Папочка, я доигрался

Смотря фильмы про криминал в СССР, где были разные шайки и банды, в которых обязательно был свой «якудза», мы не задумываемся о том, что это не осталось в прошлом. Скорее наоборот - слово «якудза» и сравнение с японской мафией теперь гораздо более применимо к бандитскому миру Петербурга. Здесь правит месть, порой подогретая на углях ненависти или же напротив, охлажденная во льдах сострадания. Здесь свои законы, нарушив которые можно легко попрощаться если не с жизнью, то с возможностью ее прожить. Здесь Бога нет, здесь правит анархия. Здесь «якудзу» узнают в лицо даже самые мелкие воришки-карманники, те, что трясутся от одного лишь его имени. В этом прекрасном, романтичном мире вечна эпоха дворцовых переворотов. И вот, переворот случается в очередной раз, и вновь криминальная шайка приветствует и восхваляет «новую О’Рен». Мужчина с первой секунды, как внезапная пуля вонзилась в лоб внезапной головы бывшего атамана, почувствовал восхитительный вкус безграничной власти. Ему решать, что будет с городом. Его любимым, заманчивым, чуждым и родным ему гордым Санкт-Петербургом. Однако на этот раз ему повезло. Питер - единственное, чего хотел Арсений в этой жизни. Он мечтал отбить это место, лишь бы город его грез не был сожжен до тла грязными вандалами, мечтающими лишь о мести и богатстве. «Якудза» подносит дымящееся дуло к губам, выдох как в тех голливудских фильмах, рука разгибается в локте. Глаза скользят по мрачной комнате с тусклым освещением, залитой сплошь и рядом красной жидкостью из вен. «Какая жалость, - думает мужчина, - ковер испачкан. А он мне так понравился. Теперь он послужит лишь оберткой для трупа его владельца». Август. Прекрасный месяц, который несет за собой не лучшее эмоциональное состояние от предвкушения предстоящего ада. Антон медленно бредет по ночной набережной мимо галереи «Петербургский Художник». Он любит это место. Оно притягивает его каким-то странным, нервозным спокойствием. Оно будоражит воображение, оно вскрывает череп и прожигает его мозг, от чего парень становится как-будто бы другим человеком. Приятно, когда у тебя есть такое место, в котором комфортно находится в 3 часа ночи. Антону нравится разглядывать окна этого старинного дома. В этот день его особенно привлекли отблески на верхнем, четвертом этаже. Какие только истории не лезли в голову. Подросток поднимается с поребрика на противоположной стороне улицы и резко бросается к входной двери. Пальцы наощупь набирают четыре заветные цифры кода, тощие руки в браслетах толкают дверь, ноги несут его вверх по лестнице в холле, после по гораздо более длинной - в самой парадной. Левая нога касается последнего выступа на верхнем этаже. Сегодня левая. Значит будет интересно. Значит наконец-то что-то будет. Да уж, суеверности Антону не занимать. Он сползает по ближайшей стене, пытается отдышаться. Пара минут, и парень медленно поднимается и подходит к двери по правую руку от лифта. Окна именно этой квартиры сегодня его заинтересовали. Он не мог ошибиться. Дыхание выровнялось окончательно, но сердце продолжало биться все сильнее с каждой секундой. Вот оно - это чувство. Левая нога не соврала. Секунда, и дверь распахивается, больно задевая парнишку, из-за чего последнего сбивает с ног. На лестничной клетке темно, поэтому он может лишь слабо различить три высоких силуэта: два больших, массивных, вроде бы одетых в кожанки, и один стройный, солидный, в изящном пальто. - Так, - тянет один из бугаев, - а это у нас кто такой? Арсений Сергеевич, не хотите взглянуть? В следующее мгновение Антона ослепляет свет фонарика телефона. Глаза, казалось, отказывались работать. Он зажмурился, но протереть веки не смог, сзади кто-то крепко держал его за худые запястья. Браслеты больно впивались в бледную кожу. Останутся следы. - Интересно. Интригующе, - проговорил красивый мужской голос. Скорее всего он принадлежал тому, кого мальчик уже окрестил педиком, - ну что ж, раз уж ты пожаловал к нам на огонек, будь добр, представься. В ответ - тишина. - Мальчик, я говорю, представься. У меня нет на тебя столько времени, - его обдало свежим, горячим дыханием. - С чего это я должен отвечать на вопросы какого-то сомнительного типа? - Мальчик, ты видно не понял. Слышал что-нибудь про банды, гонку за город? Ну или хотя бы про, как вы там это называете, недавнюю резню на Ваське? Ну так вот, это все устроил я. Я - якудза, парень. - Вы, дяденька, ничего не путаете? Какой нахуй якудза? Мы что, в Японии что-ли, блять? Я с психами вести диалог не намерен. Воздух пронзил резкий свист, щеку обожгло, в глазах потемнело. Последним, что услышал Антон, было «Берите его, парни. И только попробуйте его покалечить. Он смешной, будет моим, так сказать, придворным шутом». А дальше - бесконечность. Темная, беззвучная и холодная. Две девушки - обе блондинки - в черных запахнутых плащах и одинаковых темных очках, стоят прямо посреди Невского. В 4 часа утра на нем никогда не бывает скопления машин, поэтому им это легко удается. Вокруг горят яркие фонари, здание Зингера красиво подсвечено. Был бы прекрасный кадр для фильма ну или, хотя бы, для фотки в Инсту. Но этих особ не волнуют такие простые, глупые, наивные житейские прихоти обыкновенных красивых баб. Они ждут встречи с якудзой. Они - его собственность. Из-за поворота резко вылетает черная ламборгини. Она тормозит в точности перед девушками, оставляя расстояние между ней и ногой ближайшей из них буквально в несколько ничтожных сантиметров. Но красотка даже не вздрагивает. Она кладет изящную руку в черной, как и весь ее образ, перчатке на капот, дотрагиваясь всего лишь двумя пальцами, и начинает движение к водительскому окну, не отрывая руки. Длинные, музыкальные пальцы изящно скользят по лакированному фасаду машины. Стекло неспешно опускается. Блондинка встряхивает волосами, наклоняется к окну и снимает очки за душку. - Ну привет, якудза. Прокатишь? - произносит она тихим, томным голосом. - Здравствуй, Оксана. Ты же знаешь, что я не могу тебе отказать. - Знаю. Но все равно хочу услышать от тебя эти слова. Девушка наконец обходит машину с другой стороны, аккуратно поддевает пальцами ручку двери. Та поддается ей без особых усилий. Красотка плавно опускается на сиденье рядом с водителем. Вторая блондинка закрывает дверь за Оксаной и молниеносно исчезает на заднем сидении. Рука в черной перчатке уже покоится на другой, грубой руке мужчины, на которой есть лишь один массивный перстень.