Безумие бога

Глаза — зеркало души. Взглянув в глаза другому человеку, можно увидеть отголоски его мыслей и чувств, оценить, хороший человек или плохой, сможет ли он стать твоим другом или же враждебно настроен к тебе с первых секунд. Одно уточнение — считать подобную информацию можно только с человека. Сейчас Зон как никогда остро осознает эту простую истину. Лучи света с разной длиной волны, отвечающей тому или иному цвету в его отражении, отражаются от зеркала и, проходя через сложную оптическую систему, фокусируются на миниатюрной матрице из светочувствительных элементов, позволяя «увидеть» то, что он довольно давно называет собой. Оболочка, костюм, панцирь — сложно придумать название той конструкции, в которую он заточен на Арке Колыбели уже много лет. Его искусственное тело не вечно и нуждается в защите от внешних воздействий, ведь бог не может умереть раньше, чем исполнит свое самое заветное на данный момент желание. Карманное зеркало отражает кое-какие детали «скорлупы» на плечах, часть приспущенной маски и левый — синий и со стороны кажущийся живым — глаз. Замечательное творение, созданное по им же разработанному алгоритму. Первое, и оттого не самое совершенное. Зон косится в сторону нескольких герметичных саркофагов, где покоятся тела его соратников. Жизнь их уже покинула. Да, они еще верили во что-то — в спасение мира, исполнение желаний, в чудеса. Чудеса?.. Ему хочется засмеяться, горько-горько и громко-громко, чтобы задрожали и рассыпались в пыль все до единого камни этого города-наоборот. Но сейчас не время, сейчас нужно еще раз пережить все болезненные ситуации, сохраненные в виде ассоциативных связей его нервными клетками и в виде сложных машинных кодов платами памяти, в последний раз доведя до апогея единственное, все еще оставшееся в нем чувство — ненависть. Воспоминания возникают с необычной четкостью, несмотря на столетия, разделяющие его и их. Воспоминания о будущем — звучит забавно, но некогда отвлекаться на рефлексию, нужно воспроизводить и анализировать, ведь мост богов возведен, и "гости" уже отправились в путь. *** Мир, в котором он был рожден — мир торжества технологий и науки, как доказательства безграничных человеческих возможностей. Мир, в котором воплощение невозможного в жизнь стало делом обычным для каждого, почти что обязательным. Мир культа человека, который впервые показал, как многого можно достичь, веря в свои силы и поддержку со стороны друзей — Юсея Фудо. Скоростные дуэли стали самым популярным развлечением, а умение проводить их на достойном уровне — наиболее престижной профессией. Подавляющая часть машиностроительной промышленности и связанных отраслей работала исключительно на усовершенствование конструкции Д'Виллов, улучшение их технических характеристик, маневренности и скорости и разработке более мощных двигателей для них. Достижения в области кибернетики позволили оснастить эти транспортные средства искусственным "мозгом", сделав их едва ли не умнее человека. Это позволило достичь большей безопасности для гонщика и сделать сражения менее травмоопасными, почти всегда предупреждая падения и аварии, произошедшие в результате неисправности — умный Д'Вилл сообщал о любых неполадках в любой из своих систем законному владельцу, иногда отказываясь продолжать сражение, если это представляло угрозу для жизни гонщика. Впрочем, машины с искусственным интеллектом предпочитали не все. К тому же, их стоимость была в разы выше, чем у классических – с улучшенными системами контроля, эргономичным дизайном, но с полностью ручным управлением и более простым бортовым компьютером. Классические Д'Виллы больше всего напоминали Д'Вилл легенды, чей образ стал примером для подражания для каждого жителя Нового Города — Юсея Фудо. Отличались они разве что по цвету и качеству материалов, превосходящему оригинал — время и технологии не стоят на месте. Разработка внешнего вида и окраса Д'Виллов стала занимать такую же большую нишу в области дизайна, как в производстве. Целая отрасль промышленности создавала для них новые двигатели и материалы. Эксклюзивные цвет и форма «железного коня» являлись такими же визитными карточками профессиональных гонщиков, как и неповторимый стиль игры, ключевым элементом которой у каждого уважающего себя дуэлиста стал Синхро-вызов. Неудивительно, что при таком раскладе едва ли не каждый ребенок мечтал в будущем стать Д'Виллером, да не обычным, а самым-самым, героем, который одержит победу во всех возможных номинациях. Лучшим подарком для малыша был игрушечный Д'Вилл, уменьшенная и частично функционирующая копия машины одного из топовых гонщиков, для подростка — колода карт, сильные магии скорости и легкий тренировочный Д'Вилл, да еще абонемент на курсы, на которых обещают даже из самого неумелого новичка сделать первоклассного гонщика. Мракобесие, фанатизм, доходящий до навязывания единого увлечения и стиля сражения на уровне индивидуума и общества, культ личности, давно затерявшейся и рассыпавшейся