Запри меня в комнате, где пахнет любовью

Оказавшись дома, Тина устало приземлилась на пуф. Ей показалось, что головная боль связана с тем, что она слишком много проспала, но по дороге накатило желание вздремнуть. — Я дома, — крикнула Шинген, уже готовясь к шквалу негатива от подруги. Тихие, но быстрые шаги сразу сигнализировали о торопящейся подруги. Та выглянула из своей спальни, а после поспешила выйти полностью. Складывая руки на груди и опираясь на косяк, Кётин молчала. Домашние штаны немного спадали, оголяя животик и показывая белое белье. Домашний сиреневый топ спадал с одного плеча, показывая ключицу. Смотря на такую привычную картину, Тина слегка улыбнулась. Приключения с Раном совсем вымотали ее, а эта родная домашняя картина согрела ей душу. — Что? — усмехнулась Шинген, поднимаясь с пуфика. — То есть ты сейчас смеешь улыбаться, когда не брала всю ночь трубку, не отвечала на сообщения и вообще исчезла из поля зрения? Ты издеваешься? Грубый тон девушки ещё больше смешил Шинген. Но она смеялась не над тем, что это выглядело как-то нелепо и глупо. Она вдруг чувстовала, что после трудного вечера, хорошей ночи и напряжённого утра девушка наконец-то дома и перед ней ее потрёпанная подруга, которая активно машет руками и пытается быть серьезной. Проходя мимо разъяренной Асано, пепельноволосая чуть покраснела. Было дикое желание рассказать обо всем, но при этом не упоминать ту постельную сцену. Хотелось поделиться своими переживаниями о том, как она изменила Сакусе, но при упоминание этого парня в воздухе повисает отвратительное чувство раздражения и желание прикончить кого-то. Хотелось подробнее узнать о том, как она провела вечер с Риндо, но при этом не желает знать крупные подробности и возможной их постельной сцене. Тина была помешана на своих мыслях, игнорируя возгласы подруги, которые меркли на фоне собственных воспоминаний. Но глупая улыбка на лице не сходила до момента, пока та не уселась за стол, а подруга не села напротив. — Что за дурное выражение лица? Ты ничего не хочешь мне рассказать? — все ещё серьезно спрашивала Кётин, положив подбородок на кисти рук. — Колись, где лазила всю ночь. — Я переспала с Раном, — выдохнула Шинген, совсем не думая о правильном подборе слов. Молчать было бы бессмысленно, да и скрывать очевидные факты тоже. Кётин подавилась воздухом, нервно откашливаясь. Глаза ее округлились, а на лице читалось явное удивление и непонимание. — Что? — Я переспала с Хайтани, — вновь спокойно сказала Шинген, убирая тупую улыбку. — Завари чай, пожалуйста. Кётин моментально выскочила из-за стола и подбежала к чайнику. Теперь она горела полным желанием услышать подробности и знать все в мельчайших деталях. Глаза загорелись, а руки делали все действия непривычно быстро. — Ты прикалываешься? — рассмеялась Асано. — Как это произошло? Нервный смех, мешающийся с явным удивлением развеселил и Тину, что так упорно пыталась подобрать правильные слова. Но казалось, что все это полнейшее заблуждение. Ее разум был словно опьянён воспоминаниями о ночи. Как бы она не пыталась это убрать из своей головы, с каждым разом становилось только хуже. Рассказывая все в подробностях от самого начала, как пепельноволосая ушла от подруги, и до самого конца, как она пол часа назад распрощалась с Риндо, девушка только заливалась смехом и краской. Кётин то краснела, то не могла сдержать смеха, а при подробном рассказе о ночи совсем сошла с ума и вскакивала с места, надрывая горло визгом. Тина совсем отбросила смущения и рамки приличия, погружаясь в эти яркие воспоминания, которые так кружили голову. Ран отпечатался новым штампом в голове, немного отгоняя бывшего на второй план. Это, наверное, было самой большой проблемой в данный период. — Не загоняйся об измене, — отмахнулась Кётин, убирая пустые чашки со стола. — Вы не в отношениях, а значит и измены не было. — Легко говорить, — выдохнула Тина. — Кажется, что Сакуса уже и не так важен. — Значит тебе было достаточно одного перепихона, чтобы почти забыть этого придурошного? Боже, потрахайтесь ещё раз и о Сакусе останутся только пылинки! Шинген залилась смехом, принимая эти слова не близко к сердцу, как обычно она это делает. Было неподдельное чувство того, что эти слова могли бы быть и правдой. Мягкие черты лица старшего Хайтани маячили перед глазами. Вот его фиолетовые запавшие глаза, которые не выражают