Моя костюмированная вечеринка

      — Стари-и-ик…       — Что? — говорит Тёрк, бросая раздражённый взгляд.       — Понимаешь, это не кричит «Хэллоуин», Шоколадный Мишка. Типа… Почему именно эта тематика? Ладно — тема, но почему не что-то… жутковатое? Или сексуальное? — говорю я, вскользь представляя эту согревающую картину, — Что-то типа… Сексуальных кошечек.       — Можешь быть «сексуальной кошечкой», если хочешь, Бэмби.       Я усмехаюсь. Они не могут осилить сексуальность сексуальных кошечек — никто не может.       — Джей Ди, мы как бы больше не дети, — говорит Тëрк, глядя на меня с приподнятой бровью.       Я тихонько поскуливаю.       — И я устраиваю эту вечеринку в тематике Дикого Запада и Южной Америки, потому что моя прекрасная женщина — которая определенно не мексиканка — этого захотела.       Я нахмуриваюсь, а затем кидаю взгляд на Карлу:       — Он думал, ты мексиканка?       Та лишь закатывает глаза.       — Прекращай, — прорыкивает на меня Тëрк, тут же возвращаясь к списку гостей, — Детка, ты уверенна, что хочешь пригласить его?       — Да, Тëрк. Перри мой друг с тех времён, когда мы ещё с тобой не познакомились.       — Он же даже не придёт, — ворчливо говорит он, — Только занимает место, которое могло достаться кому-то другому…       — Одному из твоих дружков-хирургов? Ты сказал, что делаешь это ради меня, Тëрк. А Перри однозначно придёт — если будет бесплатная выпивка.       — Я не смогу позволить себе бесплатную выпивку, если он придёт.       Я наклоняюсь через плечо друга, изучая список — много хирургов. Снова буду чувствовать себя ещё большим придурком-занудой, чем обычно. Я нахмуриваюсь.       — Думаете, доктор Вэн действительно придёт?       — Ага. Таки настоящий зверь тусовок, скрывающийся за больничной формой.       Не могу понять, шутит ли Тëрк, но, как ни странно, — могу поверить: я тут же обрушаюсь в яркую фантазию, где доктор Вэн читает лекцию о ринопластике, делая Keg Stand. Из мечтаний наяву меня выдергивает Тëрк, суя под нос ещё одну бумаженцию. Я смотрю на неё пустым взглядом:       — Что?       — Ну, раз уж это твой начальник, который точно выпьет всё, что есть, ты будешь организовывать выпивку.       Да эти цены просто радуют глаз. Я хмурюсь снова:       — Вы действительно хотите текилу с червяком в ней?       — Скорее всего нет, — слышится с дивана, где, видимо, Карла успела сесть, пока я уплывал в мечтаниях о Вэне сорвиголове, — Так как это уже будет не текила, а мескаль.       Тëрк ругнулся себе под нос.       *** *** ***       — Действительно думаешь, что именно так и выглядит моё гордое наследие?       Тëрк и Карла сопровождают меня в ликëрную из-за моей вполне адекватной реакции на то, что я должен был взять на себя всю выпивку, — я лишь указывал время от времени на то, что это несправедливо (Нет, не «бесконечно изнывая», Тëрк — придурок). Они собираются разделить со мной чек, хотя я, вероятнее всего, должен буду всё это искать и нести.       Я почти полностью уверен, что я самый слабый из всех троих — это так несправедливо, учитывая, что это не моя вечеринка и не я выбирал всех этих гостей; на ней я точно буду чувствовать себя унылым занудой и на моей кровати обязательно кто-то трахнется (даже не со мной).       Как я и сказал — не нытьё.       Даже не думаю, что преувеличиваю — я относительно уверен, что Карла может жать больший вес, чем я. Мне бы действительно в спортзал не помешало.       Хотя это же скучно…       А, точно: Тëрк и Карла, «помогая» мне, видимо, лишь увязли в споре и та обиделась на мужчину. Что кажется довольно справедливым в этом случае. Тëрк, видимо, рассчитывал на то, что соберёт парочку стальных очков бойфренда и будет выглядеть вдумчивым и внимательным, ему не хватало ещё купить маракасы и сомбреро, чтобы расхаживать возле неё с огромными усами. Это как если бы Карла закатила ему вечеринку, состоявшую из одной лишь курочки в панировке.       А нет, вообще — ему бы понравилось.       Чтобы прервать надвигающийся спор, я беру текилу с полки и всматриваюсь в неë вдумчиво:       — Даже не уверен, что мне нравится текила. Никогда не запоминаю какова она на вкус — всегда вспоминаю о ней, когда уже пьян, — говорит он, хмурясь, — Думаю, она пахнет стыдом.       — Нет, это от тебя несет стыдом, когда ты ею напиваешься, Бэмби.       — Да, наверное, — набирая ещё бутылок, говорю я, — Сколько там надо?       — Если Перри придёт, то весь магазин.       