Предсмертный луч

      Ворчун сидел на вершине холма, смотря на заход солнца. Он никогда не любил подобное занятие, считал это «пустой тратой времени». Небесное светило медленно и верно погружалось за горизонт. Яркий лучик исчезал один за другим, принося вслед после себя вечерние сумерки. Было прохладно и необычайно тихо. Ветерок настолько слабый, что, на ощущение, не дул вовсе. Сегодня именно тот день, когда Ворчун совершил ужасную ошибку, которую нельзя как-либо исправить. Прошло два года с той поры, а чувство вины как засело глубоко в груди этого грозного медведя, так и продолжает сидеть. Оно не покинет его до самой смерти. — Знаешь, Ворч? — Густо вдруг прервал безмолвную тишину. — Я и не думал, что когда-нибудь мне всё же удастся вытянуть тебя полюбоваться закатом. — Усмехнулся и аккуратно ткнул его локтем. — Ну же! Признай — тебе нравится! — С чувством интриги и предвкушения мишка небесно-голубого цвета приблизился к лидеру. — Да… — Ворчун посмотрел на него взглядом, полным грусти, печали и боли, но продолжал улыбаться. — Мне действительно это нравится. Извини, что недооценивал твои вкусы и предпочтения. — Хах, дорогой, ты серьёзно? Я не в обиде. Гамми так же, как и люди бывают разными. — И бестолковыми тоже? — Этот вопрос прозвучал как-то по-детски, по-наивному. Густо на это ответил негромким смехом, в котором можно было услышать немного грусти. Он прекрасно знал, что это было адресовано вовсе не ему. — Дурашка. — Ласково назвал он Ворчуна. — Все совершают ошибки. Не вини себя в том, что случилось. Лидер устремил свой опустевший взгляд вникуда. Ещё немного и он вновь не выдержит вопреки своим эмоциям. Густо понимает, что такие простенькие фразы ему так просто не помогут. Сделав глубокий вдох, выдохнул, прижался к Ворчуну и крепко обнял его левой рукой: — Знаю, ты не любишь, когда тебе читают мораль но… Понимаешь? Рано или поздно это происходит со всеми нами. — Отвёл взгляд на почти исчезнувший закат. — Прости, что сделал тебе больно… — Это ты меня прости! — Неожиданно для художника Ворчун впервые в порывах отчаяния сорвался на него вовсе не из-за гнева. — Я виноват во всём, что с тобой случилось! Я видел в тот день, как тебе было больно и страшно! — Из глаз по жизни решительного, гордого и не всегда довольного жизнью медведя ручьём полились слёзы. — Ох, Господи, да что ты, как в первый раз?! — Обеспокоенный Густо обнял его крепче. — Не виноват ты ни в чём, просто отпусти это, и продолжай жить дальше, у тебя столько всего впереди! Ворчун уже не мог донести ему что-то внятное. Силы оставались лишь на крики боли, что не угасала с того жуткого события. Всё, что он мог сделать, так это впервые за год обнять Густо так, что тот начал чуть ли не задыхаться. Художнику было плевать на себя, самое главное, успокоить бурого гамми как можно быстрее.

