Шлем преткновения

Хотя Солстейм находился, мягко говоря, в глубокой… провинции, цены там были самые что ни на есть столичные. В первый раз Вестейн убедился в этом, когда платил за лодку до острова, во второй — когда нанимал в местной таверне мастера меча, данмера, с ног до головы закованного в странную для материкового жителя лёгкую хитиновую броню. И пусть Вестейн понимал, что в одиночку на незнакомом, больше чем наполовину диком острове не выживет, всё же тяжко вздохнул, отдавая данмеру пятьсот септимов. Однако выглядел тот сильным и быстроногим, а Вестейн, как большой любитель утащить с собой побольше, иного и не требовал. В наёмниках он искал не столько боевой удали, сколько умения бесшумно отступать с полным мешком добра. Телдрин Серо (так звали данмера), в свою очередь, ценил в работодателях осторожность и осмотрительность, так что они с Вестейном друг другу подходили идеально. Сработались они неплохо: Вестейн добывал, Телдрин таскал. Выручку сами не заметили как стали честно делить пополам, а на привалах делились друг с другом историями про идиотов-наёмников и идиотов-нанимателей. Однажды, после опасного, но удачного набега на двести лет как заброшенный Форт Морозного Мотылька, добычи было столько, что в мешки она не влезала, а бросить что-нибудь… не затем они столько рисковали! — Держи! — Вестейн бросил Телдрину эбонитовый шлем, чуть помятый с одного бока, но вполне годный для носки. Само собой ожидалось, что напарник снимет свой дешёвый хитиновый шлем, больше похожий на сплюснутую кастрюлю, чем на часть брони, и наденет эбонитовый, даром что принадлежал тот раньше умертвию. Сам-то Вестейн без колебания переодевался в трофейные доспехи, если те были дороже и лучше его собственных. Однако Телдрин, ловко перехватив шлем на лету, и не подумал водружать его на голову, а с трудом утрамбовал в мешок и, кряхтя, вскинул тот на плечи. Задумавшись, Вейстен вдруг понял, что за две недели ни разу не видел спутника без хитинового шлема. Ел Телдрин быстро и аккуратно, самую малость сдвинув на подбородок полоску красной ткани, и даже спать ухитрялся не снимая своей лупоглазой кастрюли и остальной брони, что, впрочем, ещё можно было понять — пустоши Солстейма неблагосклонны были к разиням. Всю дорогу до Вороньей скалы Вестейн строил догадки. Быть может, данмерам религия запрещает надевать вещи с мертвецов? Ничего не мешало поинтересоваться, он раза три начинал беседу, но сам же её и обрывал: нельзя же просто взять и спросить, почему твой друг никогда не снимает шлема! Мелькнуло абсурдное: а вдруг Телдрин — женщина?! Под пластинами брони толком не разберёшь (к тому же, что греха таить, не всякую женщину боги наделили гибкостью речной ивы, встречаются и настоящие вековые дубы), так не ходить же теперь вместе со спутником до ветру? Но голос-то был мужской, довольно приятный, и Вестейн поочерёдно рассмотрел и отмёл мысли о том, что напарник — данмерский герой в изгнании или что судьба изуродовала его лицо похлеще, чем Боэтия — Тринимака. Последнее ему почему-то особенно не понравилось. В Вороньей скале Вестейн подошёл к делу серьёзно: купил столько суджаммы, что хватило бы споить и Боэтию, и Тринимака, и данмерского героя в изгнании, и принялся ненавязчиво предлагать Телдрину примерить нордский шлем в виде медвежьей головы, воровской капюшон, оленьи рога, как у предельских Изгоев, и грязекрабий панцирь. Предлагал он долго, пока к их столу не подошёл вышибала и не намекнул тонко, что если они не заткнутся сей же час и не отправятся отсыпаться, то на головах у обоих месяц будут только бинты и целебные мази. До съемной комнатушки они вели друг друга под руку, уворачиваясь от коварно бросающихся на них стен и наперебой заверяя друг друга во взаимном уважении. Уважению немало поспособствовала и захваченная с собой суджамма. После очередной кружки Вестейна осенило, и он предложил сыграть в кости на раздевание. Телдрин охотно согласился — и выиграл три раза подряд. Вестейн вознамерился отыграться — и проиграл ещё три раза. Потом была ещё суджамма, ещё партия в кости — и больше он ничего не помнил. *** Проснулся Вестейн поздно, со странным сладковато-солёным привкусом во рту и с приятной разбитостью во всём теле, которая бывает, если в кровать ложишься не один и не спать. Он пошарил рукой справа от себя и ничего не нашёл. Тогда он пошарил слева и наткнулся на что-то тёплое, что в ответ вздохнуло и пихнуло ему кувшин с водой. Вестейн поднял голову, отпил, проморгался и замычал от ужаса — в сумраке полуподвальной комнаты перед ним сидело на кровати нечто голое, с покрытым редкими тёмными волосками жилистым серокожим телом и непропорционально огромной ребристой головой с мёртвыми провалами глазниц. Нечто снова вздохнуло и сняло с плеч ужасную голову, оказавшуюся лишённым линз и тканевой обмотки хитиновым шлемом. Под ним же обнаружилась вполне обычная бритая данмерская голова с нормальным лицом, остроскулым и красноглазым, немного, правда, нездорово выглядящим, но Вестейн подозревал, что и сам сейчас не красавчик. Он ещё раз взглянул на данмера и задумался. К чести Вестейна надо сказать, что при желании думать он мог быстро. — Ты не женщина, — осторожно сказал он. — Проблемы? — в тон спросил Телдрин. Вестейн, покряхтывая, перевернулся и сел. Проблем, похоже, не было, и кроме похмелья его всё устраивало. Телдрина, если судить по удивительно довольному для данмера лицу, тоже. — А шлем тогда зачем?! — наконец вымолвил Вестейн, с трудом выловив из памяти так мучивший его вчера вопрос. Телдрин взглянул на предмет его терзаний и вдруг размахнулся, швырнул шлем в угол и с сожалением провёл ладонью по чисто выбритой голове. — Да волосы у меня к смоляной прослойке приклеились! Раньше жалко было, а теперь плюнул и обрезал, — горько ответил он. — Даэдров хитиновый шлем, в жизни больше такого не надену!