Тëрк начинает бурчать под нос что-то про Кокса, избавившего юго-западную часть Тихого океана ото всего запаса алкоголя — из-за чего я снова начинаю смотреть в никуда, воображая как бы это могло выглядеть: но это просто Кокс с набитым животом.       Пока Тëрк жаловался сам себе и я летал среди фантазий, я незаметно для себя подошёл к водке.       — Джей Ди, у нас не будет только лишь текила и эпплтини, — кричит Карла слегка поотдаль. Я пожимаю плечами, закатывая глаза.       — А что ещё вы хотите?       — Космополитан?       — Вот это уже точно не тематика Дикого Запада, или что вы там… Вообще, а что это именно? Уже решили?       — Я отказываюсь от этой мексиканской хрени, — указывает Тëрк, — Будет Дикий Запад, я уже всем сказал, ну и… Типично южноамериканское.       — Индейцы Майя или День мёртвых?       — Что захочет моя прекрасная женщина.       Карла кривится:       — Уж лучше быть секси кошечкой.        — Карла! — кричим мы с Тëрком в унисон, оскорблённые по разным причинам. Когда мы заканчиваем сливать небольшое такое состояньице в ликëрной, мы возвращаемся домой, делясь своими переживаниями:       — Не могу поверить, что я вложил свой интеллектуальный труд в это и она предпочтёт больше обычную Хэллоуинскую вечеринку.       — Интеллектуальный — что-что? Тëрк, ты думал, она мексиканка.       — Нет, просто на пару мгновений забыл откуда она там.       — Одно и то же.       — Я уже сказал приглашённым. Теперь буду выглядеть как придурок.       — Ну, мне нужно было узнать, какие напитки подходят для этой твоей Франкентусы и теперь никто их не поймёт.       — Старик, слушай, может назовëм тогда «Франкентуса»? Звучит круче.       — Никто теперь не распробует мой пунш в ковбойской тематике.       — Захлопнись, Джей Ди.       *** *** ***       Мрачно смотрю на себя в зеркало и затем усмехаюсь.       Очевидно, я выгляжу потрясающе. Я всегда смотрюсь потрясающе. Разодеться ковбоем кажется слишком банальным для этого богопротивного сборища, устроенного Карлой и Ганди (ну и вероятно Новичком, в его неизменной главной роли прихлебателя и буквального представления о том, что трое — толпа в отношениях). Наверняка будут и другие ковбои. Хотя я, конечно, всё равно буду выглядеть лучше всех — всегда так.       Ганди отказался ото всей этой тематики, но было совместно решено, что будем всё же её придерживаться — он выглядел убитым и целью было ещё больше досадить.       Я возвращаюсь с созерцанию собственного вида, пытаясь понять, почему я чувствую… ничего. Нет, это не развод или ещё что — Джордан ушла из моей жизни на этот момент и я, в общем-то, чувствую себя облегчение. И дело не в том, как я выгляжу. Молюсь Богу, чтобы на этой вечеринке не было никакого приза за костюм, но если есть — я точно не выиграю. Выгляжу я хорошо, но приложил к этому чертовски мало усилий: просто надел чёрную рубашку, кожаные штаны, красную бандану (с непонятным геометрическим в стиле Ацтек узором — соответствуя тематике) и ковбойскую шляпу. Больше всего усилий было вложено в то, чтобы отрастить из щетины бороду и подстричь, чтобы выглядело по-ковбойски.       Я рассеянно поглаживаю волосы на лице, отмечая своё довольство её видом — смотрится больше красноватой, чем остальные волосы, которые изо всех своих сил пытаются пролезть под чёртовой шляпой.       Я раздумываю о том, не оставить ли бороду на совсем, когда квартиру оглашает звонок в дверь, оповещающий его о приезде заказанного заранее такси. Я тихо вздыхаю, снимаю шляпу — затем надеваю и убираю обратно, издаю хриплый выдох раздражения. Почему ж я так заморачиваюсь над тем, как выгляжу? Все же там не будет никого, кого бы я хотел впечатлить. Карла теперь с Ганди — то было лишь мимолётное влечение.       Это же вечеринка не только Карлы и Ганди, ведь так? Ты бы не стал снисходить к признанию хоть какого-нибудь костюма, не говоря уже о том, чтобы приложить хоть какие-нибудь усилия нарядиться. Даже отрастил сраную бороду.       Я внимательно изучаю свой вид в зеркале и направляюсь наконец в такси, кидаясь на водителя как бешеная собака за жалкую попытку пошутить про этот проклятый костюм.       *** *** ***       К моему ужасу, я встретил Барби у входа в квартиру. Кажется, что она одета как какая-нибудь проститутка — вся в, видимо, перьях страуса, которого она убила и окрасила в фиолетовый.       — Барби.       — Ах, — выдаёт она, кидая незаинтересованный взгляд, — Вы здесь. И наряженный — вот этого не ожидала.       Не уверен, когда именно её страх меня перешёл в лëгкое отвращение. Не уверен, нравится ли мне это. Кажется вполне допустимым ответом, но обычно у людей занимает гораздо больше времени дойти к стадии омерзения ко мне.       