The Figth and The Faith

У него длинные, почти до плеч, волосы, не собранные в тугой хвост тонкой резинкой, как обычно в клетке, а закрывающие часть лба и уши. На правой брови след от рассечения, два шва. В ушах серьги. Белая футболка с надписью на русском - вроде и знакомые, но будто вывернутые наизнанку буквы. Явно подарок от фанатов - в начале фразы написано HERO JJ. Почти неподвижное лицо, но эмоции легко читаются. Чанмина это радует. Не то чтобы его эмоции нужны были для статьи - просто по-человечески радует, это для него хороший знак. Знак беспокойный - то, что разговор происходит в Хьюстоне, штат Техас. Здесь почти тридцать лет назад после боя умер от разрыва сердца неизвестный кореец, выступавший в тогда еще полулегальных боях без правил, один из официальных четырех жертв этого кровавого развлечения. Теперь это признанный, денежный, зрелищный спорт с официальным названием ММА. В следующем выпуске журнала ему будет уделено десять страниц: эксклюзивное интервью Ким Джеджуна, фотографии. Причины, почему именно он: непростая история, хоть кино снимай. И снимут, Чанмин в этом уверен. Джеджун, или HERO JJ, весит 118 фунтов при среднем даже для европейца росте - это нижняя планка для категории flyweight, и два года удерживает титул чемпиона в этом весе. Еще одна причина - он красив, а таких в ММА найти сложно. Сломанные носы, разбитые в лепешку уши... Этот парень владеет смешанной ударной техникой с заметным влиянием восточных боевых искусств, не раз ломал соперникам челюсти и карьеры, но себя калечить никому еще не позволял. Джеджун говорит по-английски бегло, но с жутким акцентом, обильно вмешивая в свою речь испанские ругательства - сказалось общение с латиноамериканцами, которых здесь, в Техасе, полно. Поэтому разговор происходит на корейском. Чанмину приятно и это, хотя корейский Джеджуна для него тоже звучит странно, и нет возможности говорить неформально. - Что для Вас важнее - процесс или результат? - задает он следующий вопрос. - Что лучше - пиво или виски? - Джеджун спокойно смотрит ему прямо в глаза. - Это удовольствие, просто разное по концентрации. Я разделяю эти вещи. В процессе тренировок не стоит думать только о победе, иначе и победы никакой не будет. - Что Вам больше всего нравится в борьбе? - Телесный контакт, - без раздумий отвечает Джеджун. Такую застывшую полуулыбку на его лице Чанмин видит в третий раз за интервью. Прямой взгляд, спокойно моргает, но глаз не отводит. Это кажется не просто странным. Чанмин чуть не выдает незапланированный вопрос: "Ты гей?" - А не нравится? - Нужно снимать все украшения. - Чанмин легко улыбается - так, чтобы это не показалось ироничным или издевательским. Джеджун и правда помешан на серьгах и браслетах, его тело украшено татуировками, и это тоже необычно. Те, кто выбрал такой жестокий спорт, редко заботятся о том, как выглядят. - Что для тебя главное в твоей работе? - Джеджун не разменивается на формальности. Кажется, он вообще не особенно задумывается, задавая вопросы журналисту. - Вера, - говорит Чанмин по-английски. И добавляет по-корейски: - Доверие, что-то вроде договора или обещания. Ты рассказываешь свою историю, - переходит он на неформальный стиль, - я принимаю ее, и должен донести до других людей такой, какая она есть.Ты согласился на интервью - это кредит доверия, я его получил. Теперь должен оправдать. Джеджун усмехается и в первый раз отводит взгляд. В пустой комнате караоке-бара, принадлежащего его сестре, слишком пусто и прохладно. Чанмин уже забыл, когда в последний раз бывал в таких местах. Он вообще почти забыл о своем происхождении: высокий рост и нетипичная внешность давала американцам основания думать, что в нем течет скорее индейская кровь. Спрашивать было не принято, имя он давно сменил, и теперь он ничем не отличался от американцев. Ему так казалось, по крайней мере, и никто его в этом не разубеждал. - Ты здесь работаешь? - за время интервью Джеджун отлучался один раз, на кармане джинсов болталась рация, да и закуски принес сам. - Помогаю, раз уж все равно здесь. Я не ленивый. - Клиенты автографов не просят? Довольно странно, когда тебя обслуживает звезда... - Не вижу причин удивляться. Я работал здесь раньше, клиенты почти не изменились, приходят постоянно. От титула руки не отвалились еще вроде... - Джеджун отвечает неохотно. Он вообще резко меняется, когда открывает рот, отмечает Чанмин. И, похоже, не настроен говорить о прошлом. Увы, у журналиста другие планы. - Сколько лет ты живешь в Соединенных Штатах? Джеджун замирает, пристально глядя сквозь него, а потом выдает цифру. - Девять в общей сложности. Не так много. - Все это время в Техасе? - Последние три года. До этого по два года в Корее и Японии, - отвечает Джеджун. И без паузы обрывает разговор: - Мне пора на тренировку. Мы можем закончить позже? - Я здесь на неделю, - приветливо улыбается Чанмин. - Если нужно, то дольше... Но хотелось бы, чтобы материал вошел в майский номер. - Моя жизнь не такая... - Джеджун впервые за все время общения сомневается, подбирая слово. - Не то, о чем стоит разговаривать. Мы закончим с вопросами сегодня вечером, максимум завтра. Когда Джеджун - про себя Чанмин зовет его так уже примерно часа два, - прощается, не слишком крепко пожав ему руку, и уходит, он просматривает список вопросов. Вычеркивает семь, добавляет пять, меняет порядок. Включает диктофон. У Джеджуна ровный, почти равнодушный тон, но на удивление мелодичный голос. Задание теперь кажется намного сложнее, чем Чанмин мог себе представить. Спровоцировать на откровенность кого угодно - да без проблем, но с этим парнем все как-то иначе. Разозлить его Чанмин не боялся. Это вообще казалось нереальным. Позавчера Джеджун отправил в нокаут перспективного новичка-мексиканца. Чанмин видел это с расстояния метров в пять: натянутые жилы под коленями, обманчиво расслабленные опущенные локти и сосредоточенное выражение на лице. Он пропустил - даже не пропустил, а принял, - пять ударов, причем два были довольно мощными. Должен был последовать клинч, но Джеджун, приняв удар в плечо, по инерции развернулся и ответил цепляющим киком. Бой в партере посмотреть так и не удалось - за киком тут же последовал удар прямой ладонью с другой стороны. Все, коротышка-мексиканец рухнул как поваленное дерево. Чемпион сохранил лицо - в прямом и переносном смысле. Основные удары соперников были направлены в голову, и этой предсказуемостью Джеджун неплохо