прахом в потоках времени — могло ли это привести к чему-то хорошему? Мог ли в таком мире каждый взрослеющий ребенок похвастаться своей индивидуальностью? Были исключения. Но маленький Зон, как и большая часть его сверстников, мечтал стать лучшим гонщиком, которого когда-либо знал Новый Город. Он родился в обеспеченной семье, и это позволило ему раньше, чем многим ровесникам, начать осваивать первый Д'Вилл. Превосходное владение собственной колодой и умение манипулировать другими позволило ему выпросить у родителей в подарок профессиональный Д'Вилл уже на следующий День рождения, который как раз совпадал с празднованием очередной годовщины очередного подвига великого Юсея Фудо. Мечта была, казалось бы, как никогда близка, но препятствия появляются неожиданно, в самый последний момент. Неудачное падение, несколько серьёзных переломов, которые не хотели срастаться так, как нужно, и так быстро, как хочется. Результат — тяжёлое решение, крест на будущей карьере профессионального гонщика. Травма — словно насмешка судьбы, которая показывает, что мечты — лишь иллюзии, которые плохо сочетаются с реальным миром. И можно больше не пытаться укладывать мягкие и непослушные волосы в прическу легендарного и не выискивать похожую одежду. Больше нет смысла становиться похожим на того, кто является примером для многих. И не надеяться когда-нибудь совершить, например, разворот вокруг своей оси на таком же темно-красном и маневренном Д'Вилле. Остается лежать, стараясь отвлечься от боли в слишком медленно восстанавливающихся суставах и слушать торжественную речь по поводу очередной годовщины... И боль душевная усиливает боль физическую. Он не может стать таким же, а свое собственное «я» дало трещину — забытое и безликое где-то в глубине души. Есть ли у него какие-то желания, цели? Есть ли смысл жить дальше? Зону сейчас слишком тяжело об этом думать. Он глотает заботливо назначенные доктором несколько таблеток снотворного и, откладывая на потом размышления о случившемся, погружается в двенадцатичасовый принудительный сон. *** Последующие дни становятся полупрозрачными и серыми. Не затянутыми дымкой боли и печали, а словно обесцвеченными, как и глаза самого Зона. Он ходит, дышит, учится, но лишь потому, что так надо — утративший свою цель, не имея желания искать другую, сторонясь людей и сторонясь своих же рациональных мыслей, которые подсказывают более-менее подходящие варианты выхода из ситуации. Он чувствует себя самым несчастным человеком в Новом Городе, ведь ему даже некого обвинить в случившемся — мощнейший бортовой компьютер своего Д'Вилла, предусмотрительно встроенный в машину лучшими техниками корпорации «Болгер и Ко» по желанию его родителей, он отключил сам, желая выполнить слишком опасный при его уровне навыков трюк. Как и рассчитал компьютер – попытка оказалась неудачной и стоила всего. Но Зон считает себя несправедливо обиженным, и, чтобы компенсировать это, во время учебы в школе часто выдает чужие работы за свои, или же сваливает выполнение неинтересных ему заданий на плечи других учеников — менее наглых, более усидчивых. К этому у него просто поразительный талант. Одиночество почти всегда становится спутником эгоизма, реже — наоборот. У Зона они сплелись воедино, пропитавшись злобой и нежеланием признавать свои ошибки. Эгоизм он называет духовной силой, а подлость и хитро спланированные западни — проявлением лидерских качеств. Ему нравится считать себя жертвой обстоятельств, жалеть себя, получая от этого нездоровое удовольствие, но он боится признаться в этом себе — людям вообще не свойственно признавать свои слабости. Впрочем, со временем строить западни другим ему надоедает, и на место сомнительных увлечений приходит идея-фикс: если он не может исполнить детскую мечту — сражаться — с таким телом, старыми травмами и повышенной ломкостью костей, то он должен найти способ, как избавиться от этой проблемы, вылечить ее. Он целиком и полностью погружается в изучение биологии, химии, физики. Дальнейший выбор очевиден — медицинский факультет, действительно успешное обучение, ученая степень; но найти панацею от своих ошибок не удавалось еще никому. И пока Зон испытывал очередные составы на подопытных крысах, в мире профессиональных гонщиков появилась восходящая звезда — Д'Виллер по имени Антиноми. Его стиль сражения вызывал восхищение что у знатоков дуэлей, что у простых зрителей. Удивительные техно-монстры, с которыми юноша производил невообразимые комбинации, скорость, которой он достигал на своем удивительном Д'Вилле, собранном собственноручно. Д'Вилле, которому и в подметки не годились новейшие разработки мировых корпораций. Жалкие подражатели былой легенде прятались в тень — в Городе появился новый герой. В его ответах на вопросы журналистов не было ни капли тщеславия, ни капли подражания, но его слова были такими знакомыми: «Я просто хотел превзойти свои границы...», «...