Хочется её пнуть, если честно. Она такая тощая — это бы сломало еë. Наверное, я слишком бурно реагирую.       Любой зачаток неестественного и холодного диалога между нами прерывается открывшейся дверью, через которую выглядывает Новичок, останавливаясь и пялясь на меня в изумлении.       Как я и сказал — я выгляжу чертовски привлекательно, даже если и одет банально.       Я затем понимаю, что он смотрит на Барби. Пнуть её теперь уже не кажется слишком бурной реакцией. Скорее скудной, если позволите.       — Спускаемся с небес, Новичок, — рычу я на него. Его глаза уставились на меня и он смущается, затем заплывает за дверь, открывая её шире и прячась за ней. Я бросаю на него оробелый взгляд и прохожу внутрь, а Барби заскакивает вместе со мной.       Квартира просто полна ковбоев, у всех гостей очевидно по-равному не хватает вдохновения. Женские особи в Святом сердце, видимо, имеют побольше фантазии. Здесь вполне справедливо ещё немного проституток помимо Эллиот за компанию с ковбой-ками, дойщицы и люди в пончо. А, ещё парочка Покахонтас.       — Не уверена, что это допустимо, — отмечает Барби, смотря на Кофейную Медсестру с пером в волосах и в бледно-коричневом платье, видимо, сделанном из джутовых сумок.       — Ну да, а выглядеть как прости-господи допустимо? — спрашиваю я, многозначительно оглядывая её.       — Я мадам, это другое… И это не культурная апроприация.       — Да ты что, — шепчу я. Новичок по-прежнему прячется за дверью и я окидываю его вопрошающим взглядом, — Что такое, Сандра? Вы с Барби надели один и тот же наряд? О, тебе не стоит переживать — многие мужики просто обожают фантазировать про близняшек.       — Фу, — злобно кидает Барби, уходя прочь.       Так как Новичок онемел, а мне скучно и я хочу его подонимать, я вырываю дверную ручку из его дрожащих пальцев и мягко закрываю дверь. Пытаюсь не так очевидно пялиться на него.       Он, должно быть, понял наконец, что недостаточно мачо, чтобы выйти в свет в ковбойском костюме и оделся как статист, играющий в азартные игры в салуне. На нём белая рубашка с чёрным глуповатым жилетом поверх, чëрные чапы и чёрная шляпа, чёрные галстук и манжеты. Огромное количество чёрного сделало его ещё более бледным, чем обычно, делая его волосы ещё темнее и глаза поразительно яркими среди всей этой депрессивной монохромности. Больше походит на что-то мрачно-готическое, что от него я ожидал меньше всего — выглядит так, будто Икабод Крейн случайно забрёл на танцы.       Но он выглядит удивительно поразительным. Намного больше, чем до.       И он очевидно нервничает и это не обычные его невротические замашки. Обычно он неистов и болтает без умолку, когда взволнован, но сейчас — сейчас он дëрганный и слишком тихий.       — Что это с тобой?       Он сжимает руки в неловкости и пожимает плечами:       — Ничего.       — Это ты кем нарядился? Сутенёром Барби?       Он снова пожимает плечами, избегая зрительного контакта. Не уверен: это он пялится на мой пресс (рубашка обтягивает сильнее, чем я ожидал, да черт, сейчас вообще всё чувствуется более облегающим, не буду вдаваться в подробности почему) или просто… не хочет смотреть в глаза.       — Я подумал, будет забавно одеться как… ну, знаете. Мужик с улицы в тех западных фильмах. Которого подстреливают, или его там, не знаю, стаскивают с лошади.       Это действительно забавно — в циничном, странно губительном смысле.       — Ну конечно, тогда всё встаёт на свои места — пытаешься стать достаточно мужчиной, чтобы быть ковбоем, — говорю я, и Новичок фыркает, — Вот только чего это ты такой напряжëнный?       — Я волнуюсь, что один из них может действительно меня подстрелить или попытаться стащить с лошади.       Он смотрит через плечо, где придурковатый спортсмен-хирург и другие такие же безмозглые идиоты скандируют и заливаются хохотом вокруг бочонка. Всë это превратилось в дедовщину братства и явно вывело его из колеи.       — Всё с тобой хорошо, Новичок. Если один из них попытается сорвать твою розу невинности — просто позови меня, я защищу твою непорочность.       Он брюзжит что-то под нос, видимо, не понимая, что в моих словах была скрыта полная серьёзность в сказанном.       *** *** ***       Я и забыл, насколько сильно я ненавижу такие мероприятия.       Не поймите неправильно — я обожаю вечеринки. Да я, черт возьми, тот ещё тусовщик. Но вечеринка ещё даже практически и не началась, пока Джей Диззл не приходит с тематическими коктейлями, костюмами и тщательно сделанными подарочными пакетами.       