пользовался. Он умен, по-шахматному просчитывает вперед все маневры соперника. Чанмин обдумывает тактику и вспоминает усмешку Джеджуна по поводу кредита доверия. Либо сомневается в платежеспособности, либо рассчитывает на неплохие проценты. Неожиданно Чанмина посещает идея что-нибудь спеть, раз уж он оказался в караоке. Похоже, корейцев в Хьюстоне немало, и заведение пользуется спросом: таких исполнителей Чанмин и не слышал никогда, хотя периодически интересуется новинками. Периодически - это в прошлом году, кажется. Когда ему попадается баллада Deli Spice, он понимает, что помнит слова, но совершенно забыл, из какого фильма эта песня. Он крутит в руках микрофон, раздумывая о камерах: предупреждений о скрытой съемке нигде нет, но кто знает? Чанмин решает, что, если камеры все же есть, это просто будет небольшим откровением для его героя, еще одной гарантией его платежеспособности после настоящего имени и разговора на корейском. Он поет, сбиваясь со страсти на грустно-обреченные нотки - эта песня всегда казалась ему чем-то вроде безнадежно больного ребенка. И после записывает на чистой стороне последнего листа еще два вопроса. Вечером Джеджун снова встречает его в баре. Он набивает банками с пивом еще один холодильник - начинается жаркое время, - и, не отвлекаясь от процесса, предлагает ему продолжать. - Разве после тренировки не нужен отдых? - Насколько Чанмину известно, режим у спортсменов строгий, и нагрузки дозированы. Или это шоу специально для журналиста? - Это и есть отдых, - отвечает Джеджун. - Это простая механическая работа, она расслабляет. - Он сдвигает банки, закрывает дверцу холодильника, и, поставив два оставшихся в коробке чуть замятых Хайнекена на стойку, открывает их - одновременно, двумя руками. Одну банку двигает к Чанмину, из второй отпивает большой глоток. Прикрывает глаза, а потом снова смотрит прямо на журналиста. - Спасибо, - кивает тот и касается пальцами прохладного бока банки. - Джеджун, есть идея. Думаю, так будет удобней. - Он кладет на стойку диктофон. - Возможно, на какие-то вопросы ты ответить не захочешь - что ж, я не могу настаивать... Возможно, ты мог бы ответить, но только если это не будет опубликовано... Если так, просто нажми паузу. Когда ты начал драться? - Не знаю. Думаю, это было всегда. - То есть буквально с рождения? Джеджун молчит, и Чанмин глазами показывает на диктофон. Несколько секунд раздумий, еще один глоток. Видно, как напряжены мускулы на предплечье. Только сейчас Чанмин замечает, насколько не бойцовские у него руки, даже почти детские. Коротко остриженные ногти - аккуратно, но явно не салонная работа, - и только темные следы на костяшках пальцев говорят о том, сколько раз они были разбиты. - Профессионально - с семи лет. По-корейски. Мой первый учитель вытащил меня из очередной драки и отвел в зал. - Что ты можешь сказать о своем детстве? Джеджун замирает, а потом произносит так же ровно, как и раньше: - Американские школы лучше корейских. В Америке возраст не имеет значения. - Чанмин касается клавиши диктофона и повторяет вопрос, пристально глядя в его глаза. Джеджун переводит взгляд с черной коробочки на банку, негромко произносит: - Дерьмо собачье. Дерьмо... Ты хочешь, чтобы я рассказал, как размазывал по стенам мамочкиных сыночков, чтобы отобрать у них мамочкин обед? Зачем тебе это дерьмо? Журналисту ясно, что сейчас, пока ругательства не записываются, нужно продолжать выдавливать информацию. - Хочу понять, что заставляет тебя драться и побеждать. - Он знает, как изменить тон. - Кровь, сопли, страдания и унижения меня не интересуют. Я не пишу в "Ридерз Дайджест". - Что это за хрень? - "Ридерз Дайджест"? - переспрашивает Чанмин. - Это журнальчик для добропорядочных американцев, у которых слишком скучная жизнь. Набитый историями вроде твоей и преодолением жизненных трудностей. Джеджун смеется. Неожиданно для журналиста. - Еще раз последний вопрос, - просит он. Сдерживает смех, облокачиваясь на стойку локтем и подпирая ладонью голову, и сам включает диктофон. - Что заставляет тебя драться и побеждать? - Чанмин старается не улыбаться, но у Джеджуна, оказывается, очень заразительный смех. - Чтобы иметь то, что хочешь, нужно драться, чтобы это отнять. А потом снова драться - защищать то, что имеешь. Ты будешь драться всю жизнь, это неизбежно. При таком раскладе я предпочитаю получать удовольствие от процесса и побеждать. Я хочу этого. - После таких слов все женщины, которые до сих пор не очарованы, должны быть у твоих ног. - Им не стоит так торопиться. - Почему же? Разве не это мечта каждой женщины? Джеджун выключает диктофон и снова растягивает губы в холодной улыбке. - Я не собираюсь заводить отношения. И ты, конечно же, хочешь узнать причины? У Чанмина есть несколько догадок по этому поводу. Но он просто кивает. - Хочу. Я для этого и приехал. - Рано или поздно мне вышибут мозги или сломают позвоночник... Или еще что-нибудь. Неплохая перспектива для моей будущей семьи, а? - Рано или поздно каждый может заболеть раком или попасть в автокатастрофу... - парирует Чанмин. - А настоящая причина? - Мне сказать, что у меня не стоит на женщин? Или вообще? - ухмыляется Джеджун, и журналист понимает, что выбрал верную тактику. Втянул Джеджуна в бой. Главное - не поддаваться на провокации и не пропускать. Тот будто специально поддевает пальцами браслет на левой руке, смотрит чуть искоса и улыбается, показывая зубы. Его лицо при этом почти не меняется. "Трахнуть бы тебя, - думает Чанмин. - Вот прямо так, у стойки, сзади... Держать за волосы и трахать... " - Скажи. Это все равно не войдет в статью. - Тогда зачем тебе это? Следующий вопрос, а то мы сегодня не закончим... - Джеджун выпрямляется, отбрасывая волосы назад. Чанмин нажимает клавишу, запись продолжается. - Никому не нужно мое мнение о тебе. Оно у каждого поклонника имеется. А вот твое собственное - это другое дело... Можешь описать себя одним словом? - Ммм... - Джеджун задумывается. - Я неудобный человек. И соперник неудобный. - Чем именно? Ты много добился и при этом не обламываешься помочь сестре... - Это пока мне нечем заняться, - прерывает его Джеджун. - В баре проще пойти и взять самому, чем ждать, пока тебе принесут. - Так и чем же "неудобный"? Джеджун долго молчит. Отпивает глоток, смотрит на Чанмина, на бумажки с вопросами, хмурит брови. Раздумывает. В том числе и о кредите доверия, - понимает Чанмин. И уже ждет спокойного: "Следующий вопрос..." - Я