Буря внутри

В лесу стояла удивительная умиротворяющая тишина. В иной раз ее должно было трактовать как засаду, но в эту ночь у Васко не задавался вопросами безопасности. Откуда-то в нем была уверенность в священности этого места: ни человек, ни зверь не осмелился бы напасть на них. А своему внутреннему ощущению капитан привык доверять. Петрус, кажется, не так давно уснул, укрывшись цветным покрывалом, что подарила им благодарная за спасение от бандитов островитянка. И хоть де Сарде принципиально отказывался от любого проявления признательности, священник, видя важность такого дара, смиловался над женщиной и принял его. Васко проследил взглядом за светлячками, больше похожими в ночи на изумрудную росы, и отметил, что Фабьен не вернулся к костру. Посчитав, что, без толку держать дозор, да тем более в наступающий осенний холод, капитан встал и тихой поступью направился к соратнику. - Быстрее в городе не окажешься, если не поспишь, - пошутил он полуголос и спрятал сжатые кулаки в рукавах мундира, - ступай отдохни. - Не спится сегодня. - Дурные мысли покоя не дают? Де Сарде повернул к собеседнику голову, неохотно оторвав взгляд от раскинувшейся за обрывом долины. Берилловые глаза из-под тяжелых, нависших бровей могли утянуть за собой любого в тревожный водоворот, лишить покоя и заразить многодневной лихорадкой размышлений. Бесконечные вопросы, мучавшие Фабьена, имели свойство липнуть к другим, едва тот заканчивал их задавать вслух. Отчасти именно эта черта характера одновременно препятствовала образованию дружбы, но и заставляла окружающих доверять эмиссару Торгового Содружества. Никто не любил тяжелых на подъем людей, недоверчивых, вечно занятых делами. Но каждый уважал человека мыслящего, имеющего или ищущего ответы ради общего блага. Де Сарде все время держал в голове столько дел, обходясь без бумаги и не нуждаясь в напоминаниях, чем и заслужил почтение большинства представленных на острове фракций. Васко так же проникся к Фабьену де Сарде лучшими чувствами, только все еще никак не мог привыкнуть к сосредоточенному мрачному взгляду. - Я могу понять твои тревоги. В моей семье тоже случаются недопонимания и ссоры, но каждый раз мы миримся ради общего дела, - Васко скрестил руки на груди и бросил взгляд на юго-запад. - Разве вы не обсуждали с наместником, ради чего все это путешествие? - Это не одно и тоже, - на выдохе ответил Фабьен. - Разве? Вы ведь семья. Больше, чем семья, многие это видят. Он знает, что ты, будучи эмиссаром, не только продвигаешь интересы Содружества, но и защищаешь свои сокровища. Константин злится не на тебя. На мир, в который приходится отпускать дражайшего кузена. Не говорит вслух, но в душе знает. - Он думает, что мы сделали многое и можем не бояться. - А разве это не так? – в голосе Васко появись легкие, веселые ноты, а губы сложились в полуулыбку. – Разве сделано недостаточно? - Еще нет. На какое-то время оба погрузились в собственные думы. Васко припомнил в деталях порт Новой Серены, построенные склады, расширившиеся и наполнившиеся товарами за несколько месяцев. Пересчитал корабли и назвал имена капитанов. А еще по памяти воссоздал план-карту города с большим количеством причалов, планируемых к постройке. Город развивался, застраивался и богател. Он наполнялся и уже трещал по швам, как кошельки торговцев, и все же был недостаточно хорош для Фабьена де Сарде, желавшего большего. Больше укреплений и орудий, прочнее и выше внешняя стена. И, конечно, тщательнее досматривать каждого въезжавшего. Люди стягивались к новой столице, находили в ней убежище или постоянный дом. Люди бежали с гибнущего материка именно в Новую Серену – новый город открытий и возможностей. И стал он таким именно под управлением Константина Д`Орсея руками Фабьена де Сарде. Возражения и недовольства юного наместника для Васко были как на ладони. Тот уже воочию наблюдал результаты трудов, гордился проделанной работой и желал насладиться размеренным существованием и процветанием. Ему