Осталось слишком мало времени…

— Тсссс… — Мишка повторно крепко, но нежно обнял его, начал гладить Ворчуна по спине. — Успокойся… Прошло два года и все они по одному и тому же сценарию. — Расстроенно вновь сделал глубокий вдох. — Зачем? Почему ты не хочешь принять тот факт, что из всего того, что было, уже не вернуть? Я знаю, Колдун сам лично сказал тебе это — даже чёрная магия не способна вернуть время вспять. — Причитывал он в знак оправдания. На сей раз Густо ничего придумать не смог. Первая прошлогодняя попытка заканчивалась слишком душераздирающе для них обоих. Мишка с голубой шёрсткой чувствовал, как мелко дрожит и резко вздрагивает тело второго, он слышал каждый тихий вой, каждые всхлипы и неразборчивые бормотания. — Пожалуйста… — Не оставлял попытку нормально с ним заговорить. — Просто послушай меня… — Густо уже сам не в силах это терпеть, ему было нелегко смотреть на то, как дорогой ему мишка мучается в своих же, давным давно иссякших со временем бедах; вдруг к нему приходит осознание, что Ворчун после этой просьбы действительно успокаивается и даёт договорить. — Ворчун, признаю, мне и вправду в те минуты было очень страшно, но настоящую боль я испытал лишь тогда, когда увидел последствия всего, что произошло. — Затем Густо сам невольно издал дрожащий всхлип, вспоминая всё это. Он аккуратно протянул свою руку к мокрой от слёз мордочке Ворчуна, чуть отстранился, провёл большим пальцем по намоченной щеке. И у самого глаза становились влажными. — П-посмотри снова на закат… Обычно, это помогает мне успокоиться и собраться с мыслями. — Поспешно посоветовал он. — Ну же… — Без резких движений Густо сам лично переводит его взгляд на красивый вечерний пейзаж. — Яркий пример, чтобы тебе стало легче и понятнее: солнце одаривает наши края ярким светом и теплом — каждый день, но каждый вечер оно прощается с нами, уходя далеко за границу, оставляя лишь тусклые лучики… Лучики, напоминающие о самых прекрасных, насыщенных днях, ощущениях и чувствах. — Я… Я н-не понимаю, о чём т-ты говоришь. — Ворчун изо всех сил старался контролировать себя, смотря покрасневшими глазами на маленькую округлую полоску. — Просто пойми… Представь, что я — один из тех самых солнечных лучиков. Я навещаю тебя, одаривая почти таким же «светом», теплом и вновь красиво покидаю на закате. Разница лишь во временных промежутках… Пройдут года, ты постепенно будешь продолжать наслаждаться жизнью, как никогда раньше. Вот увидишь, когда-то давно я пережил то же самое. — Густо не прекращал гласить прекрасные и глубокие смыслом речи. Наконец Ворчун взглянул на него с еле сдерживаемой улыбкой. — С-спасибо… Спасибо, что ты пытаешься открыть мне глаза на всё происходящее. Может быть, мне, в коем-то веке, действительно прислушаться к тебе? — Задумался он, крепко сжав его, на удивление, холодную лапу. — Ты правда будешь делать это? — Конечно… — Полушёпотом произнёс Густо, неожиданно приблизившись к лицу Ворчуна, медленно закрывая верхние веки. Последний солнечный свет растворился в сумерках. Ворчун и Густо слились губами в нежном поцелуе. В нём не было страсти, заигрывания… Только сильная тяга друг к другу и любовь… Теперь же, открытый на положительные черты своего характера ворчливый мишка ощутил себя куда лучше. Вина и боль в груди внезапно покинули его, спустя два года. Вдруг Ворчун ощутил своим языком во рту другого железный привкус. Непонимая в чём дело, он распахнул глаза. Густо в эту же секунду отстранился от него. Красная кровь текла из его рта и носа. В ярких зелёных глазах больше не проглядывалась жизнь. Они не искрились, как раньше… Поблекли… Левый висок художника начал обильно истекать ещё более потемневшей кровью. Одежда изорвана, виднелись глубокие раны на груди. Чёрные синяки под глазами создавали вид безысходности, страха, тревожности, но Густо был по прежнему невозмутим, так же спокоен, как прежде. Его мордочка расплылась в лёгкой ухмылочке. — Та-ак… — Снова с некой интригой протянул он. — А теперь, лидер, соберись! — Протянул свои мертвецки ледянные лапки к его щеками и начал теребать их. — Давай… Где твоя улыбка, грозный вид? — Активно принялся его прибодрять. — Со. Бе. Рись! Ворчун отошёл от лёгкого шока, после увиденного. Наивные попытки Густо поднять тому настроение чутка развеселили его. Послышался слабый смешок со стороны ворчливого мишки. — Во-от, уже совсем другое дело! — Художник приподнялся на ноги, собираясь уходить. — Обещай мне, что в следующем году ты не будешь встречать меня с кислой миной! Судорожные вдох и выдох успокоения, Ворчун с улыбкой чётко отвечает: — Обещаю. — Последние крепкие объятия на последок; Густо с каждой секундой стал становиться