Но я иногда забываю на сколько стеснительно, странно и просто неуютно я себя начинаю вести, когда толпа мужиков ведёт себя как… толпа мужиков. Мой мозг, видимо, просто отбросил последний десяток лет моей жизни и вот я теперь резко снова тот неловкий подросток. Странный ребёнок разведённых, с минимальным количеством друзей, гораздо более крутым старшим братом и странной сильной магнетической тягой к задирам.       Я обязан быть в порядке. Я врач, был в колледже, закончил медицинскую академию. Я, вообще-то, больше не малопопулярный. Но я был раньше — в годы моего становления. И, видимо, это всё прилипает к тебе, словно банный лист, и остается до конца жизни.       И даже когда я был в колледже, я был частью придурковатой группы. Моё социальное положение было поднято только благодаря тому, что я подружился с Тëрком. Но он с другими хирургами прямо сейчас. Пусть он так сильно и не меняется, когда он с ними, но он и не совсем тот человек, когда со мной.       Дверной звонок прозвенел пару минут назад и я всё тревожнее смотрю на Тëрка, который проигнорировал его и счёл более целесообразным ответить на высшей степени оригинальную просьбу «попыхтеть» от Тодда. Карла вальяжно расхаживала в костюме сексуальной кошечки (спëрла мою идею) и, как я вижу, тоже не услышала.       Я подскакиваю к Тëрку и легонько тяну того за подолы пончо (снизу он надел наряд шерифа, наверное, Карла заставила его носить пончо в качестве наказания):       — Эм, Тëрк? Думаю, кто-то у двери.       — Старик, я занят — сам открой.       Я корчу недовольство и подхожу к двери, уклоняясь от попытки Тодда схватить меня за чапы («Эй, Джей Ди, сходи попробуй Keg Stand… Оу. Это что, кожа? Извращенец»). Чувствуя себя ещё более неловко, я открываю дверь. Пытаюсь не раскрыть рот, смотря на доктора Кокса, одетого в облегающую рубашку и такие же узкие штаны — эта картина не оставляет ничего моей фантазии. А моя фантазия очень активная, так что это довольно плохая почва для вскармливания.       Иисусе, он всегда был таким плотным?!       Думаю, он заметил, как я пялюсь, поэтому теперь я разглядываю Эллиот. Только вот она выглядит ошеломляюще, поэтому я всё же раскрываю рот, глядя на неё, как какая-нибудь сексуально неудовлетворённая рыбка.       Они оба, видимо, начинают скучать, наблюдая за бисексуальной паникой, и входят внутрь. По какой-то причине я пытаюсь спрятаться за дверью, резко вернув осознанность. Частично виноват Тодд со своей заинтересованностью моими чапами (в смысле, это не извращенно, я одет в штаны под ними, да и это далеко от латексного костюма, чтобы быть извращённым), частично — мои переживания из-за такого чувства, будто я выгляжу ещё более тощим и жалким, чем обычно, смотря на пресс доктора Кокса (и на двуглавую мышцу плеча, и на обе грудные — большую и малую, и подключичную, и на все-все передние зубчатые мышцы, и… Прекрати, хватит! Это не то, ради чего ты провёл за анатомией столько бессонных ночей) и частично просто из-за пребывания разумом в своём юношестве, думая, что всё считают меня неудачником.       Пусть и всё присутствующие вполне могут так и думать, особенно доктор Кокс — он бросает на меня взгляд, который я едва могу прочесть. Думаю, это крайняя форма омерзения, которая заставляет его смотреть на меня, будто я выгляжу завораживающе.       Завораживающе отстойно.       Эллиот сбегает от этого резво закручивающегося вихря неловкости, который я излучаю и доктор Кокс вскоре следует её примеру, предположительно начиная охоту на выпивку. Я нервно схватываю его за руку (и, боже ты мой, его плечелучевая мышца, чëрт возьми, Джей Ди, хватит быть настолько зачарованным обычной человеческой анатомией):       — Ээ, там напитки.       — Как я и предположил, Новичок — почему я и пришёл.       — Ну, там ковбойский пунш, — говорю я, вздрогнув от последующего уничтожающего взгляда Кокса, — Так и думал, что Вы так отреагируете.       — Как же хорошо ты меня знаешь, Делайла.       — Я сделал Ваш собственный коктейль, — шепчу я, — Я назвал его «Потягивающий виски», он возле пунша. Многие выразили свои положительные оценки…       — И что же именно ты намешала в этом адском вареве?       — Ээ, Джонни Уокер.       Он обдает меня слегка недоверчивым взглядом, а затем, видимо, понимает, что я серьёзен.       — Хороший мальчик.       *** *** ***       Я был слишком озабочен тем, насколько Новичок нервничает последний час или около того. Я иду к хирургам (все одеты как ковбои) и меня тут же приглашают на Keg Stand. Я категорически заявляю, что у меня уже есть гораздо более хороший напиток. Ганди смотрит на меня, надувшись:       — Не понимаю, почему именно ты получаешь свой личный напиток.       — Потому что Кейт очень любит угодить, Ганди. Уверен, она делает какой-нибудь особенный напиток каждую годовщину для тебя.       — Я пью пиво, — шепчет тот в ответ, — Не какой-нибудь претенциозный скотч или что ещё.       Спортзальный придурок следил за нашим разговором (и да, пусть и так — я тоже иногда заглядываю в качалку с ним и иногда мы вместе выпиваем после, это ничего не значит. Он остаётся таким же «придурочным хирургом из спортзала», как Новичок Новичком). Он окидывает того возмущённым взглядом:       — Это как это Джонни Уокер претенциозный?       Ну и так как у него концентрация внимания как у золотой рыбки с серьёзными повреждениями мозга, он тут же замечает мою бандану:       — Эй, мужик, у нас один и тот же платок на шею.       — Впервые носишь его на шее, не на голове, — отмечаю я, — Ну и как, лучше кровообращение?       — А?       — Видимо, нет.       Его отвлекает Новичок, расхаживающий по квартире, явно не желающий вступать во всё это. Идиот-придурок пытается выскочить, чтобы схватить его, от чего Новичок пищит и пытается отойти в сторону, но набегает на бочонок, едва успевая подхватить его и спотыкается о собственную ногу, расползаясь по полу. Я слышу, как он тихо шепчет сам себе: «Замечательно».       Я опускаюсь и беру его за плечи, поднимая на ноги:       — Это ты у нас сегодня вечернее представление, Сара?       Его шляпа упала; обычно уложенные волосы теперь падают без привычного на них мусса, держащего их на месте. Он недовольно корчится:       — Я не в ответе за представления, не спрашивайте.       — Джей Ди, организация выпивки включает и представления, — бормочет Ганди. А он пьян. Вообще, многие из присутствующих уже пьяны. Я тоже, если честно.       — Хорошо, тогда представления окончены, — шепчет он, а затем резко оживляется, — О, мы могли бы выпить текилы.       Я осматриваю всю нетрезвую компанию вокруг бочонка.       — Действительно думаешь, это разумное решение?       Он пожимает плечами:       — Когда это текила вообще была разумным решением. И это не мескаль — не могу смириться с червями в нём.       — Прямо история всей твоей жизни, Кристин.       Я осознаю, что моя рука всё ещё на его плече и резко отнимаю её. Но он, вроде, не заметил, стоя рядом и слегка пошатываясь. Пьяный Новичок.       — Я лайм уже нарезал, соль на кухне. Пойду-ка возьму.       Он движется быстрее, чем я ожидал. Я бесполезно хватаюсь за воздух, запоздало понимая, что текила со всеми этими пьяными людьми сделает… полнейший беспорядок.       Может вылезти наружу то, что лучше держать внутри.       Что есть силы я удерживаю своё лицо непотревоженным, чтобы не выдать внезапный выплеск волнения, и наблюдаю через стойку кухни, как Новичок ковыряется с шотами и кучей цитрусовых. Очевидно, мне всё же не удалось скрыть волнение как я надеялся — Вэн подошёл ко мне, полностью и безмятежно трезвый среди этого не-пойми-что. Ему ещё и как-то удаётся быть единственным ковбоем, который не выглядит слишком по-дурацки.       — Не в твоём стиле — стоять как вкопанный и не ринуться помогать с выпивкой.       — Думаешь, это хорошая идея с этой толпой? Здесь как бы весь состав хирургов, готовый полностью уничтожиться текилой. Не помешает ли это выполнить ежеквартальный план не оставить перчатки внутри пациента?       — Не думаю, что текила что-то изменит, — отвечает он, потягивая плечами. Он прослеживает направление моего взгляда и оценивающе смотрит на меня, — Ты всегда можешь… Ну, знаешь. Поговорить с ним, Перри. Не просто оскорблять и ругаться на него.       — Понятия не имею, о чем ты там тявкаешь, — рычу я в ответ, внезапно захотев свой шот текилы прямо сейчас.       — Насколько давно я тебя знаю?       — Видимо не настолько, чтобы ты понял, наско-о-олько это плохая идея.       — О, ты пытаешься запугать меня этими удлинениями слогов, да? Теперь это едва ли пугает интернов, взрослый юноша, меня-то отставь в покое.       — Взрослый кто? Ты всё больше начинаешь звучать как Келсо с каждым днём.       Филип пожимает плечами.       — Ничего плохого в том, чтобы звучать, как управление, неважно насколько ты думаешь об этом как об оскорблении. И, это трудно не заметить в таком костюме, ты действительно притворяешься, что хочешь, чтобы всё думали, ты маленький?       — Хорошо, Филип…       — Уверен, выбор костюма не имеет ничего общего с присутствующими здесь.       — Заткнись.       