Игра оборотней

Притворяя дверь, Чжун Ли вздыхает — канделябры на стенах пустовали, сквозь плотно задёрнутые тёмные шторы не было даже слышно городского брезжанья вечера. В комнате сгустились тишина и мрак, в которых терялся тонкий свет от трёх тонких свечей. Их пламя рассеивалось на поверхности стола, едва-едва касаясь краёв, будто оно боялось неизвестности далёкого вида, открывавшегося с дубовой поверхности. Рабочее место располагалось против двери, в самом конце комнаты, почти уперевшись в небольшое окно. Там мужчина и находит мягкий знакомый силуэт, увлечённо склонившийся над книгой. Вероятно, за стрелками часов и чужими шагами она не уследила из-за темноты, клубившейся под потолком. — Сяо, — Чжун Ли зовёт её, желая оценить, насколько непроглядный мрак в комнате. Однако, к собственному удивлению, мужчина замечает, что девушка реагирует очень резво. Она встрепенулась, подняла рассеянный взгляд на Чжун Ли, поспешила, выйдя из-за стола, поклониться ему и — судя по отрывистому вдоху — собиралась было извиниться. Но Чжун Ли, положив руку на плечо, намекает — почти просит, кажется, совсем скоро вслух — поднять голову. Он, к сожалению, привык, что этим жестом, нелепым, неловким, выказывалось не столько уважение, сколько преданная благодарность. Чжун Ли предполагал, что время истощит внутренний голос Сяо, подлинность его намерений растопит холодные интонации и ей самой престанут гадкие фельетоны совести. Мужчина верил, что однажды девочка вырастет в жительницу Мондштадта и его дочь. Однако неосторожный зверёк, попавший в капкан жизни, всё же не приласкался к рукам спасителя и не привык к чужому дому. Зверёк будто бы и остался в том лесу, и вокруг него проросли яркие цветы, удушающий аромат которых отравил мысли зверька. Вздумалось ему, что спасли его для красоты, ради милой исключительность. И теперь он всеми силами стремился поддерживать свою диковинность и красоту, учился проявляться в самом своём лучшем виде, доказывал свою полезность и состоятельность… Сяо, казалось, даже хвост трубой готова была держать, лишь бы свою состоятельность показать. И пускай бы желала впечатлить его как родителя, ради любви! Увы, она не видела перед собой отца, человека напротив она почитала великим благодетелем. Чжун Ли, желавший обезопасить ребёнка от внешней и внутренней опасности, был недоволен. Его появление в жизни Сяо отразилось на ней самым сложным образом — она приняла его своим покровителем, назвала себя должницей, и спустя три года по-прежнему никак не распустила свои раскалённые путы. Чжун Ли был опечален замечать ожоги. — Сяо, — и потому он вздыхал всякий раз, когда недоумение на лице девушки залегало в складки на лбу, в ямочки на края поджатых губ. — Осталось мало времени. Я заметил, что ты не спешила спускаться, поэтому решил лично проверить, всё ли в порядке. — Господин Чжун, в следующий раз, пожалуйста, не беспокойтесь, я-... Я... — Мне не в тягость, — ладонь Чжун Ли опускается на чужую голову, и он вновь силиться успокоить взволнованную девушку, или её несуразное чувство долго. — Я помогу, ступай в спальню. Сяо прикрывает глаза: уже не тревога — раздражение тревожит её. Сначала, как ей казалось, Чжун Ли помогал лишь из жалости: ребёнком она боялась чужих людей, их прикосновений и внимательных взглядов... Однако теперь девушка привыкла к служанке, легко принимает помощь лакея-кучера, и мысль, что мужчина по-прежнему занимался чем-то столь незначительным, её беспокоила. Еë беспокоила собственная несамостоятельность и неуместное смятение Чжун Ли, который и без того сделал для неё больше, чем должен был; больше, чем, кажется, мог... И она никак не могла его отблагодарить — бессилие перед мужчиной и его лаской еë удручало. Возможно, даже сильнее, чем корсет, неизменно давящий на кожу, кости и даже лёгкие — Сяо привыкла к заботе названного отца, но точно не привыкнет к одежде Мондштадта. К тому же, она уверена, Чжун Ли никогда не затягивает его до конца. Он вполне мог позволить себе это, думала девушка, ведь мужчина уже предоставил возможность пренебрегать тяжестью металлическим каркасом, закрепляя на талии ивовое панье, на которое надевает шёлковую ткань-подкладку. Бережно, узнавая самочувствие Сяо, разумеется. Следом идёт кринолин из сатина. Чтобы уже в конце, позвав служанку, Чжун Ли помог Сильвии с платьем. Передняя пола длинной юбки цвета морской волны разделялась на две половины, показывая белый шёлк подкладки; ажурные кружевные края рукавов ложились на тонкие запястья, прикрывая даже часть ладоней. Разглядывая в зеркале вместе с тем заведённые в пучок косы, которыми занималась уже Сильвия, начинающиеся у висков, Сяо поправляет лишь улыбку. Слегка растягивает её, открывает глаза и складывает руки за спиной. Служанка замечает, что родители на Востоке удивительно заботливы; девушка жмёт плечами: "Я не помню свою мать". — Следи за ногами, Сяо! — подводя девушку к карете, в последний раз улыбаясь ей, Чжун Ли кивает кучеру: мальчишка, румяный, крайне живой, в одной ненакрахмаленной рубашке и тёмных панталонах. Он открывает дверь и, вытягивая руку, помогает Сяо подняться в экипаж. И тоже не остаётся без какого-то то ли замечания, то ли поручения, на которое глубоко кивает. Не проходит и минуты, как лошади, прежде