Сражение раскрывает истинные возможности человека», «Скорость позволяет почувствовать, на что ты способен, и осуществить это»... Казалось, и сам он являлся воплощением Чистого Разума. Так у Города появилась новая, живая, легенда. Фото его были на первых полосах всех газет, статьи — в каждом журнале, плюс эти бесконечные интервью на телевидении и в сети. От всего этого Зону хотелось еще больше ограничить любой доступ информации извне в свою лабораторию — его сжигала популярность неизвестного доныне гонщика, который, к тому же, младше его всего на несколько лет. Если бы не досадная ошибка, если бы не травма, на его месте мог бы быть он, Зон, а этот парень получил все то, что по праву могло бы принадлежать ему. И давно зажившие ранения стали болеть сильнее, а разум — упорнее искать способ войти в мир скорости. Но если невозможно излечить существующее тело, разве нельзя создать новое, более совершенное, но управляемое человеческим разумом? Идея была в корне безумна, возможно, даже сам Зон чувствовал это, возможно, он сам бы отступил, или реализацию проекта запретили бы свыше, но появление странного света, излучаемого Моментумом, сместило акценты. Источник энергии терял управление, результаты могли быть непредсказуемыми в своем разрушительном действии. Каждого теперь интересовала его собственная шкура, и Зон с чистой совестью мог объявить целью своего проекта спасение Города и Планеты. Впрочем, бывали моменты, когда и он сам в это верил. Запрет Синхро-выхова, машины, порожденные светом Моментума, которые уничтожали людей за любое негативное чувство, проявленное прямо или косвенно по отношению к другому человеку, постоянный страх, ощущение близкого конца. Обычные люди сейчас просто опасались за свою жизнь, но кто жил скоростью, дышал ею — те потеряли все. Думая об этом, Зон криво и нехорошо улыбался — теперь они все понимали его, ох как понимали! Где теперь был Великий Новый Герой со своим Чистым Разумом? В толпе отупевших от отчаяния жителей, бегущих из Города в поисках хоть какого-то укрытия, хоть призрачной надежды. Но машины бездушны, они успешно выполняют то задание, для которого были созданы — уничтожать. А Зон все работал, продолжая улыбаться недоброй улыбкой. О, как же удивятся все, увидев его похожим на того, кого почитали столько времени. Он поведет их за собой, найдя выход, спасая, давая надежду и творя чудо. Он будет уже не просто героем, он станет богом. Боги бессмертны, в этом, независимо от способностей, основное отличие их от человека. Даже если они бессильны изменить что либо, они не могут лишить себя жизни, прекращая свои страдания от созерцания умирающего мира. Хотел ли Зон такой участи? Создавая свое новое тело, он не задумывался об этом. Он подбирал материалы, сортировал, анализировал поведение человека, которым когда-то хотел стать, и на основе полученных выводов создавал сотни строк машинных кодов для обеспечения наиболее правдоподобных поведенческих реакций. Он создавал синтезатор голоса, записывал на платы памяти воспоминания — свои и его. Он работал отчаянно, почти не отдыхая, увлеченный не только идеей спасения мира, а и возможностью осуществления своей мечты. И когда проект будет завершен, он сможет постигнуть скорость, а они навсегда распрощаются с нею — блажью, доступной только богам. *** Позади ещё одна бессонная ночь из долгой вереницы таких же. На дне уставших глаз отражаются отголоски безумия, но зато все приготовления почти завершены. Почти — слово, которое означает наличие каких-то недоработок, неточностей, возможно, мелких, находящихся в пределах допустимой погрешности, но могут быть и такие, которые кардинально повлияют на результат. Что-то наверняка не учтено. Можно было сначала присмотреть за тем, как машины создадут для него новое, искусственное тело по тщательно разработанной на основе фото и видеоматериалов 3D-модели, проверить результат, а тогда уже переходить к главной части операции, но времени не оставалось — подача энергии могла прекратиться в любой момент. Сознание парализует страх понимание того, что можно не проснуться. С другой стороны, если операция будет выполнена не до конца или новое тело не будет создано, его жизнь все равно окажется бессмысленной. Потому Зон впрыскивает дозы нужных препаратов себе под кожу, запускает процесс и, закрыв глаза, ложится на операционный стол. Остальное сделают машины. За последний год они стали наиболее верными его товарищами, а он, в качестве извращённой благодарности, скоро станет наполовину таким же, как они, а наполовину — более совершенным. Снова — как и тогда, после аварии, изменившей его жизнь — погружаясь в многочасовый вынужденный сон, Зон больше не чувствует душевной боли. Скальпель роботизированного хирурга навсегда оставит её позади, а сам он превратится в того, кто подавал и будет подавать пример миллионам людей, возрожденный через несколько сотен лет средствами науки, в которую внес такой огромный вклад. Зон и правда искренне верит, что сможет стать Юсеем. *** Умные машины создают для него новую кожу, добавляя в нее