату лордов.
ей бы галстук и можно отправлять в загс расписываться. вместе с дашей.
в мечтах — да, в россии — нет.
не то чтобы даша представляла их свадьбу, но если воображать, то обязательно в амстердаме, с фотосессией в стиле панк-рока и проституток и медовым месяцем в тайланде.
иногда они пьют, прямо в дороге, прямо с попутчиками, как в старом советском прошлом, которое не застали, где и люди были приветливее, и разговаривать о ерунде было больше желающих. с ними в купе геля и кира — подруги детства, которых точно так же утомила монотонная повседневность и московская рутина, едут в иркутск, оттуда в якутию и дальше на север, любоваться таёжной природой и соснами.
даша к такому относится скептически, предпочитая проверенный уют городов-муравейников и каменно-деревянных джунглей, но виолетта в восторге и бормочет что-то о том, что хотела бы так же, лёжа на дашином плече, покачиваясь в такт поезду.
есть в этом всём рждшном ужасе своя особенная прелесть, наслаждаться которой надо уметь. простыни тут пахнут дешёвым порошком, но спать на них всё равно стоит с опаской. это как вещи из секонда, которые закидываешь в машинку сразу, как придёшь домой. статьи в интернете убеждают, что там всё точно так же, как в масс-маркете, но скептический мамин голос в голове повторяет снова и снова «а вдруг что?».
подстаканники тут резные, стаканы со сладким чаем гранёные, почти что хрусталь, если смотреть в определённом ракурсе. и сам чай тоже необычный, как в школьной столовой. в купе душновато, форточка открывается плохо и только на сантиметр, поэтому иногда приходится наклоняться к окну, чтобы подышать. полки неудобные, даша спит всегда снизу, но всё равно умудряется отбить себе весь затылок. а вот виолетте хоть бы хны, она лазит по всему этому великолепию, как ящерица, извиваясь и избегая хитрых углов, так и норовящих вписаться в голову.
бутылка грузинского вина с ароматом роз и красного винограда меняется на пузырёк беларусской «гарэлки», разговор течёт весело, виолетта немного буянит и говорит громче с каждой рюмкой, увлечённо пересказывая, как её из универа числанули. геля поддакивает, материт систему образования, здравоохранения, социальной помощи населению, патриархат и капитализм. кира рассматривает дашу, подмечая парные татуировки на лице, лёгкие поцелуи в висок и плечо, обхваченное ладонью, которую виолетта гладит инстинктивно.
— ты милая, — говорит кира даше и опрокидывает пятьдесят грамм водки в себя одним движением, получая в ответ только вежливую улыбку, даже не затронувшую глаза. виолетта прерывается на полуслове, что-то соображает в голове, а потом тянется к кире и тычет ей пальцем в плечо.
— даша не милая, — она вздёргивает подбородок и смотрит с вызовом в непонимающие глаза. — даша, блять, не просто какая-то «милая», она самая очаровательная, весёлая, внимательная, душевная, стойкая, здравомыслящая, комфортная, ласковая и…
виолетта запинается, хмурясь, потому что не может больше вспомнить прилагательных, даша смущённо закрывает лицо, откидывая голову. геля смеётся, подкалывая киру, что у неё нет шансов с такой защитой, ещё больше вгоняя в краску. хочется свалить. она в прошлой жизни явно делала что-то абсолютно ужасное: либо убивала младенцев, либо писала плохой русский рэп. впрочем, скорее наоборот. с девушкой ей повезло, думает даша, заливая стыд алкоголем, чтобы не забивал голову. она явно всё делает правильно, раз виолетта рядом.
иркутск.
улан-удэ.
хабаровск.
владивосток (две тысячи).
самолёт обратно домой.
маршрут у них, конечно, каторжный, но дышится после него легче, а виолетта и спину держит ровнее, и плечи не гнёт, как пленная румынка. салем прыгает на неё с охотой, лижет лицо и руки, топчется по худаку, оставляя шерстинки на белой ткани, машет хвостом ещё больше в такт звучному смеху. даша улыбается, сжимая в руках коробку с негативами — их ещё ждёт поездка в фото-лабораторию, чтобы воспоминания о поездке остались с ними навсегда.
