Спелые яблоки

      В садах Фрейи, казалось, можно отыскать самые разные диковинные растения: от гренландской ночной фиалки до простой ромашки. Помимо цветов имелись в арсенале владений богини и плодоносящие кустарники ягод, да деревья с разнообразными фруктами. Особенно маленькому Атрею нравится то, на котором растут наливные яблоки. Он на них смотрит и слюной исходит — такими сладкими и сочными они выглядят.       Мальчик хочет попросить разрешения у лесной колдуньи, чтобы сорвать хоть одно, но энтузиазм гаснет, стоит представить лицо отца: хмурые брови, укоризненный взгляд, сжатые губы.       «Нам ничего не нужно».       Его твёрдый, хриплый голос эхом раздаётся в голове, и Атрей прекращает думать о просьбе; вместо этого в мыслях мальчонки зарождается каждодневный вопрос к отцу.       «Почему?».       Но ответов никогда за ним не следует.       Не собираясь более травить себе душу, юный путешественник в последний раз окидывает желанный фрукт печальным взглядом, прежде чем развернуться, зашагав в направлении большой черепахи — пристанища Фрейи, — но, сделав пару шажков, малыш ойкает от лёгкой боли в районе макушки — что-то свалилось на него сверху.       Рука машинально дотрагивается до слегка пульсирующего места, а потом Атрей замечает у своих ног, в зелёной траве, то самое яблоко, на которое он ранее вожделенно смотрел. Знак ли это? Раздумывать ребёнок не хочет, просто подбирает фрукт и начинает разглядывать.       Вблизи оно кажется ещё более аппетитным. Алое, алое яблочко… Алое, как пелена перед глазами.       Он чувствует лёгкую тряску — его куда-то несут. Пошевелиться невозможно, разглядеть что-либо — тоже. Только губами шевелить, пытаясь что-то сказать, да только голос его также предательски оставил.       Лишь тьма бережно его обнимает, убаюкивая материнским напевом где-то там, на периферии сознания.