всё прозрачнее. — Увидимся… — Прошептал голубой мишка, окончательно исчезнув в объятиях наступившей ночи. _______       Два года назад в этот самый злополучный день Ворчун планировал технический осмотр их скоростных подземных машин. Одна из них и вправду нуждалась в небольшом ремонте: всего лишь нужно смазать шестерни, улучшить функциональность единственного тормаза-рычага. Машина долго не ремонтировалась, так как постоянно находилась под землёй другого конца леса. Густо приезжал на ней в Долину Гамми, если не хотел целый час идти к ним пешком. Вечер… Ворчун не успел управиться в срок, художник возвращался домой. В позднее время по их лесу бродить очень опасно. Поэтому, стало очевидным, какой путь он предпочёл: — Густо, слушай, может сегодня переночуешь у нас? — В чём дело, дорогой? — Твоя тачка давно не ремонтировалась. Я сегодня видел, как ты с трудом нажимал на тормозной рычаг. Давай я исправлю эту проблему, а уже на утро ты позавтракаешь и отправишься домой? — Нет, спасибо, не хочу как-то стеснять вас своим присутствием. К тому же, меня ждёт незаконченный шедевр! — У меня нехорошее предчувствие, может, всё-таки, мне следует поехать с тобой? — Ворчун задумчиво закатил глаза. — О? — Удивился от предложения художник. — Я не против компаньона! Давай. — Сел в тачку, пристегнулся, дождался Ворчуна. Рычаг с небольшим переклином дал вперёд. Тачка без ускорения помчалась со всей дури по рельсам. Густо радовался, как никогда раньше, визжал, громко смеялся от заработанного в некоторых моментах адреналина: — Ахахах! А вот если поднять руки, будет ещё веселее! — Он уже собрался поднять. — Так! — Строго пригрозил Ворчун. — Это тебе не парк аттракционов! — Хехе… — Виновато взглянул на него. Близился конец их пути. Неожиданно тачка качнулась, словно на рельсах, как нарочно, лежал какой-то маленький камень. Медведи вскрикнули от внезапности. До полного начала торможения оставалось триста метров: — Густо, думаю, самое время тормозить. Твой рычаг неисправен и сил у тебя недостаточно. — Приблизился рукой к нему. — Я попробую остановить нас. Резкий рывок… Рычаг оторвался с крепежа… Ворчун и Густо встревоженно взглянули друг другу в глаза в последний раз. Художник, понимая, что это точка невозврата, начал панически дышать, стараясь думать, что это не так: — Н-нет, ведь? — Дрожащий голос, полной надежды даёт Ворчуну мотивацию на борьбу за их жизни. — Не сегодня!!! — Лидер изо всех сил старается надавить на остатки тормоза; ничего не выходит — машина дала сбой и стала ускоряться сильнее обычного. До столкновения осталось двадцать секунд! — Н-не бросай меня!!! — Уже в истерике Густо крепко прижался к Ворчуну, понимая, что уже ничего неизбежно. К чему были сказанные слова? У него заклинило ремень безопасности, что находился в крепеже на уровне внизу живота, как и у всех сидений. Ворчун мог уже давным давно выскочить, но он не мог оставить Густо одного. Лидер крепко сжал в замок его дрожащую лапку. После попытался сильными руками разорвать ремень, но тчетно — он, как на зло не поддавался уничтожению! Ага!!! Получилось!!! — Густо! Прыгай, ты свободен, насчёт три! Раз… Два… Он… Не успел… Столкновение произошло в сею же секунду, когда они собирались выпрыгивать из тачки. Ворчуна отбросило по каменному склону вниз. Он переломал кисть левой руки и разбил до крови свой нос. Но это уже не имело никакого значения… — Густо!!! Густо, ответь мне! Скажи что-нибудь! Дай мне понять, что ты жив!!! Ответа не последовало… Ворчун, не взирая на боль по всему телу, хромая и спотыкаясь, поднялся до рельс. Увиденная им картина ужаснула его: передняя часть раздроблена в щепки, пара задних пассажирских вагонов слезли с железнодорожного пути. В груде обломков этой машины-убийцы лежало тело художника… Густо умирал на его глазах от сильного удара головой, глубоких полученных ран и кровотечения. Его глаза были наполнены непониманием, слезами и страхом. Он бился в мелких конвульсиях, старался дышать, но то, как вздымалась его грудь не увидишь даже через вооружённый глаз: — Г-Густо! — Заорал Ворчун, бережно взяв полуживого художника на руки. — Держись! Всё будет хорошо! — Снял его шарф, разорвал свою одежду в некоторых местах на тряпки, зафиксировал везде, где кровь хлестала в полном изобилии; из глаз текли слёзы ужаса и накатившего образа последствий. Лидер с трудом, но мчался со всех ног с Густо на руках обратно в Долину Гамми, где остальные уже заносили свои корзины, наполненные ягодами. Как только Ворчун достиг дома, было уже слишком поздно. Удар в висок в частых случаях смертелен…

Оставшаяся секунда жизни позволила Густо узреть последний вечерний лучик, пробиравшийся сквозь листву.