отвечу. Я всегда ставлю свои интересы на первое место. - Он нажимает паузу и, не убирая с диктофона руки, продолжает, облокотившись на стойку и сократив расстояние: - Женщина, которая имела глупость родить меня, быстро поняла это. Страна, в которой я родился, предпочла отправить меня подальше под предлогом того, что здесь мне будет лучше. Приемный отец сбагрил обратно в Корею, как только появилась такая возможность. Корейский менеджер пытался накачать меня разной дрянью, и в итоге сплавил в Японию. Как только в ММА стали драться "мухи", японское агентство было счастливо избавиться от меня и вдобавок хорошо подзаработать. Достаточно? - Это звучит так, будто ты много путешествовал, - Чанмин слегка ухмыляется, и видит, как быстро остывает его собеседник. - Это просто для того, чтобы ты вычеркнул половину своих вопросов. Сегодня я хочу выпить и расслабиться. Чанмин трахает его в тот же вечер, на столе в прохладном зале, где встретился в ним в первый раз. Джеджун руками подтягивает колени к груди и закрывает глаза. Безмятежное выражение исчезает с его лица только на несколько секунд оргазма - он зажмуривается, черты искажаются, и это больше похоже на гримасу боли. Чанмин продолжает, глядя на его лицо. Он даже не может вспомнить, как все случилось. Кажется, Джеджун просто некоторое время провоцировал его, сам задавал не в меру прямые вопросы, и последним: "Хочешь меня? Хочешь - бери, я уже говорил..." После Джеджун быстро и небрежно натягивает штаны, садится и ставит одну ногу на диван, укладывая голову на колено. - Ты гребаный романтик, Шим Чанмин-ши, - тянет он насмешливо, и Чанмин сразу ясно понимает две вещи. Эта фраза означает: "Не прикидывайся крутым, на всех плевавшим журналюгой, я тебя насквозь вижу. Но на всякий случай участие свое засунь себе в задницу." Второе - камеры точно есть. Это объясняет, почему он так легко позволил Чанмину трахнуть себя, и это снова заводит. - Я готов поспорить, что в Нью-Йорке ты найдешь какой-нибудь занюханный караоке-бар и споешь сопливую балладу. И тебе жутко захочется подрочить прямо там... - Ты этого хотел, - Чанмин пожимает плечами, интонация неопределенно-вопросительная. Джеджун широко ухмыляется. - Это не все. Еще я хочу, чтобы ты спел для меня... - он берет микрофон и, обнимая сзади, подносит ко рту журналиста, второй рукой грубо залезая в джинсы. Чанмин, не сдержавшись, выдыхает. Усиленный микрофоном звук разносится по залу, многократно увеличивая возбуждение. - Давай, спой для меня, - приговаривает Джеджун и невнятно ругается на всех известных ему языках, толкаясь и укладывая его грудью на стол. Чанмин на каждом выдохе то выдавливает, то выбивает из себя по слову из той самой баллады в лежащий рядом микрофон. - Су-ука... - задушенно стонет Джеджун, снова кончая первым. Второй раунд тоже остался за журналистом. Через день приезжает Микки - лохматый и тонкорукий, немного не от мира сего. Лучший фотограф. Первая фотосессия - в зале, во время тренировки. "Я здесь тихонечко, не обращайте на меня внимания," - говорит он Джеджуну, но уже через минут пятнадцать лезет ему камерой прямо в лицо. Во время серии высоких ударов ногами Джеджун чудом останавливается в каких-то паре дюймов от бестолкового фотографа и произносит достаточно громко, чтобы услышали и тренер, и менеджер, и Чанмин: - Если я разобью твою камеру или твой нос, платить не собираюсь. Микки что-то успокаивающе бормочет и жестикулирует, отходя на безопасное расстояние. Чанмина всегда смешит его привычка во время съемки негромко приговаривать что-то вроде: "Ай, как хорошо..." или "Умничка моя..." Черт его знает, к кому он обращается - к камере или к модели, но в случае Джеджуна это уже даже не просто забавно. Чанмина разбирает смех. Чтобы не заржать в голос, он тоже старается не обращать внимания на Микки, и смотрит на Джеджуна. В углу зала разогревается белый американец - спарринг-партнер. На шее сзади татуировка - 歩, "преимущество", выбритые виски, с виду мягкое, податливое тело с не слишком рельефными мускулами. Совершенно типичная фигура. Джеджун легче него, и выше на пару дюймов, причем вся разница в росте - в длине ног. Чанмин отмечает, что, возможно, из-за слишком тонкого и визуально хрупкого сложения движения Джеджуна часто кажутся неустойчивыми и неуравновешенными, а рельефные мышцы выглядят напряженными всегда. И правда, неудобный соперник. Микки ищет, куда бы забраться повыше, натыкается на стремянку и так радуется, что Чанмин трясется от смеха. Позже Джеджун рассматривает снимки и говорит фотографу: - Как ты еще живой? Вообще ничего вокруг не видишь? Это звучит как комплимент. Чанмин думает о том, что картинки у людей вызывают больше эмоций, чем любой текст. Не то чтобы это его расстраивало. Совсем немного. Фотографии и правда отличные. Стремительные, опасные. На одном крупном плане в глаза Джеджуна попали странные отсветы, похожие на разлитую ртуть. Вечером они добивают оставшиеся вопросы, потягивая ананасовый сок со льдом все в том же пустом зале. Чанмин украдкой ищет камеры. Джеджун, заметив это, усмехается, опустив глаза. "Компромат - это все хрень. Ты сам будешь смотреть, как я тебя трахаю", - думает Чанмин. В этот раз он берет Джеджуна так, как хотел: поставив на колени на сиденье дивана, лицом к стене, накручивая на пальцы его волосы и запрокидывая его голову. Кусает, впивается ногтями, стараясь оставить следы. Джеджун выдыхает грязные ругательства, но не сопротивляется - даже когда Чанмин закрывает его рот ладонью. Тогда он просто зажмуривается и дергается, сжимаясь. "Да он просто чертов мазохист!" - запоздало доходит до Чанмина, но теперь кажется, что он понимает о Джеджуне больше. И одновременно вообще ничего не понимает. Одевшись, они продолжают, будто ничего и не было. Возможно, если они еще встретятся, так же выпьют немного и обязательно повторят. Это притяжение на каком-то животном уровне. - Похоже, удача на твоей стороне. Ни одной серьезной травмы за довольно большой срок... Это действительно удача или есть какой-то секрет? - С моей стороны было бы опрометчиво получать глупые травмы, - уклончиво отвечает Джеджун, залпом допив бутылку спрайта. - Я осторожен, и серьезно отношусь даже к мелочам. Борьба становится все менее травмоопасной, но более техничной и зрелищной. - Можешь дать совет тем, кто хочет просто держать себя в форме? - "В форме"? Это как? Если есть такая потребность, то никакие советы не нужны, человек сам делает это. Что-то вроде голода или инстинкта самосохранения... Если же нет - то никакие советы не помогут. Можно купить абонемент в клуб, надрываться, сгоняя жир, а потом сожрать столько, сколько твой желудок в состоянии вместить. Ни то, ни другое не принесет пользы. - Сизифов труд, - кивает Чанмин. - А? - Джеджун, похоже, и понятия не имеет о мифологии. Он замолкает. - Типа того. Мои ответы тебя не устраивают? - спрашивает он вдруг, но без всякого вызова. - Это твои ответы. Устраивают они меня или нет - это неважно. Да и тебе должно быть плевать. - Конечно, - равнодушно соглашается Джеджун. Чанмин чувствует, что здесь что-то не то. - Послушай, я могу тебе примерно рассказать, как будет выглядеть статья... - Он переворачивает скрепленные степлером листы. На обратной стороне последнего из них мелким торопливым почерком записано два последних вопроса. Быстро рисует несколько кривых прямоугольников, парами. - Первый разворот - слева фото, как на обложке. Думаю, завтра мы его и сделаем. Справа - коротенькое вступление и само интервью. Все, что я напишу, ты сможешь прочитать... если хочешь, даже могу дать наброски, но не сегодня... Дальше - профайл и снова фото с цитатами. Три образа... - Ты будешь записывать дословно? Это будет нормально читать на английском? - Это будет идеально. Черт, я пишу о человеке, который хрен кому отдаст свой титул или позволит другим решать, кем и каким ему быть! Джеджун молча смотрит на него, чуть прищурив глаза. Чанмин задает последний вопрос, но не говорит, что это последний. И не сразу понимает, что вот так этот парень улыбается. Может быть, именно поэтому фотосессия с специально снятом доме, в дорогих костюмах на дорогих диванах, вышибает из него дух. Чанмину не обязательно присутствовать на ней – мало того, он полночи копался в аудиозаписях и старался сохранить стиль, - но он тащится туда, сонный и вымотанный. Микки восторженно ловит солнечный свет на ресницах Джеджуна, а Чанмин думает о том, какого черта Hero JJ затеял эти игры с журналистом. Любит рисковать? Да уж точно нет – он расчетливей своего менеждера. Каждая его откровенность похожа на пробный удар. Ищет слабые места, проверяет на прочность. Зачем? Макс Майнд никогда не писал гадостей или душещипательных статеек. Ничего яркого, ничего личного, его даже критики не знали. Тем и ценен. Чанмин ловит себя на том, что пялится. И каким-то шестым чувством ощущает движение воздуха и напряженность. Они еще не закончили. Стилист вытаскивает концом расчески тонкие прядки из небрежно собранной прически Джеджуна, обводит в воздухе овал лица, укладывая их. Чанмин вспоминает, как касался его губ, зажимая рот и останавливая поток ругательств. И сразу, без перерыва, жалеет, что Микки не приехал раньше и не снял Джеджуна в баре, набивающего холодильник дешевым пивом. Сразу после съемки он подходит к Джеджуну. Тот совершенно не стесняется переодеваться в открытую, но Чанмин не рассчитывает просто смотреть на это. - У меня остался еще один вопрос, - говорит он. Джеджун понимает: насмешливо улыбается и ослабляет узел галстука. - Тут все утыкано камерами. А ты гребанный… - Романтик? - Эстет. Бля… - Он смеется и идет в машину. Костюмы для фотосессии все равно никому уже больше не нужны, и Чанмин по одной отрывает пуговицы на рубашке, оголяя его грудь. - Сколько женщин у тебя было? – обворожительно улыбаясь, спрашивает он. - Бля… - Джеджун выдыхает сквозь зубы. – Меня достали твои вопросы. Как тебя заткнуть? И Чанмин сам показывает ему надежный способ – расстегивает ширинку и отсасывает прямо там, согнувшись на сиденье его тесной спортивной тачки. Техасский шик, черт бы его побрал. На следующий день у них не так много времени. Чанмин проверяет еще раз свои наброски, Джеджун, нагруженный подносом с чистой посудой, пинком открывает двери и втискивается туда спиной. Микки ловит моменты: полотенце на плече, струйку воды из-под крана и стакан в руке, совок с кубиками суперэкономичного льда. Джеджун одет в те же черные спортивные штаны, в которых Чанмин увидел его здесь впервые. - Это уже окончательный вариант? – спрашивает он. Пока он читает, Чанмина вдруг смешит мысль о том, что вчерашнее произведение стилистов у него на голове ничем не отличается от того небрежного хвоста, что он пять минут назад собрал пальцами без всякого зеркала. - Нет, но вряд ли что-то может сильно измениться. Разве что ты захочешь ответить на какой-то вопрос по-другому… Джеджун отрицательно качает головой. У Чанмина снова возникает иррациональное ощущение незаконченности, но это уже точно конец. Машина на парковке, сумка в багажнике. Прощаясь на улице, под жестоким уже солнцем, Джеджун только усмехается в ответ на формальную благодарность и жмет ему руку. Сегодня он особенно неразговорчив. И, уже собираясь уйти, вдруг запускает пальцы в волосы. - Я не все сказал… Насчет удачи и травм… Удача – это то, что в официальных боях их не было. То, что происходит на тренировках, легко скрыть. Глупо давать соперникам знать твои слабые места. - Ты хочешь, чтобы я это написал? - Нет. Чанмин молча кивает и садится в машину, гадая, зачем тогда он это сказал. Через десять дней Чанмин отправляет ему мейл с готовым текстом, приписав в конце на хангыле: "Спасибо. Если я где-то сделал ошибку - скажи, еще есть время поправить. P.S. Фото, на мой вкус, слишком сексуальные для мужского журнала." Через пять с половиной часов он получает ответ: " Нашел редактора.. Не буду ничего исправлять, это твоя статья. В Нью-Йорке что, нет караоке-баров?" Чанмин смеется вслух и гуглит "норебан в Нью-Йорке". Тем же вечером едет туда, отправив Джеджуну короткое сообщение: "Ты можешь попросить у меня песню. Ту, или другую." Ответа нет. "Проще взять самому, чем просить..." - вспоминает Чанмин. В пустом зале, не таком большом, но с почти такими же красными диванами, он устанавливает камеру и расстегивает рубашку, размышляя о том, что Джеджун, наверное, никогда даже не думал о том, что можно просить и получать то, что хочешь. Никто не давал ему повода так думать. Потом вспоминает его на коленях, запрокинутую голову и голые плечи, покрытые татуировками. Находит ту самую "сопливую" балладу и поет так, что почти задыхается в конце, а потом долго сомневается, стоит ли отправить это видео Джеджуну. Отправляет с припиской: "Наслаждайся!", удержавшись от издевательского смайла, и лжет себе, что это всего лишь ответная колкость. После выхода майского номера он позволяет себе еще одну выходку: маркером пририсовывает Джеджуну где рожки и хвост, где кошачьи уши с усами, зачеркивает цитаты на страницах с фотографиями, и пишет вместо них то, что не осталось ни в аудиофайлах, ни в набросках - только в памяти, дословно. Большой бумажный конверт, намертво заклеенный желтой лентой DHL, отправляется в Хьюстон, штат Техас. Через пару дней он получает мейл с двумя предложениями: "У тебя хорошая память, Шим Чанмин. Но никакого воображения." И еще один, через десять минут: "Отличная работа." Через полтора месяца он приезжает в Вегас на титульный бой Джеджуна. Билет в вип-зону стоит диких денег, а букмекерские сайты падают один за другим. Чанмин видит очереди, выстроившиеся в ожидании ставок, и тьму назойливых неопрятных парней, предлагающих билетик на бой за совсем уж неприличную цену. За два часа до начала боя он показывает бедж здоровенному черному охраннику у входа, десять минут ждет подтверждения аккредитации, и его пропускают в раздевалку. Джеджун встает ему навстречу. Чанмин еще не знает, что две недели назад он получил травму. Да, глупую травму на тренировке - выбил колено, и до боя тренировался только три дня, и то в щадящем режиме. Об этом знают только его тренер, врач и менеджер. Но сейчас все в порядке. Его плечи еще кажутся влажными от крема, волосы завязаны в тугой хвост и тоже шелково блестят. - Решил взглянуть, как это происходит на самом деле? - напряженно улыбается он. Чанмин пожимает плечами. Мог бы сказать, что не пропускал еще ни одного боя с его участием, но это было бы неправдой: два боя он смотрел онлайн, в заваленном бумагами офисе. - Или просто захотелось оторваться в Вегасе? Какие планы? - Посмотреть, как ты полезешь на сетку со своим поясом, - легко улыбаясь, перечисляет Чанмин. - Потом потолкаться в толпе, просочиться в раздевалку и задать тебе пару дебильных вопросов о турнире и этом, как его... - Он щелкает пальцами, прикидываясь, что не может вспомнить имя его соперника. - Доусоне, ага. Потом напоить тебя текилой до бессознанки, и, раз уж мы в Вегасе, обвенчаться в одной из этих церквей. А потом... - он наклоняется ближе: - А потом снять самый пошлый и самый розовый номер в мотеле и трахнуть тебя на этой здоровенной кровати... - Засунь свои фантазии себе в задницу, Шим Чанмин, - Джеджун смеется и тычет его кулаком в грудь. Чанмин сгибается и прикрывается, как от удара. "Поцеловать тебя в губы, даже если они после сегодняшнего боя будут разбиты в хлам..." - И это тоже, - уже совсем близко наклоняется к его уху и откровенно понижает тон. - Если ты захочешь... - Он не дает Джеджуну возможности среагировать на двусмысленность, смотрит вопросительно и получает молчаливый ответ. - Сначала тебе придется уложить этого, как его... Я подожду там, - он кивает головой на дверь и выходит. В первом раунде Доусон получает рассечение, но здорово прикладывает Джеджуна о мат. Ему тридцать четыре, большой опыт, и в прошлом - титул чемпиона среди суперлегковесов. По прогнозам шансов на победу у Джеджуна намного меньше, чем во всех прошлых поединках. Зал недовольно скандирует: "ДжейДжей!" - ставки на его победу нокаутом были один к пяти с половиной, Чанмин уловил краем уха, пока шатался возле Гранд Гарден. Во втором раунде Джеджун двигается легко, пружиня, как кошка перед прыжком, больше действует руками и избегает клинча. Чанмин начал бы нервничать, если бы на месте Джеджуна был кто-то другой, но это его тактика. При его весе невыгодно переводить бой в партер. И в конце первой минуты он подпускает лоснящегося, как подтаявший шоколад, Доусона, на нужное расстояние, резко приседает и подается назад. Слепой апперкот увлекает Доусона влево, подставляя под два коротких удара - ребром ладони по шее и коленом в грудь. И сразу же, не позволяя отлететь к сетке, Джеджун выключает его коронным киком: с разворота в прыжке, зацепляя сразу и шею, и челюсть, и ухо. Оглушенный соперник валится как подкошенный, толпа ревет, рефери, раскинув руки, бросается к нему. И даже Чанмин замечает только через пару секунд, что Джеджун не кидается добивать, а стоит на одном колене, опираясь обеими руками на мат. Оба соперника покидают октагон с помощью команды поддержки. А дальше начинается стихийное бедствие вроде торнадо: кто-то сует Чанмину пояс, оказывающийся неожиданно твердым и тяжелым, он слышит брань менеджера. "Две секунды! Суки блядские! Техническое поражение... Какая аппеляция, я их голыми руками!", и шипящее "Два миллиона... Десять восемьсот, почти одиннадцать! Чистый нокаут, какого хрена..." У черного входа их ждет вэн, светящий по кругу синим светом и разгоняющий толпу короткими взвизгами сирены. Чанмин чудом ловит в этой суматохе взгляд Джеджуна. - Твою мать... - цедит тот и отворачивается. Дальше Чанмина не пускают, и остаток ночи он проводит в баре, до тошноты набравшись текилы. Утром, очнувшись в своем номере, он обнаруживает, что его губы распухли от соли, экран телефона разбит, а джинсы на коленях грязные, будто он ползал по всему Лас-Вегасу. Он проверяет недавние вызовы, и находит недоставленное сообщение: "Ты даже не представляешь, что я поставил на тебя! Найду и придушу..." Потом включает телевизор и узнает, что победа Джеджуна засчитана, пояс остается с ним, но только до следующего поединка. Если он не сможет принять бой, претендентом на титул чемпиона станет тот мексиканец, проигравший ему на второй минуте и только и мечтающий о реванше. Букмекеры платят один к четырем с половиной за победу и один к семи за победу нокаутом. "Не одиннадцать... Четырнадцать миллионов", - с чего-то вспоминает Чанмин. Окончательно протрезвев, он ищет нужные телефоны, но отвечает ему только администратор караоке-бара в Хьюстоне - и то не может сказать ничего полезного. В Вегасе жара, рейсы в Хьюстон Джордж Буш задерживаются на неопределенное время из-за предупреждений об урагане. У Чанмина ощущение, будто он попал на чужую планету. В Нью-Йорке дождь и прорва дел, он сливает встречу, получает выговор и и снова атакует список нужных номеров. После сдачи номера Чанмин выбивает себе четырехдневный отпуск, сославшись на усталость и тыча редактору на свои ошибки. Макс Майнд не делает ошибок - а если делает, то это уже серьезно. Он едет в аэропорт прямо из офиса, но все равно опаздывает на ближайший рейс. В Хьюстоне сумасшедшая жара и толпы шатающихся по улицам фриков. Чанмин, полдня без толку проболтавшись по городу, едет по адресу, который ему все-таки назвала неприветливая