ничего, кроме усталости и нежелания что-либо делать или говорить. Но в этом взгляде она видит свое отражение: наивное, беспечное и доброе. Ее глаза выражают только боль и страдания, не смотря на позитивную маску на лице. Вся ее жизнь наполняется горечью с привкусом какого-то ядерного уксуса, который обжигает горло и заставляет хрипеть, когда она пытается оправдаться и соврать, что все в порядке. Жизнь, наполненная солью. Солью, что разъедает раны, оставляя жгучую боль. Отец, который был самым заботливым, самым чутким и понимающим ее с полуслова ушел из семьи, оставляя ее позади себя. Обрывая все связи, он оборвал нить надежды на нормальную жизнь. Позже, узнав о его смерти, Тина видела мир лишь в сером и скудном цвете. Все позитивные эмоции, моменты, воспоминания — серость и сырость. Только памятные фото их семьи были для нее в красках. Он умер от остановки сердца в больнице, когда какой-то мужик избил его на окраине города. Как оказалось, этот мужик — нынешний отчим Шинген. Мама смогла простить ему такой отвратительный поступок и живёт с ним препиваюче, пока Тина свалила из города, оборвав все связи с нынешней семьей. Потеря отца сделала ее слишком потерянной, а это переросло в доверие ко всем подряд. Наверное, страшнее этого момента в жизни больше ничего не могло бы случиться. Он умер буквально на ее руках, когда она пришла к нему в больницу одним вечером. Он лежал, чувствуя адскую боль в области груди и Шинген позвала врача, но тот не успел. Три месяца посещения психолога особо не увенчались успехом. Пустая болтовня и ее ложь, что ей становится лучше и бла-бла-бла. Только внутри остался огромный кровоточащий рубец, который никак не может зажить. Она часто вспоминала его в хорошие и плохие моменты своей жизни. Приходя на семейную могилу, она приносила бутылку виски и выпивала ее, но всегда наливала в рюмку напиток, оставляя его на надгробной плите. Трехчасовая болтня о пустом и самом важном успокаивала ее, даже если она не слышала ответа. Она знала, что отец слушает внимательно и сочувствует или радуется за нее, в зависимости от разговора. Иногда она извинялась за то, что так надъедала своими рассказами, но как только вдали каркал ворон, она смеялась и продолжала дальше. Казалось, что это отец просит продолжать, делая это знаками. И всегда, когда она уходила от могилы и направилась к выходу, дул теплый ветер. Сакуса был с ней все время, когда девушка билась в истериках, пыталась резать вены и повеситься. Он вытаскивал ее из петли, лупил по щекам и кричал о том, что нужно вернуться в реальность. Только через год он уже увидел розовый румянец на ее щеках. Как цвет кожи нормализовался, а питание стало стабильным, а не раз в три-четыре дня. Он всячески ее поддерживал, оказывал моральную, финансовую и физическую поддержку, делая это безвозмездно. Но как только Шинген вернулась в реальность, начала заниматься собой и обрела спокойствие, тот сошел с ума. Ему казалось, что он стал ненужным и все вечерние объятья со слезами на глазах теперь в прошлом. Она любила его всем сердцем, но перестала так много уделять ему время, пытаясь найти себя в жизни. Оттуда и избиение, насилие и измены. Заполнить чувство ненужности общественными взглядами и шлюхами. Она терпела, потому что должна. Только Кётин пыталась вразумить, что она никому ничего не должна и пора бы уже образумиться. — Ох, — выдохнула Кётин, вытирая слезинки. — Ну ты дала жару. И вы теперь встречаетесь? — Нет, — отмахнулась Шинген. — Я больше не полезу во все это. Даже если он предложит, я откажу. Не хочу. Кётин фыркнула, опираясь на раковину. Рассматривая чашки, что только что были успешно помыты, она думала о том, когда же наступит момент прозрения. Когда Шинген снимет розовые очки и перестанет свято верить всему, что ей говорит Сакуса. — Ну как знаешь, — все же согласилась Асано, посмотрев на подругу. — Я не думаю, что Ран такой плохой. Звук уведомления отвлек девушек от диалога. Шинген достала мобильник из кармана, смотря на экран. Сообщение, что пришло девушке, выбило ее из всего хорошего и плохого. Какие-то смешанные эмоции испытала она, пытаясь поверить прочитанному. — Что там? У тебя такое странное лицо, — недоверчиво поинтересовалась Кётин, подходя к обеденному столу. — Показывай, мне же интересно. — Мне нужно срочно собираться! — выпалила Шинген, нервно блокируя смартфон и убегая к себе в комнату.