Мы оба наблюдаем за Новичком, готовящим шоты текилы. Для пьяной маленькой девочки он справляется хорошо. Уверен, я только что видел, как тот рассеянно бросает лайм в воздух и ловит его. Как и всегда, когда он не пытается, он достаточно впечатляющ. Но когда он старается, всё превращается в какой-то отвратительный цирк с конями.       — Знаешь, ты действительно должен просто… поговорить с ним, — замечает Вэн. Я жму плечами.       — Я не так хорош в этом.       — Серьёзно? Я вполне уверен, ты мог бы оказаться в Книге рекордов Гиннесса за самые длинные речи, так какая разница?       Мои брови сводятся к середине. Я не знаю ответа на этот вопрос, и… откровенно говоря, это меня волнует.       К сожалению, я проговариваю это вслух, в чем виню тот сраный «Потягивающий виски» коктейль Новичка:       — Как ты, твою мать, замечаешь это? Если я стараюсь не замечать.       — Знаю тебя давно, — говорит Вэн, наклоняясь над бочонком и я тут же понимаю, что он точно так же пьян, как и всё остальные — он просто хорошо скрывает, — Не волнуйся, остальные вряд ли поймут.       Мой взгляд проскальзывает к Карле, которая смотрит на меня словно ястреб. Я выдыхаю:       — Ой как же это не так, Вэн.       Он оглядывается на Карлу и хихикает:       — Вот это может стать проблемой.       Я молча пропеваю с выражением: «Не так, не так, не та-а-ак… Нет, нет, нет, н-е-ет… Не та-а-ак… Не та-а-ак… Нет, Вэ-э-эн».       — Я знаю, Перри, сейчас ты мечтаешь о том, чтобы моё имя было не Филип, а Нет.       — Ты не можешь не согласиться, что в этой ситуации так было бы лучше.       Тут же дерьмовый плейлист с «хитами» 90-х проигрывает свой последний аккорд и внезапно из проигрывателя Ганди начинает играть «Beautiful Stranger» Мадонны.       Новичок возвращается, появляясь у моего локтя, выглядя немного обескураженным от нашего с Вэном разговора, но затем, широко улыбнувшись, объявляет:       — Текила!       Поппи, дебильная музыка и жизнерадостное выражение лица Новичка, видимо, победили моё не очень приятное настроение и я бездумно беру шот текилы, передаваемый им.       — Осторожнее, — шепчет мне Вэн перед тем, как загадочно утечь куда-то.       — Все знают как это делать? — кричит Новичок, внезапно избавившись от всех тех тревожных подергиваний, которые мучали того весь вечер, и выглядя искренне предвкушающим свой вклад в эту вечеринку. Я чувствую укол странного чувства, которое я не могу определить и осторожно игнорирую.       Я игнорирую и то хреново предупреждение Вэна, возвращаясь с оскалом к Новичку, который странно смущается и отводит взгляд, шепча что-то о «ну конечно ты знаешь, как это делать». Он вдруг понимает, что вся комната смотрит на него и громко говорит:       — Так что процедура, мои медицинские друзья, — господи, ну и придурок, — Состоит в том, чтобы лизнуть руку, или любое другое место, которое хотите облизнуть, дамы, и отсыпать соли туда. Должно прилипнуть, да? Базовая физика, — Серьезно — полнейший зануда. Я замечаю, как он следует своим же инструкциям, пока говорит, послушно отсыпывая соли на руку — будто аккуратно проводя септальную миэктомию, пытаясь не рассыпать всё вокруг.       — Я использую пищевую соль, как вы заметили, но вы можете использовать какую захотите. Затем берём лайм в руку, которую посолили, — показывает он, — И потом лизнуть, выпить, лайм, хорошо? Вот так.       Он резко слизывает соль со своей руки (и нет, я не засматриваюсь на вскользь открывшийся его взгляду розовый язык), опрокидывает в себя шот текилы неожиданно мужественно, вгрызается в дольку лайма, слегка щурясь и подрагивая.       Спустя секунду он выплёвывает осушенный лайм в ладонь, театрально кланяясь. Тут же раздаётся раскат неожиданно искренних аплодисментов.       — Вопросы?       На мгновение наступает неловкая пауза, в которой толпа пытается придумать что-то остроумное, но так ничего и не выдаёт. Новичок кидает на меня взгляд с внезапно широкой и пьянющей ухмылкой.       Он очень пьян. Невероятно и полностью пьян и легко внушаем.       Я игнорирую это, изо всех сил пытаясь вести себя как порядочный человек. Новичок раскладывает текилу и лайм в какую-то сервировочную посуду, и я внезапно чувствую себя слишком тепло и всё как-то, блять, пульсирует.       Просто алкоголь. Точно, просто алкоголь       Он довольно умело предлагает шоты и лайм всем, пока не доходит до меня. Как будто делает это специально, будто специально мучает. Знаю, логически, он просто начал с другого конца комнаты от меня, но чувствуется как личное противодействие. Или может он действительно специально — чтобы закончить мной. И он — это всегда он, всегда выделен курсивом, всегда в центре моего внимания; я как ястреб, смотрящий на сраную синицу.       