больше пигмента, чтобы она стала такой же загорелой, как и у оригинала. Умные машины выращивают для него новые кости из сверхпрочных материалов и новые — сильные и крепкие — мышцы. Искусственное тело будет почти как настоящее, с кровеносными сосудами и внутренними органами, только в разы прочнее, выносливее. Оно сможет служить своему владельцу очень долго, не подвергаясь болезням. Впрочем, по желанию создателя оно все же подвластно действию времени, хоть и не так сильно, как настоящее. Умные машины собирают ему новые глаза — большие и синие, собирая в максимально стерильных условиях прекрасно обработанные линзы в необходимой последовательности. Любая пылинка может ухудшить свойства оптической системы, а этого нельзя допустить, новый герой должен видеть хорошо. Зон спит тревожно, ему кажется, что умные машины ломают его кости и терзают плоть, остановив операцию на середине и оставляя истекать кровью. На самом деле, перенос нервных центров уже завершен — роботы следовали прописанному для них алгоритму действий, выполняя заданные операции последовательно одну за другой. Умные машины... Зону хочется горько улыбнуться, но его-настоящего больше нет, физическая оболочка остается только мертвой физической оболочкой, ничем более. Умные машины стали умнее людей и хотят стереть их с лица Планеты, как язву, разъедающую ее поверхность. В чем-то машины правы, люди причиняют боль всему живому, но... Не додумав до конца мысль, Зон просыпается. Действие наркоза окончено и вокруг — темнота. Похоже, электричество пропало раньше, чем закончилась операция. Он изучает наощупь новое тело – покрытие гладкое, мягкое и теплое, сенсоры работают хорошо, посылая сигналы об ощущении телом прохладного воздуха комнаты. Волосы уже другие — жесткие, синтетические, тело заметно легче и меньше, это непривычно. Оно кажется хрупким, но каркас может выдержать гораздо более сильные нагрузки, чем кажется на первый взгляд. Вот только на правой части лица не хватает покрытия – «кожи», прощупывается металл. «Придется все время быть в шлеме». Все остальное сделано верно, вот только Зон не находит воспоминаний Юсея на платах памяти, зато видит несколько раз продублированные свои — самые болезненные. Он выпрямляется и неожиданно легким движениям сгибает манипулятор одного из роботов, проводивших операцию — проверяет силу новых рук. Она даже больше, чем предполагалось в проекте. Что же, тогда все в порядке. Он забирает заранее подготовленную одежду и уходит, стараясь не оборачиваться туда, где лежит его настоящее — уже бывшее — тело. «Больше не человек». Сейчас он в какой-то мере гордится этим. Но на душе остается осадок — невзначай он отмечает, что ему нечего было сказать после «но» в его сне-размышлении. *** Дни летят за днями, обгоняя друг друга, снова выстраиваясь в более-менее однообразную череду. Каждый из них отмечен пламенем пожаров, сражением наполовину человека с машинами, чьей-то болью, чьей-то смертью. После Зон с уверенностью будет говорить, что в то время он был по-настоящему счастлив и никогда ранее не чувствовал себя настолько живым. Кого-то ему удавалось спасти, кому-то он вселял надежду – даже если это были единицы против сотен погибших, он оставался в их памяти, он был нужен им, и это давало шанс почувствовать себя важным, значимым, это окрыляло. И потому он совершенно искренне бросался в очередной маленький ад в слепой надежде помочь людям. Немного жаль, что они не знали его истинного имени и его достижения записывали на чужой счет, но Зону кажется, что он уже почти стал Юсеем, что две личности слились в единое целое. Он говорит чужие слова чужим голосом, стараясь придать им как можно больше убедительности — еще до операции он так долго учился этому, но чаще они звучат не так бодро и уверенно, как надо было бы, впрочем, обреченным жителям умирающего города не с чем сравнивать. Они верят ему, следуют за ним и исполняют все его советы, видя в нем последний шанс на спасение. И армия света отступает. Не сразу, но с каждым днем атак становится все меньше, люди постепенно возвращаются к нормальной жизни, и страх сдает своих позиции. А в сердцах людей его место занимают изгнанные ранее чувства — зависть, обида, злоба, жадность, желание и Моментум окончательно выходит из-под контроля. Машины не ушли, они выжидают — их программа совершенна в отличие от изменчивой людской природы. А Зон-Юсей не чувствует подвоха, празднуя победу до окончания битвы — новый герой, машина с человеческим разумом, а потому далекая от совершенства и еще более далекая от того, чтобы он имел право называть себя богом. Зону кажется, что чужое тело сотворило чудо, и он почти благодарен тому, чей образ сейчас использует — он не ожидал такой поддержки, не представлял, какие возможности открывает такая модель поведения. Постепенно его душа начинает оттаивать. ...