Джинн Джинн Джинн Джинн Джинн Джинн
Хочется скулить. Хочется целовать. Хочется-хочется-хочется. И умереть тоже хочется под грубой хваткой. Лиза так отчаянно желает, чтобы Гуннхильдр выбила из неё всю дурь, забывая, что она сама Минчи эту дурь и внушила. Но Джинн помнит всё от начала и до конца. Потому улыбается каждый раз, когда возвращается к своей маленькой глупой девочке, ведь в руках у неё не только ключи от Лизиной квартиры. В её руках сама Лиза со всеми её грехами и пороками, желаниями и мечтами. И она изопьёт её до самого конца, как пьёт каждое утро прелестный, наивкуснейший кофе.Часть 1
13 февраля 2023 г. в 19:04
Если утром Джинн не понравился приготовленный Лизой кофе, то вечером можно ждать чего угодно. Это аксиома, которую извращенный, вымученный разум Минчи воспринимает как обыденность.
Парадокс в том, что кофе Джинн ещё ни разу не оценила по достоинству.
Быть может, дело вовсе и не в этой горькой дряни?
Лиза не задумывалась. Глотала оскорбления с наслаждением, словно они были её излюбленным красным мартини с соком. Не издавала ни звука, когда Джинн, упиваясь ею, оставляла многочисленные укусы на плечах и шее; лишь ноги её подкашивались не то от боли, не то от удовольствия.
Минчи она ставила на колени без лишних колебаний. Гуннхильдр садилась напротив на кровать, смотря свысока, наслаждаясь обращённым на неё взглядом, умоляющем о близости. Лиза безмолвно просила о дозволении коснуться, мягким поцелуем очертить оголённое колено, ведь туго связанными за спиной руками она не могла даже пошевелить.
— Приступай, моя девочка, — раздаётся нежно в звенящей тишине, и Минчи припадает губами к голени, с каждым последующим поцелуем поднимаясь выше. Чувствует, как женская рука ложится на её голову, и мысленно молит о том, чтобы погладила, похвалила, дав тем самым знак, что она всё делает правильно. И Джинн гладит. Мягко проводит ладонью по русым волосам, откидывая голову назад, стоит только Лизе приблизиться к внутренней стороне бедра. — Умница, — шепчет она, заставляя Лизу раствориться под гнётом нахлынувших ощущений.
Верёвки, повязавшие руки, неприятно ощущаются на коже, когда Джинн умещает руку на затылке Лизы и резко тянет на себя, заставляя ту выпрямиться и придвинуться ближе. Взгляд глаза в глаза: у Лизы — молящий, будто смотрит на богиню, которой поклонялась годами, у Джинн — спокойный и холодный, не выражающий ровным счётом ничего. Лишь резкие действия выдают желание в очередной раз подчинить красавицу Лизу своей неоспоримой воле.
Лиза поддаётся. Каждую секунду своей жизни.
Смотрит преданно, едва ли не скулит под грубой хваткой. Только бы поцеловала. Лишь бы прикоснулась. Лиза поблагодарила бы Джинн, даже если бы та её убила.
И Джинн убивает.
Убивает, когда тянет на себя и целует в губы.
Лиза тянется к ней, приподнимается и вновь сталкивается со жжением, вызванным трением верёвки о кожу. Она тихонько мычит от дискомфорта, и Джинн лишь сильнее давит на затылок, намекая тем самым не издавать ни звука. Лишь вдоволь насытившись, Гуннхильдр отстраняется, прикусывая губу партнёрши и опуская её после обратно — к своим ногам.
— Больше ни звука, — командует она и кивком призывает Минчи продолжить.
После таких ночей Джинн пропадала на дни, а то и на недели, заставляя Лизу в поисках женского тепла искать оставленные ею пачку сигарет или зажигалку, просто чтобы они напоминали о ней, такой холодной и непоколебимой. Возвращалась она исключительно тогда, когда была уверена, что Лиза вымучена ожиданием до последнего.
На следующее утро она вновь оставалась недовольной из-за кофе.
Быть может, кофе — лишь предлог?
Но горло всегда сдавлено с одной и той же силой, а болезненные укусы, которые она оставляет, всегда одинаково долго саднят. Маты, которыми Гуннхильдр кроет её за малейшую оплошность, произнесены с одним и тем же презрением, а взгляд всегда полон холодного безразличия. Значит, дело всё-таки в Лизе.
По крайней мере, так она думает.
Или в этом её убедила Джинн?
«Я выбью из тебя всю эту придурь, моя девочка».
Не соврала: каждый раз выбивает вместе с криками, когда расплавленный воск попадает на голую спину или когда связанные руки болят ужасающе от малейшего движения. На постоянной основе выбивает, заставляя Лизу рыдать от отчаяния, когда исчезает из её жизни на недели.
Джинн не от мира сего.
Она целует грубо. Слишком грубо для той, что с такой нежностью во взгляде и голосе произносит заветное: «Я тебя люблю».
Она не заботится о Минчи, когда хватает её за запястья, поднимая их над головой и болезненно сжимая, одновременно с этим едва ли не вдавливая Лизу в стену.
Она не задумывается об осторожности, хватая Минчи за волосы, сжимая их в кулаке до побеления костяшек.
Гуннхильдр грубая, сумасшедшая и невыносимая во всех проявлениях. Но как же сладко шепчет она слова о любви...
Лиза распадается. Лиза умирает каждую секунду, что проводит рядом с ней. Лиза взрывается, когда тонкие пальцы медленно касаются ее шеи, позже сдавливая её, ограничивая доступ к воздуху. Но в мыслях на повторе восторженным хором звучит: