Рефлексия

Не помню, когда в последний раз мне было так одиноко. Я решил написать эту историю спустя полгода после начала конца. Сейчас осень, ровно год после того, как все прекрасно начиналось. Иногда я просыпаюсь среди ночи просто потому, что мне приснилось воспоминание; в некоторые дни мне сложно удержать внутри эмоции, и я начинаю вновь и вновь проматывать в голове все, что произошло за это время. Конечно, чаще всего я забываю все это. Спокойно флиртую с посетителями кафе, где я работаю; пью, не заботясь о том, что на ревизии как минимум литра рома не найдется, а про водку я вообще молчу. Часто бываю на вписках, где мы с друзьями затягиваемся парочкой косяков на четверых, хожу гулять как можно чаще. Это весело. Мне начинает казаться, что я живу полноценной жизнью. Бегаю на работу, сдаю долги перед сессией (заочная учеба часто напоминает о своем существовании). Выматываюсь, как белка в колесе. А потом я прихожу домой. В эту пустую, пропахшую сигаретным дымом квартиру. Когда он был здесь, то обычно выгонял курить как минимум на балкон. Злился на немытую посуду, учил складывать вещи. Как-то оно повелось: если он здесь, то все хорошо. Мне доставляло удовольствие заниматься повседневными вещами просто потому, что ему это нравилось. А мне нравилось потом усталым прислоняться к нему, как к стене, и слушать его ворчание. Сейчас на кухне гниет несъеденный салат. Действительно гниет в своем контейнере, и пора бы его выбросить, но я боюсь к нему даже прикасаться. Одежда валяется везде; пахнет пивом. Недавно у меня ночевал один из друзей, мы выпили. Как итог: чипсы извалялись в пиве, растекшемся по линолеуму. Лень убирать. Кровать не заправлена. Зачем? Ведь я все равно разденусь догола и устроюсь под одеялом, зачем мучиться? Здесь совсем не похоже на то, что было, когда здесь был он. Совсем. И в какие-то моменты меня это радует. Если я начинаю прибираться, то нахожу какие-то вещи: бритву (его бритва, забыл забрать), палочки (подарены как милый сувенир). Поэтому мне и не хочется. Знаете, это рефлексия, такая горькая, что хочется иногда повеситься. И я бы это сделал, если бы был немного поглупее. Или немного сильнее. О чем я? Немного лирики, господа. Я учился на втором курсе, когда познакомился с ним. Мы просто сидели рядом в парке, а я услышал музыку из его наушников. Пощелкал немного пальцами перед его глазами, встал напротив: — Привет! День был солнечным. Осень только-только собиралась убрать с деревьев рвано-рыжий наряд, ветер еще не был столь сильным, чтобы простудить. Он сидел в своем в свитере и не мерз, а мне в рубашке было холодно. Поэтому — больше энергичных движений! — Клево. Что это за группа? — нагло спросил и вновь улыбнулся. Надо же быть вежливым при знакомстве! Получил в ответ только усмешку. Парень вновь нацепил на себя наушники. Но я уходить не собирался. Ждал ответа; дождался только спустя три песни. И то его больше сопровождал взгляд. Такой необычный, знаете: он немного склонил голову и сощурился. Видит бог, что он улыбался самыми уголками губ! И мы разговорились. Знаете, я даже не понял, когда мы впервые поцеловались. То ли в этот же день, то ли спустя неделю. И переспали где-то в месяце знакомства. Просто потому, что это было одним из вариантов приятного времяпровождения. И, скажу я вам, любовником Жан был хорошим. Отличным собеседником. Замечательным пинком под задницу и хорошим фильтратором бреда. Деловитым советчиком. В общем, замечательным человеком. И те дни, когда мы сидели в обнимку перед ноутбуком, что показывал очередной фильм; в дни согревающего чая или же глинтвейна, я чувствовал себя самым счастливым человеком на всей планете. Он тогда заканчивал университет. Планировал поступать в еще один. Работал — не за такие копейки, как я, но разве можно считать мою зарплату копейками, если к ней добавляются чаевые и проценты? Верно — нет, и именно с ним я понял, что значит верно расходовать свои деньги. Впрочем, зачем говорить о материальном. Просто с ним все было хорошо. Глупо искать какие-то хорошие стороны в том, что все равно кончилось плохо. Иногда мне было скучно. Скучно до стольких чертиков, что я начинал с ним ругаться. Переходил на повышенные тона, изменял темы в столь разных направлениях, и все для одного: понаблюдать. Выцепить реакцию, разложить его по полочкам. А сколько он еще выдержит? Жан был сильным. Он терпел, и я всегда ненавидел себя за то, что так развлекался. Но любой другой конфликт я сразу старался сгладить. И в какой-то момент понял, что без него мне моя жизнь показалась бы адом. Хотел удержать, показать ему, что он мой. Ревность, пожалуй — глупейшая ошибка. Я тогда знал его не настолько хорошо, как знаю сейчас. Мне казалось, ему это приятно, ведь мне были приятны моменты его собственничества. А я боялся. Как же я боялся, идиот. И ведь это — одна из предпосылок к тому, что все равно случилось. Как знал. Еще после первой ссоры я знал, что так все и закончится. В последние разы просто делал ставки. Делал их и боялся потерять, боялся, что все так и случиться. Старался поменяться, поменять обстановку вокруг него. Но что-то пошло не так. До сих пор интересно, что именно. Мне никогда не было так страшно. Это был самый страшный момент в моей жизни, я думаю. Все завертелось, глупая ссора, его случайное отравление — после чего он не мог принимать пищу месяц. Я боялся. Боялся не того, что он уйдет, нет — боялся его смерти. Сидел рядом с ним. Чаще, конечно, убегал, когда мне становилось плохо: гулял с друзьями. Он же все время посвятил учебе. Мы отдалились за то время, и вернуть это было непосильной задачей, но мне удалось. Наверное, потому, что он не хотел быть одиноким. Он никогда не хотел быть одиноким. Это — самый большой его страх. А я просто не хотел потерять его. Знаете, самое глупое в жизни — это когда ты позволяешь себе сойти с ума по человеку. Я никогда не относился к моногамии и к семье как к чему-то важному. С ним.... с ним и вправду сошел с ума. Мне хотелось всегда быть рядом. Наблюдать за тем, как он идет вверх, как меняется под влиянием жизни. Хотелось встречать его, вешаться на шею, обнимать. Даже простые объятия значили слишком многое. Хотелось гулять с ним. Чтобы с ним все было хорошо. Это, наверное, неуверенность в себе: если бы я был уверен, то никогда бы не сомневался в нем. Люди часто зеркалят свои проблемы на других. Или же он зеркалил проблемы на меня? Не знаю. Это просто рефлексия, и она пройдет. Не дай бог мне еще раз любить так же, как я любил его. Не дай бог мне вообще любить. Он верил в бога, а я — нет. Когда я впервые при нем попал в больницу, он молился. Про себя, внешне оставаясь рядом, но я знал. Потому что я видел, как он молился перед поездкой к родственникам. Это его страх, с которым он боролся по-своему. Мне было интересно за этим наблюдать, ведь мне совершенно наплевать на религию в целом, но он не был фанатиком. Он просто верил. И такая искренняя вера иногда заставляла меня передумать. Да что я говорю. Он сам в этом сознался. Когда говорил, что все будет хорошо. Хотя мне кажется, он говорил этом потому, что не знал, чем мне помочь. У него опустились руки. Ведь я в этот момент был за тысячу километров в столице: ездил навещать друзей. И слег. Занимательный способ поддержки. Он делал многое. Мне казалось, что он заставляет меня трепетать. Я мечтал о том, что мы сможем сделать, выучившись. Рассказывал, что мы сможем создать собственную семью, что устроимся на хорошие работы и обязательно поедем отдыхать куда-нибудь, где интересно! Он смеялся: — А с парашютом прыгнуть не хочешь? — Хочу, — воодушевленно говорил я. — Это вроде не очень дорого. Давай вместе, а? И тогда он трепал меня по волосам и говорил, что обязательно и когда-нибудь. И что всему придет свое время. Я вспоминаю и думаю: оно придет? Глупые надежды. Но мне бы хотелось... Я ведь так и не отпустил его. Я и не помню, почему мы повздорили в первый раз. Но я кричал. Долго. Кричал, что ему наплевать, а он просто потерянно на меня смотрел... И да, я знал, что надо остановиться. Знал, но не мог. Знал, что говорю заведомую ложь, но все внутри требовало выхода, а он просто растерялся и не знал, что с этим всем делать. Я должен был остановиться, но не смог. Он ушел. А потом я узнал, что случайно отравился. Нет, я не верю, что это попытка самоубийства, нисколько — он не такой. Просто стал более невнимательным, думаю. И виноват я. Не знаю, почему считаю себя виноватым. Ведь не я ответственен за него. Хотя мне долго казалось, что именно я за него в ответе. Кто