сестра Джеджуна. В огромном квартале, который целиком занимает медицинский центр, он удивительно быстро находит и нужный корпус, и нужный этаж. Его пропускают, даже не проверив содержимое дорожной сумки. Джеджун играет в PSP. Машинально оборачивается на открывшуюся дверь и тут же возвращается к игре, выругавшись сквозь зубы. Чанмин осматривается и проходит к окну. Садится на диван, ставит рядом сумку и рассматривает Джеджуна. Покрывало смятым валяется в ногах. Он одет в серую майку и все те же свободные черные штаны, его плечи приподняты и напряжены, выпирают кости. Чанмин не может вспомнить, было ли так раньше или он похудел. После сигнала окончания игры Джеджун наконец обращает на него внимание. Никакой радости на его лице не видно, но Чанмин улыбается, как и положено при встрече. Возможно, его улыбка в данной ситуации выглядит довольно идиотской. - Какого черта? - устало спрашивает Джеджун. Чанмин улыбается еще шире. - Ты думал, что я буду охрененно рад тебя здесь видеть? - Да! - Чанмин срывается и повышает голос. Он ожидал неловкости, но слишком устал за последнее время, чтобы еще и выслушивать это дерьмо. - Я думал, ты будешь так счастлив, что упадешь передо мной на колени и отс.. - Он осекается, увидев, как Джеджун меняется в лице, и мгновенно остывает. - Извини. - Джеджун презрительно хмыкает, избегая его взгляда. - Мне правда жаль... - еще тише произносит Чанмин. - По крайней мере ты должен был неплохо заработать, как бы ни ставил... Чанмин чуть не роняет челюсть, а потом понимает, что одна из пьяных смс-ок все-таки дошла. - Я не ставил на тебя ни цента. Джеджун вскидывает брови. "Он был уверен, что я поставил кучу бабла, - думает Чанмин. - Сейчас он обзовет меня идиотом еще раз, и будет прав. Таких коэффициентов просто не бывает..." - Очень зря... - произносит он и надолго замолкает. Чанмин роется в сумке, достает яблоко и купленную в автомате внизу бутылку воды. Кидает яблоко в Джеджуна, открывает бутылку и обливается, уворачиваясь от ответного броска. - Ты не против, если я переночую тут? И в душ бы неплохо... - интересуется он, вытирая воду с подбородка и стряхивая капли с кожаной обивки дивана. - Наглый, как журналист... Кто тебе позволит? Это госпиталь, придурок... - А я спросил и мне разрешили, - довольно сообщает ему Чанмин, снова копаясь в сумке. - У вас тут какой-то фестиваль фриков, все отели забиты. Люкс за три сотни меня не прельщает. - Фестиваль фриков? В Техасе? - Джеджун недоверчиво хмурится. - Не веришь? Сходим посмотрим? - Какой тонкий юмор, - ядовито начинает Джеджун, но Чанмин достает лэптоп и садится рядом. Набирает "фестиваль, Хьюстон", и демонстрирует ему картинки. Когда Джеджуну приносят обед, он опять начинает язвить насчет того, что в этом отеле ресторан не самый крутой, но некоторым так вообще обедов не положено. На что Чанмин не считает нужным отвечать, а просто идет и покупает внизу курицу с печеным картофелем и пару гамбургеров, узнав по пути, что никаких процедур у Джеджуна сегодня больше нет. Курица в хрустящей панировке горячая и сочная, а в сумке четыре банки холодного пива. Он действительно жутко проголодался. - Если ты так и не понял, то еще раз повторю: это не отель, а госпиталь. Тут запрещено пить. - Джеджун косится на закрытую банку, стоящую на столе, и по отстраненному тону понятно, что пива ему тоже хочется. - Да ладно, - отмахивается Чанмин, отхлебывая большой глоток и жмурясь. Он встает и делает три шага до кровати, протягивая ему пиво. Джеджун тянет руку, но Чанмин сначала демонстративно открывает банку, а потом уже отдает ему. - Это как раз тот случай, когда проще попросить, - серьезно говорит он. Джеджун прикидывается глухим, и вообще делает вид, что Чанмин незаметный, как стеклянная дверь. "Пусть выделывается сколько влезет, - думает журналист. - Нет, действительно похудел. И волосы отросли - тогда, две недели назад, это было незаметно. Обычно он спокойней..." Он находит в своей бездонной сумке пакетик шоколадок с мягкой карамельной начинкой и поедает их, закинув ноги на подлокотник дивана. Предлагает Джеджуну, но тот морщится. - Как хочешь... - беззаботно отзывается Чанмин, чавкая липнущей к зубам карамелью, запивает ее пивом. Складывает обертки вчетверо, а потом в восемь раз, и собирает из них почти правильный восьмиугольник. Шоколад подтаивает от тепла пальцев, это неприятно. Чанмин подкрадывается к Джеджуну, поднимает столик у кровати и кладет на него свое дурацкое оригами, а в его центр - развернутую шоколадку. - Ешь, - капризным тоном приказывает он. Джеджун снова отвлекается от игры, многословно ругается и бросает PSP на кровать. - Я не ем это дерьмо. - Ешь, - повторяет Чанмин. Колкости ему надоели, человеческого отношения Джеджун не понимает, поэтому остается быть полным придурком. - Ааа... Давай, - он сам берет шоколадку и подносит к его рту. Джеджун сжимает губы и отталкивает его руку. Чанмин обиженно вздыхает и кладет шоколадку обратно. Вечер проходит в молчании, только Джеджун бормочет какие-то невнятные ругательства, терзая свою игрушку. "Из нас вышла бы самая идиотская пара, - думает Чанмин. - Хотя в Вегасе бывают и похлеще." Чанмин засыпает на диване, переворачивается набок и просыпается оттого, что книжка падает на пол. Уже темно, только над изголовьем кровати горит неяркий свет. Чанмин понимает, что пропустил ужин, и даже не представляет, сколько сейчас времени. Он встает и подходит к Джеджуну, смотрит на его спокойное лицо: приоткрытые губы, рассыпавшиеся по подушке волосы. "Слишком контрастно... "- пролетает в голове. - Я не удивлюсь, если ты мне врежешь... - шепотом произносит он. То ли ему кажется, то ли веки спящего вздрагивают. И Чанмин иррациональным чутьем дикого зверя ощущает, что за последние несколько часов многое изменилось. Он уезжает рано утром, оставив на диване еще один пакетик шоколадок Hershey и чувствуя себя отдохнувшим, как после отпуска на побережье. Следующую пару дней Чанмин проводит в поисках удаленной работы. Затем возвращается в Нью-Йорк и договаривается с редактором о том, что будет вести колонку спортивных событий. Он теряет в деньгах, но получает кучу свободного времени и заверения в том, что в любой момент может снова претендовать на свою должность. Две недели ему требуется для того, чтобы собрать вещи, уладить все дела и подписать договор с риэлтером. По его звонку агент начнет подыскивать арендаторов. Он опять торчит в аэропорту из-за плохой погоды в