***

      Возвращаться к свету — значит, платить цену болью ноющих мышц, сухостью во рту и полным отсутствием восприятия происходящего. Перед глазами нет никакой чёткости, зато чувство безопасности где-то в груди дает юноше расслабиться и подремать ещё немного, а уже потом…       — О-о-о, боги, наконец, ты очнулся!       Атрей может только слабо улыбнуться своему другу, которого он, в кои-то веки, в состоянии ясно видеть. Тот, как обычно, суетится больше обычного: резко ахает, хватаясь за кружку с водой, видимо, приготовленную специально для йотуна при его пробуждении.       — Тут волос!       Брезгливо восклицает гном, чуть ли не отбросив деревянную утварь от себя подальше, но в последний момент удержав себя в руках, просто придерживает её несколькими пальцами.       — Эм, я поменяю воду — а может, и кружку заодно — и вернусь.       Синдри быстро исчезает за дверьми комнаты, даже не дав возможности остановить его, да мальчик и не смог бы: слишком тяжело двигаться, мысли все вразброс, про голос вообще упоминать не стоит. Что же приключилось с ним? Помнит только, как они с отцом в очередной раз на охоту вышли, а потом всё рассыпается тысячью паззлов, собрать которые в одно целое не выйдет вскорь без чьей-то помощи.       Ответов на произошедшее нет, а новые вопросы продолжают возникать, обвивая тернистыми лозами волнения неокрепший разум. Не спасает от этой напасти и вновь появившийся Синдри с новой кружкой воды и чашкой яблочного пюре, аромат которого постепенно наполняет комнату.       Йотуну тошно от невозможности отблагодарить друга даже обычным словом, не говоря уже о том, чтобы осыпать его миллионом вопросов, мучивших до боли в груди. Остаётся только криво улыбаться, принимая чужую помощь.       — Я тут яблочное пюре приготовил. Кое-кто сказал мне, что ты тот ещё любитель яблок, хах.       Атрей, на самом деле, обожает именно этот вид фруктов; не больше маминого вишнёвого пирога, конечно, однако они являются вторым любимым яством юного бога. Отец знает об этом пристрастии сына, но вряд ли рассказал бы об этом просто так; а больше, думается юноше, и знать-то некому.       В дверях появляется чья-то фигура, которую Атрей замечает не сразу. Красивый мужчина вальяжно опирается на дверной косяк, скрестив руки. Вся поза этого человека словно говорит: «я здесь хозяин», и, скорее всего, не знай Атрей Брока и Синдри, взаправду воспринял бы его таковым.       Незнакомец безучастно стоит, смотрит на мальчишку с еле заметным интересом, всё больше зарождая в нём сомнения: а точно ли они незнакомы? Приходится вглядываться лучше, подмечать новые детали: вроде золотых украшений на хрящике уха, никак не вяжущихся с простой белой рубахой, чёрными штанами и того же цвета ботинками — однако это не так привлекает внимание юного бога, как глаза, точные отражения его собственных — тот же отлив, та же радужка.       «Разве бывают настолько похожие?».       Вспоминает подросток свой же вопрос, заданный несколько зим тому назад в пустоту, когда глядел на рысь, смотрящую на него точно так же, как и…       — О! А вот и он, — замечает, наконец, гостя Синдри, суетливо подходит к нему, переводя взгляд на йотуна. — Познакомься, это — Хеймдалль, но вы, наверное, уже знакомы. Он великодушно принес тебя сюда, когда ты, ну, свалился со скалы.       Сердце, кажется, удар пропускает, а в голове всё набатом голосит: «Отец! Что с отцом?!».       — Всё с ним хорошо. На прогулку ушёл, голову проветрить. Не целыми же днями ему своего «принца» у постели охранять.       Хеймдаллю не нужно дозволение пройти так же, как присесть с ослабшим мальчишкой рядом — для них обоих это уже пройденный этап. Атрей не глуп и всё уже понял: та рысь, идущая с ним рука об руку два года назад, сейчас сидит перед ним, да нагло из кружки остатки воды дохлёбывает.       Хеймдалль.       Тот самый печально известный страж асов, спрятавший Гьяллархорн во льдах Нифльхейма и исчезнувший из всех девяти миров, оставляя Одина с досадной проблемой.       Каким же Атрей был слепым глупцом.       Тёплая улыбка трогает губы мужчины: кажется, его забавляет самокритичность мальчика, коей он не обладал при моменте их первого знакомства.       — Всегда.       Коротко отвечает его мыслям ас. Синдри же явно чувствует себя неловко, поэтому поспешно сообщает о своём уходе, но его уже никто не слышит. Атрей скучал, о боги, как же он скучал по своему верному другу, сколько корил себя за то, что после появления Фенрира уделял всё меньше и меньше внимания рыси, однако его сердце всегда оставалось широко открыто для Хейма.       Боль утраты, радость встречи, все те моменты, проведённые вместе, и усталость выливаются в слёзы, от невозможности контролировать которые, юный бог досадливо хмурится — не хочет быть в глазах друга тем самым слабым мальчишкой, коим являлся несколько зим назад.       — Знаешь, — говорит ему Хеймдалль, — слезы льются не просто так. В них твоя сила, а не слабость.       Он знает, о чём говорит, вспоминая моменты, как йотун выходил из себя столько раз, не желая прислушиваться к истине, сколько впоследствии страдал, принимая неверные для себя решения. Сейчас же перед ним сидит юноша, всё еще хаотичный, но осознанный, отчасти готовый слушать. Безусловно, уроки жизни не прошли для него даром.       — Я…       Хочет сказать что-то Атрей, однако осекается, стоит ему открыть рот и издать только полушёпот — всё, на что способен сейчас. А потом он понимает, насколько не нужны слова с тем, кто понимает тебя без всяких способностей, кто обнимает так нежно, кто терпит постукивания кулаками по спине, слыша не озвученные вопросы о том, почему тот оставил его тогда.       Хеймдалль ответит, но не сейчас.