I looked into your face       Я яростно игнорирую песню — эту чёртову песню, пока Новичок слоняется вокруг с посудой.       My heart was dancing all over the place       Игнорирую Вэна, всё мечущего на меня свои предупредительные взгляды.       I liked to change my point of view       Наблюдаю за ним приближающимся, тщетно пытаясь игнорировать удары ревности каждый раз, когда он взаимодействует с кем-то другим.       If I could just forget about you       Боже, я ловно лев, лежащий в ожидании…       To know you is to love you       … а он газель — с широко распахнутыми глазами, невинная газель…       You’re everywhere I go       … не подозревающая о том, что за ней ведёт охоту чёртов лев…       And everybody knows       … и лев должен хотеть убить её и он продолжает убеждать себя в этом…       I looked into your eyes       Наши глаза — широкие голубые к широким голубым — встречаются, один стоит настороженный и разъярённый, другой бесхитростный и трясущийся в коленях, словно только что родившийся оленёнок…       And my world came tumblin’ down       … и я ринулся, ибо — к чёрту всё.       *** *** ***       Текила должна была быть весёлой.       И, признаю — я не чувствую большую часть своего тела, но…       Доктор Кокс действительно только что засунул мне в рот лайм, облизнул мою щеку и посыпал на неё солью?       Затем… о Боже.       Меня же не должно это возбуждать?       Мужчина закинул руку позади моей шеи, схватившись за плечо. Он возбуждён — я уже заметил это ранее, и возбуждение прямо пульсирует из него везде, где он касается меня. Он горячо и широко проводит своим языком по моей щеке (и мне должно быть противно, но отвращения я не чувствую), льнет ко мне всём своим весом, осушая шот, и…       Ах.       Вот блять.       You’re the devil in disguise       Which is why I’m singing this song to you       To know you is to love you       Его губы вскользь касаются моих, когда он кусает лайм, уволакивая его из моего рта в свой, прогоняя вкус текилы.       И что это, чëрт возьми, значит? Он повысил меня из бесполезного пеона до какой-то типа помощи при опьянении?       Его рука лениво перекинута через мои плечи. Доктор Вэн выглядит так, будто обосрался на собственном операционном столе, и не он один так смотрит.       Типа, это не откровенно сексуально. Не совсем. Вообще, это же доктор Кокс и я искренне верю в то, что он больше заинтересован в моей возможности удерживать всё нужное для выпивки, чем во мне как таковом. Но всё пялятся на нас.       Но… Я не хочу, чтобы он останавливался. И… Я даже не переживаю обо всех этих взглядах. Поэтому я делаю то, что кажется естественным — поднимаю руку, крепко хватаясь за его кулак, безвольно нависший над моим плечом, пытаясь его заякорить.       Я чувствую, как его голова поворачивается, а взгляд следует за движениями моей руки; чувствую его нос, аккуратно прошедшийся про моей щеке, его кудри на короткий момент запутываются в моих (вероятно, растрёпанных) волосах. Чувствую, как он замечает моё касание к его руке, отчего прерывисто выдыхает в моё лицо.       Все рушится доктором Вэном, внезапно врывающимся в нас двоих, вырывая его руку из моей хватки и вырывая — ну, всего меня — из его хватки.       — Перри, тебе бы водички выпить.       Доктор Кокс ошеломленно смотрит на Вэна, всё ещё держа странно вытянутую руку. Вэн аккуратно прижимает её к его груди и бросает на меня странный взгляд искоса. Он шепчет совсем тихо — настолько тихо, что, думаю, только он, я и доктор Кокс слышат это:       — Перри, ты пьян.       Называть доктора Кокса пьяным плохая идея. Я вздрагиваю, почти уверенный в том, что доктор Вэн закончит будучи расквашенным по всей квартире. Странно, но доктор Кокс остаётся спокойным, глядящим на Вэна в изумлении:       — Филип, что за…       — Пойдем-ка сюда, — говорит Вэн, уводя того в сторону. Заряжённая атмосфера резко разряжается. И я чувствую себя… ах? Будто мне изменили?       Ну, да, типа того.       Я бросаю на них последний удивлённый взгляд, а затем возвращаюсь к текиле. Они все — вся толпа — смотрят на меня.       Я смотрю в ответ и объявляю то, что кажется приемлемым:       — Ещё текилы?       Восторженность толпы говорит о том, что это было правильное решение.       *** *** ***       Ебись оно всё конём. И ты, Филип, тоже.       