наггетсы

кэт смотрит. смотрит и видит, как раулю с каждым её прикосновением становится всё хуже и хуже, хочется отвернуться, зарыться ей в жилетку и жалобно хныкать, умолять трогать и трогать, особенно–ох–да, именно там, немного мягче. она хватает его ногу, тем самым раздвигая. улыбается. раулю, если честно, не нравятся поцелуи в губы. это слюняво и бессмысленно, но вот сейчас, сейчас прижаться к ней губами захотелось как никогда. погладить зелёные кудри, а потом носом спуститься к шее, проводя им до ключиц, выдыхая и снова целуя, уже там, не оставляя следов. но кэт такого не позволит, по крайней мере пока она пальцы тянет ему в трусы и лишь поглаживает, с вопросом смотря, можно ли залезть дальше. он кивает и хмурится, мол, конечно можно, зачем я тут ещё сижу. а кэт снова улыбается и просовывает палец между половых губ под его тихий стон, которого и не было, если бы не эффект неожиданности и, господи, сама кэт. ужасно-ужасно-ужасно, его грудь больше не сдавливает бандаж. это хоть и помогает в какой-то мере, дышать легче и всë подобное, но делает происходящее настолько интимным, доводя коленки до нервной трясучки то ли предвкушения, то ли непонятного страха лицезрения посторонними своего голого тела. но ведь кэт не посторонняя. кэт его подруга, по крайней мере, была ей до сегодняшнего признания, инициатором которого послужил он сам, рауль. и если вдаваться в подробности, то кэт никогда не была просто подругой, а потрясающей, смелой и остальными прилагательными, которые могли бы описать немного асоциальную подростку, невозможную для контроля и ограничений своего собственного «я». и он бы перечислил, но в голове только шутка про женское доминирование с наггетсами и «пиздец-пиздец-пиздец». рауля резко прижимают ближе чтобы прям на ухо, с выдохом сказать: – какой же ты, блять, очаровательный. да, он, блять, очаровательный, хороший и милый, любой, честно, только пусть она снова засунет ему руку между ног, а иначе слезы противной неудовлетворённости вырвутся из него, как по щелчку пальца. она то засовывает, но вот слезы уже льются, а шершавые подушечки пальцев растирают их по щекам, притягивая лицо к своему и носами соприкасаясь, так невинно и по-детски, если бы не два пальца в его вагине. а в какой-то момент всё кончается. только тогда глаза рауля встречаются с её, кэтовскими. и становится стыдно. он руками лицо закрывает, делает вдох-выдох, ещё раз, выглядывает из под маленькой щели между пальцами и– губы у кэт всё-таки мягче, чем перезрелые томаты в нижнем ящике холодильника.