виолетта шатается по подработкам, не особо волнуясь о том, что ей нужно там делать, «они же просто для денег». зато ещё активнее увлекается татуировками и фотографией, даже снимает студию и вроде как активно ведёт инстаграм. время течёт неспешно, в какой-то момент съёмная квартира превращается в свою, маленькую, зато свою, всё по заветам бабушек; студия тоже становится своей, даже разрастается до двух залов и четырёх мастеров. даша устаёт от своего фриланса и уламывает виолетту нанять её в администрацию. семейный бизнес и всё такое.
готовясь к пятой годовщине даша думает, что пора. свадьбы у неё так и не случилось, но и бывший — не виолетта. хочется сделать это всё красиво и романтично, но в итоге она слишком долго мотается по делам, не успевает купить кольцо и думает, что, наверное, ещё повременит.
отмечают в торговом центре с аркадными автоматами и лохотронами, на которые тратят неприлично много денег, чтобы сдать билетики и получить два кольца — с хеллоу-китти и динозавром. даша видит в этом иронию, виолетта — знак свыше.
— это к свадьбе, — говорит она, цитируя какую-то примету, которую сама же и выдумала. — я бы хотела, чтобы ты была на моей.
— хорошо, — даша улыбается. — я очень постараюсь. но если в офисе опять будут дела, могу и не успеть.
— ничего, перенесём.
а потом поворачивается, расцепляя ладони, хватает дашу за руку и надевает своё динозавровое кольцо ей на безымянный палец.
— я серьёзно, даш. женись на мне.
даша не уверена, что отвечает, но точно что-то утвердительное, плачет, обнимая виолетту, и говорит, что та украла её идею.
родители против, виолетта ругается с матерью окончательно и бесповоротно, даша своим даже не говорит — нечего голову лишним забивать. зато друзья в восторге. всегда просят показать кольцо и потом тупо пялятся на открытую зубастую пасть дешёвого пластика. амина тянет привычное «ашале-е-еть», лиза просит не скатиться в наполеоновство, потому что ещё один такой развод государство точно не переживёт. настя хмыкает, поджигая сигарету и заявляет, что ещё с дня рождения всё знала. мишель, не вылазящая из своих заграниц, зовёт к себе на медовый месяц и просит не сломать кровать после первой брачной ночи.
свадьба у них как по заказу: амстер, инстасамка вживую и друзья. приехать умудряются даже геля с кирой, на первой полу-платье, полу-богохульство, с которым не пускают в церковь, на второй — брючный костюм и рабочий фартук, потому что почему бы и нет.
отмечают на набережной, украшенной тюльпанами, позволив себе лёгкий налёт типичности, который вскоре будет перекрыт кринжем и трешем. даша одета в пышное свадебное платье, в волосы вплетены цветы и красные ленты, выглядит, как инстаграмная принцесса. на виолетте чёрная юбка в складочку, пастельно-розовые вансы и такая же олимпийка с гордой надписью «рита» на всю спину поверх рубашки.
женщина говорит что-то про и в счастье, и в горе, и в болезни, и в здравии, лиза пускает сопли, снимая всё на камеру, на фоне вместо церковного хора и свадебного марша фортепианная версия «за деньги да», но даша слишком сосредоточена на зелёных глазах напротив.
виолетта этой своей наивностью, искренностью и детским оптимизмом сводит её с ума. ну нельзя быть такой: нельзя смеяться со всего подряд, нельзя удивляться набору лего, подаренному на день рождения, нельзя кривляться и ёрничать, сидя в зале суда, нельзя бежать по лестнице вниз наперегонки с лифтом, нельзя перепрыгивать лужи в дырявых кедах, нельзя подбирать ветки с земли и швырять их как можно дальше, нельзя улыбаться во все тридцать два, когда тебе удалось погладить уличного кота, нельзя трепетно хранить глупого динозавра, вытянутого из автомата с игрушками, нельзя быть простой, как палка, и многогранной, как тексты оксимирона.
нельзя, но виолетта такая. она выворачивает душу и кладёт тебе на ладошку — и только попробуй отмахнуться или сделать вид, что не понимаешь, что тебе такое в руки попало.
даша эту душу держит с трепетом и сдувает с неё пылинки, что-то нежное в груди обретает чёткую форму, когда она слышит «да».
это любовь.