Вэн смотрит на меня нехарактерным ему взволнованным взглядом, держа стакан с водой для меня. Его странный, постоянно спокойный дзен, видимо, пошатнулся.       — Перри, тебе нужно попить…       — Что, блять, с тобой не так? — рычу на него я, — Он был…       — Да, он был — был облизан тобой перед всеми, Перри.       Я вздрогнул. Потому что… Ох, чëрт возьми, да, я это сделал. Я издаю стон, закапываясь лицом в свои ладони.       — Дерьмо.       — Тебе бы поменьше выпивать, не думал?       — Скройся.       — И возможно даже посетить психотерапевта…       — Я уже к нему хожу.       — Да? Ну и что же он говорит?       — Больше про то, какой я кошмар наяву, — говорю я, стараясь не смотреть на Новичка. Вэн передвигается, загораживая вид.       — Прекрати себя изводить, Перри.       Я стону, уводя взгляд в сторону:       — Это так очевидно?       — Ну, вряд ли для них, — Филип осматривает толпу пьяных придурков, — Но они и не знают тебя так, как знаю я. Да и многие из них одарены коллективным IQ сдутого иглобрюха.       — Ты это говоришь о толпе, в которой большинство — твои хирурги.       — Знаю. Я реалист. Твой этот… как мне его называть?       — Мой Новичок, — говорю я и тут же вздрагиваю, понимая, какая странная нежность звучала в моих словах.       — Да, твой Новичок… он умный. Но, думаю, совсем ничего не понимает. Почему?       — Потому что слишком невротичен, чтобы даже представить влияние, которое имеет, — шепчу я в ответ.       Все в глазах кружится и плывёт. Новичок прямо там, но что-то мне подсказывает, что мне лучше остаться здесь или… ну, или уйти. Но я не хочу.       Новичок пьян. Очень пьян, хотя, кажись, удерживает свою текилу лучше, чем я бы смог. Он слоняется, шатаясь — что довольно мило — пока я сижу в углу, любуюсь им, а азиат-американец рядом пытается остановить меня от того, чтобы выставить себя посмешищем.       Здесь есть лишь одно единственно верное решение.       — Перри, — Вэн внезапно снова отгораживает его от созерцания, — Ты должен поговорить с ним.       — Отвали.       — Не таким. Протрезвей — только потом поговори с ним, разумно. Иначе ты себя возненавидишь. Не могу сказать, что хорошо знаю его, но мой лучший хирург его лучший друг, поэтому я чувствую, будто знаю его, так как я должен постоянно слушать о нём. Не надо просто… вытворять херни. Учись на ошибках, так ведь?       Я сталкиваю его с пути. Пошёл ты, Вэн.       *** *** ***       Ого.       Выходит кто-то всё же займётся сексом на моей кровати. И это я.       Накося выкуси, трезвый Джей Ди!       Я откидываю голову назад и стону, когда ковбойская шляпа утыкается в мою диафрагму. И… это странно возбуждающе, не так ли? Костюмированный секс?       Типа, да — всё кружится и я почти уверен, что буду изливаться в унитаз примерно через часа 3, но, чëрт возьми, как же это горячо.       Я опускаю руки, гладя его плечи, хватаясь за мышцы; опускаюсь ниже, к его груди, животу и, блять.       Я толкаюсь в его рот снова, безнадёжно стоная. Потому что, о Боже, я бы даже не мог себе этого представить. Не в реальности, не трезвым.       Но я и не трезв, да и это не совсем реально, поэтому я позволяю себе пялиться — тупо и странно, как бы я даже не подумал. На шляпу, трущуюся о мой голый живот, на красную бандану на шее, на — ва-ау — чертовски сексуальную задницу в эти узких-узких штанах.       Это облизывание, сосание, обведение по всей моей нижней части тела и, о Боже, о, блять, ох… Да, да… Я сейчас…       Мой член касается задней стенки его глотки и он слегка ворчит, но мирится с этим и о Боже, о Боже, о Боже…       — Джей Ди, можешь просто…       Я слегка рычу, хватая его голову и членом вталкиваясь обратно вглубь, так болезненно близок к…       И он просто принимает, что странно. Но мне плевать и я снова толкаюсь в его рот и, Боже, он приглашающий. И он в этом хорош. Трахни меня.       Я выпаливаю это, трахая его глотку, всхлипывая от отчаянного неловкого признания, которое я пытался скрыть, укусить в ответ каждый раз, когда я с ним:       — Боже, я так хочу, чтобы ты трахнул меня.       — Я тоже, — рычит он у моего лобка. И… Ох, чëрт возьми, вот и…       Мучительная и освобождающая передышка. Бьющееся, пульсирующее, подергивающееся, проливающееся признание — прямо на его языке и в горле.       Я вскрикиваю, чувствуя странную комбинацию из облегчения и отпущения. Потому что наконец я сказал это и сейчас, сейчас…       Я смотрю вниз и понимаю… со странным передергивающим всё тело страхом — я не с тем ковбоем.       — Вау, было горячо.       О Боже. Только не Тодд. Боже, нет…       И я отключаюсь.