Армия света возвращается ночью, используя наиболее оправданный тактический ход — эффект неожиданности. Синхронные залпы, свет прожекторов и столь же синхронное наступление с четырех подходов к Городу вызвало всеобщую панику. Сбежать отсюда невозможно — ни по суше, ни по воздуху. Сражаться тоже некому — две трети жителей погибли от орудий машин и в результате ужасной паники. Отряды защитников-добровольцев, а по сути — смертников, сформированные сразу же после первой атаки, быстро редеют, их эффективность слишком мала — несколько сотен человек не смогут долго противостоять сотням тысяч машин. Выжившие смотрят уже не с надеждой — с отчаянием и плохо скрываемым страхом. В их глазах читается: «сделай что-нибудь», «спаси нас, ты же герой». И он делает, чуть ссутулившись, спешит к гаражу, ощущая всю тяжесть возложенной на него ответственности — плату за известность и славу. Некоторое время стоит, заученным, но сейчас — почти искренним, жестом поглаживая бок того самого Д'Вилла, к управлению которым он должен был приступить немногим менее, чем двадцать лет назад. Самая современная по тем временам машина давно превратилась в безнадежный утиль. Впрочем, все системы работают исправно, и «железный конь» сможет развить необходимую скорость. Некоторое время Зон сомневается, но все же берет с собой вторую колоду — свою. На улицах города — взрывы, облака пыли, крики раненных, холодеющие тела и густеющие с каждой минутой лужи крови. Все пропитано болью и там, где прошли Машин-Эмпероры, не остается выживших. Пыль чувствуется на вкус, а сенсоры воспринимают попадания сдуваемых ветром песчинок на открытые участки кожи, и боль ощущается почти как настоящая. Зон вызывает монстров-воинов одного за другим, исправно активирует магии и ловушки, но этого ничтожно мало. Звезднопылевой дракон парит над своим новым хозяином, взмывая к небесам, уничтожает точными атаками сотни врагов, но на их место приходят тысячи. Дракон чаще машет крыльями — он устает. И Зон устает, но они продолжают сражаться плечом к плечу, поддерживая друг друга. До тех пор, пока один из особо сильных Машин-Эмпероров не заманивает синхро-монстра в ловушку, душит, ломает ему крылья и в конце концов — отправляет внутрь сияющего зловещим зеленым цветом символа бесконечности. В этот момент Новый Город становится городом-наоборот. Осколки его уничтоженной надежды рассеиваются, и Зон оглядывается по сторонам, понимая, что больше некого защищать. Почти некого. Взгляд улавливает небольшую группу изможденных и затравленных людей – несколько женщин, юноша, двое стариков. Верно, он может еще что-то сделать, уберечь хотя бы одну жизнь, но спасенная секунду назад женщина выскальзывает из его рук, летя в раскаленную магму. «Все кончено...» Следующим взрывом его оглушает и отбрасывает на остывающие от жара планеты камни. Шлем улетает куда-то в сторону и можно увидеть отливающий металлическим блеском, сверхпрочный каркас его черепа, не прикрытый искусственной кожей. Но некому смотреть. Он не знает, сколько времени проходит, прежде чем ему удается очнуться. Города больше нет, а перед внутренним взором — ее глаза, той, которую не смог спасти. «Не сумел…» Машины не трогают его, принимая за одного из своих или просто желая усилить его отчаяние. Герой, который не смог никому помочь, который подал ложные надежды всем, кто верил ему, и спасовал перед опасностью. Машины уходят, оставляя за собой выжженную пустошь. А Зон снова обвиняет во всем больше не себя, а такое ненавистное теперь чужое тело. Обессилено бродя все еще пылающими улицами, Зон замечает его — первого из тех, кто спустя какое-то время станет одним из «императоров Илиастер». Ребенок, явно из Верхушки и из семьи «благородных», судя по ухоженным длинным волосам с прикрепленной к ним отличительной лентой. Ранения довольно серьёзны и представляют угрозу для жизни, но тело продолжает бороться. Он судорожно вдыхает и хрипло выдыхает воздух, которого ему уже явно не хватает. И тогда Зон решается. Информация о проведенной операции записана на его платах памяти. Законнектиться, перенести ее на один из компьютеров, присоединив его к блоку питания Д'Вилла; остальное он уже знает как делать. Вместо манипуляторов он использует свои собственные руки, к тому же, теперь он сможет увидеть все со стороны — машина будет действовать, человек — наблюдать. Научного совета больше нет, некому запретить очередной опасный эксперимент, а материалов для еще одной синтетической оболочки осталось более чем достаточно. Второго он находит в развалинах на севере. Этот из смертников. Юноша, защищавший мертвое тело темноволосой девушки, вероятно, возлюбленной. Повреждения не столь серьезные, как у ребенка, но он тоже без сознания. Третьим оказывается старик, бесцельно бредущий по пепелищу. На нем ни одного ранения, но время не ждет, его каждому отведено не так уж и много, потому Зон объясняет и уговаривает, пытаясь достать у безразличного согласие. Получив его, он создает их троих — почти совершенных, умных, готовых помочь. Возможно, более человечных, чем он сам, хоть сейчас они еще в какой-то степени люди. Болезненные воспоминания