еще? Мне хочется сказать «прости», но я на это никогда не решусь. Хочется подойти к тебе, обнять со спины, попросить прощения. И никогда не отпускать. Иногда я вспоминаю, что было после этого. Как я приходил к нему, проверял состояние. Мы общались. Он боялся все восстанавливать, но мне удалось убедить, что все будет в порядке. Что мы справимся. Потому, что меня это потрясло самого до глубины души. Я долго ненавидел себя. Сразу через два месяца — очередная ссора. Он не знал, что после нее я сразу ушел к знакомым. Сначала пить, а потом и немного принять. Даже лучший друг не знал о том, что я подсел, и потом неделю я проводил в наркотическом угаре. Все было круто. Настолько круто, что я не мог остановиться, рыдая. Глупо, глупо, глупо, глупо, глупо. Он съехал на другую квартиру еще после первой ссоры. И я не мог попросить его вернуться. Он бы ни за что этого не сделал. То есть вернулся бы, если бы все было хорошо. Иногда я его ненавижу: как можно бросать все из-за глупых ссор? Неужели надо сразу рвать? Ведь если любишь, то останешься и попытаешься все исправить. Или я неправ? Не понимаю. Бля, я и вправду не понимаю. Вторая ссора, третья — все уже по инерции. Сидишь и загадываешь: а в этот раз он уйдет тогда-то. А потом через столько-то вернется. Потом через неделю уйдет. Сильно выматывало нервы. А еще больше добивало, когда прогнозы сбывались. Именно поэтому я вернулся в наш город на один день и не смог заставить себя говорить. Я просто обнимал его. Обнимал, боясь потерять. Боясь уже хоть что-то неправильно сделать. Поверил. И это было ошибкой, ошибкой, ошибкой. В одно и то же дерьмо два раза не лезут. Поздравьте меня: я заполз в него раз восемь. Лох! А ведь тогда мы просто сидели на набережной, где я раздавал листовки. Был декабрь, снег уже вовсю намечался, а ветер пронизывал до костей. Но мне ведь лень покупать зимнюю куртку! И он просто купил свитер. Я его до сих пор не выбросил. А еще он учил лепить пирожки. Это было смешно и интересно, ему удавалось сдерживать смех, когда я весь по уши оказался в муке. Свои носки отдал, когда я выкинул мои за испорченностью. Смешно вышло. И мило. Как-то по-своему, все родное. И я верил, что нас ждет будущее. Оно так и не наступило. Знаете, в этом моя вина. Наверное, мне стоило наконец поставить точки над «ё». Мы расходились, сходились вновь; он много нервничал перед дипломом. Меня это бесило. Может быть, стоило потерпеть; может, стоило изобрести машину времени и изменить все, что было до этого. Но я не стал этого делать. Мне было плохо. И единственное, что я изобрел — это заставить его уйти навсегда. Просто уйти. Совсем уйти. Я ненавижу лето и обожаю осень. Первый день осени. В него мы выбрали любовь, как в песне поется. Он пожалел об этом в тот момент. Когда я придумал ложь, высказал ее с такой убежденностью, что сам поверил. Когда я унизил его, растоптал в грязь: все ради того, чтобы он никогда не возвращался. Это было больно: знать, что ты прощаешься. Хотелось обнять, снова извиниться, сказать, что все будет хорошо. Невыносимый момент. Но я добился своего. И сейчас я часто это вспоминаю. Слишком часто. С одной стороны мне кажется, что все это было предательством; с другой — я и сам виноват. Мне хочется жить снова, не следить за ним тайком и не встречать за поворотом, после чего тут же прятаться, чтобы не пересечься. Ему плохо сейчас, хотя столько времени прошло. Осенняя депрессия. Молюсь, чтобы это не оказалось тоской по мне. Потому что я тоскую по нему. Но уже не верю в то, что все будет хорошо. Хотя хочется, хочется, чтобы все, что мы загадали, сбылось. Именно с ним. Если бы мне кто-то сказал, что получится, то я бы решился. Я бы постарался очаровать его вновь, на вершину Эвереста бы забрался пешком, чтобы сфотографировать вид сверху и ему показать; нашел бы любое время для встречи. Но я сам понимаю лучше всех, что этого не стоит делать. Вправду не стоит. Потому что он, наверное, не может простить моей последней подачи. А я и не стану оправдываться за свой эгоизм. И все-таки хотелось бы вернуть все назад и попытаться исправить. Комната все так же пуста. А я все так же рассматриваю наши совместные фотографии. Не могу решиться пойти туда, где были мы; знаю — расплачусь. Не смогу уйти. Гребаная рефлексия.