громко прощаясь с домом господина Чжун, отправляет прямиком в дом графа Вернера. И Сяо выдыхает. Бал продлится до двух часов ночи... Она не согласилась бы, вероятно, никогда - ей неприятна сама мысль, что придётся находиться рядом с людьми из Ордена, улыбаться и, возможно, танцевать тоже с самым радостным выражением лица. И ещё увлечённо хихикнуть, прикрывшись ладонью, на какую-нибудь шутку. И, конечно, в завершении вечера покраснеть от чьей-нибудь намеренной громкой фразы или широкого жеста. Ли Юэ чопорное, сдержанное и размеренное; с мягким ароматом трав и вышитыми золотом рукавами. И Сяо прямиком оттуда, юная иностранка, личность которой укутали в туман и покрыли тайной. Её это раздражало — быть заморской куклой, потешающей публику своими длинными буквами и острыми чертами лица. Однако внимание приходилось терпеть с рассеянной улыбкой и растроганно отвечать всякому партнёру, иначе репутация Чжун Ли мигом испачкают каким-нибудь de Fortin вином и Инадзумовскими чернилами. Это отличие жизни Модштадта терпеть было сложнее. Но более всякого прочего девушку злил Некий Орден Бездны — действительно общество загадочное, неизвестное и кровожадное. О нём знала, возможно, каждый. Каждый мануфактурщик и полицейский; казалось, на заводах о нём даже сочиняли какие-нибудь мерзкие гадости. И не многие могли бы сказать, сколько в таких анекдотах правды. Сяо могла, Чжун Ли умел даже описать деятельность Ордена. Они сдержанно презирали каждого участника. Только для мужчины это были дела минувших лет, а у девушки порой пальцы покалывало от нервного возбуждения, когда один из Бездны сжимал её талию или целовал руку. Сяо рассказывала об этом Чжун Ли, и он нередко вздыхал и поучал: выводил на воздух, вспоминал родителей, что-то медленно и вдумчиво объяснял. По приезде домой мужчина даже коротко обнимал Сяо. Девушка никогда не могла ответить — её злость рассеивалась тонким дымом в глазах. Она терялась. "Нас более их дела не касаются, Сяо, оставь свои затеи," — слова стекали по волосам, впитываются в кожу, а ожог от них колол всё тело… Было нетрудно, когда Чжун Ли находился рядом. Теперь же подле неё останутся лишь милые близнецы, неискушённые даже жизнью аристократов, не то что их тайнами… — Ты-... Аккуратнее, чёрт возьми! — Сяо от неожиданности вздрагивает, перед глазами тает лицо графа Вернера: молодой человек, управляющему лошадями, вторит недовольному ржанию коней, а после... В карете слышится отзвук чужого языка! Девушка с рассеянным сомнением отдёргивает шторку, чтобы взглянуть в окно. Страшится ошибиться в своей догадке — отчего-то появление иностранца вызывает в ней жалкий трепет. — Эй, быстрее, кони затопчут, — теперь обращается чужой возница и вновь слышатся те же слова. Сяо, наконец, видит юного мальчишку шестнадцати-семнадцати лет, который, кинув пару мягких слов и одну улыбку, ринулся следом за… Девушка жалеет о своём промедлении, потому что заметила лишь мелькнувшую за лошадей тень — она упустила всю суть погони, упустила преследуемого. И, кажется, не только она: юноша останавливается, растерянно оглядывается, разочарованно хлопает, — и карета увозит Сяо прочь. Теперь перед глазами не граф Вернер — теперь вспоминает образ иностранца. Она успела отметить, что облачён мальчишка был в одну лишь зелёную ненакрахмаленную рубашку, но без камзола совсем не замечал опоздания весны. Его будто распалила погоня, и, думается ей, теперь-то он ощутит хлёсткий ветер вместе с лихой досадой, когда преследуемый скрылся между экипажами и в ржании лошадей, растворившись в далёком эхе корабельного колокола… Девушка тщетно попыталась додумать, на каком именно язык прозвучали… Извинения? Однако в память остались только осколки родного лиюэйского, на каком бранились на ярмарке в Ли Юэ. Сяо об них порезалась совсем недавно, когда Чжун Ли ненавязчиво процитировала Троецарствие. Слова звучало очень точно и звонко; совсем не растянуто, без странных перекатов. Иностранец не из Ли Юэ. Но, возможно, из Инадзумы: низкий рост, смуглая кожа и тёмные волосы — он был похож на жителя закрытой страны (а ещё на героя неизвестной сказки, когда Сяо показалось, что его волосы имеют оттенок красноватый). Но этот человек пришёл не из рассказов Чжун Ли: он не был похож на сдержанного, щепетильного или хотя бы пунктуального — мальчишка выглядел бодро и резво. Он растерянно лавировал между лужами и остальными экипажами, и, казалось, совершенно торопился в противоположенную от бала сторону. Хотя, должно быть, и являлся главным событием этого празднества! Удивлённая, Сяо желала немедленно поведать Чжун Ли об этом происшествии. До того поразительным оно показалось! Но карета уже прибыла к началу бала — девушка незамедлительно прошла в пышную залу, украшенную незамысловатыми картинами великих и толстыми занавесками. Воздух уже наполнился цветочными духами, отдалённо напоминающими Ли Юэ, и радостными — во всяком случае точно увлечёнными — лицами. Сама Сяо поспешила присоединиться к торжеству, отдаляясь в угол, откуда не увидели бы её утомлённый вид, не потревожили бы мыслей о странном событии по дороге сюда. К слову, у публики сегодня новый чужеземный зверёк. Пусть развлекает, Сяо даже не жаль — её просто хотелось скорее оказаться в компании близнецов.