нужно было не столь много времени, совсем чуть-чуть, для полного удовольствия, чтобы вкусить саму жизнь, которой, кажется, у него не было на континенте. Но его кузен не понимал этой истины и, как натравленная гончая, без продыху преследовал одну поставленную цель за другой. - Мы никогда не ссорились, ни разу, - настал тот редкий момент, когда Фабьен решил поделиться своими переживаниями, - и я не знаю, что сказать. Этот остров… он меняет меня. Чувствую это изнутри, но не могу никак понять, в какую сторону. И я вижу, как Константин тоже меняется. И не понимаю, из-за меня или нет. - Невозможно предугадать думы другого человека и верно их истрактовать. Создание истинно только для его обладателя, а язык не всегда подчиняется разуму и не всегда говорит о настоящих чувствах. Знаешь, я прошел столько бурь на море без страха и без вреда. Но бури в душе тревожат и устрашают меня больше стихии. Я не знаю, куда они заведут меня, на какой берег выбросят и выбросят ли вообще или я останусь в их власти, терзаемый на части изнутри. Природа более милосердна, чем человеческий разум, но, - Васко переступил с ногу на ногу и поджал подмерзающие пальцы, - всецело человек способен укротить лишь свой разум. Ваша ссора уже случилась, и мне не говорить тебе необходимые к примирению слова. Но совет все же я считаю необходимым дать – будь честен с кузеном. Скажи все, как у тебя на душе, и выскажи свои страхи. Он поймет. Столько лет же понимал тебя, да? - Васко бесцеремонно хлопнул Фабьена по спине и поежился. – Да ну вас, аристократов, вечно, возвышенные, все усложняете. Пойду я отогреваться и спать. И тебе того же советую. Возвращаясь к костру, Васко опустил взгляд и ощутил, что и на этот раз он не смог противостоять влиянию эмиссара. Его собственные думы стали свинцовыми, быстротечными, как небо в грозу. В воспоминаниях искрами проскочили колкие насмешки, слова благодарности и произнесенные вслух надежды и клятвы. Зов моря все еще отзывался страстью в сердце, но звучал не так поглощающе и страстно. Васко отдавал себе отчет в том, что на суше у него нашлась неожиданная страсть – кузены, которых в начале путешествия посчитал баловнями судьбы. Кузены, оказавшиеся удивительными людьми. Целеустремленными мечтателями, открывателями, новаторами. Они прибыли на Тир-Фради не для того, чтобы превратить этот клочок в измученную, выжатую землю, повторив сценарий континента. У них было единое представление о совершенном крае, «новом мире», как говорил юный наместник. Что Константин, что Фабьен отчетливо видели одну и ту же картину будущего и были единогласны в принятии решений. Два человека, объединенные одной верой, убеждением и желанием всегда достигнут желаемого. Если один оступится, начнет сомневаться, то второй, не раздумывая, протянет ему руку и вернет на твердую тропу, вытянув из вязкого болота. И какой бы узкой, тяжелой и извилистой не будет эта тропа, они дойдут до конца. Дойдут. Сомнений не было. Только бы каждому из них чуть-чуть смелости. Смелости ни на троне, ни в путешествиях, а в выражении дум. Смелости быть честными перед друг другом. Уж Васко-то видел, как между кузенами давным-давно назревал разговор. А те в момент накала встали и отвернулись друг от друга, как обидевшиеся мальчишки. Надули щеки, скрестили руки, повели себя безрассудно, по-детски, и без взаимоуважения. Каждый посчитал правым только себя. Вот ведь! И сейчас стоят по разным углам, уже сомневаются и жалеют о случившимся, но первого шага ждут от другого. А вот навты никогда такими глупостями не занимались в отличии от знати. Васко постелил на циновку шкуру, уселся на нее и накинул сверху теплый плащ, подбив под себя края. Ну и ладно. Он хороший советчик в делах сердечных, но в этой ситуации пусть сами разбираются. Все, что в его силах, на утро разбудить Петруса и заговорщическим тоном предложить сделать ставку на то, кто из кузенов сделает первый шаг к примирению. Но это завтра. А сегодняшняя ночь для сна. Очередного долгого сна на суше.