гребанном Техасе, где никогда не бывает все как надо. Но воздух там даже в жару чистый и вкусный, как родниковая вода. Бросив дорожную сумку в мотеле, он без звонка заявляется в караоке-бар. Хмурая кореянка средних лет, совершенно непохожая на Джеджуна ни лицом, ни повадками, показывает ему на одну из дверей. Чанмин просит, настаивает, почти умоляет, и она дает ему магнитный ключ и рацию, прибавив, что за его здоровье владельцы заведения ответственности не несут. "С чего бы это?" - хочет возмутиться Чанмин, но вовремя затыкает себя. Законы штата - это одно дело, а вот если кто-то нарывается на неприятности... Она права, конечно. Но Чанмин на нее злится, хоть и ожидал чего-нибудь в этом духе. Он думает, что неплохо было бы дернуть для храбрости, потому что понятия не имеет, как ему следует действовать. Говорить, или просто напиться тоже, или что-то еще... На вызов он отвечает только невнятным хмыканьем. Голос Джеджуна тоже отвратно искажается, Чанмин разбирает только "соджу" и "два". Где у них соджу, он не знает. Поэтому берет четыре холодные банки Хайнекена и идет туда. Джеджун открывает ему сам, а вот вместо приветствия Чанмин получает удар в челюсть и и угрюмые извинения, которых почти не помнит. Выпавшая банка укатывается под стол, останавливается возле ножки и тихонько шипит, пуская пенные пузырьки. Чанмин теряет ориентацию в пространстве, голова звенит, и он ничего, совсем ничего не может сообразить. Он хочет потрогать онемевшее место, но в руке оказывается еще одна холодная банка, и он шарахается, натыкаясь спиной на дверь. - Эй! - Джеджун подхватывает его и ловит взгляд. - Эй, ты в порядке? Слышишь меня? Вот бля... Зачем так-то? - бормочет он, отнимает у Чанмина пиво и ставит на стол. А потом аккуратно ощупывает его лицо. Это не больно. Чанмин же трогает языком зубы и ему кажется, что сказать что-то внятное у него не получится. - Ммм... - пробует он. - Все нормально... - Выходит вполне членораздельно, и гудение постепенно проходит. На его месте разливается горячая боль. - Перелома нет. Извини, - снова повторяет Джеджун. Он не так уж пьян. "Скорей всего, он вообще не умеет напиваться", - к этому выводу Чанмин приходит только сейчас. - Какого хрена ты опять здесь? Приезжаешь, уезжаешь, когда тебе приспичит... - Давай выпьем? - криво улыбается Чанмин. - Скажи, ты ведь рад? Ты очень расстроился, когда я уехал? Или разозлился? - Ты сам-то веришь в то, что несешь? - Джеджун открывает банку и дает ему. - Верю. Я знаю. - Кто тебе сказал? Ты... - Гребанный романтик? - Наивный придурок. Это все нереально... Когда ты уедешь теперь? - Понятия не имею, - честно отвечает Чанмин, осторожно отхлебывает пиво и прикладывает банку к челюсти. В первый раз они просто пьют и разговаривают. Чанмин не хочет сейчас никакого спонтанного и грубого секса, Джеджун же ведет себя так, будто этого вообще никогда не было. Он часто хмыкает, раздумывая над словами, и сам приносит еще пива. И соджу. Они закусывают кимчи и холодной курицей, заворачивая ее в листья салата, а Чанмин еще и шоколадкой, прихваченной в баре. - Только в Техасе салат такой гигантский и продается в больших горшках, как розы. И стоит столько же, - говорит Джеджун. - У меня теперь много денег, - продолжает он после паузы, растягивая уголки губ в невеселой улыбке. - Больше, чем ты думаешь. - У меня есть версия. Четырнадцать миллионов? - будто бы наобум предполагает он, но Джеджун догадывается. - Нет, поменьше. Чуть больше десяти. Но это все равно... Оказывается, если не язвить, не прикидываться кем-то, то им интересно. Джеджун с ощутимым омерзением рассказывает о совсем молодых парнях в Корее и в Японии, которых подсаживали на разную химическую дрянь, пичкали "традиционными народными" гадостями. Чанмин признается, что не смог сказать отцу о том, что сменил имя и фамилию, и каждый раз обещает приехать в Корею, хоть никогда даже не собирался. - А знаешь, что я хотел по-настоящему тогда, в Вегасе? - Ммм? - Джеджун мрачнеет. - Поцеловать тебя, - заплетающимся языком выговаривает Чанмин. Джеджун хохочет, заразительно и звонко. А Чанмину больно даже улыбаться. Джеджун вдруг перестает смеяться и смотрит в глаза, прямо, как на интервью. - Хочешь - делай. Сколько раз говорить? Когда ты приехал сюда, не спрашивал... Чанмину кажется, что вот он, тот момент. Джеджун застывает перед ним, спокойно моргает. Ждет. - Челюсть болит... Джеджун улыбается одними глазами - так, как это умеет только он. Еще раз извиняется, а потом пальцами осторожно проводит по его губам. Они ложатся спать прямо здесь, в баре, в маленькой комнатушке с брошенным на пол матрасом. Проснувшись, Чанмин хочет пить. Но лежит, не шевелясь. Джеджун мерно дышит ему в затылок. В один из будних дней они едут в супермаркет на красной пижонской машине Джеджуна. Чанмину позарез требуется забить холодильник в новом доме, и еще купить кучу нужной хозяйственной ерунды. Еще ему хочется есть прямо сейчас, но на улице слишком жарко, а во внутренней части фудкорта расположились шумные подростки, кидающиеся картошкой, и мамаша с тремя одинаковыми, как детальки Lego, белобрысыми мальчишками. Джеджун есть не хочет, поэтому они складывают зеленые пакеты в багажник, и Чанмину приходится одному топать обратно за едой через всю парковку. Вернувшись, он видит, что Джеджун развалился на капоте своей тачки, нацепив очки и поставив ноги в шлепанцах на бампер. - У тебя вместо желудка черная дыра, - говорит он, оценив размеры бумажного пакета с едой. - Это не мне нужно набрать десять фунтов, - возражает Чанмин, шурша пакетом. Джеджун откидывается на спину и подкладывает руки под голову. - Ладно, восемь... Шесть... - В меня это не влезет... Чанмин вместо ответа начинает раскладывать гамбургеры и коробочки с наггетсами у него на животе. - Все отлично влезет. Если тебе попадется Родригес, как ты собираешься свалить эту кривоногую тумбочку? Он же в мат корни пускает... - Фу... Теперь мне вообще есть не хочется. И оставь уже Родригеса в покое, я не собираюсь с ним драться. - Коробка и завернутый в бумажку гамбургер сваливаются, когда он говорит. - А, ну да, конечно... - разочарованно бубнит Чанмин, разворачивая гамбургер. - Шим Чанмин, тебе не надоело это дерьмо? - Джеджун закрывает глаза - это видно даже сквозь затемненные стекла очков. - Надоело. Ненавижу твой поганый рот, который открывается только затем, чтобы сказать очередную дрянь, - с чувством высказывается он. Джеджун приподнимает