заблокированы, это даст им возможность всецело предаться работе. Поняв, что он все же не один на планете, Зон надеется. «Моментум... Возможно, еще есть какой-то шанс». Последующие несколько дней он патрулирует улицы в надежде найти еще выживших, но поиски тщетны. И уже возвращаясь, желая как можно скорее начать исследования, он замечает его — тоже бывшего когда-то надеждой Нового Города, топового Д'Виллера — Антиноми — теперь уже жалкого, отчаявшегося, утратившего все, стоящего на коленях и искренне жаждущего смерти. И Машин-Эмперор спешит исполнить его желание. Несмотря на всю ненависть к нему, возникшую в тот самый день, когда он узнал о его существовании, Зон не чувствует злорадства, наблюдая за страданиями гонщика. Ему жаль и тоже отчаянно одиноко, а способности Антиноми могут пригодиться, пусть зависть и ненависть никуда не делись. В этот раз уже не монстр — граната уничтожает механическое чудище. Юноша смотрит удивленно и восторженно. Он оказывается приятным собеседником — ни слова лжи, ни капли сомнения. Зон с горечью думает, что ошибался насчет него, но это только усиливает его неприязнь. *** Дни тянутся за днями, приближая каждого из них к завершению собственного существования — Зон, Хосе, Плацидо, Луциано, Антиноми. Энциклопедические знания, накопленные ими, сотни экспериментов, выборок на основе полученных результатов только подтверждают невозможность совершения каких-либо манипуляций с бесконтрольным Моментумом. А время течет темной и мутной рекой, время, с которым они играют в кошки-мышки. Только оно имеет безграничную власть. Пред его лицом человек осознает, насколько он жалок и ничтожен. Оно слепо и глухо к чужим просьбам, а еще — безжалостно. Или же, как и он, просто не в состоянии изменить что либо. Десятилетия исследований не дали никакого результата, постепенно погружая последних жителей города-наоборот в пучину непроглядного отчаяния. Нет никакой надежды спасти этот мир. Да и скоро некому будет его спасать. У искусственного тела срок эксплуатации больший, чем у настоящего, но и оно не вечно, к тому же, нервные центры вряд ли смогут просуществовать дольше, чем отведено человеку природой, поэтому Зон решается на очередную рискованную идею — негативное поле. Придание Моментуму отрицательного вращения, доведения его до точки максимума, а после — переход критической точки. Таков план. Вместе с Антиноми они тщательно проводят расчеты. Возможно, город-наоборот прекратит свое существование. Возможно, удастся получить контроль над Моментумом. Взрыва не происходит, зато эксперименты продолжаются — город-наоборот получает возможность передвигаться во времени и пространстве, но не это является нужной разгадкой. Теперь можно возвращаться в прошлое и снова наблюдать картину разрушения. Они делают это, но только как посторонние зрители, отрицательный Моментум почему-то не дает достаточно энергии для изменения чего-либо. Зон видит в этом замкнутый круг. Он моделирует на самом мощном компьютере альтернативные варианты развития событий, но каждый из них приводит к тому же финалу — популяризации синхро-вызова и, как следствие, выходу Моментума из-под контроля из-за слишком большого резонанса с человеческими сердцами. Моментум состоит из специфических частиц, которые открыл доктор Фудо и назвал тем же именем, что и своего сына, этим предопределив его дальнейшую судьбу. Каждая из них состоит из большой — планетарной и четырех поменьше, которые приводятся в действие энергией основной частицы, название которой — юсей. О, как Зон сейчас ненавидел это имя и человека, носившего его когда-то, который вывел человечество на путь прогресса, тем самым приблизив его к собственному уничтожению. Его тело было бессильно вернуть умерших, также бессильно оно сейчас изменить будущее. Тогда Зон склоняется к радикальному, но как ему кажется — единственно верному варианту — уничтожить Моментум в прошлом, спася таким образом будущее. Правда, вместе с источником энергии придется уничтожить и жителей города. Почему-то Зон отказывается слушать доводы Антиноми — время уже забрало остальных его помощников, оставив вместо них довольно неплохих андроидов – биологические нервные центры были заменены на мощные мини-компьютеры. Расчеты указывают на то, что в таком случае он сам аннигилирует вместе с тем миром и уйдет в небытие — будущее не может наступить, если не остается прошлого и настоящего. Зон отмахивается от всех этих доводов, стоя на своем. Его не пугает даже уничтожение всего населения Нео-Домино — к его эпохе они все равно умрут, к тому же, несколько тысяч жизней не так важны, как миллиарды. Он просто убеждает сам себя в правильности выбранного им решения. После он долго рассказывает Антиноми о преимуществах искусственного тела, но тот не соглашается, словно чувствуя, что за этим не стоит ничего хорошего. Впрочем, время безжалостно, оно отбирает его силы душевные и силы физические, а в конечном итоге забирает душу и тело. Для тела предусмотрительно создан