-х-
— Знаешь, в детстве у меня была собака, — голос князя Юсупова тих и задумчив. — Такая большая и красивая немецкая овчарка. Я играл с ней, дрессировал, даже засыпал в обнимку, представляешь? Дашков смотрит на него не мигая, замирает не шелохнувшись, так, что опутывающие его цепи остаются молчаливы и звоном не отвлекают от рассказа. — Однажды она расшалилась и укусила меня, довольно чувствительно, до крови. Знаешь, что было дальше? Ну отвечай, раз я спрашиваю. — Нет, не знаю, — собственный хриплый шепот кажется уродливым, зачем князю слушать его голос, если он может говорить сам?.. — Я не заплакал. Я взял саблю отца и отрубил ей голову, — нежно произносит Юсупов, нежно кладет пальцы Дашкову на шею. От прикосновений частит пульс. Кто вообще сказал, что диких зверей усмиряет негромкая речь? Лучше всего с этим справляются надёжные цепи и острый металл. И невыносимо нежные касания, за каждым из которых таится смерть. Дашков чуть склоняет голову, признавая, добровольно подчиняясь. Это не наказание, это воспитание. Пальцы ерошат ему волосы. — Ты же все понял? Хороший мальчик. Хочется завыть.-х-
Иногда ты думаешь — в какого красивого мужчину вырос шестнадцатилетний заморыш, так отчаянно цеплявшийся за жизнь. И это целиком твоя заслуга, можно не скромничать. Перевернул его судьбу, всему обучил, воспитал — ну просто образцовый отец. Даже костра чудом избежал, хотя, видит бог, сейчас думаешь — может, так было бы лучше?.. Саша любит тебя, уважает, боготворит. Это намного больше, чем один человек может дать другому. Этого предельно недостаточно. Иногда ты думаешь — а что было бы, если бы однажды ты решился?.. И хочется ударить самого себя, почти хочется серебряную пулю в висок. В тот день, когда ты понимаешь, что Саша никогда не посмотрит на тебя иначе как на отца, ты начинаешь называть его на «вы». Ты можешь быть почти бессмертным, обладать невероятной физической силой, но получить то единственное, чего по-настоящему хочешь, тебе не удастся никогда.-х-
Княгиня Юсупова приезжает нечасто, и Руневский каждый раз встречает ее с безукоризненным радушием. — Мадам, — он целует руку, затянутую в перчатку, и ловит игривый смех в ответ. — Ах, Александр Константинович, вы всегда так галантны. Сейчас еще предложите даме выпить, и вовсе будете лучшим мужчиной в этом городе. — Извольте пройти со мной, я уже обо всем распорядился, — он подставляет руку, и княгиня подхватывает его под локоть. Она выпивает крови, потом выпивает шампанского, светски щебечет, передавая последние дворцовые новости, все время поправляет шляпку. — Ходят слухи, господин Руневский, — все так же буднично продолжает княгиня, только веселье испаряется из глаз, — что не всем по душе пришлось то, как вы поддержали Столыпина на минувшем комитете. Что значит «Преступников нужно передавать в руки полиции, а не съедать на месте»? Либерализм какой-то. Руневский слушает внимательно. Князь Феликс Юсупов никогда бы не стал его предупреждать, но княгиня — другое дело, она просто заехала поделиться свежими сплетнями, не более. Женщинам простительна такая слабость. — Говорят еще, будто бы стоит показать вам ваше место. Но это все злые языки, знаете, — щебечет княгиня. — Злые языки, — эхом отзывается Руневский. — Чего только не насочиняют дворцовые бездельники! — Безусловно. У них слишком много свободного времени, чтобы сочинять... Всякое, — быстрый острый взгляд. Ясно, стоит опасаться провокации. — Не далее как вчера я сама слышала о том, что графиня... На этом содержательная часть закончена, сейчас княгиня допьет и откланяется, и Руневский выйдет провожать ее до кареты. Когда он открывает для нее дверцу и помогает забраться внутрь, княгиня неожиданно ловит его за запястье. — Знаете, в чем главная сила вампира, Александр Константинович? — В чем же? Вместо ответа княгиня целует его в губы, а потом шепчет: — В том, что мы можем быть теми, кем захотим. Руневский смотрит вслед уезжающей карете и неосознанно касается пальцами губ.