голову, чтобы выругаться поэффектнее, но Чанмин, улучив момент, затыкает ему рот специально подготовленным гамбургером и отбегает на безопасное расстояние. Через пять минут они препираются по поводу сырного соуса, через два часа смотрят бой Родригеса с тем русским. Он высокий, поджарый, с презрительно опущенными уголками губ и жестоким взглядом. Родригес держится два раунда. Русский по кличке Андроид становится наиболее вероятным соперником Джеджуна. При условии, если он вообще будет драться, конечно. А тем же вечером в гараже Чанмин, голым телом распластанный на теплом еще металле, скребет ногтями по капоту, зажмуриваясь изо всех сил. "Дрянь такая, ты специально это делаешь, - думает он. - Ничего, когда-нибудь я трахну тебя на кровати, когда-нибудь..." А потом Джеджун поднимает его и прижимает спиной к груди. Он и груб, и осторожен одновременно, когда поворачивает к себе лицом и впивается в губы. Его глаза закрыты. "Уже близко", - понимает Чанмин. - Спроси... Ты ведь хочешь что-то спросить? - говорит он позже, сидя в одних шортах на ступеньках. Небо чистое, звездное, цикады заглушают разговоры на соседнем дворе. У Джеджуна классный дом, типичный техасский дом с добротной мебелью, оставшейся от прежних хозяев, и обустроенным убежищем в подвале. - Спроси, - предлагает Чанмин еще раз. - Я отвечу. Джеджун пожимает плечами. Долго молчит, усмехается сам себе. - Нет смысла, - наконец произносит он и снова замолкает. - Откуда ты знаешь? Пробовал? - Ночью все проще. Поэтому Чанмин старается развести его на откровенность. По одному взгляду искоса становится ясно, что пробовал. - Значит, неверно задал вопрос. Переформулируй и спроси еще раз. - Ты гребанный гугл? Чанмин беззвучно смеется. Он догадывается, о чем речь. Ясно, что Джеджун не станет спрашивать это сейчас. Возможно, позже. Возможно, не прямо. "Зачем я тебе?" - такое сложно спросить прямо. Он каждый день придумывает новые ответы, но все они просто не те. Весь следующий месяц Чанмин обустраивает свой дом, будто собрался там состариться, работает урывками, тратя на это в среднем по три часа в день. Джеджун тренируется ежедневно, утром и вечером, по сложной системе. После вечерней пробежки Чанмин, тяжело дыша ртом, сдается. - Хватит. Я хочу пива. - Слабак. - Джеджун шлепает его мокрым полотенцем и льет себе на шею воду из бутылки. Чанмин не возражает, но не потому, что выдохся. Он напряженно думает о том, стоит ли сказать про полученный утром мейл с предложением работы. Слишком круто оно звучит - Men's Health. "Если он промолчит, я соглашусь, - думает Чанмин. - Если скажет, чтобы не смел отказываться, то..." Он пока ответил, что связан обязательствами по другому контракту и будет рад рассмотреть это предложение, если оно будет действительно через три недели. Поэтому сегодня можно промолчать. - Ты нахрена свой лэптоп запаролил? - подозрительно интересуется Джеджун. - Про меня что-то пишешь? Я видел папку... - Потому и запаролил. Нечего лазить в чужие записи. - Не вздумай... - предупреждает он. - И чтобы я больше тебя в зале не видел. Просил же... - Я тебя отвлекаю? Чанмин замечает, что почти перестал улыбаться. Его терзают сомнения, на каждое "если" приходится по нескольку вариантов, и еще по парочке, о которых он не догадался. Он это ощущает почти как запах тревоги, разлитый в дрожащем от июльского зноя воздухе. Охлаждаясь в кондиционерах, этот запах становится только острее. Соперником Джеджуна оказывается не Андрей Роднин, а Доусон, снова. В Атлантик-Сити они едут порознь. Чанмин делает уборку в доме, зачем-то моет машину, а потом летит в Нью-Йорк с легкой дорожной сумкой. После беседы в строгом офисе, где все кажется удивительно параллельным и перпендикулярным, он получает карточку аккредитации и тестовое задание, вложенное в последний номер журнала. Обедает в торговой галерее, полчаса проводит в маленькой туристической конторе, а потом отправляется в Атлантик-Сити, штат Нью-Джерси. Джеджун там уже четыре дня, готовится к поединку. За это время - только два телефонных разговора минуты по три: обычные фразы, никаких пошлостей и дебильных шуток. Они встречаются только за три часа перед боем, в раздевалке. Зал уже заполнен, идет представление первых участников - тяжеловесов. Джеджун выглядит как те скульптуры в туристических местах, отполированные прикосновением многих тысяч рук. Плечи, будто отлитые из неизвестного металла, блестят под холодным светом, волосы гладко зачесаны и убраны в хвост. Невозмутимая маска на лице. Чанмин не решается нарушить это состояние прострации, но Джеджун замечает его и встает. Скользнув взглядом по фигуре, останавливается на секунду на бедже, но не говорит ничего. Просто смотрит в глаза нечитаемым взглядом. - Мне посоветовали проиграть, - наконец произносит он. Тон тоже ничего не выражает. Он еще не решил. - А я поставил на тебя... - Рискованно... - осторожно начинает Джеджун, но Чанмин бросает на стол последний номер журнала Men's Health. - Ничуть. Моя ставка, - кивает он на журнал. Его изнутри бьет и подбрасывает адреналин. Должно быть, это чем то похоже на то, что испытывает Джеджун - нет, Hero JJ, - перед важным поединком. Журнал сразу открывается там, где вложены листок с тестовым заданием: короткое интервью победителя, в течение получаса после окончания поединка; два билета в Лас-Вегас с открытой датой и проспект отеля с отвратительно-розовым номером для новобрачных на обложке. – И я собираюсь выиграть все. P.S. Обязательное посещение казино, смокинги и шампанское "Crystal" по поводу очередной победы откладываются на неопределенный срок. Джеджуна передергивает от первой текилы - разбитые изнутри губы обжигает и разъедает солью. Он напивается, наверное, в первый раз до такой степени, что фигура священника мотается у него перед глазами, и фраза "в болезни и здравии" кажется жутко смешной. Джеджун честно старается не падать на Чанмина и не ржать, и даже зажимает рот ладонями, но его все равно трясет от хохота. Дальше все рассыпается и складывается снова, откуда-то выплывает воспоминание из детства: растоптанная игрушка и цветные стеклышки на асфальте. - Как это называется, Чанмин? - Что, витражи? - Игрушка... стеклышки... - Он крутит руками, прищуривая один глаз. - Калейдоскоп, что ли? Да стой ты, придурок... Повторить не получается, и это опять смешно. А самое удивительное, что номер наутро оказывается не пошло-розовым, и не блядски-красным, как в лав-отелях, а просто белым.