специальный саркофаг. А душа... Оцифрованные воспоминания вшиты в платы памяти совершенного андроида. Не все, конечно. Те, которые посчитал нужным выбрать Зон. Кровь, как у человека, кожа, как у человека и даже мысли. Знания Антиноми еще понадобятся, как, возможно, и он сам. Его тело — самое совершенное творение Зона. Настолько, что порой ему кажется, что его — нет, не друг, чувство зависти он так и не смог подавить в себе окончательно — соратник и не умирал никогда. Однако заполненная герметическая емкость доказывает обратное. Его идея обретает реальные очертания. Он ссылается на необходимость проверки функционирования искусственных тел и под видом тестов блокирует светлые воспоминания на платах памяти Хосе, Плацидо, Луциано, открывая доступ к болезненным образам и картинам разрушений, записанных на них, превращая их в посланцев мести, воплощения отчаяния. Дети жестоки, иногда им нравится причинять боль, они могут выдергивать перья и выкручивать крылья пойманной птице ради забавы. Юноши горячи, они часто действуют быстро, опираясь больше на эмоции, чем на разум. И эти же эмоции часто заставляют жить, когда сил уже не остается. Андроиды сохраняют эти черты, полностью повторяя прижизненную модель поведения «образца». А старость мудра и опытна. Она найдет наиболее рациональный способ уничтожить врага. И сейчас Зон думает уже не о Моментуме, а о сыне его изобретателя — Юсее Фудо. Ненавистное имя, ненавистное тело, в котором он вынужден находится до конца своих дней, тело, посылающее сигналы, свидетельствующие о наличии какой-то призрачной надежды. Зон не верит — нет надежды, это лишь усиливает отчаяние. Сильнейшим импульсом негативного поля ему удается отправить своих посланцев смерти в прошлое. Они считают себя единственными и полноправными владыками планеты, императорами «Илиастер», знают, что они не люди — как же иначе они бы управляли человечеством тысячи лет? Составить для них ложные воспоминания было совсем нетрудно. Оказавшись внутри системы, они и вправду получают возможность воздействовать на нее, следовательно — влиять на события, происходящие в ней. Зону кажется, что он может обойтись малой кровью — возможно, заученная чужая модель поведения оказывает свое действие; но ему не удается предотвратить изобретение Моментума. Видимо, судьба — понятие не совсем абстрактное, в жизни каждого человека, отдельно взятой страны и всего человечества есть события, которые предопределены, и происходят они независимо от внешних обстоятельств. Что он ощущал, осознав это? Злобу, отчаяние, бессилие — о, как страшно чувствовать его, находясь в теле героя. И ненависть, ненависть, ненависть, к этому телу, к чужим мыслям, проскакивающим в собственной голове, чужим заученным словам. Кем это может быть предопределено, если единственный бог — он сам? Зон смотрит в зеркало, видя там не принадлежащее ему «я» и желая — хоть на секунду — снова стать собой. Невозможно. Он будет оставаться чужим даже себе, бледной тенью нероя, копией. До тех пор, пока существует оригинал. Эта идея молнией проскакивает в мозгу. Сначала она неуловима, но след остался, вызвал сомнения. Если он не смог спасти мир, значит, он может уничтожить причину его гибели. Тогда будущее изменится — Зон верит в это. Он хочет уничтожить, как он считает, причину всех бедствий сразу после рождения, но случается то, чего он ожидать не мог — тело отказывается подчиняться приказу. Он настолько старался стать Юсеем, что часть убеждений того все же проникла в сознание, часть действий стала привычной. И половина сознания теперь отказывается убивать ребенка. Она вообще отказывается убивать и уничтожать Моментум, она полна невесть откуда взявшейся гуманности и жалости к людям, готовая сорвать все его замыслы. Его решимость сейчас, когда рядом не осталось ни одного верного ч е л о в е к а, может поддержать только ненависть. И тогда появляются зеркала. Их великое множество — больших, средних, карманных. Они собраны по всему разрушенному городу-наоборот, чтобы каждый мог в чем-то видеть свое отражение — столь отвратительный облик врага. И это помогает. Деструктивное чувство усиливается во много раз, Зон становится раздражительным, но он привык прятать эмоции, хотя сейчас это потеряло смысл. Не от кого уже прятать. Наверное, если бы его тело было настоящим, его начали были бы разъедать язвы, как тьма — его мозг, психосоматика, сказал бы он сам, но он давно уже не был человеком. Но он — бог, он меняет прошлое раз, другой, третий. Нулевой переворот, жизнь в Сателайте, унижения, лишения, но, черт возьми, даже при таком раскладе мальчик все равно умудряется совершить свой первый синхро-вызов. Зон не понимает, в чем проблема до тех пор, пока не проявляется метка. Избранный. Как же можно было упустить, не учесть эту деталь? Сила Багряного Дракона защищала Юсея от любых изменений в пространстве-времени. Он хочет действовать напрямую, но Хосе там, на Земле, принимает одно весьма рациональное решение — создать круг, аккумулирующий энергию Избранных. Все верно. Не нужно будет тратить энергию отрицательного Моментума, Избранные своей же силой сделают возможным появление города-наоборот — Арки Колыбели в том времени. А пока что он смотрит, наблюдает, иногда меняя что-то в жизни Нео-Домино силами своих верных слуг. Игра с чужими судьбами начинает казаться увлекательной и приятной. Но метки все так же защищают Избранных — их тела и память. Уничтожить, просто уничтожить физически весь город — это кажется единственным вариантом не испытывать больше боли. Тогда он решает отправить к ним еще одного слугу — Антиноми, заблокировав все его воспоминания, которые так или иначе связаны с проявлением эмоций, оставив только знания. Как забавно — двое легендарных Д’Виллеров, легенды — каждый в своем времени — встречаются по его воле. Забавно и до боли обидно — он тоже мог быть легендой. Он мстит. По его воле Антиноми теряет свое настоящее обличие, превращаясь в жалкого механика, но нет — так кажется только Зону. Антиноми — теперь уже Бруно — чувствует, живет, радуется, помогает своим друзьям и даже любит. Машина становится человеком. Зон рассматривает его избранницу. Когда-то он изменил ее судьбу, кое-что, связанное с ней, могло разрушить его план. Но Шерри Лебланк не исчезла, вопреки его желанию. Яркие волосы, гордая осанка и не менее колючий, чем когда-то у него, взгляд. Родись она на сотни лет позже и живи в его мире, она могла стать бы его сестрой, находись они в кровном родстве. Или удостоиться роли любовницы в противном случае. А сейчас лучшее, что она может для него сделать — исполнить выданное ей задание, будучи послушной и верной пешкой. Но ему стоит еще поучиться у нее умению ненавидеть. Он любит сопоставлять их — гуманная машина, собравшая в себе самые важные человеческие чувства, несмотря на запрет чувствовать, и человек, который сам себя запрограммировал на убийство, из всего спектра чувств оставив только желание отомстить, живя желанием мести, живя вопреки. Впрочем, в чем-то они оказываются очень похожими — одиночество, отсутствие своего места в мире. И Зон почти что с удивлением наблюдает, как, не осознавая этого, они тянутся друг к другу. В конце концов, девушка начинает интересовать и его, но с другой целью. Встретив ее после им же устроенного путешествия во времени-пространстве, он улыбается ей одной из стандартных добродушных улыбок, рассказывает субъективную правду, смешивая ее с гипертрофированной, почти родительской заботой. Уничтожить ее цель, выжечь, все, что было ей дорого, превратив в пустую куклу, пешку. Он не бьет ее, не угрожает, нескольких слов достаточно. А когда город и город-наоборот встретятся, она уже по собственной воле будет защищать последний. *** Зон больше не опускает маску и не употребляет пищу, используя возможность получать энергию из сети и питательные вещества из ампул. Но зеркала слишком раздражают — даже не видя лица и глаз, он, куда бы ни посмотрел, все замечает в зеркале чужую фигуру – иной рост, иное сложение, это не он. Это так распаляет жажду мести. Если... Если он не смог стать таким же как Юсей, то… то он станет им, уничтожив оригинал. Собственными руками. Возможно, он даже не станет уничтожать город, а просто займет его место. Он еще подумает. Зон забывает о том, что его искусственное тело по его же желанию подвержено старению. Впрочем, он больше не смотрится в зеркала. Когда ненависть становится слишком сильной, безудержной, он начинает разбивать их — одно за другим. Шерри бродит по Арке Колыбели. Поначалу количество зеркал удивляет ее, но со временем она привыкает к ним. Зеркала становятся её безмолвными и верными спутниками. То ли товарищами, то ли частью интерьера, то ли такими же, как она сама, заложниками города-наоборот — зависит от того, как смотреть на ситуацию. Впрочем, Шерри они не доставляют неудобств: собственное отражение ей безразлично, она уверена в себе и не считает нужным часами вертеться перед зеркалами. Когда они начали исчезать одно за другим, вероятно, девушка стала единственной, кто это заметил. Зон в последний раз смотрит в зеркало, глядя в глаза своему отражению — ярко-синие, пустые радужки на месте его — когда-то — колких и темно-серых. Раздаётся хруст и звон стекла. Осколки, несомненно, поранили бы кожу, если бы он был человеком, но сейчас осколки не оставляют даже лёгких царапин. В этом, последнем на Арке Колыбели, зеркале больше нет необходимости — оно исправно выполнило свою функцию. Больше не нужно сдерживать ненависть. Зон мысленно готовится к битве, ожидая, когда здесь появятся предполагаемые, но нежелательные гости. За много лет ему так и не удалось понять, в чем же основное отличие между ними — Юсей всегда учитывает вероятность проигрыша, делая все, чтобы предотвратить его, Зон же просто не допускает и мысли о таком развитии событий, самонадеянно добавляя лишние проценты к вероятности победы. Потому, начиная последний бой, он уже не осознает, кто на самом деле является фальшивым отражением.